- Мы поедем в такси, - сказал Жак, после двух неудачных попыток закрыв наконец чемодан.
- Но это дорого.
Жаклина зашла в контору гостиницы и расплатилась за комнату. В машине она спросила:
- Сколько я тебе должна?
- За что?
- За билет.
- Ничего. Я тебе дарю его.
Жаклина запротестовала было, но Жак сказал:
- Эти деньги предназначены были на завтрашний день.
Он не сказал ей, что взял билет в мягком вагоне. Она узнала об этом только на перроне, когда проводник с большой предупредительностью провел ее в купе.
- Мадам, ваша полка верхняя. Я вас разбужу, когда будем подъезжать к Бордо. У вас еще много времени, поезд отходит через сорок пять минут.
- Он меня принял за твою жену, - сказала Жаклина, когда они с Жаком вышли из вагона.
- Ну и что ж? - и Жак сжал ее руку.
Жаклина отвела глаза.
- Слушай, ты разорился на меня?
- Зато меньше устанешь в дороге.
- А ты ездил когда-нибудь в спальных вагонах?
- Иногда.
- Там очень удобно. Ты видел, дается подушечка, одеяло… А лесенку заметил? Сперва я не поняла, на что она, а потом, когда проводник сказал, что мое место наверху, догадалась. Послушай, а подо мной будут пассажиры?
- Да, купе на шесть человек.
- Ты думаешь, будут все шестеро?
- Да, билеты были проданы.
- Тем лучше.
- Почему?
- Мне бы не хотелось оказаться вдвоем с каким-нибудь незнакомым человеком. Вот с тобой - другое дело.
Жак повел ее в буфет. За соседний столик сели два молодых матроса. Они поставили на пол два огромных мешка и загородили проход. У стойки солдат в красном берете парашютиста пил вино с какой-то девушкой.
- Что, ребята, отправляетесь громить вьетнамцев? - обратился он к матросам.
- Нет, мы на побывку, - ответил один из них. - Еще сто тридцать два дня - и мы свободны.
Солдат усмехнулся.
- Ничего не известно, может, еще встретимся с вами в Индокитае.
- А ты, видно, не насытился, остался на сверхсрочную?
Парашютисту явно хотелось затеять драку, но, видимо, испугавшись решительного вида моряков, он пожал плечами и обратился к официанту, который наливал ему вино:
- Вот дураки, хотят, чтобы им набили морду.
Официант ничего не ответил.
В зале ожидания царило оживление, как всегда перед отходом дальних поездов. Обычная вокзальная толпа, которая во всем мире ведет себя одинаково, повторяет одни и те же движения, задает одни и те же вопросы: "Это поезд на Байонну, это точно?" - "Да, мадам, это поезд на Байонну, только садитесь в передние вагоны". - "Он уходит в одиннадцать часов?" - "Да, мадам, вы же видите надпись на табличке. Вы пошли не к тем вагонам, я же вам сказал, что надо сесть в один из головных, в самом начале поезда".
Предусмотрительные пассажиры, приехавшие за час до отхода поезда, заставили перрон чемоданами, и, когда к платформе подходит поезд, контролер кричит им: "Не садитесь, подождите, поезд еще не остановился!"
Прибывшие в последнюю минуту бегают от одного окошечка к другому, суетятся, толкаются, сшибают всех с ног, и кассирша кричит им вслед:
- Мсье, вы забыли взять сдачу! Мадам, ваш пакет!
Люди, привыкшие к поездкам, спокойно прогуливаются у киосков, поджидают продавщицу подушек. Методичные пассажиры стоят и списывают расписание. Рассеянные садятся не в свой поезд. Дети веселятся и играют, будто они на ярмарочной площади, в то время как их мать сторожит вещи, а отец стоит в очереди у окошечка. Здесь старики, навестившие детей и возвращающиеся к себе в провинцию; солдаты, едущие в отпуск или обратно в часть; девушка, впервые пускающаяся в путь одна; делец, который проводит половину жизни в поезде… Огромная толпа людей, одни грустные, другие веселые - безразличных почти нет…
Жак не решался затрагивать вопрос о матери Жаклины и не знал, о чем говорить.
- Скоро отправление, - сказала Жаклина.
- Уже?
Они еще постояли у вагона.
- Надеюсь, что все образуется, Жаклина. Ты мне напишешь?
- Напишу, но боюсь…
- Ты думаешь, она серьезно больна?
- Боюсь тебя потерять, Жак.
Громкоговоритель проверещал: "Пассажиров, отъезжающих в Орлеан… Тур… Пуатье… Ангулем… Бордо… прошу занять места…"
- Подожди еще немножко.
Жак схватил Жаклину за плечи и, глядя ей в глаза, сказал:
- Можешь считать меня идиотом, но я тебя люблю, люблю до безумия.
Жаклина повисла у него на шее.
- Эй, голубки, хватит ворковать! - крикнул им какой-то железнодорожник.
Она поднялась в вагон. В коридоре было так тесно, что она добралась до окошка, когда поезд уже тронулся.
Жак бежал по перрону… Вскоре он отстал и остановился.
- Пиши мне и скорее возвращайся! - кричал он Жаклине.
- Обещаю.
- Через два месяца отпуск…
Она ему послала последний воздушный поцелуй и прошла в свое купе. Жаклина обрадовалась, увидев на полке напротив себя молодую женщину, которая читала журнал.
- Разрешите погасить свет, мадемуазель?
- Прошу вас, мадам.
Остальные четыре места занимала одна семья.
Жаклине не терпелось очутиться в темноте. Она по привычке заложила руки за голову и стала мечтать под убаюкивающий шум поезда.
"Он меня любит, я его тоже люблю…" Она шаг за шагом вспоминала весь путь, который они с Жаком проделали за этот месяц. Казалось, ей всегда было знакомо его бледное лицо, откинутые назад волосы, удивительно добрые глаза, маленькая ямочка на щеке…
Она полюбила его с первого же дня, почему - она сама не знает, просто понравился, вот и все. Он не такой, как все… Может быть, потому, что он был очень внимателен к ней. Он так мило разговаривал с нею, и она не слышала от него ни одного неприятного слова. Она чувствовала, что нравится ему. А когда он, будто случайно, встретился с нею! Все было шито белыми нитками. До чего же она обрадовалась! Все это хорошо, но что за отношения у него с дочерью заведующего погребом? Конечно, это девушка его круга. Ведь он сын торговца, он должен думать о своем положении… Они опять могут начать встречаться… Жак почти не знает жизни рабочих, он даже не член профсоюза. Надо бы поговорить с ним об этом. Он активный человек и уже вошел в комитет мира… Он не понял, почему она так обрадовалась в тот вечер. Может быть, ей следовало вознаградить его, сообщив, что на танцы она пошла назло ему и очень скоро рассталась с подружками, потому что скучала без него? Собирается ли он в самом деле жениться? Он ее любит, это точно… Ну а как отнесется к этому папа?.. Он скажет: ты будешь с ним несчастна, родные вечно будут его укорять, ты только подумай - женился на дочери докера! Я как чумы боюсь этих хозяйских сынков. Но он хотя бы не пижон?.. Нет, Жак не пижон. Кроме того, она ничего от него не скрывала, он знает, с кем имеет дело. Да и чего ей стыдиться? Он у нее первый. Она не то, что многие другие девушки ее возраста, которые уже давно не устояли перед соблазном; взять ту же Сюзанну - хоть она и хорошая девушка, но легкомысленно относится к таким вещам. А что скажет мама? Мама поймет, ей она все расскажет… Ну а если придется остаться? В телеграмме ясно сказано: "…в больницу". Мама уже и раньше лежала в больнице. Бедная, она так перетрудила себя. У Жака нет матери, он как-то сказал, что не в ладах со своей мачехой… Может быть, не следовало ему говорить, что она боится его потерять? Вдруг он решит, что у нее какие-нибудь материальные интересы? Нет, он выше этого… Мой Жак, мой Жако…
Жаклина задремала, но ее разбудил голос с солонским акцентом, кричавший:
- Обрэ! Поезд следует в Тур, Пуатье, Ангулем, Бордо.
Жаклина больше не могла заснуть, теперь она думала о матери. У нее размягчение позвоночника - результат военных лишений. Болезнь Пота, как называют врачи… Нет, это было бы ужасно, тем более сейчас, когда жизнь как будто улыбнулась Жаклине…
Детство у Жаклины было трудное. Она была старшей дочерью, и ей уделяли меньше внимания, чем двум ее братьям и сестре. Когда была объявлена война, ей было всего девять лет. Жан и Поль были еще меньше и тогда еще не умели ходить. В 1940 году, на следующий день после того, как немцы вошли в Бордо, родилась младшая сестренка Мирей, которую до сих пор называют "маленькая Мирей". Пришлось потесниться в хибарке, которую они занимали, жизнь стала еще труднее. Отец отказывался работать на оккупантов - этот огромный человек целыми днями слонялся без дела в порту, изредка выполняя какую-нибудь мелкую работу, чтобы прокормить семью. Однажды он вернулся домой с раздробленной рукой - это был единственный способ получить хоть немного денег в страхкассе и купить своим малышам хлебные карточки на черном рынке. Мать занималась стиркой и уборкой у местных лавочников. Жаклина в свободное от школы время нянчила сестренку и возилась с братьями. Все они голодали, но никто не жаловался. Им жилось очень плохо, но все же и в этом бедном доме бывали счастливые минуты, когда отец, за которого мать вечно дрожала, возвращался вечером усталый, но довольный и с победоносным видом клал на стол бумажку в сто франков.
- Удачный день, ребята! Выпьем винца!
Все в семье беспрекословно повиновались ему, но относились к нему, скорее как к старшему брату. Он всегда был в хорошем настроении, любил все слегка преувеличить и смешил рассказами о своих проделках над немцами. А ведь эти шутки могли стоить ему жизни! Однажды утром в дом ворвались полицейские в сопровождении гестаповца. За два дня до этого Робер Леру исчез.
- Вы его арестовали? - спросила мать.
- Давно пора посадить такого бандита!
- Сволочи!
- Заткнись, карга!
Жаклина замахнулась на полицейского, но тот схватил ее за руку; девочка закричала от боли и обиды и укусила его в руку.
- Паршивый ублюдок…
В течение нескольких дней от отца не было никаких известий. Все члены семьи тайком друг от друга ежедневно просматривали газеты в страхе, что увидят его имя в списке расстрелянных. Наконец Леру удалось переправить им записочку, которую он нацарапал в тюрьме, потом пришли письма из Парижа - и снова пугающее молчание. Он вернулся летом 1944 года, убежав из бержеракской тюрьмы, и немедленно вступил в формировавшийся полк, который уходил сражаться в Пуант Грав.
Жаклина подросла; она рано бросила школу, чтобы помогать матери. После войны их семье отдали одну из реквизированных квартир. Дворцом ее нельзя было назвать, но, во всяком случае, они теперь имели три маленькие комнатки. Впервые в жизни Дениз, так звали мать, узнала, что такое электричество в квартире и водопровод в кухне. Отец снова работал докером, а вечера проводил в профсоюзном комитете. Жаклина не имела никакой специальности и поступила продавщицей в булочную. Ее подруга Сюзанна, работавшая подавальщицей в "Лютеции", сообщила, что и для нее найдется место, и как только Жан, старший из двух братьев, получил диплом токаря, она уехала в Париж. Второй брат, Поль, еще ходил в школу, он хорошо учился и собирался подготовиться к экзамену для поступления в почтовое ведомство. Ему-то Жаклина и посылала ежемесячно часть своего заработка. Маленькая Мирей уже стала помогать матери…
Жаклина без конца вертелась на своей полке. Перед ее глазами возникала в темноте фигура Жака, он стоял на перроне и продолжал улыбаться. "Он мне сказал: "Пиши и возвращайся", - потом крикнул, что скоро отпуск…"
Жаклина закрыла глаза и погрузилась в мечты. У нее еще никогда не было отпуска…
VII
- Как чудесно! - сказал Луи Фурнье. Через плечо он нес мешок, в одной руке удочки, в другой - старое ведро, в которое положил с килограмм пареной пшеницы, вареную картошку и банки с наживкой. Луи быстро шагал по мокрой от утренней росы траве. За ним едва поспевала его жена Ирэн. Ноги у нее были исцарапаны, подол юбки совершенно промок, покрытые росой ветки деревьев хлестали ее по лицу. Она несла большую ивовую корзину для провизии, которая в Перигоре на местном наречии называется "буйерику".
- Ты только посмотри, как красиво! - снова воскликнул Луи.
Они пошли тропинкой прямо через лес, чтобы сократить путь, и очутились в небольшой ложбинке. Только начинало светать. Тонкая пелена тумана расстилалась над отавой, которую уже пора было косить. Среди луга неподвижно возвышалось несколько тополей, окруженных пушистыми ивами, предвестниками воды. По всем признакам река должна была находиться где-то совсем близко. Горизонт розовел.
- Да, очень красиво, - согласилась Ирэн.
По правде говоря, она предпочла бы сейчас лежать в постели, но Луи так радовался, что она согласилась пойти вместе с ним, и ей не хотелось его огорчать. Он был совершенно счастлив.
- Ты только посмотри, до чего хороша неподвижная гладь реки, как щебечут птицы, как постепенно просыпается природа… Мне жаль тех, кто сейчас нежится в постели и не видит всего этого.
- А еще далеко?
- Мы почти дошли.
Но он направился к лугу, который пришлось пересечь, а трава здесь доходила почти до колен, после этого надо было перебраться через канаву, проползти под колючей проволокой…
- Почему бы нам не остановиться здесь?
- Слишком близко от жилья. Дальше есть совсем укромные места. Если тебе тяжело, дай мне корзину.
- Хорошо, а я понесу удочки.
- Только осторожнее.
Луи замедлил шаг, пытаясь расчистить Ирэн путь среди густых зарослей. Она шла с твердым намерением не сдаваться, но решив в душе, что, если ей еще раз придется принести подобную жертву, она наденет сапоги или хотя бы брюки. Наконец они остановились. Ирэн села на пень, а Луи отправился исследовать берег во всех направлениях. Его не было довольно долго.
- Я нашел чудесное место, идем.
Она с сожалением поднялась, и они прошли еще немного. Он бегом вернулся за удочками, которые они забыли, и немедленно принялся расчищать площадку от колючек. Луи находился в состоянии крайнего возбуждения.
- Ну, что ты скажешь?
В самом деле, уголок был очарователен. Прогалины в несколько метров у подножья большого дуба. Слышалось журчанье источника. Река здесь была не шире пяти метров и казалась довольно глубокой. Обрывистый берег, укрепленный толстыми корнями, нависал над водой; судя по утоптанной земле, место это часто посещалось. Стало светлее, уже четко вырисовывались листья тростника.
- Видишь, мы правильно сделали, что вышли в четыре, да и это слишком поздно.
- Но ведь еще почти темно.
Накануне Луи лег поздно. Он приводил в порядок удочки, готовил наживку, раз шесть просыпался, зажигая каждый раз спичку, чтобы взглянуть на будильник, и в три часа, не выдержав, встал. Ирэн всю ночь не могла заснуть и в тот момент как раз задремала. Она надеялась выспаться здесь, когда солнце немного пригреет землю. А пока что она не двигалась с места, так как Луи просил ее не шуметь и, главное, не ходить из-за звукопроводимости земли.
- Но разговаривать ты все-таки можешь, голос рыба не так слышит.
Он не спеша принялся распаковывать свое снаряжение. Прежде всего он вынул огромный, взятый у товарища сачок, в который могла поместиться рыбина килограммов на десять. Он выложил его на берег, чем рассмешил жену.
- Ты надеешься им воспользоваться?
- На всякий случай.
Затем он вывалил содержимое мешка на кусок брезента. Банки с приманкой он поставил рядом с собой, после чего принялся собирать удочку. Ирэн с улыбкой смотрела, как он пробует гибкость удилища, измеряет длину лески, проверяет кончик крючка.
- Ты готовишь удочку мне?
- Нет, это моя. Для тебя я захватил другую.
Луи промерил глубину реки, стараясь не опускать грузило слишком резко.
- Отлично, отлично. Полтора метра, как раз то, что нужно для плотвы. К тому же неподалеку мель.
Он нацепил на крючок пшеничное зерно, закинул удочку и стал следить за перышком, выступавшим из воды всего на два сантиметра. Потом перешел на другое место, проделал то же самое еще раза три, продвигаясь вниз по течению, которое в этом месте было очень медленное, и передал удочку Ирэн.
- На, подержи, я пойду нарежу рогулек.
Вскоре он вернулся с крючковатыми палками разной длины. Ирэн в это время сражалась с веткой дуба, пытаясь высвободить леску.
- Пробка ушла под воду, и я потянула.
Луи не сделал ни единого замечания, но, распутав лесу, решил больше не давать удочку жене, а пристроил ее на рогульке. Затем он скатал несколько шариков из теста, в которое входили глина, картошка и пшеница, и кинул их точно на середину реки. Все это он проделал с очень сосредоточенным видом.
- Да, надо было мне еще вчера прийти сюда и разбросать прикормку. А теперь я спугнул рыбу, и нам придется ждать, пока она вернется.
Луи занялся удочкой для линей. Он насадил на крючок навозного червяка, самого своего лучшего, как он сказал, и ловким движением забросил крючок к самым зарослям тростника. Наконец Луи наладил удочку Ирэн, она хотела заняться ловлей попозже.
- Поуди один.
По правде сказать, она боялась снова зацепить какую-нибудь ветку и рассердить мужа.
Луи наконец сел, закурил и с наслаждением затянулся. Солнце уже взошло. Ирэн вынула из корзины салфетку, развернула ее и отрезала себе ломоть хлеба.
- Ты что, уже собираешься завтракать?
- Я проголодалась.
- Потерпи немножко, поедим вместе.
Внезапно пробковый поплавок удочки для линей судорожно задвигался. Луи схватил удилище, осторожно вынул погруженную в воду леску и, когда поплавок ушел под воду, резко подсек.
- Ты посмотри, пескарь! Какой красивый.
- А я думала, на эту удочку идут только лини, - ответила жена.
- Во-первых, еще неизвестно, водятся ли здесь лини. Так как вода здесь холодная, то это маловероятно. Но зато здесь есть пескари. Рожэ мне так и сказал. Смотри, еще один. Ну что, покушать захотели? Да, представьте себе… Ага, ребята, мы попляшем…
Ирэн подобрала рыбешек.
- Куда их класть?
- Последуем совету Рожэ.
Луи взял банку и вылил в нее бутылку жирного молока. Пескари явно наслаждались молочной ванной.
- Они не умрут, надеюсь? - спросила Ирэн.
- Не сразу. Они перепьются, потом поднимутся на поверхность, брюхо у них будет надутое и совершенно белое. Тогда, не потроша, их надо кинуть на раскаленную сковородку. Это блюдо славится в Дордони.
- Варварский способ.
- Почему варварский? На, опусти еще этого пескаря. Они любят молоко, я же тебе сказал… Ну и улов будет!
- Мне тоже хочется поймать рыбу.
- Я знал, что тебя проймет. Вот как мы сделаем: я нацеплю зернышко на свою удочку для линей и установлю ее с той стороны, у самого пня, - у меня предчувствие, что там должна водиться рыба. А ты вооружишься удочкой с червяками для пескарей. Я же буду удить на опарышей.
Они уселись рядом. Ирэн волновалась.
- Смотри, у тебя клюет, - сказал Луи.
Ирэн потянула крючок слишком рано.
- Осторожно! Осторожно!
Ирэн потянула крючок слишком медленно.
- Подсекай!
На этот раз она потянула удочку так резко, что крючок снова зацепился за ветку.
- Больше не буду и пытаться, я все перепорчу, - сказала она.
- Нет, нет, я сейчас отломаю эту ветку. Видишь, леска уже распутана.
- Ну хорошо, только я сама.