- Часто у вас девушек забивают, как скот, сводя счеты?
- Такого не было никогда.
- Или ты не в курсе. Сама сказала - в квартале не болтают лишнего…
Она начала скручивать второй косячок, больше не плакала, поглядывала искоса. Высунула язык, лизнула бумажку, заклеивая сигарету. И вдруг выдала с наскока информацию:
- Стеф и Лола явились в Лион искать Виктора. Я, кстати, тоже.
Сделала паузу, как будто собиралась с мыслями, хотя на самом деле ее интересовала моя реакция. Может, ждала, что я в ужасе вцеплюсь в лавку обеими руками? Может, все они так шизели? Но я всего лишь сказала философски:
- Не скажешь, чтобы бабы его не любили…
И замолчала, ожидая продолжения и уточнений. Она их и выдала - выпалила на одном дыхании:
- В Париже он запускал руку в кассу пип-шоу. Когда хозяин узнал, пришел в ярость. Понимаешь, любой, с кем Виктор встречается в этой жизни, тут же становится его лучшим другом до гробовой доски. Хозяин был его братом, благодетелем и все такое прочее. Что не мешало Виктору обворовывать его по полной программе. Когда все открылось, босс дал ему сутки на отдачу долга. И Виктор "приземлился" у меня в баре… Мы приятельствовали, но денег он у меня никогда не занимал. Потом уж мне сказали, что он был должен колоссальные бабки, почти всем. Тянет на подвиг, но это вполне в его стиле. Значит, он напел, что ему позарез нужны пять штук, что отдаст через неделю… В общем, прокомпостировал мозги. Он птица-говорун, трепом чего хочешь добьется. Самые недоверчивые попадались. Я дала ему деньги, он так благодарил - ну прямо весь изблагодарился: я и самая лучшая в мире, он и не любил никогда никого больше меня… Результат заезда: Виктор исчезает, испаряется. Не подает признаков жизни.
- Может, просто не мог.
- Уверена, что не знаешь его?
- Слушай, не доставай, а? Откуда такие мысли?
- А оттуда, что ты его защищаешь. Все, кого он поимел, защищают его, как бешеные течные суки.
- Он что, любит это дело?
- Охотится на все, что движется. Просто не может удержаться. Ему надо, чтобы все его любили. А бабы чтобы кричали, как оглашенные, когда он их обрабатывает. Виктор не спит спокойно, если он вставил девке, а она не попросила еще.
- А ты кричала?
- Этот сукин сын до меня и пальцем не дотронулся.
- Но адрес сменить заставил?
- Ну-у… У меня потом начались заморочки с деньгами. Запуталась… Тяжелая наркота, дорогие привычки… Знаешь, как это бывает… Я не могла забыть, что он меня так поимел, думала о нем день и ночь… Попадись он мне тогда - разорвала бы на куски голыми руками… В начале сентября узнала случайно, что он вроде в Лионе, приехала, но ни разу его не встретила… Успокоилась, нашла работу, приличную берлогу, останусь тут пока.
- А Стеф и Лолу видела в городе?
- Как-то в воскресенье вечером, в дежурной аптеке на Корделье, стояла в очереди за Лолой. Оказаться в пятистах километрах от Парижа и столкнуться нос к носу в аптеке! Мы поржали… Потом сравнили рецепты - оба были от одного клиента из заведения с улицы Сен-Дени, после бара он всегда ходил смотреть девочек. Раздавал чистые бланки, папаша у него был врач. Мы пошли, выпили… Потом виделись редко, потому что со Стеф у нас как-то не сложилось.
- Да, она была… крутая.
- Гадина она была и шлюха. Скажешь, нечего мертвых плохо поминать… Против ее занятий я ничего не имею, но прошмондовка она была та еще.
- Что им было нужно от Виктора?
- Лола тут ни при чем, все дело в Стеф. Она никого не любила, и уж никак не сутенеров. Виктор завелся, начал с ней "дружить" - пальцем не прикоснулся, и сработало: она съехала с катушек. Сама на него запрыгнула. Наверно, достал своим отростком до дна души, говорили, она даже смеяться научилась… странным смехом. Они тогда уже жили вместе с Лолой. Виктор переехал, стал занимать деньги у обеих, продавать их вещи, водить баб. Короче, все как всегда, по полной программе. А Стеф его не выгоняла, что бы он ни творил. А потом вообще исчез. Она думала, он позвонит, чтобы извиниться, или вернется… Мне Лола все это выдала. Кстати, он и ее имел. А Стеф все ждала… Когда узнала, что Виктор в Лионе, сказала Лоле: "Мы поедем, и я его убью!" Бритву раздобыла, представляешь?!
- Они его нашли?
- Нет, но напали на след, судя по всему… В какой-то момент они поняли, что его и другие люди ищут - чтобы открутить голову. Виктор умеет вляпаться и врагов заводит легко. Однажды Стеф заявилась ко мне, сказала, что все обдумала и надо поговорить… Виктора необходимо найти - немедленно! Зачем? Чтобы помочь, естественно! Видала? Она долго шуршала мозгами и решила: ей одной позволено иметь на него зуб… Сегодня он у нее Иуда, а завтра - уже Иисус Христос… Я ответила, что для меня тема закрыта.
Мирей здорово умела рассказывать. Красивый голос, мелодичная интонация. Я восторженно присвистнула:
- Ну и заводной же мужик этот ваш Виктор! Хотелось бы посмотреть…
Она потемнела лицом, пожала плечами.
- Не надейся перехитрить Виктора.
Во второй раз за последние сутки я поняла, что не до шуток.
Спросила:
- Стеф сказала тебе, что за люди охотятся за Виктором?
- Королева-Мать. Он снюхался с ней, как только попал в Лион, ну и достал ее по полной программе… Она хочет получить его голову в мешке. Меня это не удивляет - он всегда действует с размахом.
- Откуда эти сведения?
- Стеф раскопала. Они с Лолой закорешились с парнем, который много чего знает о ваших делишках, - араб, кажется…
- Где же он прячется?
Она развела руками:
- Ни малейшего понятия…
- Зачем ты все это мне рассказала?
- А так, люблю покопаться в дерьме.
Широченная ангельская улыбка, дырка вместо зуба с одной стороны, глаза с хитрецой, словно она готовит какую-то каверзу… Ей очень шло это порочно-веселое выражение мордочки…
16.40
Спеша под дождем в "Эндо", я почувствовала внезапное отвращение, захотелось убежать, исчезнуть из этой истории.
Стемнело. Повсюду мерцали огонечки - наступила ночь иллюминаций, и люди выставляли зажженные свечи на подоконники.
Я прибежала в заведение, вымокнув до нитки, без сил и в состоянии странного беспокойства.
Выражение лица Джино соответствовало случаю. Он был просто создан для похорон и траура. Я поздоровалась, не зная ни как себя вести, ни что сказать. Понимала, что все видят мою деревянность, Джино точно разозлится, но притворяться не было сил.
Роберта уже пришла. Вопила в кабинке.
Сбежать бы.
Вход, задрапированный красным, всегда оставался в полутени. В тот день он показался мне грязно-размытой темной дырой. Идеальное место, чтобы осознать: парижанки никогда больше не вернутся.
Джино испепелил меня взглядом.
- Считаешь, сегодня подходящий день, чтобы являться на полчаса позже в таком виде? Отлично выбрала время.
На этажерке за стойкой стоял готовый кофейник, я налила себе чашку, поставила на стол, чтоб остывала, взяла альбом с фотографиями штатных танцовщиц "Эндо". Роберта - на диванчике в суперпохотливой позе. Я - на высоких каблуках, с раскрытым навстречу огромному члену ртом. Стеф и Лола, застывшие перед объективом в пене кружев, затянутые в винил. Я вырвала две страницы, отложила их в сторону и спросила:
- Так кто сегодня работает?
Иногда на замену приходили знакомые симпатичные девки. Джино прошипел:
- Утром явились две малышки из салона с Гамбетты, но остаться не захотели. Да и нам они не подходят - класс не тот, танцуют плохо… Королева-Мать обещала прислать других. Сейчас - только ты и Роберта. Но она… не сказать, чтоб была в порядке…
Роберта не прекращала орать с самого моего прихода. Я удивилась:
- Мне вроде показалось, что она в боевой готовности. Даже здесь слышно.
- Сходи-ка к ней, по-моему, лучше девке отправиться домой.
Роберта сидела за гримерным столиком, уронив голову на руки, и неудержимо плакала. Танцевать она не могла, но костюм надела. Обтянутая лайкрой круглая аппетитная задница, обнаженный живот, сотрясаемый рыданиями, лифчик из золотой парчи.
Ее рыжие волосы вздрагивали в такт плачу. Я погрузила руку в гущу ее гривы, поймала ладонью затылок, постаралась удержать голову. Не то чтобы мне этого хотелось или я разделяла ее чувства… Но работа есть работа, и раз уж, кроме меня, все равно никого нет… Я говорила с ней тихим голосом:
- Роберта, хватит, кончай, возьми себя в руки, этим не поможешь, знаешь ведь…
Бессмысленная, бесполезная фигня, пустые слова - лишь бы уболтать ее, угомонить.
Я притянула ее к себе, она сдалась не сразу, но в конце концов прижалась всем телом, как ребенок, ищущий защиты у матери.
Я обнимала Роберту, дышала глубоко и беззвучно, чтобы успокоить.
Даже с заплаканной, опухшей рожей эта девка была черт знает как хороша. Она пыталась говорить и плакать одновременно:
- Ты понимаешь, что произошло? Помнишь - еще вчера они работали, были здесь, с нами, в шкафчиках полно их шмоток…
Она была "в кусках" и соплях, лепетала, как в горячечном бреду:
- Мы просираем наши жизни, корчимся тут, чтобы у этих сволочей вставал… Ублюдки, которых мы даже не видим. Но им этого мало, являются в твой дом, чтобы содрать живьем кожу и посмотреть, какого цвета у тебя кости… Забирают последнее, даже жизнь… Хотят, чтобы мы подыхали со страху… Понимаешь?
Я попыталась переубедить ее:
- Брось, Роберта, с чего ты взяла, что их смерть связана с "Эндо"? Может, это и не клиент вовсе…
- Не связана?! Да ты знаешь, кто мы есть в этой жизни? Шлюхи, подстилки, дырки, боксерские груши, мясо на продажу… Видишь, как мы подыхаем? Чувствуешь, как они бродят вокруг нас, подкрадываются? Целый день сидят за этими вот проклятыми стеклами, следят жадно грязными глазенками, свиньи… А теперь караулят за дверью твоего собственного дома, чтобы войти и убить. Не видишь связи? Живем как суки и умрем как суки… Срежут кожу ножом из чистого любопытства, а ты не видишь связи?! Ну, они тебе покажут связь, уж поверь; что, не чувствуешь - нас всех сделают, ни одну не пропустят!
Роберту била крупная дрожь, глаза лихорадочно блестели. Она повторяла, как заведенная:
- Не чувствуешь? Не чувствуешь, как они бродят вокруг?
И вертела головой, и озиралась, как будто и правда чувствовала кого-то, вжималась в спинку стула, заледенев от ужаса, словно они действительно были здесь. У нее дрожал подбородок. Я подумала - так не притворяются, только сильный страх заставляет нас клацать зубами.
Я снова обняла Роберту, успокаивая, но она резко оттолкнула меня, рухнула на колени, согнулась и снова начала вопить и визжать, каталась по полу, как будто пыталась убежать от чего-то или кого-то, подкравшегося совсем близко.
Я обрушилась на нее сверху, прижала к полу руки, не давая отбиваться и отпихивать меня, шептала на ухо:
- Прекрати сейчас же, Роберта, посмотри на меня, прекрати.
Я поволокла ее в душ, раздела, разделась сама, пустила холодную воду и начала тереть ее мылом, заговаривала зубы, пока она не расслабилась наконец.
Как противно до тебя дотрагиваться, как до дохлой рыбины…
Успокоившись, Роберта впала в коматозное состояние.
- Одевайся, Роберта, и отправляйся домой.
Она послушно кивнула. Гора с плеч.
Явилась замена. Две девицы - молчаливые, сдержанные.
Вернулись и клиенты - как почувствовали, что перерыв окончен.
Громкоговоритель задавал ритм: клиент - девушка на дорожку - другая в кабину.
Я вышла на дорожку, начала вращать бедрами по кругу в обе стороны. Я всегда сильно возбуждалась, танцуя и лаская свое тело, выставляя себя напоказ и думая, что кто-то за темным стеклом хватается за член, глядя на меня. Но больше всего я ловила кайф в кабине, лицом к лицу с клиентом, когда можно поговорить и даже дотронуться, хотя этого никогда не происходило. Джино следил за порядком через камеры, установленные в каждой кабине, а если клиента заманивали в одну из двух последних кабин - там отсутствовали стекла, - он рявкал в микрофон, чуть только протягивалась шаловливая ручонка, и был готов ворваться в кабину, если "словесное внушение" не действовало.
Вообще-то наши клиенты были люди мирные и правила уважали - как часть ритуала.
Вот уже некоторое время зритель у меня был всего один, но он каждый раз исправно опускал франки, и я подошла прямо к его кабине - все равно танцевала только для него.
Заученные жесты, вилянье задницей, дразнящий язык…
Наконец занавес опустился: господин поимел сам себя, облегчился, подтерся - в каждой кабине была коробка "клинекса" - и пошел домой, наверное, трахать жену.
Я сделала круг по дорожке, проверяя, не открылись ли другие окошки, и не ошиблась в расчетах. Можно было ломать ту же комедию по новой, не утруждая себя придумками, - новый клиент моих приемчиков еще не видел.
Джино вызвал следующую девушку - а это означало, что меня кто-то ждет в кабине.
Я спустилась со сцены, зашла в нашу каморку глотнуть воды, взглянуть на себя в зеркало и отдышаться.
Хорошо, что я осталась работать - и думать некогда, и время бежит быстрее.
Захрипел репродуктор:
- Луиза, в кабину номер один, клиент ждет.
Самая дешевая кабина. В ней не заработаешь. Дверь прямо напротив нашей клетушки.
19.00
В кабине № 1 было что-то от исповедальни - адской ее версии. Стены в темно-красных выпуклых бомбошках, как будто кто-то заблевал все вокруг сырым мясом. Узкое помещение с высоким потолком, разделенное надвое толстой черной решеткой. Клиент сидел ниже, освещение было тусклое, так что он мало что мог разглядеть из манипуляций танцовщицы. Все было устроено так, чтобы "выставлять на деньги".
Эту "приемную" я любила больше всего - поместиться в ней можно было, только поставив обе ноги на решетку и высоко задрав колени.
Джино наблюдал за нами по монитору и прекрасно видел, что я не отлыниваю, все делаю как положено и не уговариваю клиента перейти в другую кабину.
Похвалы от него было не дождаться. На выходе от него можно было услышать только ворчливое бурчанье в чей-нибудь адрес: "Эта опаздывающая засранка наверняка вообразила себя госслужащей!" А бывало, и кидался на меня, как цепной пес: "Убалтывать мужиков - не моя работа! Это ты должна заставлять их раскошеливаться. Только что взяла совсем готовенького, могла бы, при желании, раз двенадцать провести его по кругу, - достаточно было попросить, но ты, видно, боишься, что язык отсохнет, а?" От крика лицо у него становилось багровым, на виске начинала бешено пульсировать жила. Я молча выслушивала монологи Джино - мне даже нравилось доводить его до исступления. Потом он ябедничал на меня по телефону Королеве-Матери, но она с завидной регулярностью давала ему понять, что я - особая статья и меня следует оставить в покое, тем более что финансового урона я заведению не наношу - клиенты-то возвращаются, а он, Джино, - болван, и ничего не понимает, и пусть отвянет, и следит за другими.
Но больше всего Джино заводился не из-за денег. Его бесило то, о чем он даже не мог говорить вслух (так стеснялся!): Джино находил отвратительным, что я ловлю кайф от работы и не скрываю этого. Привалиться к стене, выставить себя "на продажу" и наблюдать за клиентом, занавесившись ресницами, слушать его грязные словечки, знать, что он совсем близко и я даже могу слышать его дыхание. Его желание сливалось с моим, и я доводила себя до экстаза, и взрывалась, и улетала.
Джино все это просекал и мечтал, чтобы я ушла из "Эндо", считая эту работу приемлемой при одном-единственном условии: ненавидеть ее всеми фибрами души, а клиентов яростно презирать и вытягивать из них как можно больше бабок.
Кстати, Лола тоже не испытывала особого отвращения ко всему, что находилось по ту сторону решеток, но ей нужно было зарабатывать, наркотики - дорогая привычка, так что она в первой кабинке не задерживалась.
Только я систематически застревала там и работала в других номерах лишь в том случае, если постоянный клиент сразу требовал любимую кабину. Без Большой Мамы, которая меня прикрывала, я бы себе такого позволить не смогла. Другие девки меня бы просто сожрали, не обладай я "неприкосновенностью", данной свыше.
Я мало разговаривала с теми, кто нагонял тоску или вызывал отвращение. Сразу закрывала глаза и принималась за дело - пальцы работали не за страх, а за совесть, чтоб никто не пожаловался: пусть зануды смотрят и обслуживают себя. Я усердно трудилась, дожидаясь шороха сминаемой бумажной салфетки, шуршания надеваемых штанов. Джино не ошибался - тому, кто мне не нравится, я и слова не могла сказать, подавилась бы. Зато с теми, кто был хорош, я не сдерживалась.
В кабину № 1 приходилось протискиваться боком. Еще несколько секунд требовалось на то, чтобы привыкнуть к полумраку, так что я его не сразу узнала.
Поняв, что в кабине Саид, я была разочарована: сняла ноги с решетки, сдвинула колени, наклонилась к нему, спросила:
- Чего ты хочешь?
Он заржал, взглянул мне прямо в глаза. Во взгляде не было ничего такого, чего мне следовало бы опасаться, напротив, он как будто забавлялся.
- Хочу посмотреть, как это делается.
- Если не возражаешь, схожу за другой девушкой - я не делаю этого для знакомых.
Он возразил:
- Какого черта? Зачем мне девка, о которой я ничего не знаю? Работаешь для всех, а меня посылаешь, как какого-нибудь оборванца? Мне особые привилегии не нужны - делай, что обычно делаешь.
Ладно. Я села как положено: бедра раздвинуты, цветочек напоказ, руки на ляжках, грудь вперед.
Он смотрит вокруг себя - не для того, чтобы освоиться, просто хочет насладиться каждой деталью, по полной программе. Объяснил мне:
- Значит, вот он какой, храм порока… Я его представлял себе пошикарней. Дороговато… Клиенты не возражают?
Я прервала его сухим тоном, чувствуя неловкость и раздражение и стараясь скрыть это:
- Если делать все по программе, нечего трепать языком - доставай его и за дело, чтобы я вдохновилась.
Он расстегнул зиппер, улыбаясь и не отводя взгляда, как будто бросил мне вызов.
У него оказался тот самый тип члена - прямой, сильный и длинный, - который мне больше всего нравился. И достал он его с достоинством - воплощенная честность. Мое отношение мгновенно изменилось. Больше мягкости, доброжелательности. Я начала тихонько заводить себя, ласкать.
У него не полезли глаза из орбит, он не стал похож ни на идиота, ни на безумного, не понес всякую херню, когда дело стронулось. Был внимательным, почти печальным.
Подошел ближе, взялся за решетку - кисти рук и пальцы были такими огромными, что захоти он, легко вырвал бы ее к чертовой матери.
Я встала совсем рядом, в нескольких сантиметрах от Саида, наши взгляды не расцеплялись ни на мгновение. Рука Саида медленно ходила туда-сюда вдоль члена, он смотрел, как я работаю, и напряжение его росло, пальцы левой руки все сильнее сжимали решетку, правая, стремительно ускоряясь, давила на плоть.
Мы стояли, почти соприкасаясь телами, моя ладонь покрывала его пальцы, я задыхалась… Когда он кончил, внутри меня разлился огонь…