Граф решил повести брата на обед в кабаре. Рауль был в отчаянии и, быть может, отказался бы от приглашения, если бы граф, чтобы окончательно убедить его, не упомянул, что накануне вечером в Булонском лесу даму его сердца видели в весьма приятной компании. Поначалу виконт не поверил, но, получив очень убедительные подробности, перестал спорить и замолчал. Что, в конце концов, в этом удивительного? Ее видели в экипаже с опущенными стеклами, и она довольно долго дышала холодным ночным воздухом. Ярко светила луна, так что ошибиться было невозможно. Что же до ее спутника, виден был лишь неясный силуэт, оставшийся в тени. Карета медленно ехала по пустынной аллее за трибунами Лошана.
Рауль одевался с лихорадочной поспешностью, пытаясь забыть обо всем и намереваясь броситься, как говорится, в вихрь удовольствий. Увы, он оказался не слишком веселым сотрапезником и, рано покинув брата, около десяти вечера уже сидел в экипаже, который медленно двигался позади трибун.
Стоял собачий холод. Аллея была пуста и ярко освещена лунным светом. Он велел кучеру оставаться на углу узенькой боковой дорожки и, постаравшись спрятаться как можно тщательнее, стал ждать, слегка пританцовывая на одном месте, чтобы не замерзнуть окончательно.
Не прошло и получаса такой зарядки, как со стороны Парижа показалась карета, свернула на главную аллею и не спеша поехала в ту сторону, где стоял Рауль.
"Это она!" – подумал он сразу же, и сердце забилось часто и гулко, как в тот вечер, когда он услышал мужской голос за дверью артистической уборной… Бог ты мой! Как же он ее любит!
Экипаж приближался. Рауль ждал. Если это она, он бросится наперерез, остановит лошадей и непременно потребует объяснений у ангела музыки.
Еще несколько шагов, и экипаж поравняется с ним. Он уже не сомневался – это она: внутри кареты был виден женский силуэт. И вдруг бледный луч лунного света упал на ее лицо.
– Кристина!
Он не смог сдержаться: благословенное имя вырвалось из его груди, и этот крик, брошенный в холодное лицо ночи, послужил сигналом к бешеному рывку – лошади промчали мимо, и он не успел остановить их. Стекло дверцы быстро поднялось, лицо женщины исчезло, а экипаж скоро превратился в черную точку на белой дороге.
Он снова позвал:
– Кристина!
Потом остановился, и все стало тихо.
Он отчаянным взглядом оглядел небо, усеянное мерцающими звездами, ударил кулаком в свою пылающую грудь. Он любит – но не любим!
Долго и мрачно смотрел он в зябкую, неуютную аллею, в мертвенно-бледную ночь. Аллея была пуста, как и его сердце. Он любил в Кристине ангела, но презирал теперь земную женщину.
Как она насмеялась над ним, маленькая и коварная северная фея! Стоит ли иметь свежие щечки, такие стыдливые и ежеминутно готовые залиться краской целомудрия, чтобы проводить ночь в нескромной тесноте роскошной кареты, наедине с таинственным возлюбленным? Должны же быть какие-то границы, священные для самой гнусной лжи и лицемерия. Как эти ясные, по-детски чистые глаза совмещаются с душой куртизанки?
Она не ответила на его зов…
Но по какому праву он встал на ее пути? На пути женщины, которая просила забыть ее.
"Уйди! Исчезни! Ты – лишний!"
И он в двадцать лет подумал о смерти…
Утром слуга нашел его сидящим в постели. Он даже не раздевался, и слуга перепугался, увидев лицо хозяина. Рауль вырвал из его рук письмо. Он сразу узнал все: бумагу, почерк… Кристина писала:
"Друг мой, приходите послезавтра в Оперу на бал-маскарад. Будьте ровно в полночь в маленьком салоне за камином вестибюля. Встаньте у двери, ведущей в Ротонду. Никому на свете не говорите о нашем свидании. Наденьте белое домино и маску. Ради всего святого, сделайте так, чтобы Вас не узнали. Кристина".
Глава X
Бал-маскарад
На забрызганном грязью конверте не было марки. Только надпись карандашом: "Виконту Раулю де Шаньи лично" и адрес. Письмо, очевидно, подбросили в надежде, что какой-нибудь прохожий подберет его и принесет по адресу. Оно было найдено на тротуаре на площади Оперы.
Рауль лихорадочно прочитал его, и этого было достаточно, чтобы вновь обрести надежду. Образ коварной Кристины, забывшей о своем долге, забывшей и о себе и о нем, уступил место образу несчастной невинной девочки, жертвы собственной неосторожности и слишком большой чувствительности. Но в какой мере она была жертвой? Чьей пленницей она стала? В какую пропасть ее заманили?
Это были жестокие и мучительные вопросы, но что стоила эта мука рядом с безумием, в которое ввергала его мысль о лживой и лицемерной Кристине! Что же случилось? Какой монстр околдовал ее и каким способом?
Ну, конечно же, все дело в музыке! Чем больше он об этом думал, тем больше в этом убеждался. Он вспомнил, каким тоном она сказала ему там, в Перросе, что ее посетил небесный посланник. Он не забыл отчаяния, которое овладело Кристиной после смерти отца, и того отвращения, которое она испытывала в ту пору ко всему на свете, даже к своему искусству. Она вышла из консерватории бездушной поющей машиной и вот вдруг преобразилась, как будто ее коснулось божественное дыхание. Пришел ангел музыки! Она спела Маргариту и познала триумф. Ангел музыки!.. Так кто же стал для нее этим чудесным гением? Кто, узнав о легенде, столь милой сердцу старого Даэ, так жестоко использовал ее, кто превратил девушку в безропотный инструмент, послушный его воле?
Такие вещи случаются в жизни, и Рауль слышал об этом. Он слышал о том, что произошло с княгиней Бельмонте, когда она потеряла мужа. Ее горе перешло в глухое оцепенение, и целый месяц княгиня не могла ни говорить, ни плакать. Физическая и духовная апатия бедной женщины возрастала, и жизнь постепенно, с каждым днем, уходила из нее. Каждый вечер ее выносили в сад, однако она, казалось, даже не соображала, где находится. Рафф, величайший певец Германии, находившийся в Париже проездом в Неаполь, захотел посетить этот сад, славящийся своей красотой. Друзья княгини упросили артиста спеть, спрятавшись в рощице, где отдыхала больная. Рафф спел простенькую арию, которую княгиня часто слышала от своего мужа в первые годы их счастливого союза. Ария была выразительной и очень трогательной. Мелодия, слова, чудный голос – все это вместе стало толчком, который до самых потаенных глубин потряс душу княгини. Из глаз ее хлынули слезы. Она плакала, она была спасена: она навсегда осталась в убеждении, что ее супруг сошел с небес на землю, чтобы спеть для нее их любимую арию.
"Да, но это длилось только один вечер, – думал Рауль, – один-единственный вечер… Такое прекрасное видение не могло длиться долго…" Она непременно обнаружила бы певца за кустами, бедная скорбящая княгиня Бельмонте, если бы каждый вечер, в течение трех месяцев, приходила в тот сад…
А ангел музыки три месяца давал уроки Кристине. Очень пунктуальный учитель… И вот теперь он прогуливается с ней в Булонском лесу.
Так, терзаясь и стискивая побелевшие пальцы, бедный Рауль терялся в догадках и спрашивал себя, для чего девушка пригласила его на бал-маскарад и какую роль ему уготовила? До каких же пор девица из Оперы будет насмехаться над благородным, неискушенным в любви юношей? Какая мука!
Эти размышления бросали Рауля из одной крайности в другую. Он уже не знал, жалеть Кристину или проклинать ее, и тогда жалел и проклинал одновременно. Тем не менее он раздобыл себе белое домино, так, на всякий случай.
Наконец настал час свидания. С черной полумаской на лице, украшенной длинной широкой лентой, наряженный в нелепый белый балахон Пьеро, виконт отправился на бал, сгорая от стыда. Светский человек не надевает маскарадного костюма, когда отправляется на бал в Оперу, – его засмеют. Одна лишь мысль была ему утешением – надежда, что его не узнают. Кроме того, полумаска и белое домино давали ему немалое преимущество: Рауль мог чувствовать себя в безопасности от любопытных глаз и спрятать свою печаль. Впрочем, он мог обойтись и без маски Пьеро, потому что ее заменяло его собственное лицо.
Этот бал был долгожданным праздником, который ежегодно устраивается в последние дни перед постом в честь дня рождения знаменитого рисовальщика, соперника Гаварни, чей карандаш сделал бессмертным денди, жившего в давние дни на улице Куртий. Именно поэтому он был веселым и менее скованным условностями, чем обычные балы-маскарады. Там собралось немало художников, которые пришли вместе со своими натурщицами и мазилами-подмастерьями, и те к полуночи разошлись вовсю.
Рауль поднялся по парадной лестнице без пяти двенадцать и сразу окунулся в буйство ярких разноцветных костюмов, теснившихся на мраморных ступенях, среди самых роскошных декораций в мире; он избежал назойливых приставаний, не отвечая на шутки и отвергая фамильярность некоторых чересчур веселых гостей. Пройдя через большой вестибюль, где едва не попал в объятия исполнителей зажигательной "Фарандолы", он добрался до салона, который был указан в записке Кристины. Там было особенно много народа, потому что это был перекресток, где назначали свидание те, кто собирался отправиться на ужин в Ротонду, и те, кто хотел побаловаться шампанским. Здесь царило необузданное веселье. Рауль отметил про себя, что для их тайной встречи Кристина не зря выбрала такую толчею, где под маской можно чувствовать себя надежно защищенным от нескромных глаз.
Он прислонился к стене возле двери и стал ждать. Ждать ему пришлось недолго. Мимо прошла фигура в черном домино и, не останавливаясь, быстро сжала ему кончики пальцев. Он понял, что это Кристина, и последовал за ней.
– Это вы, Кристина? – еле слышно спросил он.
Фигура в черном домино резко обернулась и приложила палец к губам, очевидно, умоляя не произносить ее имени.
Рауль молча шел следом, боясь снова потерять ту, кого любил больше всего на свете и на кого больше не сердился. Он уже не сомневался в том, что "ей не в чем себя упрекнуть", несмотря на ее странное и необъяснимое поведение. Он заранее был готов простить ее. Потому что любил. И верил, что она, конечно же, объяснит ему причину столь долгого отсутствия.
Время от времени фигура в черном оборачивалась, будто желая убедиться, что белое домино идет следом.
Когда Рауль, не теряя из виду своего проводника, опять проходил по главному вестибюлю, проталкиваясь через экстравагантную, бесшабашно веселившуюся толпу, в глаза ему бросилась группа людей, окруживших человека очень мрачного вида в странном и оригинальном костюме.
Он был в ярко-красной одежде и в огромной шляпе с перьями, надетой на голый череп – имитацию, ничем не отличающуюся от оригинала. Восхищенные зеваки осыпали его комплиментами и спрашивали, в какой мастерской – не иначе как посещаемой Плутоном – ему изготовили и раскрасили такую прекрасную голову. Позировала, должно быть, сама "Безносая".
Человек с головой мертвеца, в шляпе с перьями и в пурпурной мантии волочил за собой длинный шлейф из красного бархата, ярко пламеневший на паркете, а на спине у него золотыми буквами были вышиты слова, которые весело и громко повторяли окружающие: "НЕ ПРИКАСАТЬСЯ – КРАСНАЯ СМЕРТЬ!"
Кто-то хотел до него дотронуться, но тут же из пурпурного рукава высунулась костлявая рука, схватила смельчака за запястье, и тот, почувствовав холодное пожатие смерти, от которого, казалось, никогда не освободиться, испустил крик боли и ужаса. Через мгновение Красная смерть отпустила его, и он, дико вскрикнув, исчез в веселящейся толпе. В этот миг жуткий персонаж повернулся в его сторону, и Рауль едва не вскрикнул: "Мертвая голова из Перроса!" Он узнал ее! Он ХОТЕЛ броситься к человеку в красном, позабыв про Кристину, но неожиданно подоспевшая фигура в черном домино, которая, казалось, тоже была в страшном волнении, схватила его за руку и поспешно увлекла прочь из вестибюля, подальше от этой сатанинской толпы, где гуляла Красная смерть…
Черное домино поминутно оборачивалось и, как ему показалось, дважды заметило нечто, сильно его испугавшее, потому что оно ускорило шаг, продолжая тащить за собой Рауля, как будто за ними гнались.
Таким образом они поднялись на два этажа. Лестницы и коридоры были почти пустынны. Черное домино толкнуло одну из дверей, они вошли, и Кристина – теперь он узнал ее по голосу – тотчас заперла ее за собой и шепотом велела Раулю отойти в дальний угол и не показываться. Рауль снял маску. Кристина свое лицо не открывала. Он хотел попросить ее сделать это, но вдруг с удивлением увидел, что она прижалась к стене, будто прислушиваясь к чему-то… Потом она приоткрыла дверь и, осторожно выглянув в коридор, произнесла еле слышным голосом:
– Должно быть, он поднялся в ложу для слепых…
И вдруг вскрикнула:
– Он спускается!
Она хотела закрыть дверь, но Рауль помешал ей, увидев, как на самую верхнюю ступеньку лестницы, ведущей наверх, опустилась сначала одна красная нога, потом другая… Медленно, как будто даже торжественно, сходила по ступеням фигура в пурпурной одежде с головой мертвеца, и Рауль снова узнал ту самую голову из Перрос-Гирека.
– Это он! – закричал виконт. – На этот раз он не уйдет!
Но Кристина успела захлопнуть дверь, прежде чем Рауль выскочил в коридор, и спросила сдавленным шепотом:
– О ком вы говорите?
Рауль довольно грубо попытался оттолкнуть девушку от двери, однако встретил неожиданно сильное сопротивление. Он все понял, или ему показалось, что понял, и его охватила ярость.
– О ком?! Да о том самом, кто прячется под этой отвратительной маской мертвеца!.. Злой гений с кладбища в Перросе! Красная смерть! Так вот кто ваш друг, мадам… Ваш ангел музыки! Я сорву с него маску, мы посмотрим друг на друга, лицо в лицо, и я узнаю, кого вы любите и кто любит вас…
Он разразился безумным смехом, а из-под маски Кристины послышался слабый стон.
Она жестом отчаяния протянула к нему руки – хрупкий барьер из белой плоти, загораживающий выход.
– Во имя нашей любви, не выходите, Рауль.
Он остановился, будто парализованный. Что она говорит? Во имя их любви? Никогда, ни разу она не говорила, что любит его. Хотя удобных случаев было предостаточно. Он не раз стоял перед ней, несчастный, со слезами на глазах, вымаливая хоть слово надежды, которого так и не дождался… Она видела его больным и измученным, почти мертвым от ужаса и холода после той ночи на кладбище в Перросе. Разве пришла она ему на помощь в тот момент, когда он больше всего нуждался в этом? Нет! Она сбежала! И вот теперь говорит, что любит его. "Во имя нашей любви". Ничего подобного! Просто-напросто ей надо на несколько секунд задержать его, чтобы дать время ускользнуть Красной смерти. Какая любовь? Все это ложь!
И не в силах сдержать ребяческий гнев, он бросил ей в лицо:
– Вы лжете, мадам! Вы меня не любите и никогда не любили! Надо быть таким круглым идиотом, как я, чтобы дать обвести себя вокруг пальца! Зачем же в тот день в Перросе своим поведением, своим сияющим взглядом, своим молчанием вы заронили во мне надежду? И, кстати, благородную надежду, мадам, потому что я считаю себя благородным человеком, а вас всегда считал честной девушкой и не думал, что вы хотите только насмеяться надо мной. Увы! Вы посмеялись над всеми! Вы самым бессовестным образом злоупотребили добротой вашей покровительницы, которая до сих пор продолжает верить в вашу искренность, хотя вы проводите долгие часы наедине с Красной смертью. Я презираю вас!
И он заплакал. Она молчала, безропотно выслушивая упреки и думая только о том, как удержать его.
– Когда-нибудь вы будете просить у меня прощения, Рауль, за свои злые слова, и я прощу вас!
Он покачал головой:
– Нет! Нет! Вы сводите меня с ума… Когда я думаю о том, что единственная цель моей жизни – дать свое имя девушке из Оперы…
– Рауль!.. Несчастный!
– Мне кажется, я сейчас сгорю со стыда и умру.
– Живите, друг мой, – строгим, прерывающимся голосом сказала Кристина. – И прощайте!
– Прощайте, Кристина.
– Прощайте, Рауль.
Юноша, пошатываясь, пошел к двери.
– Вы позволите мне иногда приходить поаплодировать вам? – саркастически спросил он у порога.
– Я больше не буду петь, Рауль…
– Ну, разумеется. – Ирония его возрастала. – У вас теперь есть другое занятие, с чем вас и поздравляю… Но, может быть, мы еще увидимся когда-нибудь в Булонском лесу.
– Ни в Булонском лесу, ни в каком другом месте вы больше меня не увидите, Рауль.
– По крайней мере, вы можете мне сказать, куда вы отправляетесь? В какой ад… или в какой рай?
– Я хотела сказать вам, мой друг, но теперь не могу… Вы мне не поверите, потому что потеряли веру в меня. Все кончено, Рауль.
Эти слова "все кончено" были сказаны с таким отчаянием, что юный виконт вздрогнул, почувствовав угрызения совести за свою невольную жестокость.
– Я вас умоляю! – воскликнул он. – Объяснитесь же наконец! Вы свободны, вы прогуливаетесь по городу, надеваете маскарадный костюм и идете на бал. Почему же вы не возвращаетесь к себе домой? Чем вы занимались две недели? Что это за история с ангелом музыки, которую вы рассказали госпоже Валериус? Кто-то обманул вас, воспользовался вашей доверчивостью… Я сам видел в Перросе… Но теперь вы в своем уме, Кристина. Вы отдаете себе отчет в своих поступках… А госпожа Валериус продолжает ждать вас и вспоминает вашего "доброго гения"… Объясните, Кристина, умоляю вас! Что это за комедия?
Кристина сняла с себя маску и сказала:
– Это трагедия, друг мой…
Рауль не мог удержаться от удивленного и испуганного восклицания. Он увидел смертельную бледность на этом лице, которое знал таким прелестным и нежным и которое теперь было искажено до неузнаваемости. Горькая складка нарушила его чистую гармонию, а прекрасные глаза, когда-то чистые и прозрачные, как озера, служившие глазами маленькой Лотте, теперь пугали таинственной, темной, бездонной глубиной и были окружены мрачной тенью.
– Любовь моя! Моя любовь! – простонал виконт, протягивая к ней руки. – Вы обещали простить меня…
– Может быть… Когда-нибудь, может быть. – Она снова надела маску и удалилась, коротким жестом остановив собравшегося последовать за ней Рауля.
Он нерешительно шагнул вперед, но она обернулась и тем же царственно-повелительным движением руки пригвоздила его к месту.
Некоторое время он смотрел ей вслед. Потом спустился вниз и присоединился к веселящейся толпе, но ничего вокруг не видел. Сердце его разрывалось от отчаяния, в висках стучала кровь; пробираясь через зал, юноша то и дело спрашивал, не видел ли кто человека в костюме Красной смерти. В ответ недоуменно пожимали плечами. Тогда он объяснил, что это – неизвестный с головой мертвеца и в широком красном плаще, и получил ответ, что Красная смерть только что прошла здесь, волоча за собой королевскую пурпурную мантию. Но он так и не встретил ее и к двум часам утра в полном изнеможении оказался за сценой в коридоре, ведущем к артистической уборной Кристины Даэ.
Ноги сами привели его к тому месту, где начались его страдания.
Он постучал в дверь. Ответа не было… Он вошел так же, как и в прошлый раз, когда разыскивал "голос". Артистическая была пуста. Ее тускло освещал газовый фонарь. На маленьком бюро лежала стопка бумаг. Рауль решил написать Кристине записку, но в эту минуту в коридоре послышались шаги… Он едва успел спрятаться в будуаре, который отделяла от комнаты только легкая занавеска. Открылась дверь. Вошла Кристина.