- Правильно! - вдруг воскликнул Чайковский. - Так и сделаем! - И уже другим тоном добавил: - Готовьте приказ, товарищ полковник: прорываться будем в сторону предгорья, начало в ноль-ноль часов. А в сторону дорог выслать подрывные группы для дезориентации "противника". Один боец может даже попасть в плен, - добавил он с улыбкой, - пусть расскажет, что готовили зону для прорыва.
В конечном счете комдив оказался прав. "Противник" действительно сосредоточил значительные подвижные силы на железной и шоссейной дорогах, и, попытайся десантники осуществить в этом месте прорыв, они были бы наверняка уничтожены. Вариант же, предложенный генералом Чайковским, удался на сто процентов.
- Заслуга здесь не моя, - отмахивался он на разборе, - гвардейцы - молодцы. Если б не сумели пройти за ночь по такой местности без малого тридцать километров, хороши б мы были.
- На что ж вы-то надеялись, генерал? - спросил руководитель учений.
- Что пройдут, - ответил Чайковский.
- Что вам давало такую уверенность?
- Разве я своих гвардейцев не знаю? - под общий смех ответил Чайковский.
- Значит, ваша заслуга, - улыбнулся руководитель. - Вы их готовили, вы им знали цену, потому и предложили такой вариант. Так что не скромничайте. - И, строго оглядев присутствующих, добавил: - Скромничать не надо, но зазнаваться тем более. Заслуга в любом бою прежде всего принадлежит солдату.
Эту историю вспоминал сейчас Чайковский на пути в расположение подразделения майора Зубкова.
Сам майор руководил боем на правом берегу, а здесь командовал его заместитель майор Таранец.
- Товарищ генерал… - начал он было докладывать, когда комдив выпрыгнул из машины, но тот лишь раздраженно махнул рукой:
- Отставить! Что вы застряли? Что здесь у "южных" линия Мажино? Какой-то паршивый мост берем с двух сторон, никак взять не можем. В чем дело?
- Все заминировано, товарищ генерал-майор, - оправдывался Таранец. - Дзотов понарыли, со всех сторон кинжальный огонь, а местность, сами видите, открытая. И с той стороны атака почему-то захлебнулась…
- Не захлебнулась, а я приказал, - перебил комдив. - Они-то как раз близко подходили, да если б на мост ворвались, взорвали бы его "южные". Сейчас он разминирован, так? Значит, надо ударить с двух сторон и кончать с этим делом. Связь с Зубковым хорошая? Чего он теперь-то медлит? - спросил комдив.
- Связь плохая, товарищ генерал-майор. Помехи чинит "противник". Никак не пробьемся.
- "Чинит"! - презрительно фыркнул генерал и приказал: - А ну-ка, Лужкин, в радиостанцию майора, посмотри, что там за помехи "чинит" "противник".
Лужкин неторопливо вылез из машины, подошел к КШМ майора Таранца и, отстранив сидевшего за пультом радиста, начал быстро возиться с кнопками и переключателями.
- "Динамо-28", я - "Арена-25", я - "Арена-25". Отвечайте, "Динамо-28", отвечайте. Как меня слышите? Перехожу на прием.
- "Арена-25", я - "Динамо-28", - послышался в микрофоне неожиданно ясный голос, - я - "Динамо-28". Как слышите меня? Прием.
- Наконец-то, - с облегчением вздохнул майор Таранец, - как услышал, что сам комдив прибыл, сразу ответил. - Он попытался улыбнуться.
- Что ж, сейчас узнаем, что там у Зубкова, - сказал комдив. - Ну-ка, Лужкин, дай-ка мне его.
- А это не Зубков, - спокойно заметил Лужкин, - это "южные".
- "Южные"? - прошептал майор Таранец. - Как "южные"?
- А! Слабо! - Радист пренебрежительно махнул рукой. - Кого обмануть хотят? Ваню Лужкина!
- Что "южные"? - спросил комдив.
- Что ж, товарищ генерал-майор, неужели своих не примечу? Я их всех по почерку узнаю. Да вот смотрите. "Динамо-28", "Динамо-28", я - "Арена-25". Назовите пароль, назовите пароль. Прием.
Ответа не было.
- Ну, что я говорил! - торжествующе воскликнул Лужкин, - Не вышел номер, сейчас начнут помехи давать.
И действительно, в микрофоне послышалось нарастающее жужжание, словно метался по радиостанции большой беспокойный шмель.
- Ну, что я говорил! - повторил Лужкин и снова повернулся к микрофону: - "Динамо-28", 333, 333, повторяю, 333!
Сообщив таким образом, что переходит на другие частоты, Лужкин весь ушел в работу. Через минуту он протянул микрофон комдиву:
- Есть "Динамо-28", товарищ генерал-майор.
- В чем дело, почему не наступаете? На объекте все в порядке, мин нет.
- Товарищ Двести тридцать первый, было ваше приказание не форсировать…
- А потом? - перебил генерал. - Вы что, не получили приказ снова усилить наступление?
- Так точно, получил. Так ведь снова приказано остановиться.
- Ясно, - догадался генерал. - Почерк своих радистов надо знать. Знать, говорю, своих радистов надо!
- Не понял, - донесся из трубки напряженный голос майора Зубкова, - прошу повторить.
- Ладно. Лужкин объяснит, - усмехнулся генерал и уже громко, четко произнес в микрофон: - Приказываю немедленно атаковать и овладеть мостом. К восьми часам пятнадцати минутам доложить об исполнении. Повторите приказ.
Через несколько минут с правого берега донесся нарастающий треск автоматов, уханье мин. Усилил огонь и майор Таранец. А затем донеслось могучее "ура". Первое в этот день. Гвардейцы майора Зубкова с двух сторон пошли в атаку.
"Южные" вынуждены были отступить. Они попытались взорвать мост. Помешали десантники. Видя, что мост взорвать не удается - что-то случилось с проводником, - минеры "южных" бросились к мосту. Но тут их неожиданно встретил огонь тех самых саперов, что прятались под ним.
Охрана обстреливала их с берега, с настила. Но саперы спрятались где-то внизу, у свай, отстреливались. В какой-то момент они сумели даже вскарабкаться на мост и завязать бой.
Семен Близнюк, в тельняшке, с автоматом в руке, схватился с четырьмя атакующими и всех побросал в реку. Так же сражались и его товарищи. В тельняшках, с непокрытыми головами, они яростно дрались, подобно тем легендарным морякам времен Отечественной, что, сменив каски на бескозырки и сбросив бушлаты, схватывались врукопашную один против десяти. Они забыли, что идут учения. Они были в бою. На учениях в рукопашной можно себя еще как показать!
Близнюку казалось, что не то что четырех, а сто человек побросал бы он в воду. Пошел бы танк, он, наверное, попытался удержать его, упершись руками в броню. Наконец-то он согрелся, черт побери, теперь ему не холодно, теперь ему жарко. Теперь у него зубы не стучат, они скрипят!
И он снова и снова отбрасывал налетавших на него "врагов", тоже, к слову сказать, ребят не хрупких.
Рукопашная закончилась в конце концов победой "южных" - их численное превосходство было уж слишком заметным.
Десантники, по мнению посредников, погибли все до единого, но главную свою задачу выполнили: не допустили взрыва моста.
То были учения. Но сколько подобных эпизодов сохранила в памяти людской Великая Отечественная…
Когда на учениях солдаты и офицеры забывают об условности и видят себя в настоящем бою, это значит, что учения проходят на высшем уровне.
Не успели подрывники "южных" взяться за дело, как уже подоспели десантники майора Зубкова.
Еще не было и восьми, когда, красный и потный, в измазанных землей сапогах, с автоматом в руке, майор Зубков подбежал к комдиву и доложил, что мост через реку Ровную захвачен, "противник" уничтожен.
- Давно пора, - проворчал генерал Чайковский. - Личному составу объявляю благодарность. И не забудьте представить на поощрение отличившихся - молодцы ребята. И тебе, сержант Лужкин, объявляю благодарность! - Генерал обернулся к батальонной КШМ.
- Служу Советскому Союзу! - донесся из недр машины приглушенный голос Вани Лужкина.
- Одну роту в мой резерв, - приказал генерал, - остальным оборонять мост!
- Есть, оборонять мост! - повторил майор Зубков.
- И оборонять как следует! "Южные" неизвестно какой еще сюрприз могут преподнести. Возьмут да и десант вам на голову выбросят. И вот еще что. Тут могут боевые вертолеты обнаружиться. Так что займите круговую оборону. За мост головой отвечаете, майор!
- Есть, отвечать за мост головой! - весело повторил Зубков и, откозыряв, побежал к ожидавшим его офицерам, еще не остывшим от боя.
А генерал Чайковский отправился обратно на командный пункт дивизии. Его не покидали мысли об отличившихся при взятии моста офицерах.
Майор Зубков, майор Таранец… Он вспомнил, как они пришли в дивизию. Вместе закончили училище, а дальше так получилось, что и службу всю проходили вместе. Оба - отличные офицеры, с хорошей подготовкой, немалым опытом. И все же, присмотревшись к ним, комдив пришел к выводу, что Таранец в конечном счете лучше. Что значит в армейских условиях лучше? Добрее, деликатнее, вежливее? Или жестче, увереннее в себе, решительнее? Образованнее? Или находчивее, хитрее, проницательнее?
Чайковский не раз задумывался над подобными вопросами и в конце концов установил закономерность (наверняка установленную до него), что профессиональные качества военного человека неотрывны от его человеческих качеств. Так ли обстоит дело для всех профессий, Чайковский сомневался, но для офицеров - да. Невозможно быть плохим человеком и хорошим офицером! Разумеется, люди в разной степени симпатичны, душевны, доброжелательны. У него было немало коллег - мрачноватых, сухарей (хоть тот же Воронцов), резких… Но явно выраженные плохие люди - подлецы, трусы, карьеристы, - как правило, в армии не задерживались или быстро скатывались на заштатные должности. Впрочем, и майор Таранец и майор Зубков были хорошие, честные офицеры. И не так-то просто было решить, кто лучше. Просто Таранец казался комдиву основательнее, что ли, увереннее, спокойнее, тверже. И когда встал вопрос о назначении одного из них на освободившуюся должность командира полка, выбор его пал на Таранца. Однако не один командир дивизии решает такие вопросы. Есть начальство и повыше. И есть немало различных объективных факторов, которые надо принимать во внимание. Командиром полка был назначен майор Зубков.
Вроде бы все осталось как прежде. Служба, службой, но вне ее Зубков и Таранец по-прежнему оставались друзьями, а мнение комдива ни один из них, разумеется, не знал.
Постепенно генерал Чайковский стал замечать еле уловимые перемены в характере Зубкова. Новое назначение не то чтоб вскружило ему голову, скорее наоборот, вызвало какую-то неуверенность, словно он сам ощущал, что не совсем подготовлен к этой должности.
Зубков принимал порой неожиданные, но, что скрывать, не всегда правильные решения. Слишком долго колебался, прежде чем отдать приказ. А главное, он стал все больше советоваться со своим заместителем Таранцом. В конце концов дело дошло до того, что он спрашивал мнение своего заместителя по самым пустяковым вопросам. И уже неизвестно было, кто же командует полком - майор Зубков или майор Таранец.
На действиях самого полка это, впрочем, не отражалось. Все здесь обстояло хорошо, упрекнуть полк было не в чем. Только вот чьей заслуги здесь было больше - командира или его заместителя, - оставалось неясным.
Наконец комдив поделился своими мыслями с полковником Воронцовым.
- Так точно, товарищ генерал-майор, придерживаюсь вашего мнения, - ответил Воронцов. - Однако претензий по службе к майору Зубкову не имеется. Пока, - добавил он после паузы. - Я веду учет ошибкам и недоработкам командира полка. Имею список…
- Вы что ж, Алексей Лукич, - удивился Чайковский, - на всех командиров частей такой кондуит ведете?
- Так точно. До командиров рот включительно. Может потребоваться. При аттестации, например.
- А добрым их делам, случайно, не ведете учет? - усмехнулся Чайковский.
- Веду, товарищ генерал-майор, - спокойно ответил Воронцов, - для той же цели.
- Ну-ну, - только и нашелся сказать комдив.
Конечно, он, комдив, каждого своего солдата знать не может. Это только Наполеон мог. Да и то мемуаристы свидетельствуют, что, идя на смотр, император заранее приказывал сообщить ему все сведения о тех или иных своих гренадерах, а потом поражал их, спрашивая о здоровье бабушки или о замужестве сестры.
Но вот чтоб офицеры роты знали досконально своих солдат, это он неукоснительно требовал, порой устраивал соответствующие проверки, и кто проверки не выдерживал, получал серьезные замечания.
Разговор о Зубкове и Таранце с начальником политотдела Логиновым носил иной характер.
- Да, знаю, знаю, Илья Сергеевич, уж давно думаю. Эх, поменять бы их местами! Хорошо-то как было бы. Так ведь нельзя. А как бы хорошо. Таранец - прирожденный командир. Правильно говоришь: далеко пойдет. Зубков исполнитель, и тоже, заметь, отличный. Но получилось-то наоборот.
- Что значит "получилось"? - Чайковский пожал плечами. - Получилось потому, что мы проглядели. Не настояли. Считали, оснований достаточных нет. Сейчас убедились. Убедиться-то раньше надо было. Теперь чего уж говорить…
- Говорить нечего, - вздохнул полковник Логинов. - Тем более к полку претензий нет…
- Да ни к кому нет, - заметил Чайковский.
- Есть, Илья Сергеевич, есть, - закончил разговор начальник политотдела, - к нам с тобой есть, правильно ты сказал.
Вот об этом вспоминал генерал, пока машина мчала его на КП,
Глава V
Поздние возвращения и постоянные отлучки брата, облегчавшие Ленке хлопоты по дому, имели свой резон.
У Петра было множество дел вне дома.
Во-первых, школа. Множество общественных дел, которые он взвалил на себя после гибели матери, чтобы отвлечься, чтобы голова постоянно пухла от каких-то обязанностей. Он предложил, например, устроить в школе музей боевой славы.
- И что в нем будет? - спросил Волков, очень полный парень, по прозвищу Три Толстяка.
- Ну интересно же, - неуверенно пояснил Петр.
Три Толстяка пожал плечами, и Петр понял, что с такой аргументацией он никого своей идеей не увлечет. Посоветовался с преподавателем военного дела. Тот поддержал:
- Правильно, Чайковский. Хорошая мысль. Зайди в другие школы, посмотри, поучись. Сейчас есть много школьных музеев, посвященных истории Отечественной войны, полководцам…
- Да я не то хочу, Юрий Иванович, - Петр никак не мог сформулировать свою мысль, - я, понимаете, хочу не об Отечественной, а о современной армии. Понимаете, мы вот читаем о подвигах, которые совершались в Великую Отечественную войну. И такими, как мы, ребятами тоже. Они для нас навсегда пример. Но ведь это особое время было. А где теперь найдешь таких героев, как краснодонцы, например, или Гайдар, или Марат Казей, Зина Портнова? Это - как легенда. Но есть же и сегодня герои в нашей армии. Вот у отца в полку был парень… - И Петр вспомнил случай, когда однажды молодой солдат спас товарища, у которого не раскрылся парашют. - Или ребята на границе помогают задержать диверсантов, а то еще преступников - милиции…
- Так погоди, ты какой музей собираешься создавать, - перебил внимательно слушавший преподаватель, - Советской Армии или, уж не знаю, как назвать, героев-детей, юных героев? Словом, надо подумать.
- Нет, нет, - заторопился Петр, - именно Советской Армии. Ну, сегодняшней. Можно переписываться с кем-нибудь, с нашими выпускниками, которые ушли в армию, а еще лучше с теми, кто пошел в училище. Ведь наверняка у них что-то интересное происходит. Пусть напишут, пришлют фотографии. Можно сделать фотовыставку, можно вырезки собирать, книги… У меня дома такой музей есть, Юрий Иванович. Могу его в школу перенести…
Петр упрямо долбил в одну точку и в конце концов, перетянув на свою сторону еще нескольких энтузиастов, создал-таки в школе не музей, конечно, а нечто напоминавшее постоянную выставку, где рассказывалось о том, как служат выпускники школы.
Как ни странно, но идея эта оказалась благотворной и для тех, кто был в армии. Иные, не лучшие, узнав, что в школе собираются вывесить их фотографии, подтягивались, старались. Безразличные к мнению дружков, а то и родителей, они ревниво заботились о своей репутации у тех, кто в школе шел им на смену. И когда в адрес музея пришло письмо от замполита, поблагодарившего ребят и рассказавшего, как помогли они ему в работе, Петр обрадовался несказанно. Письмо обсуждали на комсомольском собраний, вывесили на видном месте.
Ребята завели переписку с десятками выпускников, с их командирами, с комсомольскими организациями. В наиболее близких воинских частях побывали сами. Приезжая в отпуск, бывшие ученики рассказывали о своей службе и с помощью горкома комсомола и горвоенкомата даже добились, чтобы выпускников школы посылали им на смену в те же части.
Однажды возникла мысль написать в одну из воинских частей болгарской армии. Польский, венгерский, румынский языки никто не знал, а болгарский - как русский.
Получили ответ. Завязался регулярный обмен письмами. Рассказывали в них о себе, о дедах, их подвигах времен войны. Сделали модель танка и отправили в Болгарию.
В школе изучали немецкий, поэтому всем миром настрочили письмо и послали в народную армию ГДР и получили ответ.
Вскоре музей украсили модели танков, самолетов, пушек, пулеметов, даже военных кораблей.
Все эти дела занимали у Петра немало времени, но были далеко не единственными. Еще одним его увлечением был спорт. В дзюдо он достиг хороших результатов.
Между прочим, еще с первых его шагов в спорте дзюдо стало едва ли не главной причиной ожесточенных споров с отцом.
- Ерунда твое дзюдо, - отмахивался Илья Сергеевич, имевший два звания мастера спорта - по стрельбе из пистолета и по борьбе самбо, - ну что ты сравниваешь! Займись самбо.
- Нет, отец, дзюдо интереснее, а главное, перспективнее, - стоял на своем Петр.
- Что значит перспективнее?
- По нему можно и чемпионом Европы стать, и мира, и Олимпийских игр, а по самбо…
- По борьбе самбо, - перебивал Илья Сергеевич, - теперь тоже чемпионаты мира и Европы есть. Ну ты посуди, что это за спорт твое дзюдо: напяливаешь какие-то подштанники, балахоны, все это вечно вылезает, надо поправлять, да еще дурацкие церемонии, нет четкого судейства…
- Как нет! - горячился Петр. - Если судьи честные, то ошибок не бывает…
- Поступай как знаешь, занимайся хоть художественной гимнастикой, - Илья Сергеевич делал вид, что его это мало интересует, но в действительности был огорчен.
То, что Петр предпочел дзюдо борьбе самбо - редкий случай, когда он не последовал совету отца, - уязвляло Илью Сергеевича.