Виктор был разочарован и раздражен этой задержкой, хоть и ликовал, потому что снова правильно угадал, вцепившись в меня мертвой хваткой. И потому что был близок к цели.
Пока он скручивал последний косячок, я шарила в вещах Мирей в поисках куртки - на улице зверски похолодало. Потом пошла в ванную, причесалась, не забыв вычистить из щетки свои волосы. Я не торопилась - в конце концов, мы оба уже оделись и вид был вполне пристойный. Я улыбнулась своему отражению в зеркале: надо же, глаза блестят, как у нее, стали такими большими, светлыми, блестящими… На раковине валялись шпильки Мирей, я машинально взяла несколько, закрутила волосы в пучок, нашла, что мне идет - вид такой благородный и шея длинная и тонкая.
Мы покурили. Виктор был чертовски доволен. Я тоже, потому что рассуждал он об одном: как все будет шоколадно, когда мы достанем третью дискету. Миленькие истории, бодрые обещания… Мне трудно было поверить, что вся эта куча счастья достанется мне задарма плюс к той радости, которой он меня научил. Но я потихоньку привыкала, природная недоверчивость таяла.
2.00
Черная ночь, лестницы на улице Дидро, Саид и Масео спускаются, я поднимаюсь. На середине мы встречаемся, и я спрашиваю, улыбаясь:
- Полюбил гулять по ночам?
- Перестал спать…
- Сиди дома, читай книжку…
Вид у Саида и вправду был усталый, улыбался он через силу, в глаза мне не смотрел, как будто стыдился того, что его уличили в бессоннице. Я предложила:
- Я тоже заснуть не могу, а домой идти не хочется. Давай, что ли, погуляем вместе?
Сначала мы шли молча, испытывая некоторую неловкость, но постепенно воздух квартала успокоил нас, утешил, обнял, и мы пустились в свой ночной дозор: лестница за лестницей, площадка за площадкой…
- Я помню этот подвал, мы однажды вывалили туда целую машину белья, совсем зеленые были, дураки, творили черт знает что… Хозяином здесь был Большой Мустаф, помнишь его?
- Да нет…
- Красивый парень, высокий, с усами, трахался с женой мясника, однажды их застукали, так Мустафа чуть не линчевали при всем народе.
- Ну да, конечно, теперь вспомнила, он еще сильно закладывал за воротник и от этого становился дурной…
Мы карабкались по холмам, захваченные врасплох ностальгическим ражем, заглядывались на окна.
- Помнишь, на шестом жила девушка?
- Да, там был классный бардак. У нее водились денежки, так однажды, на вечеринке, она разложила кокаин по чашкам.
- Чему тут удивляться - ее родители, оба, работали в "Монде".
- Она потом застрелилась…
- Ага… но она с детства была с прибабахом, так что я не удивилась…
Мы бродили часа три, забыв о времени, Масео без устали обнюхивал каждый угол.
Впервые за долгое время я почувствовала: это был мой квартал, мой дом, а теперь мы все потеряли.
Теперь город принадлежит другим людям.
И он уступает и отдает чужакам свои дома. Похотливый и покорный. Продается тому, кто больше платит.
Красота не умерла, она просто стала печальной. Так могла бы выглядеть моя любимая подруга, припечатанная к кухонному столу первым встречным. Ни соучастия, ни сопротивления. Холодная красота. Что-то кончилось.
Я посмотрела на Саида. Он выглядел таким печальным, поникшим, потерянным. А мне нечего было ему сказать, нечем утешить, я не могла даже соврать, чтобы подбодрить друга.
В конце концов мы вырулили на улицу Пьер-Блан, перед "Аркадой". Сказать было нечего. Развалины еще не начали разбирать, на боковой стене сохранились граффити на английском, сделанные рукой Саида: "Take" и "More", только краски выцвели.
Масео рванул на пепелище, и Саид немедленно приказал ему вернуться, боясь, что пес поранится.
Так и закончилась наша ностальгическая прогулка.
У Матье еще горел свет, я предложила зайти, но ни мне, ни ему не хотелось.
Ночь стала прозрачно-серой, начинался новый день. Я спросила:
- Проводить тебя?
Саид хотел вернуться домой, пока Лора не ушла на работу. Он все повторял с виновато-раздосадованным видом, что огорчает ее, но дом такой тесный и он не может все время торчать в четырех стенах. Ночью он обо всем забыл, а теперь вот вспомнил и расстроился. Саид выглядел одновременно проштрафившимся и раздосадованным. У дверей его дома мы выкурили по сигарете и обнялись на прощанье, как члены одной семьи, горюющие по дорогому покойнику.
Масео залаял - ему все надоело, он хотел наконец домой.
Мы попрощались и разошлись.
Четверг, 21 декабря
6.00
Я вернулась на рассвете.
Разувшись, поняла, что стерла ноги до волдырей. Прогулка с Саидом… Наконец-то можно лечь.
Явился из своей комнаты Гийом, присел на край кровати рядом со мной. Вид у него был обескураженный.
- Почему ты вот так смылась? Никого не предупредила…
- Мне там было не по себе. Пошла проветриться.
- И гуляла до сих пор?
- Ну-у, встретила Саида, пошли по "большому кругу", на лестницах каблуки обломала.
- Матье не въехал, как это ты с ним не попрощалась! Никто не въехал. Даже я забеспокоился.
- Ты и завтра, в самолете, будешь дергаться?
- Ну да, конечно… Мы с тобой никогда не расставались больше, чем на две недели. Странно как-то… Поедешь с нами завтра в аэропорт? Жюльен повезет всех на своей тачке.
- Во сколько?
- Вылет - в тринадцать ноль-ноль, там надо быть в одиннадцать ноль-ноль.
- Прости, не смогу.
Мирей в это самое время будет на работе, так что я даже для проформы не сказала, что постараюсь.
Гийом так растерялся, что не сразу ушел к себе. Он ждал, что я скажу еще хоть что-нибудь. Слушая, как медленно закрывается дверь его комнаты, я говорила себе: "Встань, догони брата, постарайся объяснить, что происходит в твоей жизни, извинись за вчерашнее, пожелай счастливого пути!"
Но я уснула. Мне на все было плевать сейчас.
На этом свете существовала одна-единственная важная для меня вещь.
Впервые за долгое время соседка не разбудила нас новым представлением.
Через несколько дней ее нашла мать. Она забеспокоилась, приехала, долго звонила, потом стучала, в конце концов дверь взломали, вошли и увидели, что она висит в петле ровнехонько над своим матрацем.
Странная смерть для девушки, обычно они решают проблему с помощью таблеток, ну, или бритвой по запястьям.
11.45
Каждый шаг вызывал жуткую боль в щиколотках, на пятках вздулись пузыри. Вчера идти было тяжело, сегодня - практически невозможно. До двери Мирей я ковыляла медленно и мучительно.
Виктор всегда держался чуть сбоку, пока жалюзи ползли вверх, так что, увидев ноги Мирей, я решила: она так перепила вчера, что вообще не пошла сегодня на работу.
Но вот открылось наконец ее лицо - и оно было в слезах.
Я вошла. Дверь в ванную распахнута. Пусто. Как же давно я не видела эту комнату при свете дня… Мирей как будто хотела крикнуть мне: "Смотри, его нет!"
По красным опухшим глазам было видно - плачет она давно. Виктор явно ничего не рассказал ей о нас, иначе она не рыдала бы сейчас у меня на груди.
Мысли путались, все чувства словно застыли, я думала об одном - как не выдать себя.
Вот что она рассказала:
- Я вернулась рано, но он не спал. Был в боевой готовности. Я даже спросила: "Что, Луиза заходила, принесла тебе кокаинчику?.." Ты так неожиданно исчезла вчера… Приготовила чай, свернула косячок, мы поговорили. И вдруг он психанул, безо всякой причины…
Мирей сидела на диванчике, похожая на маленький, жалкий тюфячок, говорила, как автомат, тихо-тихо, едва шевеля губами, глядя вниз, себе на колени.
- Он собрал свои вещи, и я спросила: "Что ты делаешь?" Он был такой спокойный, но очень странный, такой холодный, отрешенный. Я его испугалась. А он меня ненавидел в тот момент. Ответил, что уходит, а я сказала - это безумие, тебя схватят. А он меня послал. Я загородила дверь, и он взбесился. Начал меня бить, спокойно так, методично… Стоило поднять голову, как он ударял сильнее. Пока я не свалилась на пол в углу. Тут он остановился и сказал: "Ладно, хватит, ты свое получила, могу я теперь уйти?" И добавил: "Лучше тебе забыть меня поскорее, потому что я не желаю тебя больше видеть". Потом кивнул в сторону улицы и прошипел: "Да пусть лучше меня прикончат, но я ни минуты больше не проведу в этом гребаном доме, с тобой, сука! Запомни этот урок, потому что в следующий раз я просто перережу тебе глотку. Ну что, все ясно?" Он сошел с ума… Нельзя ему было уходить вот так, они его достанут…
Она замолчала и снова заплакала - то ли из-за того, что он сказал, то ли потому, что ушел, а может, просто понимая, что он в опасности.
Мирей все повторяла и повторяла, как заведенная:
- Он сбрендил, слетел с катушек, его убьют…
Я спросила:
- Во сколько это было?
- Да господи, и двух часов не прошло… Я пришла около пяти, и до десяти все было тип-топ, а потом он вдруг взвился под потолок, даже о тебе говорил…
Тут она всплеснула руками в знак бессилия, как будто мысли обо мне в подобные моменты - лучшее доказательство его буйного помешательства. Я сделала вид, что соглашаюсь. Так, ладно, соображай пошустрее. Держи себя в руках, вопросы задавай спокойно и небрежно.
- Что он говорил обо мне?
- Когда он хотел уйти, а я стала его удерживать, он сказал: "И передай от меня этой шлюхе - твоей подружке, чтобы шла на хрен. Ни одна сволочь не смеет принимать меня за недоумка, так что она просчиталась!" Вид у него был такой разъяренный…
Вспышка. Взрыв. Удар кулаком в лицо. Моя равнодушная отстраненность дала трещину. Мирей отнесла мою реакцию на счет удивления, тем более что это подтверждало ее версию о "мгновенном помешательстве" Виктора. Она все повторяла и повторяла, качая головой:
- Совсем чокнулся.
Тебе удобно в это верить, тебе везет, что ты способна так себя обманывать, - теперь у тебя есть все звенья цепи, могла бы и догадаться, но тебе удобнее не знать, не видеть.
Загадочная алхимия чувств: зарождавшаяся в душе тоска из-за исчезновения Виктора мгновенно трансформировалась в гнев на Мирей.
Мне удалось сдержаться и не выйти из роли обалдевшей, пытающейся разобраться в ситуации подруги.
- Ты помнишь, что именно сказала ему прямо перед этим?
- Да ничего особенного… болтала о вечеринке, рассказывала новости, то, другое, ну правда, все как обычно…
- Новости о ком?
- Обо всех… О Кэти, о Роберте, о том, что всем на них насрать, раз они вот так, с легонца, переметнулись к мадам Ченг, а еще о том, как беспокоится о тебе Гийом. Я со всеми поболтала вчера, ну и пересказывала ему разговоры… Говорила о Соне - мы с ней долго общались, она в красках расписывала, как вы оттягивались вместе, потом сказала, что Жюльен…
Маленькая, грязная, тупая засранка.
Голова гудит и кружится все сильнее. Хаос, в котором я ни черта не понимала, уступил место хаосу, который я начинала стремительно осознавать. Я позволила Мирей еще потрепаться, решая, что делать. Потом спросила, теряя терпение:
- А что тебе наболтала Соня?
- Что вы были в Бротто, принимали вместе ванну и она призналась, что вы сто лет знакомы и она всегда тебя любила.
Мирей улыбнулась сквозь слезы - впервые с того момента, как я пришла, произнесла извиняющимся тоном:
- Знаешь, по-моему, Виктора не это взбесило…
- Думаю, нет…
Бедная глупая сучка, мало тебе было раздвигать ноги - разинула-таки пасть! Ну что, довольна теперь?
Она снова принялась плакать, я гладила ее по плечу, думая совершенно о другом и чувствуя невероятное возбуждение.
Он отправился в Бротто, нужно срочно с ним увидеться, я ему все объясню. Сейчас же. Немедленно. Мне было чертовски трудно объяснить Мирей, что у меня важное дело и я вернусь позже, я голову сломала, как сделать это поделикатнее. И тут - хвала небесам! - вспомнила:
- Прости, Мирей, но я обещала Гийому, что провожу его в аэропорт. Я должна поехать. Вечером вернусь. Ты никуда не уйдешь?
- Наверно, буду дома… Я думала, Гийом улетает в одиннадцать?
Чертова стерва, не так уж ты и расстроена, все соображаешь!
- Проехали, у меня нет времени на объяснения, но сейчас я уйду, а вечером - клянусь! - снова приду к тебе.
- Правда, обещаешь?
Ну конечно, я вернусь, надеюсь, только за тем, чтобы наговорить тебе сорок бочек арестантов и сообщить, что должна срочно уехать.
Она подняла на меня глаза несчастного ребенка.
- Ты его приведешь?
А то как же! А еще - пососи мою титьку, проверь, есть ли молоко…
- Вряд ли. Я тоже ничего не понимаю, мне жаль.
13.00
Мысли стучали по темечку, эмоции перехлестывали через край, я почти задыхалась.
До квартала Бротто я добралась на метро за считанные минуты. Мозоли лопнули, но ни кровь, ни боль меня не волновали.
Я и себе не смогла бы объяснить, почему хотела как можно быстрее добраться до Сони… Постучала, в ответ - тишина, я толкнула дверь, вошла. Она стояла у стены, целясь из пистолета прямо в щеку Виктору, сидевшему на кровати. Судя по всему, они разговаривали.
Пауза. Так, что я делаю теперь? Блестящий черный пистолет был главной деталью в пространстве комнаты. Все зависело от него, и я почувствовала облегчение от того, что его пустой глаз смотрит не на меня. Виктор ничего не сказал Соне.
Черт, как странно видеть его здесь, при ярком свете дня, а не там, где мы всегда встречались. Один мимолетный взгляд на Виктора - и я поняла, зачем пришла сюда.
Теперь все происходило помимо меня. Чувство такое же, как при дебюте, когда выходишь на сцену танцевать, все делаешь правильно, но душу не вкладываешь.
Я повернулась к Соне - она ведь единственная, кого я знаю в этой комнате, разве нет? - и сказала, с паническими нотками в голосе (мне даже не пришлось притворяться):
- Что бы тут у тебя ни было, но все это некстати, потому что она требует тебя - немедленно.
Потом, кивнув на Виктора, спросила небрежно:
- Клиент?
- Познакомься, Луиза, это Виктор. Я знаю кое-кого, кто будет очень рад его видеть!
Она не спускала с него глаз, опьяненная своей ядовитой ненавистью. Не зная, что сказать, я пожала плечами:
- Придется его здесь оставить, не тащить же с собой. Думаю, дело срочное, возникли проблемы, она только что звонила, сказала, ты что-то должна взять. Вторая пушка у тебя есть? Этого типа я постерегу, а ты давай двигай, время поджимает… Свяжем ублюдка, она потом его заберет.
Как только я сказала, что она нужна Королеве-Матери, Соня забыла о Викторе, кивнула мне, подзывая ближе.
- У меня нет другого ствола, возьми этот. Шевельнется - стреляй. Держи, сейчас решим…
Соня не спускала глаз с Виктора и оружие отдала мне только после того, как я встала рядом.
- …что с ним делать.
Больше она ничего сказать не успела - потому что я выстрелила, автоматическим жестом, развернувшись к ней всем корпусом - грудью, ногами, головой, подняла вытянутую руку и выстрелила в лицо. И увидела ее глаза, в которых плескалось недоумение - "что это она делает?", и дыру вместо носа. Она упала не сразу - сумела сделать несколько шагов ко мне. Я стояла совершенно неподвижно и могла бы простоять так целую вечность, спрашивая себя: "Я это сделала? Где это я?" Я точно помню, что на какое-то мгновение выпала из реальности, отключилась, зависла в невесомости. Мне понадобилось запредельное усилие, чтобы сконцентрироваться и восстановить ход событий с той минуты, когда я постучала в дверь, до секунды, когда выстрелила.
Виктор бросился к Соне, подхватил ее, толкнул, чтобы она упала на кровать, - лишний шум был ни к чему. Я не двигалась. Он вынул у меня из пальцев пистолет, положил подушку Соне на лицо и выпустил в нее еще три пули. Поднял, убедился, что от головы мало что осталось. Педантичный, четкий и ужасно деловой.
Выпрямившись, выругался:
- Черт, слишком много шума, как бы не явились…
Он с тревогой взглянул на дверь, отпихнул Сонин труп, чтобы вытащить из-под нее одеяла, прикрыл тело. Подушка сползла, и я не могла отвести глаз от ее лица, вернее сказать, от того, что от него осталось - кровавая масса с розовыми зубами. После четырех пуль в голову кровищи было - залейся.
Так, Соня - под одеялом, Виктор - у двери, прислушивается.
Он действовал очень хладнокровно, расчетливо.
- Ты знаешь, куда она ее положила?
- За решетку кондиционера, там, рядом с кроватью.
Я ответила ему бесцветным голосом, жалким, тихим и несчастным.
Успокоившись, Виктор вернулся к кровати, нашел глазами решетку, упал на колени, рванул изо всех сил и вытащил маленький, плоский квадратный пакетик.
Закрыл глаза, присвистнув от счастья.
Я находилась все в той же позиции, но еще не вернулась, по-настоящему - нет.
Наконец он посмотрел на меня:
- Ты виделась с Мирей?
- Пришла увидеться с тобой сегодня утром…
- Вот интересно - чем бы все закончилось, не заявись ты к ней… Поздравляю, ты была неподражаема… Хочешь долю от продажи?
Я посмотрела направо, налево, себе под ноги - не поворачивая головы. Не знаю, почему я так делала - но делала же, вращая глазами со страшной скоростью. Главным в тот момент было - не взглянуть на него.
Разве я не сделала все по высшему разряду, чтобы наша жизнь продолжалась как раньше?
Так почему же ВСЕ не так? Почему он не обнимет меня?
И я пустилась в объяснения, вращая глазами, как дебилка, вообразившая себя жирной мухой:
- Ты-не-должен-злиться-на-меня-за-то-что-я-вчера-сказала-что-не-знаю-Соню-и-могла…
- Это было хрен знает как важно для меня! И ты это знала. Ты не должна была ТАК со мной поступать. Не должна…
Я посмотрела на него, чтобы получить подтверждение услышанному: да, он все для себя решил. Далекий, враждебный. Чужой.
- Не бросай меня, умоляю, не бросай…
Как только эти гребаные слова вырвались у меня из глотки, я уже не могла остановиться и все повторяла и повторяла их.
А он все молчал и молчал со скучающим видом.
Потом наконец подошел. Я бросилась к нему на грудь, но его не было - он отсутствовал. Я точно это знала, потому что помнила, как все было, когда он меня на самом деле хотел.
Он снова повторил - таким тоном, будто это причиняло ему боль, но он был бессилен и ничего не мог изменить:
- Ты не должна была так со мной поступать.
Потом обнял меня за талию, отвел в ванную, поставил перед умывальником, взглянул на мое отражение в зеркале. Ладони скользнули на бедра, поцелуй в шею, глаза в глаза в зеркале…
Я судорожно цеплялась за край раковины. Я хотела его. И он взял меня - даже не сняв джинсы, просто расстегнул зиппер, спустил мне трусики до щиколоток. Я не могла встать, как мне хотелось, и двигалась совершенно механически, а он это понял, почувствовал, и задвигался быстрее, грубее, искал меня, и находил, и делал ЭТО, и все исчезало, и он держал меня за волосы, забираясь все глубже внутрь.
Я почувствовала, как Виктор взорвался - ногти впились в мою кожу, как крючья, как будто он пытался сломать меня.