У него отобрали выигранные деньги и выгнали его из зала.
Черт потешался и совсем было забыл про намеченную жертву, как вдруг увидел Виталина, протискивающегося к одному из столов с зажатым в кулаке рублем.
Последним!..
Лицо Виталина было бледно, глаза потухли, губы кривились беспомощной улыбкой.
VII
Был момент когда у Виталина образовалось около пятидесяти рублей. Но на уплату долга нужно было восемьдесят рублей, на жизнь - хоть двадцать и он решил играть до выигрыша в сто рублей и остался с одним.
А теперь он думал, что двадцать пять рублей могли бы остановить роковой приход пристава, другие двадцать пять дали бы ему спокойствие на неделю - и ругал себя дураком, приходя в ужас от мысли, что он скажет жене, что будет завтра и снова думал последним рублем вернуть потерянные пятьдесят.
Черт в одно мгновение очутился подле него, помог ему продвинуться к столу и в то время, когда банкомет произнес: "Поставьте немного!" шепнул ему:
- Ставьте на второе! Второе выиграло.
- Ставьте оба рубля опять на второе, - внушительно сказал черт и Виталин, как загипнотизированный, послушал его совета и снял четыре рубля.
Надежда оживила его.
- А теперь куда? - спросил у своего соседа уже сам.
- Все четыре на первое, - ответил черт.
- Наша! - радостно воскликнул Виталин, когда на первом оказалось два козыря, и снял восемь рублей, а потом восемь обратились в шестнадцать.
- Перейдемте к золотому, - шепнул ему черт и в его голосе было что-то такое, чему не мог противиться Виталин.
У золотого стола он начал играть с десяти рублей и в четверть часа у него образовалось уже двести сорок.
- Место! - закричал в это время карточник.
- Займите, - шепнул черт.
- Но я не умею…
- Я сяду подле…
И Виталин занял место за столом, а черт сел подле него.
Двести сорок рублей из рубля! Но Виталин уже не считал их суммою. Необъяснимая уверенность овладела им и он веселым приветливым взглядом смотрел на всех и беспричинно смеялся.
- Вы мне так помогли, а я не спросил даже вашего имени? - сказал он вдруг, обратившись к черту.
Тот снисходительно улыбнулся и не без смущения ответил неясным бормотаньем, внятно прибавив:
- Маклер…
- А я художник Виталин, Федор Павлович!
- Очень приятно! - сказал черт и прибавил: - ваша очередь держать банк!
Виталин робко взял в руки карты.
- Сколько в банке? - спросили сидящие за столом. Виталин не понял, но черт выдвинул на середину стола его деньги и сказал:
- Восемнадцать рублей!
И произошло событие, о котором потом целую неделю говорили в клубе, как о чуде. Виталин бил все карты.
Из восемнадцати образовалось сорок один рубль, потом восемьдесят два, потом сто шестьдесят четыре, а там стали ставить деньги на все табло, на "шваль", в "круг", на "крылья"- и Виталин бил, бил и бил и только успевал загребать деньги и сдавать карты.
Перед ним была груда: золотые монеты, тяжелые серебряные рубли, бумажки… Лицо его раскраснелось, глаза горели и в возбуждении, как пьяный, он говорил без умолку.
Стол окружили сплошной стеною. Пытающие счастье подходили, оставляли все свои деньги и отходили с проклятиями.
Происходило небывалое: то он всех убивал одной козырною двойкой, то - когда у партнеров открывались по два и по три козыря и все уже ликовали - он показывал двух тузов и опять забирал все ставки.
- Федя, брось! - раздался оклик.
Виталин поднял голову и увидел у стола Кострыгина.
- С восемнадцати рублей! - крикнул он хвастливо.
- Поди, с тысячу есть?
- Больше! - с яростью ответил один из играющих.
- Больше? И того лучше! - сказал весело Кострыгин, - идем ужинать!
- Еще одну только! - смеясь произнес Виталин и взял карты.
- А потом бросьте, - шепнул ему черт, - довольно.
Виталин кивнул и снова стал метать с таким же счастьем, но его успех уже охладил игроков и игра стала мелкая по своим ставкам.
Он дометал до конца и, собрав всю кучу денег в салфетку, встал из за стола.
Завистливый шепот раздался со всех сторон.
Кострыгин подхватил Виталина под руку и повлек в буфетную.
- Там сосчитаем! Идем! - говорил он и в его голосе слышались лесть и зависть.
Виталин громко смеялся и повторял:
- С рубля! С последнего рубля! Благодаря вот им… Он оглянулся, но черт уже исчез, весело думая: "шабаш! Теперь не сорвется"…
- Вот сюда! Давай считать! - суетливо заговорил Кострыгин, усаживая приятеля к столу и стараясь взять от него салфетку, но Виталин удержал ее у себя и бережно развернул на столе.
- Ну, давай!
Они стали считать деньги, сперва сортируя их.
Виталин дрожащими руками стал считать бумажки - сперва сотенные, потом пятидесятирублевые, двадцатипятирублевые и - наконец, трехрублевые, а Кострыгин звенел золотом, быстро и ловко отсчитывая по сто рублей и раскладывая по кучкам.
- Ну, у тебя сколько вышло? - спросил он, оканчивая счет и незаметно опуская в жилетный карман несколько монет.
- Две тысячи триста семьдесят один рубль!
- А у меня семьсот сорок, да еще серебро! Они сочли серебро.
- Девяносто два рубля! Итого - три тысячи двести три рубля! - быстро сосчитал Кострыгин.
- Это с восемнадцати рублей! С рубля! - воскликнул Виталин, жадно собирая деньги и рассовывая их по карманам.
- Я на вас ужасно проигрался. Дайте с выигрыша хоть пятнадцать рублей! - услышал он просительный голос и поднял голову.
Вокруг стола стояло несколько человек с заискивающими улыбками на лицах.
- Дай им! - сказал Кострыгин, подмигивая рыжему толстому еврею.
- С удовольствием! Вам сколько?
- Пятнадцать рублей!
- И мне, пожалуйста!
- И мне!
К нему протянулось несколько рук. Он брал золотые монеты и раздавал торопливо и радостно.
- Попрошу тридцать рублей… до завтра, - хрипло произнес сухой, как щепка, отставной корнет в выцветшей синей куртке.
- Ну, и довольно! - властно произнес Кострыгин, - человек, шампанского и счет!..
Трое лакеев, почтительно согнувшись, стояли в ожидании и теперь быстро метнулись исполнить приказание.
Кострыгин положил пухлую руку на локоть Виталина и дружеским тоном проговорил:
- Тебе, Федя, как говорится пофартунило. А почему? Потому что я тебя сюда привез! Ведь правда? Сам бы не поехал?
- Да я и не знал, - смеясь ответил Виталин.
- Совершенно верно! Так ты, Федя, мне помоги, дружок. Одолжи три сотни… на недельку!
- Сделай милость! - поспешно ответил Виталин и отсчитал ему триста рублей.
Три тысячи рублей! Он никогда не имел сразу более двухсот рублей и теперь эта сумма казалась ему миллионом.
- Вот друг! - с чувством произнес Кострыгин, небрежно опуская в карман деньги. - А теперь выпьем и домой!
- Домой! Домой! - оживленно повторил Виталин и его охватило нетерпение поскорее увидеть жену и поразить ее и рассказом, и деньгами.
- Да, я домой! Ты уж один! - повторил он, наскоро выпивая стакан вина, и вскочил с места.
- Стой! А твой адрес? Завтра будешь?
Но Виталин уже торопливо шел к выходу.
Кострыгин добродушно махнул рукой, сел поудобнее и стал медленно пить вино.
- Кто это? - спросил его шепотом юркий брюнет, садясь за столик.
Кострыгин усмехнулся.
- Пижон! В первый раз! Совсем с ума сошел. Художник Виталин.
- Тс… - сказал подходя к столу толстый армянин, - все равно все деньги назад принесет.
- Ну, это как! - серьезно ответил брюнет, - везло ему непостижимо. Насквозь!
Подле столика образовалась группа и все расспрашивали Кострыгина о его приятеле.
- Ты его притащи сюда! - заключил беседу высокий брюнет с физиономией бандита.
- Сам вернется! - смеясь ответил Кострыгин и встал от стола.
- Да, и везло! - задумчиво проговорил брюнет и, сосчитав свои деньги, снова направился в игорную залу.
VIII
Гони не жалея! - говорил Виталин извощику и мчался по пустым улицам в глухую улицу Петербургской стороны, радостно думая, как обрадует свою Наташу.
Три, четыре часа тому назад он был полон отчаянья с последним рублем, а теперь - богач!
- Гони, братец! - повторял он извощику, подъезжая к Ружейной улице.
Извощик свернул с Каменноостровского проспекта; потянулись заборы, за которыми торчали опушенные снегом деревья, темные домики с закрытыми ставнями.
Виталин перегнулся в санях.
- Направо! У фонаря! Стой! - закричал он, выскочив из саней, и, сунув извощику два целковых, вошел в калитку.
Сердце его колотилось от волнения; он шел по темным сеням, ощупывая свои карманы, полные денег.
- Отвори! Это я! - крикнул он, когда на его стук послышался опрос заспавшейся кухарки.
Дверь обитая рогожей с шуршанием открылась. Виталин вошел в тесную кухню, слабо освещенную лампадкой; кухарка скрылась за пестрой занавеской.
- Это ты? - послышался тревожный оклик жены.
- Я, Наташа! - громко ответил Виталин, сбрасывая галоши. Потом, вбежав в первую темную комнату, он быстро сбросил пальто и шапку и вошел в спальную.
Узкая маленькая комната была занята столом, стулом и двумя кроватями.
В маленькой кроватке у стены спал четырехлетний сын Виталиных, на другой - проснувшаяся Наталья Семеновна, приподнявшись с подушек, зажигала свечу.
- Где ты был так долго? Я жда… - начала она, но он тотчас перебил ее восклицанием:
- Мы спасены! Мы разбогатели! Понимаешь, богачи! - и нагнувшись порывисто обнял ее.
Она испуганно освободилась из его объятий:
- Что случилось? Скажи толком!
- Мы богаты! Смотри! - и он стал торопливо освобождать свои карманы, выбрасывая деньги на одеяло.
Сотенные, по пятьдесят рублей, по двадцать пять, трехрублевые и целый дождь золотых монет.
- Вот смотри! Еще! Еще! Тысячи! - говорил задыхаясь Виталин, а жена его словно окаменела. Рубашка спустилась и обнажила плечо и грудь, распущенные волосы свисли на лицо, одна рука лежала на подушке, а другая на одеяле и теперь скрылась, засыпанная золотыми монетами.
Наконец, она очнулась, отбросила сбившиеся волосы, оправила рубашку, потрогала рукою деньги и тихо спросила:
- Откуда?
- Ах, это прямо сказка! - ответил он, взмахнув руками.
- Папа! - раздался голос из кроватки.
- Проснулся, Сашурка! - Виталин взял несколько монет и бросил их в постель сына: - играй! У папы много их. - Он встал, поцеловал сына и снова сел на кровать.
- Откуда же? - повторила жена, пересыпая из руки в руку золотые монеты.
- Говорю, сказка! Выиграл!! - Он сбросил пиджак, жилетку и сапоги и стал рассказывать по порядку историю вечера от встречи с старым товарищем.
Ей казалось, что она слушает сказку. Она видела карточную игру, у них собирались приятели мужа и играли в стуколку. Проигрывали и выигрывали по восьми, по десяти рублей, но чтобы можно было выиграть столько, она и не думала и теперь с недоверием взглянула на мужа.
- Неужели это правда, Федя? - спросила она и голос ее дрожал от радости и страха.
Он засмеялся.
- Что же, я украл их что ли? Ах, глупая! Подожди, я еще и еще выиграю!
- Сколько же тут? - и голос ее понизился до шепота.
- Тысячи три! Было три, да я раздал. На нас хватит! - ответил он и, нервно рассмеявшись, снова обнял жену.
Она приникла к его плечу и замерла. Через минуту они очнулись.
- Спрячь деньги-то, - деловым тоном сказал он, - пока хоть под подушку!
Она торопливо стала собирать золото и бумажки и совать их под подушку.
- Еще рассыплятся, - подумала она вслух и, сдернув со стены полотенце, переложила деньги в него, завязала узлом и сунула узел за подушку у стенки.
Виталин разделся, лег подле жены, погасил свечу и сказал:
- Ну, спать теперь!
Но спать они не могли. Нервы были слишком напряжены, ум возбужден - и они, лежа друг подле друга, стали распределять эти деньги.
- Завтра уж ты сама сходи к приставу и заплати эти поганые 80 рублей, - сказал он.
- Понятно, прежде всего! Вот удивится-то! - и она засмеялась.
- За квартиру и в лавочку; Лизавете тоже…
- Всем, всем!..
- А потом, знаешь что я решил, Наташа? - он повернулся к ней: - бросим эту дыру, найдем хорошенькую квартирку, обставим ее и я тогда примусь за картину. Знаешь, за ту!.. Сон!.. Теперь это можно. Одну тысячу истратим, на другую - проживем месяцев шесть, а там и - картина! А?
- Понятно, это можно! - Она тоже обернулась к нему лицом и заговорила с оживлением: - спальная, гостиная, столовая и мастерская. Четыре комнаты! А как обставим их! Вот Чирковы удивятся-то! И Евгения Львовна тоже. Вчера пришла, жалела, жалела нас! Даже противно! А потом сплетничать стала… Мы не скажем, Федя, что выиграли?
- Понятно, - быстро ответил он, - кому дело? Получил заказ, наследство…
- А обставим красиво, красиво… Я, Федя, еще себе платье сделаю.
- И платье, и шубу. Все! И Сашку оденем…
- Как куклу! О, милый!.. - Она горячо поцеловала его. Он счастливо засмеялся.
- То ли будет еще! Если бы ты знала, как мне везло…
Черт радовался, выскользнув из клуба.
"Ну, веревку заплел", ухмыляясь, подумал он, "займусь с ним денька три и - баста!"
И он отправился до зари сделать еще две, три мелких пакости.
В эту ночь от одного почтенного господина сбежала жена; сгорело от поджога застрахованное имущество; застрелился юноша и был убит швейцар французского посольства.
В сутолоке жизни все эти явления считаются обычными и даже заносятся досужими людьми в графы статистических таблиц, а между тем эту статистику ворочают и так, и этак черти, которые толкаются между нами, как цыгане на лошадиной ярмарке.
Наталья Александровна не могла уже больше уснуть и лежала подле крепко спящего мужа, отдавшись неясным грезам о спокойной обеспеченной жизни.
Есть люди, для которых это счастье мелькает только в мечтах.
Один лишь медовый месяц ей казалось, что она живет полной жизнью и то потому, что любовь поглощала все ее чувства.
И это счастье продолжалось всего два, три месяца, пока не ушли все деньги, полученные Виталиным за проданную картину. А там началась нужда и потянулась серою полосою через всю жизнь, отравляя каждую радость, беспощадно отрезвляя от всякой мечты.
Раньше он писал картины для выставки и жил от продажи этих картин, отдавая их часто за бесценок, но теперь уже немыслима была жизнь бобыля; надо было отыскивать средства.
И он отыскивал. Работал на журналы и писал копии для магазинов и продавцов картин. Но как при этих получках урегулировать жизнь? И она проходила в постоянной тревоге о завтрашнем дне, бледная, тусклая, как скучный день ненастной осени.
И вдруг сразу такая сумма!
Она думала, как они устроятся, как в уютной, светлой квартире Федя снова сядет за работу над большой картиной и как плавно потечет их жизнь в тихом труде с отдыхом, развлеченьями и маленькими радостями.
Но среди этих мечтаний у нее - нет, нет - сжималось сердце злым предчувствием.
Утомленных жизнью людей внезапное счастье пугает так же, как баловней судьбы - несчастье.
Мгновеньями ей казалось, что все это сон; тогда она совала руку под подушку, ощупывала через холст полотенца круглые края монет, тихо смеялась и снова отдавалась грезам.
IX
Бледный рассвет прогнал тьму. Становилось светлее и светлее. Стенные часы в кухне продребезжали шесть раз. Завозилась Елизавета и, наконец, проснулся Саша.
Встрепанный, заспанный, он высунулся из кровати и, встретив взгляд матери, громко и быстро заговорил.
- Смотри, у меня сколько копеек! Я пойду с Елизаветой и куплю сладкого.
Мать улыбнулась.
- Вставай скорей! Мы поедем с тобой и всего купим!.. Только тихо. Не разбуди папы!
И не в силах больше лежать и таить своей радости, она поднялась с постели, помогла одеться Саше и вышла на кухню.
Елизавета, молодая баба с добродушным рябым лицом, растапливала плиту и, присев на корточки, усердно раздувала огонь.
- Ставь самовар, - сказала весело Наталья Александровна, - мы с Сашей напьемся и уедем сейчас!
- Смотри, три копейки! - сказал Саша и, разжав кулак, показал Елизавете деньги.
Она взглянула и испуганно вытаращила глаза.
- Ишь ты! Тут пятнадцать рублей, а он - копейки! Отдай маме; еще потеряешь! - прибавила она тревожно.
Наталья Александровна засмеялась.
- Оставь! Это ему папа подарил. У нас, Елизавета, - дружески сказала она, присаживаясь на табуретку, - теперь много, много денег!
- Да ну? И мне отдадите?
- Все отдам! Хоть сейчас.
- А уж как мне нужно-то! - радостно воскликнула Елизавета и суетливо начала ставить самовар.
- Что же, али картины продал?
- Заказ получил, большой заказ, - ответила Наталья Александровна и заговорила, лаская Сашу, - теперь мы, Елизавета, на другую квартиру переедем. Мебель купим, посуду, все, все…
- Много, получил барин-то?
- Много! Больше тысячи…
Елизавета бросила горящую растопку в самовар и от изумления выпрямилась с трубою в руке.
- Больше тысячи! - повторила она.
- Много больше…
А пламя и дым вырывались из трубы самовара.
- Смотри, смотри! - закричал Саша. Елизавета наставила трубу и повторила.
- Много больше…
- Много! Ну, а теперь беги за булками и молоком, а я Сашу помою.
Елизавета тотчас накинула платок, взяла золотую монету от барыни и стрелою вылетела из дверей.
Первым узнал о богатстве ее господ дворник, а за ним - в булочной, потом в молочной, по дороге Елизавета забежала в мелочную лавочку сообщить новость, но толстый лавочник с усмешкою сказал:
- Поди, рублев пятьдесят получил!
- Пятьдесят! Говорю, больше тысячи! Во какая, куча! - возмутилась Елизавета.
- И долг отдадут?
- Уж это беспременно…
Наталья Александровна вымыла Сашу, напилась с ним чая, потом приказала Елизавете одеть Сашу и прошла в спальную.
Федор Иванович раскинувшись на постели громко храпел. Она осторожно достала узел с деньгами, вынула из него триста рублей и, снова завязав его, уложила на самое дно ящика в комоде, под белье.
Потом заперла ящик, спрятала ключ и, выйдя в кухню, весело сказала Елизавете.
- Ну, мы едем! Барина не буди. Проснется, подай ему чай и скажи, что мы к двенадцати будем!
- Хорошо, хорошо! Идите с Богом! - добродушно ответила Елизавета.
Наталья Александровна вышла. Прежде, в своей коротенькой драповой кофточке, в шапке под мерлушку, в рваных башмаках и без галош в это холодное зимнее время она чувствовала себя бедной и несчастной. Особенно, когда надо было идти мимо мелочной или мясной лавок, где они были должны. Лавочники стояли у дверей и кланялись ей, едва кивая, а она смущенно торопилась скорее пройти мимо.
Теперь же, когда она знала, что у нее в кармане триста рублей и дома еще много денег, живая радость и гордая независимость наполняли ее сердце и отражались и на ее манерах, и на походке настолько, что встречавшиеся ей простые люди почтительно давали ей дорогу.