Луи с трудом удержался, чтобы не вмешиваться, и отправился переставлять удочку для линей в другое место, так как поплавок оставался безнадежно неподвижным.
- Луи! Луи! - крикнула Ирэн.
- Ну подсекай!
- Я не могу ее вытянуть.
- Ясно, ты же зацепила за тростники, все понятно.
Он взял у нее удочку и очень удивился, вытянув застрявшую в водорослях рыбу.
- Чудесная рыбина, это же плотва. Ну конечно, я так и знал, что она здесь должна водиться. Эх, надо было, как я и хотел, захватить конопляного семени. Ну-ка, пожалуй сюда, красавица…
- Ты ее тоже пустишь в молоко?
- Нет, положу в корзину. Ты только посмотри, какая красивая!
Они продолжали удить с такими же бурными переживаниями, но вскоре рыба стала клевать хуже, и Ирэн, поймавшая уже шесть пескарей, объявила, что она вполне удовлетворена, тем более что "а ее удочку рыба совсем перестала идти. Она поднялась и пошла приготовлять завтрак.
- Иди сюда.
- Подожди, сперва я поймаю еще одну плотву.
Но плотва что-то не шла, и он с большой неохотой бросил удочку.
Они уселись на траву лицом друг к другу. Ирэн разложила на скатерти большой кусок ветчины сырого копчения, белый хлеб, лук, паштет и деревенский сыр. Все это было съедено с большим аппетитом.
- Больше ничего нет? - насмешливо спросил Луи, наливая себе стакан красного вина.
- Молчи уж! Сидони дала мне еще колбасы и хотела всучить банку с вареньем.
- Хорошие люди, правда?
Вот уже три дня Луи с Ирэн жили в одной крестьянской семье, проводя здесь свой отпуск. Луи Фурнье и Рожэ Беро были старыми друзьями, они познакомились во время Сопротивления, вместе были в макИ, и даже в одном отряде. После войны каждый вернулся к своей работе.
Беро еще в августе 1944 года, сразу же после Освобождения Дордони, уехал к себе в деревню. Луи вступил в армию, принял участие в боях за Рошель и Пуант Грав, и ему было присвоено звание лейтенанта. Несколько месяцев спустя он был демобилизован, как и большинство офицеров ФФИ, вернулся в Париж и снова поступил на завод. Со дня на день он ждал жену, которая была депортирована в один из немецких лагерей. Она так и не вернулась. Он поверил в постигшее его горе, только когда ее подруга, находившаяся с нею в одном лагере, сказала ему:
- Она умерла на моих глазах, в Освенциме.
- Они ее убили?
- Да. Изнурительная работа, голод, побои… Вела она себя очень мужественно…
Луи больше ни о чем не стал спрашивать, но долгое время его преследовала одна и та же картина - обнаженное тело его жены бросают в огонь. Они поженились в начале 1940 года. Им вдвоем было сорок лет. Недолго им пришлось прожить вместе. Луи арестовали первым, осенью, за распространение листовок на заводе Рено. В лагерь Мозак, куда его посадили, жена присылала ему письма и посылки, но потом она исчезла. Луи ничего о ней не знал до весны 1943 года, когда от нее пришла первая и последняя записочка из форта Роменвиль. Она нацарапала карандашом всего четыре слова: "Нас увозят в Германию". У Луи не было родных, и он жил в полном одиночестве, посвящая все свое время заводу и партийной работе. С Ирэн он познакомился много позже. Началась его новая любовь.
В одно воскресное утро Луи, надев спортивную куртку, в которой он обычно продавал "Юманите", постучался в квартиру к Ирэн.
- Мадемуазель, эта ваша анкета для приема в партию?
- Моя.
Ирэн явно стеснялась, что ее застали в халате, за приготовлением завтрака. Ее крошечная квартирка состояла из комнаты и чулана, в котором находилась плита и раковина. Бедно обставленная комнатка создавала ощущение наивной молодости; белоснежный паяц сидел на диване, обитом светлым кретоном; на столе лежала вышитая скатерка; несколько картинок, вырезанных из журнала мод, приятно оживляли бежевые стены; кустик настурции вился по решетке окна.
- Так вот, я из парторганизации, к которой вас прикрепили. Прежде чем вызвать нового члена, принято повидаться с ним на дому. Где вы работаете?
- На "конвейере безумных".
Ирэн объяснила Луи, что так работницы завода называют конвейер, на котором девушки в течение девяти часов в день наполняют флаконы шампунем.
- Вы знаете наш шампунь? Рекламу о нем можно увидеть на всех парижских автобусах.
- И сколько же вы наполняете бутылочек?
- По двадцать тысяч в день, а иногда и больше. За это мы получаем всего около шести тысяч франков в неделю.
- На вашем заводе существует парторганизация?
- Нет, насколько мне известно.
- Вы член профсоюза?
- Да, вот уже четыре года состою в профсоюзе ВКТ.
Второй раз Ирэн и Луи встретились в парторганизации и познакомились ближе. Ирэн почти не помнила отца, он умер в 1928 году от ранений, полученных в первую мировую войну. Мать Ирэн вышла замуж за машиниста метро и жила в домике под Парижем с детьми от второго брака. Ирэн, достигнув совершеннолетия, предпочла поселиться отдельно. Ей посчастливилось найти эту квартирку за двести тысяч отступных, которые она вносила в течение двадцати шести месяцев.
Ирэн была несколько тщедушна, но хороша собой. Ей было двадцать пять лет. Луи - тридцать. Они словно были созданы для взаимной любви и очень подходили друг другу. С тех пор как они поженились, прошло уже шесть лет, они были счастливы и жили все в той же квартирке, где впервые увиделись. По настоянию мужа Ирэн окончила курсы стенографии и машинописи и с недавних пор работала машинисткой в профсоюзном комитете металлистов. Луи перешел на завод счетчиков в Монруже.
Примерно в тот же период, когда Луи женился, он снова встретил Рожэ Беро. Это произошло в Бержераке на предвыборном собрании, организованном коммунистической партией. Когда собравшиеся уже начали расходиться, какой-то человек, небольшого роста, небритый, с худым и загорелым лицом, подошел к столу президиума и, улыбаясь, посмотрел на Луи.
- Послушай-ка, во время Сопротивления у тебя была кличка "Париго"?
- Правильно.
- Не узнаешь? Мушкетеры…
Они бросились друг другу в объятия.
- Так легко не отделаешься, поехали ко мне, - заявил Рожэ.
- Я должен попасть на утренний поезд.
- Переночуешь у нас, и мы как-нибудь доставим тебя на вокзал.
После войны было несколько урожайных лет, вино хорошо продавалось, и Беро удалось накопить немного денег. Благодаря ссуде, которую он уже почти полностью вернул, он смог наконец приобрести собственную ферму и не возобновлять аренду у своего хозяина, некоего Рапиньяка, который, несмотря на закон, утвержденный парламентом, отказывался оставлять Беро две трети урожая. Луи, расставаясь с семьей Беро, дал слово, что приедет к ним в отпуск с женой. После этого они обменялись несколькими письмами, из года в год откладывали свидание и наконец договорились провести вместе первую половину августа.
С тех пор как Ирэн с Луи приехали на ферму, все их время было поглощено прогулками, гостями, трапезами… Луи от радости, что снова попал в места, с которыми у него было связано столько воспоминаний, был неутомим. Ирэн, будучи слабее его физически, непривычная к деревенской жизни, уставала от походов. Сегодня они отправились на первую рыбалку.
Завтрак прошел весело. Спокойствие было нарушено всего один раз: поплавок удочки для линей внезапно ушел под пень. Луи бросился к реке, но опоздал.
- Что это было? - спросила жена.
- Наверняка крупная рыба.
- Линь?
- Нет, они не так клюют. По-видимому, уклейка, их здесь полно. Я попытаюсь их поудить на кузнечика.
Луи еще постоял около удочки в надежде, что рыба вернется, и наконец доел свою краюху хлеба. Они взглянули друг на друга и расхохотались.
- Хорошо, что мы взяли столько еды, - сказала Ирэн. - Мы все прикончили, за исключением колбасы.
- И все выпили? Да, посмотри на бутылку. Ну ничего, повыше есть источник.
С чувством полного удовлетворения Луи встал, потянулся, снял рубашку, до пояса оголив загорелое мускулистое тело, и потер руки.
- Теперь мы им покажем. Да, господа, вам сейчас покажут, как рыбу ловят. Если вы хотите поразвлечься, так это от вас не ушло. Я вам обещаю…
Страсть к рыболовству у Луи сохранилась с детства. Он был сыном сельскохозяйственного рабочего, родом из деревушки на берегу Луанга, в департаменте Сены и Марны. Это было очаровательное местечко, там у него не сохранилось ни родных, ни жилья. Но все же он любил, когда представлялась возможность, а это бывало крайне редко, съездить на воскресенье в свою деревню и провести весь день на старой лодке - единственное, что ему досталось в наследство от отца.
Ирэн, не охваченная, как он, священной страстью рыболовства, сняла туфли, надела трусы, чтобы загорали ноги, и, вытянувшись на траве, вскоре заснула…
* * *
Сидони плакала.
- Подождите, - сказал ей Луи, - расскажите все по порядку. Явились жандармы?
- Да, двое из Бержерака. Один худой и долговязый, с ним ефрейтор. Сперва я их приняла за жандармов из Палисака. Мы их хорошо знаем, они иногда, объезжая округ, заходят к нам выпить вина. Я было подумала, что они пришли за Милу, он ведь скоро должен уйти в армию, и у меня забилось сердце. Они спросили, дома ли мой муж. Рожэ был в сарае. Он их увидел и, ничего не подозревая, вышел к ним. "Вы мсье Беро?" - спросил ефрейтор. - "Так точно". - "Нам приказано доставить вас в бержеракскую тюрьму". - "Вы что, смеетесь?" - сказал им Рожэ. Тогда начальник, который явно был смущен, достал какую-то бумажку. "Вот, на вас подана жалоба. Вы обвиняетесь в том, что в 1944 году взорвали дом и приняли участие в расстреле некоего Дюрока". - "Дом принадлежал мерзавцу, который был заодно с оккупантами, - сказал им в ответ Рожэ, - а Дюрок был сволочь и предатель, и из-за него погибло немало французов". Наверное, ему не следовало это говорить, потому что долговязый озлобился и сказал: "Нас это не касается, вы объяснитесь со следователем". Тут Рожэ вышел из себя, подозвал собак и крикнул: "Вы меня отсюда не уведете". - "Беро, не дурите, - сказал начальник, он вообще выглядел более разумным, чем второй, - вам лучше пойти с нами". - "Ни за что!" - "Поймите, мы же ни при чем. А если вы окажете сопротивление, мы вынуждены будем применить силу, прислать за вами охранников, а уж с ними все будет по-другому". - "Пусть явятся, я их встречу с винтовкой в руках, и я буду не один, предупреждаю вас. Я здесь у себя дома". - "Успокойтесь, не прибавляйте к своему делу отягчающих обстоятельств. В конце концов, все это пустяковая формальность. И если вы будете правильно защищаться, ваше дело, возможно, будет прекращено". - "Мне незачем защищаться. Не подходите. Собака перегрызет вам горло". Долговязый отступил, и мне даже показалось, что они уйдут, но ефрейтор снова принялся за свое: "Последнее предупреждение, Беро. Пойдете вы с нами?" - "Нет, я не преступник". - "Слушайте, мы же не собираемся обращаться с вами, как с злоумышленником. Вы поедете впереди на своем велосипеде. А мы издали будем следовать за вами. Я вам доверяю". Рожэ попросил время, чтобы подумать, и позвал меня в комнату. Он был белый, как полотно. "В общем-то они не могут долго меня продержать. При поджоге дома и расстреле Дюрока со мной были только Пораваль с Луи, и никто нас не видел". - "Так ты с ними поедешь?" - "Ну а что я могу сделать? Немедленно предупреди Луи, его тоже могут арестовать". Я ему дала хороший костюм и тут же послала Милу за вами.
- Сколько прошло времени, как они уехали?
- Меньше часа, Рожэ еще препирался с ними, но я поняла, что он торопился уехать до вашего возвращения.
Милу пришел, когда Луи только собирался сделать, как он выражался, "приличное" рыбное блюдо. Он быстро сложил удочки и вместе с женой отправился на ферму.
- Надо немедленно дать знать товарищам, - сказала Ирэн.
- Сейчас я этим и займусь. Поблизости есть телефон?
- Позвонить можно только из деревни, но будка закрывается в полдень, - ответила Сидони.
- Лучше самим поехать в Перигё, - сказала Ирэн.
- Где можно достать машину?
- Да у любого. Кабатчик из Палисака возит за плату. Булочник Пейроль не откажет нам в услуге… А может быть, мсье Сервэ согласится вас отвезти, они хорошо знакомы с Рожэ.
- Какой Сервэ, доктор в Палисаке?
- Он самый. Другого Сервэ и нет.
- Я тоже с ним знаком. Если он такой же, как был, он нас отвезет.
- Ну, этот-то не переменился, можете быть уверены. Он не похож на тех, которые все позабыли и проходят мимо вас, даже не здороваясь. Послушайте, но вы же должны поесть перед отъездом. Я приготовила такой вкусный завтрак!
И Сидони, вытерев передником полные слез глаза, принялась дожаривать на вертеле цыпленка.
- Милу, вставай, нечего убиваться. Твой отец - честный человек. Налей вина и вынеси им велосипеды. Отсюда до Палисака добрых пять километров, а они наверняка голодны…
Доктора они застали в саду. Он лежал в шезлонге и читал газеты.
- Я собирался подремать, - сказал он. - В это время больные не приходят.
- Вы меня не узнаете? Я - Париго!
- Черт побери, не мог сразу сказать.
Они крепко пожали друг другу руки.
- Твоя жена? Поздравляю. Сударыня, мое почтение…
Как только Луи изложил ему цель своего приезда, доктор без колебания заявил:
- Ты правильно сделал, старина, что вспомнил обо мне. Кстати, мне все равно надо побывать в Перигё.
Сервэ поехал заправиться к колонке, поговорил с булочником, остановился, чтобы побеседовать с парикмахером, и таким образом, когда они выехали из Палисака, половина городка уже знала об аресте Беро.
- Совершенно новая машина, - заметил Луи, сидевший рядом с доктором.
- Скоро износится. Я беспрерывно гоняю, как по своим делам, так и по партийным. Вот и вчера снова было собрание около Мюсидана.
- Много вас в Палисаке?
- Что ты! Не больше дюжины, да и то половина - калеки. Я занимаюсь комитетом мира, но и у нас дела неважные. Здесь нужен человек, который целиком посвятил бы себя этому. Иначе их не расшевелить.
- А ты почему не можешь?
- Времени нет, а товарищи не хотят с этим считаться. К тому же я не оратор.
- Знаете, я тоже занимаюсь комитетом мира, - вставила Ирэн. - И я очень волнуюсь, когда мне надо выступать.
- Пожалуй, нам нужна вот такая женщина, как вы. Может быть, она заставила бы их приходить на собрания.
Разговор снова зашел о Беро.
- А почему он не в партии? - спросил Луи.
- Не знаю. Правда, он занимается крестьянским профсоюзом.
- Одно не исключает другого.
- Он уверяет, что у него достаточно дел в профкоме, тем более сейчас. Они стали активны. Кстати, кажется, мы сейчас познакомимся с их деятельностью. Нам повезло…
Впереди на шоссе стояла длинная вереница машин. По обе стороны дороги, на обочинах, сидели люди. Крестьяне, собравшись маленькими группками, оживленно разговаривали. Сервэ поставил свою машину в хвост колонны и отправился на переговоры.
- Что случилось? - спросила Ирэн. - Авария?
- А вы не слышали? Виноделы перекрывают дороги. Они это делают здесь уже второй раз.
Какая-то пожилая дама, продолжая сидеть у руля, накинулась на старого крестьянина, который подошел к ней и вежливо попросил не сигналить. Она раскраснелась от возбуждения и кричала визгливым голосом:
- Но я же вас уверяю, мсье, что мы тут ни при чем!
- Возможно, мадам, но это единственный способ, чтобы нас выслушали.
Луи вспомнил, что Рожэ рассказывал ему о своем намерении организовать нечто подобное в своей деревне, но тогда он не обратил особого внимания на слова друга, зная, что тот, как истый уроженец Перигора, любит приврать.
- У нас народ зашевелился, поверь мне. Мы себя покажем не хуже, чем крестьяне на юге, - уверял его Рожэ.
- Давно пора, - вставила Сидони.
- Не волнуйся, все в свое время. Только никто ничего не должен знать заранее.
- Даже члены вашего профсоюза? - поддразнивая его, спросила Ирэн.
- В последнюю минуту им сообщат. Но нам нужны только верные люди…
Луи был поражен размахом этой манифестации. Сюда собралось из окружных деревень около ста виноградарей. Поперек шоссе, образуя баррикаду, стояли всякие повозки и сельскохозяйственные машины. Неподалеку, на лужайке, молодые крестьянки суетились у заставленного бутылками стола и угощали всех желающих.
- Попробуйте нашего вина, - приговаривали мужчины. - Конечно, это вам не монбазияк, но все же… У нас его покупают по двадцать франков за литр, а мы хотим тридцать. Сколько вы за него платите в городе?
Здесь же стояла корзина, застеленная тряпкой, и некоторые из тех, кого угощали, бросали туда стофранковую бумажку.
Сервэ договорился с руководителем и с трудом разыскал в толпе Ирэн и Луи. Когда они сели, он развернул машину, за которой уже образовался длинный хвост, и поехал в объезд. После нескольких километров пути они снова попали на шоссе в Перигё. Вскоре они встретили грузовик с охранниками. Офицер, сидевший рядом с шофером, знаком приказал им остановиться.
- Вы откуда, господа?
- Из Палисака, - ответил Сервэ.
- А заграждения на вашем пути не было?
- Какого заграждения?
Лицо офицера недоуменно вытянулось.
Сервэ поехал дальше, и Ирэн, обернувшись, с удовлетворением отметила, что грузовик стоит на месте.
- Хоть на некоторое время их задержали, - сказал доктор.
В помещении федерации они застали только машинистку Симону.
- Почему ты меня сегодня не целуешь? - пошутил Сервэ.
- Вы слишком давно не брились.
- Не волнуйся, я и не собирался с тобой целоваться. А где Шарль?
- В Париже, приедет только завтра.
- Черт побери, это нас не устраивает.
- Может быть, вам повидать Роз? Она сейчас в женском союзе.
- Собственно говоря, она нужна тебе, а у меня есть дело в городе, и я вас обоих заберу на обратном пути, - сказал доктор Луи.
Настоящее имя жены Шарля Морена было Мари, но все ее продолжали называть Роз, как во времена Сопротивления. Луи заметил, что у нее все такие же черные волосы и что она почти не постарела, только немного пополнела - это ей очень шло. Роз сразу же узнала Луи.
- Шарль часто рассказывает о тебе. Он говорил мне и о твоей жене, я очень рада познакомиться.
- Как поживает Морен?