- Вам хорошо, доктор. Вы воспринимаете людей как некую уязвимую, довольно несовершенную конструкцию, которая нуждается в разумном попечении. Однако человек, желающий большего, требующий, чтобы мы переросли самих себя, осознающий, что его угнетают, человек, который ждет, что человечество готово изменить мир и созданные в нем порядки, словом, такой, как мой ученик, видит вокруг лишь тупую сытость. Для него механическое пожирание пирожных становится уже само по себе частью механизма капиталистического общества…
Он вздохнул. Явно хотел опять заняться своей картотекой.
- Я согласен, что это относительно закрытое общество потребления может показаться семнадцатилетнему юноше жутковатым, ведь оно ему непонятно. Но вам, опытному педагогу, не следует смотреть как на своих мнимых, так и на действительных противников - при этом безразлично, о ком идет речь: о дамах, поглощающих пирожные, или о средних партийных функционерах, - как на неких демонов. Я не собираюсь, поместив вас в категорию "учитель", поставить на вас крест, но взамен прошу, чтобы и вы не списали меня со счетов под рубрикой "зубной врач", ведь мы и впредь не должны облегчать себе задачу, категорически заявляя: все зубные врачи - садисты. Или: все немецкие учителя из поколения в поколение оказывались несостоятельными. Или: немецкие женщины сначала проголосовали за Гитлера, потом за Аденауэра и едят чересчур много пирожных.
Я возразил:
- Пусть и я как учитель, и вы как зубной врач, и ваша почтенная матушка как "редкая посетительница кафе" относительно редкое явление, своего рода исключение. Вы знаете, насколько высоко я ценю многих моих коллег. Все равно обобщения, приведенные вами, имеют под собой почву, так же как имеет под собой почву, к примеру, приблизительное обобщение: "Немцы плохо водят машины", хотя есть тысячи немцев, которые уже много лет не попадали в аварию, в то время как - я уже снова обобщаю, - в то время как у бельгийцев, согласно статистике, куда чаще случаются дорожные происшествия.
(Может быть, мы все же негодная пара - зубной врач и учитель. Он привык лечить без боли, я рассматриваю боль как средство познания, хотя сам не переношу зубную боль и, лишь только зубы начинают ныть, хватаюсь за арантил. Он вполне может обойтись без меня, я в нем нуждаюсь. Я говорю: "Мой зубной врач", он в лучшем случае говорит: "Один из моих пациентов…") Стало быть, я не повесил трубку, а сказал доверительно:
- Да, доктор. Так оно и есть. Именно так оно и есть!
Мой зубной врач никогда не говорит: вы не правы. Он и на этот раз сказал:
- Возможно, вы правы. Как-никак статистика на вашей стороне. Результаты выборов, число дорожных происшествий, чрезмерное потребление пирожных - все сие можно подверстать под определенную статью и сделать соответствующие выводы, ну, скажем: немецкая женщина отдает предпочтение политикам диктаторского типа, ест слишком много пирожных и варит самый лучший в мире кофе - это последнее утверждает в рекламных объявлениях по телевизору добрый "дядя Чибо". Но таким образом можно доказать только относительную правильность вышеперечисленных обобщений. Рекламу и политическую пропаганду удовлетворяет эта удобная полуправда, они используют ее в своих целях, идя навстречу потребностям людей в обобщениях. Но вы и ваш, как я полагаю, в высшей степени способный ученик не должны столь быстро соглашаться с этим. Учтите, это говорю я, зубной врач. А ведь не кто иной, как я, изо дня в день борюсь с гнилыми зубами, которые портятся или продолжают портиться из-за неумеренного потребления пирожных и вообще всяких сладостей. Тем не менее я против того, чтобы людям запретили есть вишневый торт или солодовую карамель. Единственное, что я считаю себя вправе делать, - это призывать к умеренности и пломбировать больные зубы, если еще не поздно, а также предостерегать от поспешных обобщений. Из-за них создается видимость бурного движения, но в конечном счете они ведут к застою.
(Позже я записал: "Скромность специалистов, сообщающих о своих трудностях и ограниченных успехах - так проявляется в наши дни высокомерие. Они похлопывают по плечу: нудада, все мы трудимся в виноградниках господа бога… Они вечно требуют дифференцировать, даже во сне. Они видят относительность даже самой большой угрозы…")
- Ну а как вы оцениваете напалм, доктор?
- По сравнению с известным всем нам ядерным оружием напалм еще можно счесть относительно безобидным.
- А каковы, по-вашему, условия жизни крестьян в Иране?
- Если рассматривать их в сравнении с Индией, можно, даже соблюдая осторожность, говорить об относительно передовой аграрной структуре, хотя Индия по сравнению с Суданом является передовой страной, охотно идущей на реформы…
- Вы, стало быть, видите прогресс повсюду?!
- Умеренный, мой милый, умеренный…
- К примеру, новую эффективную зубную пасту.
- Ее я как раз и не заметил, но фирма "Грюндиг" выбросила на рынок полезный аппарат. ЭН-3. Вы уже слышали о нем? Со вчерашнего дня я его законный владелец. Для меня это - говорящая записная книжка - значительно облегчит ведение картотеки. Мне рекомендовали приобрести диктофон на последнем конгрессе по челюстному протезированию в Сен-Морисе: он легкий, удобный, даже полный профан с ним справится. Отменная игрушка, с ее помощью я, кстати, записал наш телефонный разговор. Вы очень ярко изобразили, как вашего ученика рвало в публичном месте. Хотите послушать разок: "…Мы условились встретиться без собаки, но Шербаум привел с собой таксу…" Однако шутки в сторону: пусть мальчик придет ко мне. Я хотел бы с ним познакомиться.
Прогрессист. Умник несчастный. Энергичный кретин-специалист. Обходительный технократ. Филантроп в шорах. Просвещенный дремучий обыватель. Щедрый крохобор. Реакционер. Модернист. Заботливый тиран. Ласковый садист. Зубодер-зубодер…
Мимоходом в школьном коридоре я сказал:
- Шербаум, мой зубной врач хотел бы с вами познакомиться. Конечно, я могу понять, что вы не рветесь посетить его.
- Почему бы и нет? Чтобы доставить вам удовольствие.
- Это была его идея. Я рассказал о вашем плане, разумеется очень вскользь и не называя вас. Вы же знаете, теперь я решил больше не отговаривать вас, но с любопытством жду, на что будет подговаривать вас мой зубодер. Профилактика - его конек. Иногда он чересчур много болтает.
Мы шли пешком, так как от Эльстерплац до кабинета зубного врача было совсем близко, и на Гогенцоллерндамме Шербаум сказал, словно хотел предупредить:
- Надеюсь, вы не рассчитываете обратить меня в свою веру. Я иду только из духа противоречия.
Мы застали конец приема. Пришлось подождать несколько минут в приемной. (Прежде чем оставить нас там, помощница выключила фонтанчик.) Шербаум полистал иллюстрированные журналы. Подвинул ко мне раскрытый номер "Штерна":
- Ваш фюрер, фюрер нацистской молодежи.
Я сделал вид, будто не следил за этой публикацией из номера в номер.
- И это чтение будет иметь кое у кого успех.
- У меня, например.
- Ну и как? Каково ваше мнение?
- Этот дядя старается жульничать искренне… как и вы.
Я сразу почувствовал боль под мостовидными протезами, хотя принял дома две таблетки арантила.
- Просто констатация факта. Я могу сказать это и о себе, если откажусь от своего плана. Но с некоторых пор это исключено. Я сделаю, как решил.
- Будьте осторожнее, Филипп. Мой зубной врач умеет убеждать.
- Понял это уже. Заигранная пластинка: сохраняйте благоразумие. Не теряйте благоразумия. Оставайтесь в рамках благоразумия. Проявляйте благоразумие. Где же ваше благоразумие?
Мы засмеялись, словно два сообщника. (Лучше бы его помощница не выключала фонтанчик.)
Мой зубной врач, как всегда, держался непринужденно, почти весело. Он поздоровался с Шербаумом, не бросая на него испытующих взглядов, а меня пригласил сесть в кресло фирмы "Риттер"; он сказал:
- Ну вот, стало уже значительно лучше. Воспаление проходит. Но, быть может, мы еще немного передохнем…
После этого зубной врач отослал свою помощницу в лабораторию и незаметно перешел к делу:
- Слышал о вашем намерении. И хотя лично я не мог бы так поступить, тем не менее стараюсь вас понять. Если вы должны это сделать, - но только действительно должны, - то делайте.
Потом он начал объяснять Шербауму, а заодно и мне - можно подумать, что я был новичком, - устройство кресла фирмы "Риттер". Откидывающаяся спинка. Полная автоматика. Триста пятьдесят тысяч оборотов в минуту - аэродинамика. По левую руку столик с инструментами. Щипцы для коренных зубов. Щипцы для корней. А также движущаяся в разных направлениях плевательница со струйкой воды. И целая коллекция еще не поставленных мостовидных протезов.
- Вот видите, людям явно нечем кусаться - не хватает зубов.
Вскользь он упомянул о том, что экран телевизора всегда перед глазами пациента.
- Небольшой эксперимент, который, как я считаю, удался. А по-вашему?
Я отбарабанил свой текст:
- Великолепно отвлекает. Мысли уносятся куда-то вдаль. И даже экран без изображения волнует, не знаю почему, но волнует…
Шербаум интересовался решительно всем, стало быть, и функцией телевизора, успокаивающей и отвлекающей пациентов во время лечения. Потом он захотел узнать, как работали прежде.
- Я имею в виду обезболивание и тому подобное…
Я побоялся, что услышу дежурную историю о ШаритЕ - как четыре дюжих мужчины держат одного больного, - но зубной врач набросал вместо этого четкую и ясную картину развития зубоврачебного дела за последние пятьдесят лет и закончил не без иронии:
- Современная медицина в противоположность политике может продемонстрировать и успехи, которые недвусмысленно доказывают: прогресс и впрямь существует, если только строго и неуклонно придерживаться выводов естественных наук и результатов эмпирических исследований. Однако любая спекуляция, которая выходит за пределы возможностей естествознания - и тут я должен признать, что пределы эти весьма ограничены, - неизбежно ведет, нет, заводит в дебри идеологической мистификации или - как мы это называем - ошибочных диагнозов. Только если политика, подобно медицине, ограничит свою задачу глобальной профилактикой…
Шербаум сказал:
- Вы правы. Я об этом тоже думал. Вот почему я и намерен сжечь свою собаку в публичном месте.
(Так, стало быть, можно заставить его замолчать. Он даже не покашлял, не пробормотал: "Гм-гм". В кабинете всего три человека, и в каждой голове роем проносятся мысли: Как он поступит теперь? Как я поступлю, если он? Как поступит он, если я ему? Что сделаю я, если он мне? Что я сделаю, если они оба? Что там жужжит? Только бунзеновская горелка по-прежнему настойчиво гудела на одной и той же ноте. Сейчас! Сейчас!)
- Кстати, мне кажется, нет, я уверен, что ваши передние зубы… Скажите-ка: маргаритка… Да-да. Конечно. В детстве вы кусали губы? Я хочу сказать: захватывали передними зубами нижнюю губу?.. Ведь у вас дистальный прикус… Разрешите.
С этих пор я вижу Шербаума в зубоврачебном кресле фирмы "Риттер".
- За это надо будет платить?
До чего подкупающе умеет смеяться мой зубной врач.
- Для сторонников естественных наук бывают исключения: иногда их лечат бесплатно.
Шербаум все же чем-то похож на меня.
- Только не делайте больно.
Дантист ответил так, будто зубоврачебной практикой занимается не он, а сам господь бог в застегнутом доверху белом халате и в парусиновых бахилах:
- Делать больно - не моя профессия.
А как он нагнулся над ним. Как осветил лампочкой его полость рта. И как мой Филипп послушно произнес долгое "А-а". (Мне надо было бы попросить врача включить телевизор: "Вы не возражаете, если я посмотрю немного западноберлинские "Вечерние известия", а потом рекламу?")
- Вам следовало бы показаться мне еще ребенком с молочными зубами.
- Разве все обстоит так худо?
- Нуда, нуда. Сейчас мы сделаем ни к чему не обязывающий снимок. И тогда посмотрим.
Зубной врач и его помощница, которую он вызвал звонком, сделали рентгеновские снимки всех зубов Шербаума. Портативный рентгеновский аппарат "Риттер" пять раз прожжужал, когда врач нацеливал его на нижнюю челюсть Шербаума, а потом прожжужал шесть раз - столько снимков верхней челюсти было сделано. И каждый снимок регистрировался. Как и в случае со мной, зубной врач зафиксировал на одной пластинке четыре нижних резца Шербаума - второй, первый, первый, второй.
- Ну как? Было больно?
Оставить большие поля для дополнений, которые позже вычеркнуть. Отмечать галочками воспоминания. Пройти вторично, на сей раз при моросящем дождике, по променаду вдоль Рейна к Андернаху - крестный путь, этап за этапом. А не то взять лист седьмой:
"…фон Дёрнберг показывает, что подсудимый требовал от него противозаконной акции - приводить в исполнение смертные приговоры не путем расстрела, как предписано Военно-уголовным кодексом, а через повешение, причем подсудимый будто бы заявил, что в районе дислокации 18-й армии и армейской группы "Нарва" (Грассер) приговоренных к смерти уже вешают…" Может быть, все же назвать Шёрнера, поскольку речь идет о Шёрнере. "…Подсудимый приказывал, чтоб вешали перед фронтовыми командными пунктами, перед домами для солдат, получивших увольнительные, или на узловых железнодорожных станциях. Он велел также, чтобы к повешенным прикрепляли дощечки с надписями, например: "Я - дезертир"…"
А может, забросить все это? А может, приземлиться у Ирмгард Зайферт и вместе с ней пережевывать старые письма? А может, вставить в рамку фотографию Шербаума и приклеить к ней скотчем табличку: "Я дезертир, так как сел в зубоврачебное кресло…" Не додумав до конца эту фразу, я ушел.
- Кельнер, кружку светлого! - Я прилепился к стойке, чтобы не быть в одиночестве. Когда в пивную заглянули Шербаум и Веро Леванд, по подставкам уже было видно, что я выхлебал три кружки светлого.
- Мы звонили вам несколько раз по телефону, а потом подумали…
(Стало быть, известно, где я сижу, когда меня нет дома.)
- Собственно, нас пригласили на вечеринку. И мы подумали, не захотите ли вы…
(В таких случаях вполне уместно указать на огромную разницу в возрасте: "В кругу молодежи следует быть молодежи".)
- Там бывают люди из университета. Преподаватели и кое-кто из профессоров. Тоже не самые юные.
(Еще немного поломаться: "Я неохотно хожу в гости без приглашения".)
- У них открытый дом. Можно приходить и уходить когда вздумается. И приводить кого хочешь.
(И вообще, стоику скорее приличествует сидеть в пивной.)
- Кельнер, счет.
- Сила, что вы идете с нами.
- Но только на минутку.
- Мы тоже не собираемся поселиться там навек. Возможно, это вообще дохлый номер.
В почти пустой квартире старого дома в Шёнеберге теснилось человек шестьдесят за вычетом тех семи, которые как раз уходили, и плюс те одиннадцать, которые как раз входили или пытались войти. Без Веро нам бы это вообще не удалось. Мы так и не разделись, ибо вешалка, где складывали пальто, по-видимому, находилась в глубине квартиры, но туда нельзя было пробраться. Можно было только предположить, что там в глубине что-то происходит, что-то более значительное. Что именно? Очевидно, то самое, да, то самое! Между стоящими, сидящими на корточках и проталкивающимися людьми с ищущим взглядом стояло, сидело и проталкивалось с ищущим взглядом - ожидание. (Ожидание чего? Ну да, того самого.) Не только я, но и Шербаум чувствовал себя здесь не в своей тарелке. (Что уж тут было говорить о шуме, спертом воздухе, духоте и вони или о внешности присутствующих, например об экстравагантном единообразии их одежды, о прическах, об их явном желании перещеголять друг друга пестротой и необычностью нарядов, отчего наряды выглядели однообразно. Бросались в глаза судорожное веселье, размашистые жесты, словно бы люди позировали перед скрытой камерой; вообще, эта вечеринка была мне вроде бы знакома, казалось, я видел сцену из старого фильма для ночного показа или даже из многих родственных фильмов.)
"Как же называется этот фильм?"
Отнюдь не Филипп, а Веро Леванд знала режиссера, оператора, исполнителей.
- Политически они все крайне левые. Наши люди. Вот этот в фуражке, как у Кастро, самый левый из всех издателей литературы underground. А вот этот только что приехал из Милана, где он встречался с парнями, которые прибыли прямо из Боливии, там они говорили с Че.
Итак, отправные точки. (Ежеминутно я встречался взглядом с каким-нибудь Христом, каждый раз с другим.)
- О чем они, собственно, говорят?
- Ну, о себе.
- Но что они, собственно, хотят?
- Ну, изменить, изменить мир.
Мне представили типа, работавшего на радио. ("Ведет религиозные передачи, но крайне левый!") Он дал понять, что очень спешит. Ему до зарезу нужен Олаф, тот самый, кто привез информацию из Стокгольма. ("Наше досье об Анголе, понимаете…") Веро знала, в каком именно углу среди шестидесяти стоящих, сидящих, толкающихся людей находится нужный человек с Севера.
- Он там сзади, еще дальше, за вешалкой, где складывают пальто.
(Узнав это, человек с радио уплыл от нас, словно судно, разрезающее килем воду.)
- Веро, объясните, пожалуйста, кому принадлежит эта квартира? Я хочу сказать, кто разрешил снимать здесь сцену, которая уже не раз появлялась на экранах?
Веро показала на человека, который смеялся эдаким заокеанским смехом и излучал во все стороны флюиды счастья, хотя его оттопыренные уши - в давке их прижимали к черепу - все время громко взывали, прося освободить, наконец, квартиру.
- Он здесь живет. Но, собственно говоря, квартира общая.
(Напрягая память, я вспоминал соответствующие места у Достоевского, но здесь было на порядок ниже; "Пенни Лейн", густо перемешанная с "All you need is love…", да, девятнадцатый век никак не желал отступать: "Yesterday, yesterday…".)