- Ну, вижу, - согласилась Андреевна, хмуря брови. - Так что?
- А то, что житья нет, вороны да галки одолели.
- При чем тут вороны да галки?
- А при том, паклю всю выклевали, ветер в щелях свищет, спать по ночам не дает. А у меня внук второй родился, сама знаешь. - И, глядя на Андреевну в упор, спросил: - Когда квартиру дадите? Ты помнишь, сколько я в колхозе работаю?
- Ты же знаешь, Петрович, строится дом-то. В следующем году закончим нулевой цикл…
- Ты мне еще в прошлом году говорила, что в следующем!
С "нулевым" - это вечная история, по Игорю знаю. Да и наш "нулевой цикл" что-то затягивается: и квартиру до сих пор не обменяли, и быт не наладили, так что о ребенке думать…
- Прошлый год трудным был, сам знаешь, - объясняла Андреевна. - А вот в этом…
- А этот, думаешь, легче будет? - Петрович резко повернулся ко мне. - Чтобы Горловка корма покупала! Слыхали про такое? - он наклонился, и я невольно отступила назад. - Слыхали? - переспросил гневно и выпрямился. - Да мы их сами завсегда продавали! Да чтоб Горловка… - Он махнул рукой и отвернулся, стал смотреть на бугор, где длинным черным коромыслом врезалась в небо пашня.
- А почему картошка тут валяется? - строго поинтересовалась председательша и показала на грязную пирамиду у входа в коровник. - Почему на тележки не погружена?
- Откуда я знаю почему? Степан обещался погрузить, да не пришел.
- Почему?
- А ты его спроси почему, - огрызнулся Петрович.
- Вы со мной или остаетесь? - повернулась ко мне Мария Андреевна.
- Остаюсь, - объявила как-то слишком торжественно, и председательша укатила. А мы с Петровичем остались.
Он сел на один из сломанных строительных блоков, оставшихся от коровника, вынул сигареты, закурил. "Пегас", - прочла на пачке.
- Чтобы Горловка корма покупала! - повторил Петрович и вдруг строго спросил: - Тебя как величать-то?
- Виктория Ивановна, - проговорила быстро, словно боясь, что он не станет дожидаться ответа. И, сев на соседний блок, авторитетно заявила: - Нулевой цикл - самый сложный, муж рассказывал. А потом быстрее пойдет.
- Все одно, Ивановна, не видать мне этого дома, как своего затылка, - он глубоко затянулся сигаретой.
- Ну что вы! - запротестовала, польщенная его обращением. - Вы еще вполне… вполне… доживете. Почему так пессимистично?
- Потому что удобно дом-то стоит, у станции. Начальство все себе разберет.
- Но ведь обещали же!
- Обещанка - цыганка, а дурню - радость, - проговорил Петрович и снова затянулся "Пегасом".
- Петрович, а какая у вас тут должность?
- Должность? - удивленно посмотрел на меня. - Должность? - Он сплюнул. Раз, потом второй. Еще погодя - третий. Никак не мог отделаться от крошки табака, прилипшей к нижней губе. - Скотник я. Скотничаю теперь…
- А раньше.
- Раньше… Раньше был бригадиром. Комплексной бригады. Слыхала про такие?
- Слыхала, - соврала, чтобы не разочаровать его. И робко поинтересовалась: - А как у вас тут с молоком?
- Как у нас? Да как у всех, сдаем. Вон и Раиска пришла, - кивнул на входящую в коровник средних лет женщину с короткими крепкими ногами и такими же руками. Такими я себе и представляла доярок? Может быть.
Вскочила с блока и бросилась вслед за Раиской, которая направилась к куче сена на другом конце сарая.
- У-у-у, - замычали коровы, вытягивая морды и провожая ее голодным взглядом. Раиска подхватила вилы и стала грузить сено в тележку.
- Можно я вам помогу? - предложила, заходя сбоку.
Раиска глянула на меня, как на инопланетянина, но потом сказала:
- Помогите, коль не шутите.
Хватаю вилы и, поддев плотно спрессованные тюки сена, бросаю их на тележку. Ловко, как и Раиска, - во всяком случае, мне так кажется. "Помогу, а потом попрошу кружку молока. Принцип материальной заинтересованности".
Потом мы тащим нагруженную с верхом тележку в коровник. Тяжеловато, но я мужаюсь. Жаль, что Игорь не видит. Очень жаль!
- Как звать-то тебя? - спрашивает Рая, сбрасывая вилами сено в стойло.
- Виктория Ивановна, - отвечаю, повторяя ее движения. - А как ваше отчество?
- Зачем оно тебе? Раиска и Раиска. Чем плохо? И ты так зови.
- Хорошо, Рая, - отвечаю вежливо, предупредительно и немножко заискивающе, потому что очень хочется поскорее получить заслуженную кружку молока.
- Кушайте, кушайте, доченьки, - приговаривает Раиса. - Не накормишь - не надоишь.
Коровы жадно, сладко жуют свежее сено. Те, что стоят в ряду напротив, тоже вытягивают вперед морды, начинают жалобно мычать. Я с ними на равных. Я их вполне понимаю.
- Можно, я им дам немного? - спрашиваю робко.
- Нет! - отрезает Рая. - Это не мои.
Другие доярки еще не пришли, Рая первая.
Скоро тележка пустеет. Снова нагружаем, снова везем. Ноги стали чугунными, вилы из рук валятся - не поднять.
- Рая, а почему у вас так нерационально: туда-сюда. А что, если сваливать сено не на землю, а сразу в тележки? Представляешь, какая была бы экономия движений, а?
- Представляю, - согласилась она, занося вилы с сеном над тележкой.
- Нет, правда, - воодушевилась я. - Вот у нас в Госбанке…
- Осторожней! - крикнула Рая, и я вовремя отскочила в сторону: положенный мною в переполненную тележку соломенный кирпич чуть не свалился на голову.
- Наша Михеевна, - продолжала, когда мы подкатили тележку в коровник, - научила нас: ни одного лишнего движения.
- Правда?! - восхитилась Райка. - Прям ни одного-одинешенького? - ее руки ловко подхватывают один за другим спрессованные подушки сена и бросают под морды своих "дочек". А те, напротив, мычат протяжно и жалобно.
- Так вот, я говорю…
Вдруг за спиной что-то мягко шлепнулось.
Оборачиваюсь назад и вижу, что половина сена на полу. Корова с такой злостью мотанула мордой, что оно отлетело далеко за стойло.
- Чего это она? Чем недовольна?
- Умные доченьки, - отвечает Рая. - Обижаются. Подбери.
Подбираю выброшенное сено и вижу - внутри гниль.
- Сено-то гнилое, - сообщаю Рае.
- Да что ты? - вроде испугалась Рая. - Скажи, пожалуйста! - даже руками всплеснула и покачала головой. Ну чего она надо мной насмехается? Я ведь видела, как на образцово-показательной ферме зеленую травку буренкам подносили. И тоже - в начале мая, когда на полях зелень только проклевывалась. "Проросший ячмень", - объясняла экскурсовод. Такие аппетитные зеленые щеточки - сам бы ел. А Райка тут целую комедию разыграла. Но обидеться я не могла - не имела права. Потому что Райка уже доила. Самое время испить парного…
Но молока не видно, к вымени приставлен колпак с четырьмя рожками - словно огромные детские соски.
- Рая, как это называется?
- "Елочка".
- Можно я "елочкой" попробую?
- Попробуй, - разрешила Райка, передавая мне доильный аппарат. Присела на корточки и стала пристраивать аппарат к вымени. Но пока давила на пневмоклапан, рожки рассыпались и никак не захватывали сосок. Ну, никак! Нет, все же погашенные ассигнации намного послушней.
Наконец "елочка" присосалась к вымени.
- Ура!
Но Райка оборвала мой восторг:
- Ты вымя-то массируй, чтобы там молока не осталось.
Обеими ладонями принялась растирать теплую выпуклость. Старалась изо всех сил, чтобы Райке понравилось.
- Не так. Ты пальцами работай, - приказала Рая.
- А сколько времени занимает у вас процесс доения? - поинтересовалась, с удовлетворением отметив про себя, что вопрос сформулирован вполне профессионально.
- Процесс? - усмехнулась Раиска. - У кого как. По-разному. Вот у нас с Тимофеевной меньше двух часов не получается. А тут у нас Глашка работала, так та за час управлялась. Сейчас она в Москве в метро устроилась. Довольна.
Рядом вдруг что-то стукнуло о бетонный пол. Мы повернулись - "елочка".
- Сбросила, паршивая! - сказала Рая, поднимая "елочку" с пола. - Да стой ты! Ишь, расходилась! - прикрикнула на корову, стукнув ее по грязному боку. - Надо же, вся в гамне, - пожаловалась, обмывая аппарат.
- Рая, а кто-нибудь их моет? - спросила, показывая на твердый навозный панцирь на коровьих ребрах.
- Моет. Дождик.
- Почему тут посторонние? - услышала над собой голос и, подняв голову, увидела грузную женщину в белом халате.
- Это я-то? - уточнила, расправляя затекшую спину. - Я не посторонняя. Я…
- Она с Андреевной приехала, - подсказал подошедший Петрович, и женщина в белом халате вопросов больше не задавала.
- Слышь, Степановна, - обратился Петрович к женщине в халате, - ты помнишь, какой у нас праздник через неделю?
Степановна, не чуя подвоха, радостно закивала.
- А мне, как бывшему фронтовику, выходной положен в День Победы?
- К тому времени, наверно, будут выходные.
- А если не будут?
- Отгуляешь потом, - ответила она, рассматривая пятнышко на своем белом халате.
- У нас знаешь, как говорят: "Поцелуй меня сегодня, а я тебя - завтра".
- Ну так ведь нельзя, Петрович! Ты ведь сознательный. Фронт ведь не бросал…
- Так то фронт.
Степановна, насколько я поняла, собиралась прочесть ему маленькую лекцию насчет трудового фронта, который сейчас не менее важен и актуален, но тут к ним подбежал верткий, голосистый мужчина. В отличие от других он был в костюме. Пиджак расстегнут, нос от волнения красный.
- Степановна, холодильник стал! - закричал на весь коровник.
Степановна повернулась и быстро зашагала к холодильнику. Мужчина в костюме и Петрович - за ней. Я - за Петровичем.
- Петрович, - спросила тихо, стараясь приноровиться к его размашистому шагу. - А кто такая Анна Степановна? Доярка?
- Хватай больше, кидай выше.
- Бригадир?
- Помощник бригадира.
- Придется все молоко в один холодильник слить. Как там второй? Исправили? А, Иван? - спросила Степановна, подходя к испорченному холодильнику.
- Кто ж его, исправит? Я, между прочим, предупреждал! Два месяца автоматика не работает! - радостно обличал Иван.
- Опять молоко несортовым пойдет! - вздохнула Анна Степановна. - Утром тоже несортовое сдали. Ой-ей-ей!
- То есть с повышенной кислотностью? - Я старалась мобилизовать свои сельскохозяйственные познания, приобретенные все на той же экскурсии.
- То есть кислое! - рявкнул Петрович, махнул рукой и пошел восвояси.
- А почему холодильник испортился? - спросила я мастера Ивана. Кислого молока мне вовсе не хотелось.
- Кабы я знал! Тут - электроника. Высшая математика с кибернетикой. Тут высшее образование нужно. Линия-то иностранная. Хрен ее разберет! - Иван нажал пусковую кнопку. - Вот дрыгается, а холод не дает. Я ведь предупреждал! - Он вынул вилку из розетки, снова ее воткнул, снова нажал черную кнопку пуска. Результат тот же. - Два месяца автоматика не работает! - повторил с восторгом и замолчал.
Степановна тоже молчала. Вдруг Иван заговорил снова, обращаясь почему-то ко мне.
- Уйду я отсюда. Обещали сто семьдесят, а платят сто пятьдесят.
- Почему? - спросила, польщенная его доверием. - Раз обещали…
- А хрен знает, почему. Говорят - молоко дорогое. А мне какое дело?! Уйду, - решительно повторил он.
- Тебе и сто пятьдесят-то много, - не выдержала Анна Степановна. - Что ты особенного тут делаешь?
Иван с недоумением посмотрел на помбрига:
- Как что? - И вдруг радостно предложил: - Слышь, Степановна, так я пошел.
- Как пошел? - ахнула Степановна. - Куда?
- Домой пошел.
- Это как это? В такую рань?! Почему?
- Потому что я сегодня еще не был дома, - пробормотал Иван, глядя в пол. - С трех часов тут торчу!
- Кто виноват, что ты тут с трех торчишь?
- Надо домой. Устал я, слышь.
- Устал! - притворно посочувствовала Степановна. - Очень уж сложная работа у тебя, воткнуть да…
- Выткнуть, - с удовольствием подсказал из-за спины Ивана второй оператор. Оба залились довольным, беззлобным смехом.
Я сочла нетактичным вмешиваться в их спор и отошла в сторону. Возле холодильника охала уборщица бабка Степанида.
- Ох, и что же это ты, родименький, нас подводишь? - Она заглядывала внутрь огромного чана со сдвинутой крышкой. - Ох ты, невезучесть-то какая!
- Анна Степановна, а почему она два месяца не работает? - спросила, вернувшись к помощнику бригадира.
- Кто "она"?
- Ну, автоматика эта. Чего ей не хватает?
- Специалистов ей не хватает. Нас район обслуживает. А там никто ничего толком не понимает. В область надо или в Москву. Мы каждую неделю рапорт пишем. Не дозовешься. Где они там бегают? - глянула на меня с осуждением, словно причина во мне.
Вдруг мне пришла в голову блестящая идея. Простая, а стало быть, гениальная.
- А что, если вам послать кого-нибудь из совхоза на обучение?
- Некого, - вздохнула Степановна, но потом добавила как-то очень уж официально: - Но вообще-то мы обдумываем такой вариант.
Я чувствовала, что мои вопросы действуют Степановне на нервы, и удивилась покорности, с которой она отвечала.
- А вы к нам надолго?
- Я? Не знаю… - промямлила и почувствовала, что краснею. - Не решила еще.
- Поня-а-тно, - протянула Степановна и, повернувшись, пошла к себе. А я осталась стоять у холодильного отсека, не зная, что предпринять дальше. И вдруг увидела Петровича. Взгромоздив метлу на плечо, словно боевое ружье, он важно шагал вдоль длинной шеренги буренок.
- Петрович, - бросилась я к нему, - а… а эти что, родят скоро? - показала на коров с тяжело отвисшими животами.
- Да, скоро отелятся. Разве это порядок - тельных вместе с остальными держать? - проворчал, кося глазом в их сторону. - Надо бы хоть досками отгородить…
- А тут что, молодняк? - спросила, довольная своей сообразительностью, когда мы проходили мимо дощатых клетушек.
Но Петрович не оценил моей смекалки и недовольно проворчал:
- И тоже не дело - малят на сквозняке держать…
Мы вышли из коровника. Петрович сел на тот же блок, вынул свой "Пегас". Я с удовольствием плюхнулась рядом. Он молча курил.
- Да, тяжелая у доярок работа! - проговорила, чтобы прервать затянувшуюся паузу.
- Тяжелая? - подпрыгнул Петрович на блоке. - Да разве сейчас тяжелая - аппарат под цицки подставлять? Вот когда руками доили, да в бачки сливали, да каждый бачок на весы таскали. А теперь - молокопровод, все механизировано, автоматизировано… Тяжелая! - снова возмутился он. - Да это не работа, это… - остановился, подыскивая нужное словцо, - прогулка!
- Петрович, почему у вас нет тракторов? - спросила, вспомнив образцово-показательную ферму. - Там кормачи разъезжают на тракторах и корм прямо к мордам коровьим подвозят. Это бы сэкономило столько движений…
- Чего? - переспросил Петрович и смачно сплюнул.
- Коровник-то у вас новый. Разве нельзя было предусмотреть механическую раздачу корма? Ведь по последнему слову, наверно, строили.
- В том-то и дело, что по последнему, - снова сплюнул. Плевал он вообще убедительно.
Появилась Степановна. Увидела картошку у входа.
- Почему до сих пор на тележки не погружена? - обратилась к Петровичу. Но он не удостоил ее ответом.
- Картошка грязная, - сказал, когда Степановна ушла. - А почему? Потому что мойки нет.
- Почему же ее не построили?
- Потому что тогда нужно и канализацию прокладывать. Ну это еще ладно, не построили - спросу нет. Но вот пять отопительных котлов построили. А в коровнике зимой пар стынет. Иней на стенах не сходит.
- Почему?
- Потому что моторов нет. Того нет, сего нет… - Петрович выплюнул сигарету. - Только в кабинете бригадира да осеменатора тепло…
- Почему?
- Почему-почему! - обозлился Петрович. - Ты сюда зачем приехала? - спросил строго.
- Коров доить. Работать. Я же говорила, - вскочила с места, бросилась к картофельной куче. - Вот… Раз некому.
Схватила лопату и с ходу стала набрасывать картошку в тележку. Вверх - вниз. Однако взмахов через десять-пятнадцать поняла, что лопата тяжелая и мои руки держать ее больше не могут. Да и спина не гнется.
А ведь сейчас мы могли сидеть в кафе, есть шашлык. Или "табака". А потом пойти на концерт. Слушать музыку. А я слушаю стук картофелин о железные стенки тележки… Распрямилась, посмотрела на Петровича. Он глядел на меня с любопытством, не курил и не плевал. Он явно ждал, когда я отброшу лопату и побегу в город. И тут я почувствовала приступ наследственного упрямства: "Нет уж! Нет и нет!" И снова вверх - вниз, вверх - вниз. Стук картофелин о стенки тележки…
Доярки стали расходиться. А у меня работа в самом разгаре. Вверх - вниз. Жаль, что Игорь не видит! Это тебе не прорабами командовать!
Последней вышла Райка.
- Ну что, идешь ко мне ночевать? - крикнула мне.
- Приду чуть позже, - ответила ей, не отрываясь от трудовой деятельности.
- Ладно, ворочай. Петрович тебе покажет, где я живу, мы с ним соседи.
Стемнело. А я бросала и бросала.
- Ну-ка, покажи ладони, - потребовал Петрович и усадил меня на блок. - Хватит. На-ка, попей молочка, - протянул мне кружку и краюху черного хлеба.
- Спасибо, - сказала, прижимая к холодной кружке свои горящие, в волдырях, ладони. Но пить не стала. Не хотелось чего-то. Хотелось спать.
- Отпей, отпей! - скомандовал Петрович.
Покорно отпила.
- Пойдем, провожу тебя к Рае. Выспись хорошенько.
- Петрович, - спросила его, когда подошли к дому, - почему ты с бригадирства ушел?
- Сыну передал. Он у меня с академией, - сказал уважительно. - Нынче без высшего образования - куда?
Раиска еще не ложилась - стирала. Я уснула, едва коснувшись приготовленной для меня раскладушки. Только попросила: "Рая, разбуди меня к утренней дойке. Пойду с тобой".
Зачем? Сама не знаю. Но что-то во мне говорило: ты не уедешь просто так. Не уедешь, и все!
Но Рая разбудила меня лишь в полдень:
- Жалко было, ты крепко спала. Да и мозоли поджить должны. Болят мозоли-то?
Еще как болели. А кроме того, ныла поясница, спина. Гудели ноги. Руки словно не свои. Все из-за Верки! А впрочем…
- Слушай, - спросила Раиска. - Ты где живешь-то?
- В городе, а что?
- Ясно. Ты - из горкома?
- Нет, из Госбанка, а что?
- Да так, у нас говорят, что ты из горкома.
- Вот глупость! - рассмеялась я. - Что за чушь!
Но Раю это не убедило:
- А я им так сказала, раз человек приехал, ходит и смотрит, значит, задание имеет. Ответственный, значит. Ой, что у нас сегодня утром творилось из-за тебя! - Рассмеялась в полный голос. - Ой что, ой что! Все начальство съехалось! Велели телят со сквозняка убрать. Брюхатых "дочек" досками огородили, - Райка перевела дух, - и даже холодильник исправили! Все враз и как по маслу! Могут же, гады!
- Холодильник? Вот здорово! Кто же его исправил?
- Бабка Степанида. Она возле него все охала-охала, потом глядит - там ремни соскочили, она всегда на другом месте их видела.
Райка побежала на кухню, загремела кастрюлями.