- Неужели не видят своей откровенной глупости, - размышлял Сергей, - неужели не видят, что строят не город, а гетто. А собственно, чего я жду. Люди ведь, как радиоприёмники, хоть и размножаются, пока естественным путём, но настраиваются на дальнейшую жизнь, начиная с детского сада по чужим волнам. Чего я жду, если даже радиоприёмники производят самые разнообразные фирмы во всём мире, начиняя их способностью принимать радиоволны разной длинны. Свобода выбора и ещё говорят: "Свобода воли".
Казалось бы, покупая приёмник, приобщаешься к огромному миру информации для своего дальнейшего развития. Но много ли желающих передавать для тебя то, что тебя может развивать. Более того, приёмник может быть просто ограничен в диапазонах приёма. А передающему информацию может быть совершенно неинтересно, чтобы ты умнел, да и вообще жил. Тогда с утра и до позднего вечера тебе будут рассказывать о таблетках, ритуальных услугах и "кошмарить" происходящими вокруг тебя ужасами.
Конечно, ты волен слушать или не слушать, но если диапазон приёма ограничен, а из всех твоих "отдушин" в жизни эта самая безвредная, то ты "попал". Так от гимна и до гимна и будет проходить твоя жизнь. Жизнь, со всех сторон закрытая от солнца помойками, небоскрёбами, ВОХРами, контролёрами и такими же братьями по разуму, слушающими ту же волну, что и ты.
Навстречу электричке по параллельной автомобильной дороге потоком ехали машины. Сергей с детства любил рассматривать автомобили, особенно в вечерних сумерках. Он вспомнил своё детство и свою первую настоящую драгоценность в виде игрушечного автомобильного подъёмного крана, выполненного мастером с исключительной любовью. В кране было всё настоящее. Резиновые колёса с протекторами, отдельная кабина для крановщика, лебёдка и стрела, поднимающая груз. С этим краном Сергей надолго выпал из обычной мальчишеской жизни. Все дни он проводил возле крана, разъезжая по комнате и сопя поднимая всё то, что встречалось на пути. Став взрослым, он научился определять по автомобилям ментальность народов, а вернее то, насколько они стремятся к красивому.
- Человек, как и приёмник, - продолжил свои размышления Сергей, - для него всё зависит от того, что он слышит, а для общества, наверное, ещё и от того, что оно видит.
Он улыбнулся не понятно откуда возникшей и вновь накатившей на него мысли о райском саде: "Сначала слышит, а потом видит".
- Пожалуй, что так, - решил Сергей, - Адам и Ева видели только красивое, и пока они слушали Бога и обладали одним с ним сознанием, всё шло замечательно. Как только они стали принимать и слушать Змея, настройка на Бога сбилась, и они стали управляемыми Змеем.
Кто настраивает, тот и управляет. Каков приём, такова и жизнь. Каков поп, таков и приход. Но божественное сознание осталось. Остались руки, которыми можно трясти свою голову. Остались ноги для бега, чтобы дурные мысли не лезли в голову. Да и вообще, многое ещё осталось из того, что можно считать индивидуальным. Бог суров и мудр, а Змей хитёр и умён. Надо же было загнать Адама и Еву в такую "Тмутаракань", что даже их далёкие потомки видят в основном грязь и тьму, которая не даёт никого другого, кроме Змея, слышать. Змей даже теоретиков вдохновил, которые провозгласили, что только от целого общественного счастья можно придти к счастью индивидуальному. Не хотели пастись в Раю сами, паситесь в Аду в стаде. Воля Божья, и она вечна, а местный пастух хитёр.
Сергей, сойдя с электрички, пошёл бродить по вокзалу. В общем–то, он был непритязателен в своих путешествиях. Его не влекли разные страны и чужие города. Он, хоть и часто бывал в них, но по необходимости службы. Кроме того, армейская мудрость точно определяла, что важно, а что нет, так как произрастала из мудрости природной, самой пожалуй, жестокой её части - звериной.
Хочешь понять, насколько солдату хорошо или плохо живётся, встань на точках его "водопоя": бане и столовой. Синяки на теле или их отсутствие, выступающие рёбра или накопившейся жирок расскажут больше любых индивидуальных бесед. А если научился чувствовать среду "голой бани" и "обжорки", то секретов для тебя не будет совсем. Хотя отсутствие секретов - это, пожалуй, самый большой секрет. Понимание всех скрытых нюансов армейского быта вовсе не открывает глаза на смысл бытия, а перенос армейских методов на домашний быт приводит к драмам.
Многие офицеры, пытаясь перенести методы контроля за солдатами в свою постель, сильно страдали, не осознавая всей своей глупости и неуместности метода. Метод хорош для стада, но пагубен для отдельной овцы.
- Хитёр пастух, - вернулся к своей мысли Сергей, - на вокзалах он пасёт путешественников.
Сергею были известны многие из вокзальных бомжей и пьяниц. Однажды он дал одному из них денег на выпивку, а потом и выпил вместе с ним, после чего стал для них своим. Обычно, завидев его, они сами бежали к нему, как к отцу - благодетелю. В этот раз он был удивлён тем, что вот уже минут двадцать гуляет по вокзалу, видит "своих" пьяниц, а они к нему не подходят и выглядят какими–то растерянными.
Наконец, самый интеллигентный из них не выдержал и подошёл к Сергею. О нём Сергей знал не очень много и со слов самого пьяницы выходило так, что он даже защитил кандидатскую диссертацию по истории, но потом его потянуло на вокзал, где он бывает в кругу друзей каждый день.
Сергей опять же по аналогии с армией понял, что будучи прекрасным рассказчиком, этот пьяница на вокзале самый главный, ибо деньги на выпивку найти можно, а вот "уложить" выпивку в задушевную беседу "за жизнь" без рассказчика нельзя. Сергей стал для них своим по тем же причинам.
Сергей, видя, как мучается подошедший, предупредил его непонятную робость вопросом: "Какие–то вы сегодня тихие"?
Подошедший, а его все величали Валерий Михалыч, торжественно произнёс: "Так ведь праздник же".
- Действительно, - вспомнил Сергей, - как я мог забыть за своими "героическими буднями" о Пасхе, о Возрождении Христовом.
Душа Сергея потеплела к этим, по–своему, счастливым людям. Что–то в их мозгу "перемкнуло", что–то такое, что не позволяло им заниматься попрошайничеством в такой день, но никто с ними и не "христосовался", и не целовался, и не подносил выпивки, чтобы разговеться. Ещё Сергей понял, какая именно сила оторвала его с места и вынесла в самую народную гущу.
- Ну что, - сказал Сергей, - пошли разговляться.
- А можно остальных позвать, - робко спросил Валерий Михалыч.
- Зови, - просто сказал Сергей, а про себя закончил фразу, - Человек всегда возвращается туда, где оставляет свой зов. Возможно, что эти люди отдыхают на вокзале от прошлых путешествий.
Народу собралось человек семь, и они странной, разношёрстной толпой, во главе которой "плыла" офицерская фуражка, направились в вокзальный буфет.
Сергей любил вокзальные буфеты. В них была толкучка, но не было суеты. Люди знали, зачем они сюда пришли. Правда, был один нюанс, качество буфета определялось наличием в нём своей кухни. При наличии кухни и при огромной проходимости пассажиров за свежесть продуктов, включая и пиво, можно было не беспокоиться. Это тоже были военные хитрости, позволявшие выживать в любой обстановке.
Этот буфет соответствовал самым высочайшим требованиям любого гурмана. Столы были покрыты клеёнками, с разводами жира, которые постоянно меняли своё направление, в зависимости от руки протиравшей их грязной тряпкой, после ухода обедавших и пьющих. Народа было полно. Сигаретный дым превратился в сплошной туман. Расторопная и привыкшая ко всему буфетчица покрикивала на своих постоянных посетителей и обсчитывала новеньких. Жизнь кипела и бурлила.
Сергей улыбнулся своим мыслям. Он давно относился к течению жизни, как к череде тестов. Такие народные буфеты были одним из таких тестов, которые он устраивал своим женщинам. Если она не впадала в панику, не ныла, не застывала в ужасе, поджимая руки…, значит своя. Так было и в Праге, и в Берлине, и в Варшаве. Так было и есть везде, где ещё остались нормальные граждане, знающие толк в вечном движении и импровизации. Это не ресторанный застой, с последовательно заданной программой и меню.
Валерий Михалыч умоляюще посмотрел на Сергея. Сергей понял, что тот стесняется, по случаю праздника, просить денег, но очень хочет утвердить своё достоинство в глазах буфетчицы. Сергей пошёл навстречу и дал ему денег, тем более, и ему самому было чрезвычайно интересно, что именно купит Валерий Михалыч, ибо последнему лучше был известен любимый рацион всей команды.
Валерий Михалыч остался довольный полученной суммой и полез к буфетчице, на правах постоянного клиента, без всякой очереди, предупреждая сопротивление остальной толпы словами: "Граждане, мне много не надо, только по случаю Пасхи". Именно по этому случаю толпа сильно не возражала.
Валерий Михалыч вылез из очереди почти на вершине счастья. Праздник удался, кроме того, он доказал буфетчице, что Господь не оставляет людей без своей милости, а впереди ещё была возможность высказаться. В руках он держал восемь бутылок пива, из карманов торчали четыре бутылки водки, а в зубах был зажат пакет с какой–то снедью.
Пока он толпился в очереди, его команда готовила стол, вернее она сдвинула два стола вместе и протёрла их своими рукавами. Теперь всё "пасхальное" богатство, призванное разговеться, было составлено на эти два стола. Снедь, составляли восемь яиц, пакет кильки и гора нарезанного ржаного хлеба.
- Что может быть проще и лучше, - подумал Сергей.
Валерий Михалыч уже разливал дрожащей рукой водку по пластмассовым стаканчикам, приобретённым исключительно по случаю его, Сергея, присутствия, и по ходу дела говорил вступительное слово: "Братья, как хорошо всё начиналось. Добрый человек пришёл к ним, к тёмным язычникам. Стал их лечить и учить, открывать им свою мудрость. У него появились ученики и последователи, толпы слушателей внимали ему. Но они его всё равно убили, убили чужими руками, и никто из них не заступился за него. А потом, не заступившись за него, они изложили мудрость его в толстенную книгу и стали принуждать всех жить по ней. Но странной получилась та мудрость, если одни благодаря ей владеют всем, а другие ничем. У одних есть деньги на всё, а другим их не хватает даже на водку и кильку. Я вас спрашиваю: "Чьи грехи он искупил?"".
Валерий Михалыч ещё долго что–то говорил.
Чем дольше его слушал Сергей, тем больше убеждался в своей внутренней уверенности, что есть только одна правильная волна настройки - это настройка на Бога, всё остальное помехи.
Бога дал нам энергию, чтобы она приводила в действие материю, например, руки, которые должны крутить эту ручку настройки приёмника на Бога.
- Но, если нам энергия дана для настройки нашего сознания на приём Бога, - размышлял Сергей, - тогда почему мы так бесцельно из поколения в поколение расходуем нашу энергию то на тяжёлую работу ударных будней, то на войны, то на другие передатчики и видеотрансляторы. Хотя ответ очевиден, всё это для того, чтобы "руки просто не доходили" до настройки на Бога, чтобы в конце каждого своего дня ты просто падал без чувств, без желаний и без вопросов. Бог едва ли хотел, чтобы Адам и Ева добывали хлеб свой в поте лица своего. Скорее всего, это направление задал им Змей. Ведь если присмотреться, то Бог дал людям для возможности настроить своё сознание на него явно избыточную энергию. Но как она расходуется. Люди в едином "порыве" гоняют мамонтов, затем пашут землю, затем строят индустрию, затем повергают себя в страшные войны, затем все мирятся и даже пытаются дружить. Они делают всё, но толпой решая текущую проблему, забывая о главном, о своей божественной энергии и о том, для чего она дана. Но кто составляет толпу, кто создаёт образ толпы…
Глава тридцать первая
Образ
Образ, образование. Не бывает хорошего образования или плохого. Человек либо научился мыслить образами, либо нет.
Сергей ещё в школе задумался над тем, почему его бабушка, всю жизнь прожившая в деревне и никуда из неё не выезжавшая, не умеющая ни читать, ни писать, знает ответы на все его вопросы. А он Серёга, "образцово–показательный" ученик, ежедневно посещающий школу и выслушивающий нескольких учителей, так ничего и не знает. Хотя писать и читать его научили.
Озарение наступило лет через двадцать после окончания школы, а затем военного училища, а затем военной академии. Сергей приехал на школьный вечер встречи и увидел почти всех своих одноклассников. Он был удивлён тем, что те из них, кто плохо учился в школе, особенно девчонки, сохраняют свою красоту, радуются жизни, а те, кто учился добросовестно, часто из последних сил, грустны, унылы и жутко как состарились.
Сергей впервые отчётливо ощутил то, насколько неправильно школьные учителя расставляли акценты над тем, что такое хорошо и что такое плохо. Хорошей девочкой считалась непременно отличница, а мальчиком хорошист.
Мальчишки в Серёжкином классе учились хорошо, а те, кто получал тройки, были просто заняты другими делами, в основном техническими видами спорта. Их не угнетали никакие оценки, они мотались по соревнованиям, были веселы, если, конечно, не спали на уроках. Сергей принадлежал к их числу. Он вспомнил, как пропуская по две–три недели занятий, возвращался в школу и начинал зевать, а то и просто спать на уроках, когда к доске вызывали какую–нибудь его одноклассницу, и та со страдающим лицом пыталась что–то говорить.
Сергей всегда удивлялся полной, как ему казалось, бестолковости своих одноклассниц. Ему самому достаточно было на перемене пробежать домашнее задание и за счёт кругозора и "личного мастерства" рассказать что угодно и о чём угодно. Его часто "заносило не в ту степь", учителя его постоянно возвращали к заданному вопросу, но так и не могли понять, знает он ответ или нет. Но он не молчал, и это было фактом. Раз не молчит, значит кое–что знает. Раз знает, значит может быть оценен, а раз мальчишка, значит можно поставить авансом и "хорошо", ибо всё равно "оболтус".
А девчонки в основном молчали. Они краснели, бледнели, сжимали руки и ловили ртом воздух, как рыбы, выброшенные на берег. И вот, через двадцать лет, Сергей увидел, что собственно так всё и происходило. Школьная доска отрывала девчонок его класса от их мира. Они действительно становились рыбками, оказавшимися на суше, да ещё рядом с котелком для ухи.
Сергею стало понятно, почему так редки школьные браки. Мальчишки просто сторонятся своих, как им кажется, не очень умных одноклассниц, им же неизвестно, что в соседнем классе происходит абсолютно то же самое. А умные девчонки точно так же шарахаются от своих "шалапаистых" мальчишек. Образ хорошего человека уже создан учителем.
Сергей вспомнил любимую фразу своего отца: "Как мало пройдено дорог, как много сделано ошибок". На вечер встречи он принёс много бутылок шампанского, чтобы споить "к чёртовой матери" весь свой класс. Одноклассники с радостью поддались его уловке, и пили, практически не закусывая. Девчонки, ставшие симпатичными женщинами, разрумянились и, судя по всему, готовы были вновь пройти и "Крым и Рым".
Сергей уже давно был разведён и жил один, но он никак не мог уловить причину, разрушившую его семейную жизнь. И только сейчас она ему открылась. Ошибка была в создаваемых образах.
Мужчина созерцает в своём мозгу женщину. Женщина в своём - мужчину. Ум наделяет её или его тем, что ему нравится, тем, что ему успели внушить. Но вот образ проявился в виде подруги, невесты, жены. И вот тогда все представления ума начинают не совпадать с тем, что существует с тобой рядом. Совпадения бывают, но только у любовников, они и бывают по–настоящему счастливы. А почему?
Сергей улыбнулся внезапно озарившей его аналогии и возникшему в мозгу вопросу: "А ты ходишь на скучные фильмы? Так и Господу смотреть на тоску нет ни желания, ни интереса. Другое дело фильм о жизни, наполненный любовью".
Девчонки разгулялись не на шутку.
- Дети выросли, что хочу, то и делаю, - кричала Лена, оголив свои красивые ноги сильно выше колен.
- Серёжка, ты почему на мне не женился, - шептала ему на ухо Ирина, одновременно пытаясь укусить его за ухо.
Доставалось и остальным "мальчишкам".
Иринка была очень похожа на его бабушку и оказалась столь же мудрой и дальнозоркой.
- Зачем весь этот, проделанный мной путь, если в результате его не выстроено ни одного запоминающегося образа, - думал Сергей. Надо было ехать в деревню к бабушке и жить там, и сегодня понимал бы в десятки раз больше. Да, бабушка была не грамотна, но она была образована. Дом, в котором она жила, поле, в котором она работала, река, у которой она отдыхала, народ, среди которого она жила, всё это имело совершенно конкретное образное содержание.
Само слово "деревня" сразу открывало для неё всё её образное содержание. Разве при таком образном мышлении и при таком образном наполнении можно ошибиться, давая советы внуку. Но внучка учила школа по государственным программам….
Пьянущие одноклассники устроили из класса настоящий вертеп. Они уже играли в жмурки и догонялки. Поймав "жертву", долго не хотели отпускать.
- Хитёр Змей, проживающий в райском саду, - размышлял Сергей, глядя на учинённый дебош, с перевёрнутыми стульями, столами и исписанной мелом доской, - одно яблоко отдал на закуску, а из остальных нагнал брагу.
- Интересно девки пляшут, - прервал его мысли его друг, которого тоже звали Сергей, - и куда мы с тобой смотрели.
Девчонки, рассмотрев сразу двух Сергеев вместе, принялись кричать, что сейчас они будут загадывать желания, после чего стали по очереди обхватывать их за шеи и виснуть. Их желания были долгими, спасли Сергеев только сильные шеи.
- Однако, темперамент, - сказал один Сергей другому, и по–моему, я сегодня опять уйду в туманную даль.
- Можно подумать, у нас есть выбор, когда такие страсти, - завершил мысль другой Сергей.
Им на выручку пришёл их третий друг, Игорь. Игорь был чрезвычайно близорук ещё в школе, и потому нелюдим. Даже сейчас, став абсолютно пьяным вместе со всеми остальными, он сидел в одиночестве и только улыбался. Но, видимо, и его вдохновил всеобщий прилив счастья, вернувшегося из детства, которое не портили даже взрослые оттенки.
- Эдем, райский сад, а наши девки лучше, - проговорил Игорь.
Сергей удивился одинаковости мыслей. Но ещё больше он удивился своему очередному прозрению.
- Истина - то рождается на стыках, - осторожно, чтобы не испугать мысль, подумал он, - Змей разрушил образ райского сада, разбил его на отдельные стёкла и дал людям игру в мозаику. Складываете из неё то, что сможете. Но у людей, живущих среди разбитых стёкол, часто нет никакого желания что–либо складывать. Разбитые стёкла, разбитые сердца, разбитые судьбы. Только стыки дают силу созидания. Только на стыках приходит понимание единства мира и уверенность, что всё ещё можно сложить в единый образ.