– Это элементарно просто и вместе с тем очень удобно: я могу дышать и даже петь в воде! Это – фокус, которому я научился у пиратов Тонкина: таким образом они могли целыми часами сидеть на дне реки.
– Этот фокус едва не лишил меня жизни, – с упреком сказал я, – и, возможно, стал роковым для многих других.
Он не отвечал и встал передо мной во весь рост с угрожающим и одновременно ребячливым видом.
Я не дал себя запугать и резко заметил:
– Ты же обещал, Эрик: больше никаких преступлений!
– Разве я совершил какое-нибудь преступление? – самым любезным тоном осведомился он.
– Несчастный! – не сдержался я. – Неужели ты уже забыл сладостные ночи Мазендарана?
– Да, – неожиданно погрустнел он, – я бы очень хотел забыть об этом, но согласись, что я тогда здорово посмешил маленькую султаншу.
– Ладно, все это в прошлом, – продолжал я. – А теперь совсем другое дело, и ты должен отчитаться передо мной за настоящее, потому что, если бы я захотел, оно бы для тебя не существовало. Помни, Эрик: я спас тебе жизнь!
И, воспользовавшись оборотом, который принимал наш разговор, я хотел выяснить то, что уже давно не давало мне покоя:
– Эрик, поклянись мне…
– Еще чего! Ты же знаешь, что я не выполняю своих клятв. Клятвы даются для того, чтобы ловить в капкан глупцов и ничтожеств!
– Скажи… Ты же можешь сказать мне?
– Что именно?
– Насчет люстры, Эрик…
– А что насчет люстры?
– Ты понимаешь, о чем я говорю.
– Ах, люстры! – усмехнулся он. – Хорошо, я тебе скажу: люстра – это не моя работа. Просто эта люстра была очень старая.
Когда Эрик смеялся, он был еще уродливее. Он прыгнул в лодку и расхохотался так зловеще, что мне стало жутко, и я не смог унять дрожь.
– Очень старая была люстра, милый мой дарога! Очень старая… Она свалилась сама по себе. А красиво она грохнулась! Теперь я дам тебе совет, дарога: подсушись, если не хочешь подхватить насморк, и никогда больше не садись в мою лодку, а самое главное – не пытайся проникнуть в мой дом… Я не всегда смогу тебе помочь, и мне бы не хотелось посвятить тебе заупокойную мессу.
Продолжая хохотать, он стоял на корме своей лодки и с обезьяньей ловкостью греб одним веслом. Он был похож на мрачную скалу, и его золотистые глаза сверкали ярче, чем обычно. Скоро остался виден только этот зловещий блеск, а потом и он исчез в ночной темноте, окружавшей озеро.
С этого дня я отказался от попыток добраться до его жилища через озеро. Было очевидно, что этот путь очень хорошо охраняется, особенно после того, как Эрик застал меня здесь. Но я не сомневался, что существует и другой путь, поскольку не раз видел, как Эрик непостижимым образом исчезает на третьем этаже подземелья. Напомню, что с тех пор, как я встретил Эрика в Опере, я находился в постоянном напряженном ожидании его зловещих фокусов; разумеется, опасался я не за себя, а за других. И когда в театре случалось какое-нибудь неприятное происшествие, когда все вокруг охали и твердили: "Это призрак!" – я думал об Эрике. Сколько раз я слышал о призраке от людей, которые говорили о нем с улыбкой. Несчастные! Если бы только они знали, что он существует на самом деле и что он гораздо страшнее и опаснее, чем та бесплотная тень, которую они поминали. Им было бы не до смеха! Если бы только они знали, на что способен Эрик, особенно в таком месте, как Опера! И если бы им были ведомы мои тревожные мысли!
Хотя он торжественно объявил мне, что совершенно изменился и стал одним из самых добродетельных людей на свете с тех пор, как его "полюбили ради него самого" – фраза, которая сразу привела меня в сильное замешательство, – я не мог отделаться от беспокойства. Его ужасное, непередаваемое словами и отталкивающее уродство поставило его вне человеческого общества, и мне часто казалось, что именно поэтому он перестал испытывать даже малейшее чувство жалости и сострадания к людям. Тон, каким он сказал мне о своей любви, только усилил мои подозрения, потому что за его хвастливыми словами я увидел новые, еще более ужасные драмы. Я знал, до какого глубокого и разрушительного отчаяния может довести Эрика несчастье, и его намеки – предвестники страшной катастрофы – не выходили у меня из головы.
С другой стороны, я обнаружил странную духовную связь, которая установилась между чудовищем и Кристиной Даэ. Спрятавшись в кладовой рядом с артистической юной певицы, я присутствовал на удивительных уроках музыки, которые приводили Кристину в неземной восторг, однако я не думал, что голос Эрика – а он мог сделать его грохочущим, как гром, или нежным, как пение ангелов, – может заставить ее забыть о его уродстве. Я все понял, когда обнаружил, что Кристина его еще не видела. Как-то раз мне удалось попасть в ее артистическую, и, вспомнив его прежние трюки, я без труда разгадал фокус, при помощи которого поворачивалась часть стены с большим зеркалом, и понял секрет пустотелых кирпичей, благодаря которым Кристина слышала его так, как будто он находился совсем рядом. Кроме того, я обнаружил путь, ведущий к фонтану и к бывшей тюрьме коммунаров, а также люк, через который Эрик попадал прямо под сцену.
Несколько дней спустя я с немалым удивлением узнал, что Эрик и Кристина встречаются, увидев собственными глазами, как злодей, склонившись над маленьким фонтаном, который называют "плачущим", потому что он находится на той самой "дороге коммунаров", вытирает лицо лежащей без сознания Кристине. Рядом с ним спокойно стояла белая лошадь, лошадь из "Пророка", которая незадолго до того исчезла из конюшен Оперы. Эрик обнаружил мое присутствие, и это едва не закончилось для меня плачевно. Я увидел молнии в его золотистых глазах и, не успев вымолвить ни слова, получил сокрушительный удар, который оглушил меня. Когда я открыл глаза, не было ни Эрика, ни Кристины, ни белой лошади, и я больше не сомневался, что несчастная девушка стала пленницей в его жилище на озере. Я снова пришел на берег озера, несмотря на всю опасность такого предприятия. Целые сутки, спрятавшись на берегу, я ждал появления чудовища, потому что знал, что он непременно должен выйти, хотя бы за продуктами. Здесь надо сказать, что, когда он выходил в город или осмеливался появляться на публике, ужасную дыру, заменяющую ему нос, он прикрывал накладным носом из папье-маше с приклеенными усами, что, впрочем, ничуть не делало его привлекательнее, поскольку прохожие, завидев его, говорили: "Смотрите, вон идет папаша "Обмани-Смерть", но вообще – я говорю "вообще" – вид у него был довольно сносный.
Итак, я подстерегал его на берегу подземного озера – он в шутку называл его Авернским – и уже начал терять терпение, думая, что он использовал другой, не известный мне выход на третьем подвальном этаже, когда услышал слабый всплеск, потом увидел два желтых глаза, блестевших, как сигнальные огни, и скоро рядом со мной причалила лодка. На берег выпрыгнул Эрик.
– Вот уже целые сутки ты торчишь здесь, – спокойно заговорил он. – Ты мешаешь мне, и я заявляю, что это может закончиться очень плохо, потому что терпение мое не безгранично, даже по отношению к тебе. Ты думаешь, что следишь за мной, дурачок ты эдакий, а на самом деле это я слежу за тобой; я знаю все, что тебе известно обо мне. Вчера я пожалел тебя там, на "дороге коммунаров", но теперь сделай так, чтобы я тебя больше не видел! Клянусь честью, ты очень неосторожен! И мне интересно знать, понимаешь ли ты еще человеческую речь?
Постепенно он пришел в такую ярость, что я не решался прервать его. Вздохнув тяжело, как тюлень, он еще раз повторил свою мысль, которая совпадала с моими тревожными предчувствиями.
– Да, запомни раз и навсегда – повторяю раз и навсегда! – мой совет. При твоей неосторожности – ведь тебя уже два раза задерживал в подвалах тот тип в шляпе и отводил к директорам, которые сочли тебя чудаком, помешанным на театре и театральных эффектах (я в это время был там, в кабинете, ведь ты знаешь, что я везде и повсюду), – так вот, при твоей неосторожности может случиться так, что кое-кто заинтересуется, что же ты здесь ищешь. А когда узнают, что ты ищешь Эрика, они тоже захотят найти его и в конце концов найдут мой дом на озере. А тогда… Тогда я ни за что не отвечаю. – Он снова тяжело вздохнул. – Ни за что! Если секреты Эрика станут известны другим, я им не завидую! Вот это я и хотел тебе сказать, и, если ты не глуп, ты меня поймешь…
Он сидел на корме своей лодки и постукивал ногами по днищу, ожидая моего ответа. И я ему сказал:
– Я ищу здесь не Эрика.
– Кого же тогда?
– Ты сам знаешь: Кристину Даэ.
На что он возразил:
– Я имею право назначать ей свидание в своем доме. Она любит меня ради меня самого.
– Это неправда. Ты ее украл и держишь взаперти.
– Послушай, – сказал он, – если ты обещаешь мне больше не соваться в мои дела, я докажу тебе, что она меня любит ради меня самого.
– Да, я это обещаю, – ответил я, не задумываясь, потому что не допускал и мысли о том, что такое чудовище сможет доказать это.
– Так вот, все очень просто… Кристина Даэ выйдет отсюда, когда ей захочется, и сама вернется сюда! Да, вернется, потому что любит меня по своей собственной воле.
– О! Я в этом сомневаюсь. Но твой долг – отпустить ее.
– Мой долг, надутое ничтожество! Это моя воля – отпустить или не отпустить ее, и она вернется, потому что любит меня… И все это, уверяю тебя, кончится свадьбой… свадьбой в церкви Мадлен, дурачок мой! Ты мне не веришь? Когда моя свадебная песнь будет закончена, ты ее услышишь одним из первых.
Он снова постучал ногой по деревянному корпусу суденышка в такт словам, которые проговорил нараспев:
– Kyrie!.. Kyrie! Kyrie Eleison!.. Ты услышишь, обязательно услышишь эту свадебную мессу!
– Я тебе поверю, если увижу, как Кристина Даэ выйдет из твоего дома и сама вернется туда.
– И ты больше не будешь лезть в мои дела? Ну ладно, ты увидишь это сегодня вечером. Приходи на бал-маскарад. Мы с Кристиной будем на нем. Затем ты спрячешься в кладовой и увидишь, как Кристина придет в свою уборную и оттуда с радостью снова пройдет по "дороге коммунаров".
– Согласен!
– А теперь убирайся, потому что мне пора по делам!
Действительно, если бы я это увидел, я бы смирился: в конце концов, самое прекрасное создание имеет полное право полюбить самого отвратительного урода, особенно когда ему помогают чары музыки, а она – талантливая певица.
Я ушел, продолжая тревожиться за Кристину Даэ, но еще больше встревожили меня его слова насчет моей неосторожности.
"Чем же все это кончится?" – думал я. Хотя по природе я – фаталист, я не мог отделаться от растущего страха и от мысли об огромной ответственности, которую взял на себя в тот день, много лет назад, когда подарил жизнь чудовищу, ставшему теперь серьезной угрозой для людей.
К моему великому удивлению, случилось так, как он предсказал: Кристина Даэ вышла из дома на озере и потом несколько раз возвращалась туда без всякого видимого принуждения. Я пытался отвлечься от таинственных и неисповедимых путей любви, но тревога не покидала меня. Однако из осторожности я больше не повторял прежней ошибки – не пробирался на берег озера и не ходил по "дороге коммунаров". И все-таки мне не давала покоя навязчивая мысль о потайной двери на третьем этаже, и я продолжал приходить туда. Я устраивал там бесконечно долгие засады, изнывая от безделья, спрятавшись за декорацией к "Королю Лахора", которую унесли подальше от сцены, так как этот спектакль играли крайне редко. В конечном итоге терпение мое было вознаграждено. Однажды я увидел, как ко мне на коленях приближается Эрик. Я был уверен, что он меня не видит. Он пролез между декорацией и балкой, дотронулся до стены и в одном месте, которое я хорошо запомнил издали, нажал на скрытую пружину, после чего один камень сдвинулся, открывая проход. Он исчез в отверстии, и камень закрылся сам собой. Теперь я знал тайну чудовища, и эта тайна в свое время должна была привести меня в жилище на озере.
Чтобы окончательно удостовериться в этом, я прождал не менее получаса, нашел пружину и нажал на нее. Стена повернулась точно так же, как у Эрика. Но я поостерегся лезть в проход, зная, что он у себя дома. С другой стороны, я вспомнил о смерти Жозефа Бюкэ и, решив, что мое открытие может пригодиться "представителям рода человеческого", как презрительно называл людей Эрик, ушел из подземелья, не забыв аккуратно установить камень на место.
Разумеется, вы понимаете, что связь между Эриком и Кристиной интересовала меня по-прежнему, однако не в силу извращенного любопытства, а потому, что я хорошо представлял себе, что может случиться, когда Эрик поймет, что Кристина вовсе не любит его. Я продолжал поиски и вскоре узнал правду о жестокой любви чудовища: он вторгся в мысли Кристины силой, а сердце ее принадлежало виконту де Шаньи. Пока эти двое играли в жениха и невесту в верхней части Оперы, прячась от тирана, они и не подозревали, что за ними следят. Я же был готов ко всему: даже убить злодея, если это потребуется, а потом отдать себя в руки правосудия. Однако Эрик пока не показывался, хотя это обстоятельство ничуть меня не успокаивало.
Я надеялся, что Эрик, одержимый ревностью, рано или поздно выйдет из своей норы и даст мне возможность без помех проникнуть туда через третий подвальный этаж. Мне необходимо было узнать, что представляет собой его жилище, и однажды, когда мне надоело выжидать удобный момент, я повернул секретный камень и тотчас услышал потрясающую, какую-то нечеловеческую музыку: Эрик работал, широко открыв все двери дома, над своим "Торжествующим Дон Жуаном". Я знал, что это произведение было делом всей его жизни, и теперь, неподвижно сидя в темноте, я впервые слышал его. Через некоторое время он перестал играть и принялся, как безумный, ходить по дому. Потом произнес очень громко, раскатистым голосом: "Все должно совершиться еще до этого!" Снова послышалась музыка, и я тихонько прикрыл за собой камень, однако долго еще слышал далекую, будто доносившуюся из загробного мира песнь и с содроганием вспоминал при этом чарующий голос сирены, который однажды ночью поднялся из глубины озера и едва не погубил меня. Потом я вспомнил слова машинистов сцены, сказанные после смерти Жозефа Бюкэ и воспринятые с насмешкой: "Вокруг тела повешенного слышался какой-то шум, похожий на заупокойное пение".
В тот день, когда была похищена Кристина Даэ, я пришел в театр поздно вечером, с замиранием сердца ожидая услышать плохие новости. До этого я провел ужасный день, потому что утром прочитал в газете о предстоящей свадьбе Кристины и виконта де Шаньи и спрашивал себя, не лучше ли выдать злодея в руки полиции. Однако, поразмыслив, я решил, что такой поступок только ускорит катастрофу.
Подъехав в экипаже к Опере, я посмотрел на громадное величественное здание и в душе удивился, что оно еще стоит на месте.
Правда, я, как было сказано ранее, подобно всем жителям Востока, немного фаталист, поэтому вошел в театр, заранее готовый ко всему.
Исчезновение Кристины во время сцены в тюрьме, которое, разумеется, поразило всех присутствующих, для меня, пожалуй, не было неожиданностью. Его, конечно же, устроил Эрик, который давно и не зря считался королем иллюзионистов. И я сразу понял, что дело принимает оборот, опасный для Кристины и, возможно, для многих других.
В какой-то момент мне пришла в голову шальная мысль сказать всем этим людям, которые были в театре, чтобы они немедленно спасались. Но от этого шага меня удержала уверенность в том, что меня примут за сумасшедшего, кроме того, если бы я, скажем, крикнул: "Пожар!" – началась бы паника, которая стала бы не меньшей катастрофой.
Тем не менее сам я решил действовать без промедления. Впрочем, и момент показался мне удачным, так как Эрик в это время наверняка думал только о своей добыче. Этим обстоятельством следовало воспользоваться, чтобы проникнуть в его жилище через третий подвал, и я решил взять с собой несчастного виконта, который сразу же согласился и доверился мне, что глубоко меня тронуло. Я послал своего слугу Дариуса за пистолетами, и он принес их в артистическую Кристины. Один пистолет я дал виконту, предупредив его, как себя вести, потому что Эрик мог напасть на нас сзади. Нам предстоял долгий и трудный путь по "дороге коммунаров" и через потайной люк.
Увидев пистолеты, юный виконт спросил: уж не придется ли нам драться на дуэли? "И еще на какой дуэли!" – ответил я, но времени на объяснения не было. Виконт – смелый человек, но он совсем не знал своего соперника! Впрочем, это, наверное, было к лучшему.
Разве дуэль с заядлым бретером может сравниться с борьбой против самого гениального из иллюзионистов? Мне самому становилось не по себе при мысли, что я вступаю в борьбу с человеком, которого можно увидеть только тогда, когда он сам того захочет, и который, напротив, видит все, когда вокруг стоит полнейшая темнота. С человеком, чья ловкость, опыт, воображение позволяют ему не только использовать все привычные средства борьбы, но и создавать иллюзии, которые роковым образом действуют на все ваши чувства и в конце концов губят вас! Тем более что схватка будет происходить в подземельях театра, то есть в самом чреве фантасмагории! Можно ли без дрожи подумать об этом? О том, что ждет простого человека – будь он самый отчаянный смельчак – в этом театре, в пяти подземных и двадцати верхних этажах, где ему предстоит вступить в схватку с "мастером ловушек" в его собственном логове.
Хотя я тешил себя надеждой, что Эрик должен находиться вместе с Кристиной Даэ в своем жилище на озере, куда он перенес бесчувственную девушку, однако же у меня оставалось опасение, что сейчас он бродит где-то вокруг нас с "пенджабским шнурком" наготове.