Она не могла отказать себе в удовольствии зайти в лавки, чтобы расплатиться с мелкими долгами.
В мелочной приказчик снял картуз и почтительно ей поклонился. Она слегка наклонила голову и спросила:
- Сколько мы вам должны?
Приказчик бросил весы, на которых отвешивал в горшочке соленые грузди, и торопливо метнулся к конторке.
- Сию минуту, сударыня! - и вынув засаленную книжку защелкал костяшками счет.
Собравшаяся в лавке беднота с любопытством и почтением смотрела на Наталью Семеновну, а она стояла, словно не замечая общего внимания.
Когда она расплатилась, лавочник почтительно проводил ее до двери и сам распахнул ее перед нею.
И то же произошло в мясной, в молочной, в булочной. Потом она села с Сашей на извозчика и проехала к приставу, где заплатила долг по исполнительному листу…
X
Виталин встал. Едва он проснулся, как тотчас вспомнил о своем выигрыше, и радость волною хлынула в его душу. Жены нет. Значит, она уехала к приставу. Он быстро оделся и прошел в кухню. Елизавета засуетилась.
- Сейчас, барин, чаю подам! Пожалуйте к столу!
- Где Наташа?
- Уехала с Сашенькой! Сказала, вернется вскорости, - ответила Елизавета, хлопоча у самовара.
Виталин улыбнулся, прошел в комнату, сел к сосновому столу, покрытому грязной скатертью, и с улыбкою огляделся.
Вот все их убогое хозяйство!
В углу большой комнаты стоял дешевый шкафик, в котором хранилась вся их посуда, у стены стоял продавленный диван, а над ним висело тусклое зеркало в овальной раме; в углу - мольберт с начатой копией с Репинского Николая Чудотворца, которую он делал с олеографии по заказу за тридцать рублей; на двух табуретах - краски и кисти; дальше - поломанный ломберный стол, просиженное кресло, три венских стула и еще две табуретки.
Только развешенные по стенам этюды несколько скрашивали эту убогую обстановку.
Так жить! Все надежды были на эту копию за тридцать рублей. И Виталину на миг стало жутко, а потом радость снова охватила его горячей волною.
Конец этому кошмару! Теперь и они заживут, как люди…
Елизавета подала чай, и он, прихлебывая из стакана, мысленно переживал свою удачу и воспроизводил детали игры. Ему вспомнился красный с рыжими усами господин, который небрежно кинул на стол триста рублей, а потом, проиграв их, даже чертыхнулся; мелькнуло в памяти побледневшее лицо с искривленной улыбкой какого-то игрока, который сказал ему: "последний из сотни", бросил рубль, проиграл его и тяжело встал из за стола; место его тотчас занял другой, потом третий.
Да, это ощущения!.. А все - этот маклер.
Виталин напряг память, чтобы вспомнить его лицо и не мог. Он вспоминал белые, мелкие, как у щуки, зубы или глаза, или профиль какой то звериный, острый, - но все лицо, вся фигура не давались памяти.
Елизавета подала ему второй стакан.
Когда он его допивал, в кухне послышались голоса, и в комнату вбежал Саша, а за ним Наталья Семеновна, оба веселые, радостные.
- Все сделала! - садясь против мужа в кофточке и шапке, заговорила Наталья Семеновна: - в мелочной отдала, в мясной, приставу. Теперь только за квартиру да Лизавете!
А Саша оперся на колена отца и, теребя его, говорил:
- На извозчике ездили! А мама мне шубу купит! Слышишь!..
Виталин смотрел на дорогие ему лица, теперь оживленные радостью, и все существо его наполнялось безмятежным счастьем.
Как-то не верилось даже.
Обыкновенно он просыпался с мыслью о деньгах, раздраженный, усталый и тотчас или торопился доставать их или садился за мольберт исполнять обычную, ненавистную работу. В такую пору его раздражали и звонкий смех Саши, и всякое движение жены.
А теперь? И при мысли о долгом и прочном спокойствии он радостно засмеялся.
- Знаешь что, Федя? - сказала весело Наталья Семеновна, - мы возьмем Сашу и поедем за покупками, а? А потом куда-нибудь пообедать? Хорошо?
Он кивнул ей и встал, подняв на руки Сашу.
- Кутить, значит? Идет! И они поехали.
Тратить деньги, не боясь передержать лишний целковый! Покупать нужные и ненужные вещи! Ходить из магазина в магазин, выбирать, торговаться, шутить и встречать всюду заискивающую внимательность приказчиков - это все новые своеобразные наслаждения, не испытанные ими доселе, - и они оба радовались, как дети.
В своих покупках они не забыли даже Лизаветы; пообедали в ресторане и вернулись домой счастливые и радостные.
У всех были обновки. Саша был наряжен, как кукла; сам Виталин оделся во все новое до сорочки.
Ярко горела лампа, весело трещали дрова в печке, приветливо шумел самовар, и Наталья Семеновна, пересматривая с Лизаветой покупки, при ее возгласах удивления, радостно взглядывала на мужа, и он чувствовал ее горячую любовь и благодарность.
Поздно вечером он поднялся.
Она вопросительно взглянула на него.
- Поеду опять! - сказал он, - дай денег!
- Ты сколько возьмешь? - спросила она с неясной тревогой.
- Пятьсот рублей! - ответил он и убежденно прибавил: - сегодня еще больше привезу.
Лицо ее осветилось, глаза вспыхнули.
- Сейчас! - и она пошла к комоду.
XI
Федор Павлович был удивлен и обрадован. В клубе, который он посещал всего второй раз, казалось все его узнали. Стоящие у вешалки наперерыв бросились помочь ему снять пальто, сидящий за кассою почтительно ему поклонился, и едва он вошел в зал, как несколько человек пошли ему навстречу, радостно улыбаясь и протягивая ему руки, словно долгожданному приятелю.
Какой-то армянин с бегающими глазками ухватил его руку и, дружески потрясая ее, воскликнул:
- Вот рад! Вот рад!
Огромный мужчина фамильярно взял его под руку и озабоченно спросил:
- Ну, как доехали? Благополучно? То-то! - И прибавил: - я, знаете, боялся, что вас куда-нибудь утащут. Хотел даже проведать вас…
- А! Федя! - раздался радостный крик, и Кострыгин выхватил его из рук неизвестного благожелателя и повлек по залам, громко говоря: - ну, посмотрю, как ты их сегодня! Как ты их! Помни, я в гривеннике!..
- Это что значит? Кострыгин рассмеялся.
- Ах ты, простота! Это значит, что я участвую с тобой в доле. Выиграл ты или проиграл, я беру или плачу гривенник с каждого твоего рубля. Десять процентов. Понял?
Виталин кивнул и они подошли к дверям игорной залы, окруженные, как свитой мелкими игроками.
Игра была уже в полном разгаре. Так же туманом стоял дым, сверкали огни, мелькали лица, в смешанном гуле слышался звон металла, но на Виталина все это уже не произвело вчерашнего впечатления.
Карточник торопливо подошел к нему и, поклонившись, сказал:
- Я уже для вас приготовил столик! Пожалуйте! Виталин, улыбаясь, пошел за ним в сопровождении Кострыгина и в то же время искал глазами вчерашнего советника.
У стола уже стояли остальные три партнера и карточник поспешно срывал с карт обертки.
- Пожалуйте! - он раскинул веером карты и остановился в отдалении.
Виталин взял карту, сел за стол и радостно закивал головою: вчерашний маклер, улыбаясь и кивая ему, пробирался через толпу, окружившую стол.
- Садитесь здесь! - сказал Виталин, указывая ему на стул подле себя.
- А вы опять? - вкрадчиво улыбаясь, спросил маклер.
- Вчера очень повезло…
- Новичкам всегда везет, - заметил один из партнеров.
- Как-то сегодня, хе-хе-хе! Снимите! - сказал другой и, взяв карты, кинул на середину стола деньги и сказал:
- В банке пятнадцать рублей. Игра началась.
И опять то же безумное счастье сопровождало игру Виталина. Едва дошла до него очередь, банк рос; он бил все карты, проигравшиеся игроки друг за другом отходили от стола, бормоча проклятия; их сменяли новые, ставки то уменьшались, то вдруг увеличивались, а Виталин все выигрывал и выигрывал.
Лицо его сияло торжеством победы, он звонко смеялся и вокруг его уже образовалась толпа обычных спутников "счастливцев".
Жадными глазами они смотрели на груду денег и льстивым смехом встречали каждую фразу, каждый жест Виталина.
Растолкав всех, к стулу Виталина протискался Кострыгин и с авторитетностью опытного игрока сказал ему:
- Брось! Довольно!
- Нет, я еще…
- А я говорю - брось! Я в гривеннике и имею свой голос! Брось, брось! - повторил он и вырвал из его рук карты.
Виталин взглянул на своего соседа-маклера. Тот пожал плечами.
- Можно и бросить! Что же…
Виталин встал, опять сгреб все деньги в салфетку и пошел в буфетный зал, в сопровождении Кострыгина и образовавшейся свиты.
- Это оттого, что я десять копеек примазал, - говорил Кострыгин, смеясь грубым, довольным смехом.
- Ну, и зачем вы это говорите! - воскликнул шедший рядом еврей, - им везет, как никому, а вы всегда проигрываете!
- Понятно, ему везет! Он молодец! - гортанным голосом заявил армянин и фамильярно похлопал Виталина по плечу.
Виталин смеялся бессмысленным счастливым смехом.
Кострыгин очистил стол, и они опять стали считать деньги, а стоящие вокруг, как голодные на мясо, смотрели на монеты и бумажки и вслух старались угадать сумму выигрыша.
- Рублей тысячи две!
- Больше! Смотри, одних сотенных двенадцать!
- Золота на две будет!
- Три тысячи четыреста сорок, - сказал Кострыгин: - моих триста сорок четыре! - и он отсчитал четыреста с мелочью и опустил в карман.
Виталин, смеясь, стал собирать деньги и рассовывать их по карманам.
- Ужинать и домой! - сказал он.
- Эй, человек! - развязно закричал Кострыгин, а к Виталину тотчас наклонились головы и послышались голоса.
- Я все время желал вам счастья! Дайте с выигрыша!
- На вашем банке шестьсот рублей проиграл. Дайте хоть двадцать рублей!
- Одолжите пятерочку…
Виталин охотно давал направо и налево.
- Попрошу тридцать рублей… до завтра, - хрипло произнес сухой, как щепка, отставной корнет в выцветшей синей куртке.
Черт вернулся на короткий срок в ад и рассказал о своем деле патрону. Тот сморщил харю.
- Ну, что тут такого? Мало ли игроков, пьяниц, развратников?..
- Тсс!.. - воскликнул черт. - Это особенный! Он талант! Он честный! Он трудолюбивый! Он семьянин! И все к… нам! Ха-ха-ха…
- Ну, он опомнится и хорошо посмеется над тобой - и все! За это аттестата не дадут…
- Дадут! Я знаю… Слушай! - вдруг перебил он себя и поднял кверху морду…
В это время Виталин, как и вчера, сидел перед женой на кровати и между ними на одеяле лежала груда денег.
- Вот опять почти три тысячи! - дрожащим от волнения голосом говорил он. - Теперь мы совсем богаты!
- Господи, даже не верится! - растерянно повторяла Наталья Семеновна, ворошила деньги и радостно, благодарно смотрела на мужа.
- Именно, Господи! - подхватил он: - я прямо верю, в Его помощь! Как подумаешь, голодали и… вдруг!..
- Мы молебен отслужим!..
Чертенок схватился за бока и покатился со смеху. Старый черт ухмыльнулся и пробормотал: - Глупые люди…
- Завтра непременно найдем квартиру и переедем, - сказал Виталин, укладываясь в постель.
Наталья Семеновна уложила под подушку деньги, повернулась к мужу и страстно обняла его.
- Какие мы будем счастливые! - прошептала она.
- Завтра опять поеду. Теперь уже с тысячей! - сказал Виталин, думая о непременном выигрыше, и весело засмеялся. - Люди по сто тысяч выигрывали, Наташа; да!..
XII
Виталины наняли квартиру в четыре комнаты с ванною, изящно меблировали ее и пригласили своих знакомых справить новоселье. В новом хорошо сшитом платье, с брошью, серьгами, кольцами, Наталья Семеновна была неузнаваема. Лицо ее похорошело и помолодело, в движениях явилась плавность и голос звучал самоуверенно твердо.
Виталин остался тем же добродушным товарищем. Перемена положения меньше отражается на мужчинах. Но в его глазах светился теперь какой-то самодовольный огонек.
Евгения Львовна Прошкина, пожилая маленькая женщина с острым носом, злыми глазками и злым языком, приготовилась сказать что-нибудь язвительное; но когда изящная горничная помогла ей снять рыжую тальму и распутать синий вязаный платок, когда она вошла в уютную гостиную и увидела самоуверенно гордую Наталью Семеновну, то произнесла только:
- Ах, душечка!.. - и пылко поцеловала хозяйку.
- Покажите же мне ваше гнездышко, - сказала она, немного оправившись, и Наталья Семеновна повела ее по комнатам.
Огромная угловая комната с четырьмя окнами служила мастерской Виталину.
Он драпировал ее портьерами и коврами, в углу стоял большой манекен, на стене висело рыцарское вооружение, широкая тахта занимала чуть не всю стену, на столиках лежали палитра и краски, в дорогой вазе - пучки кистей…
- Ах! Вот тут можно работать! - воскликнула Прошкина.
- Федя задумал громадное полотно, - сказала Наталья Семеновна и повела гостью в столовую, в спальную с дорогим зеркальным шкафом, потом показала ванную и ввела в светлую кухню…
Прошкина изнемогала от возгласов и, вернувшись с хозяйкой в гостиную, вкрадчивым шепотом спросила:
- Откуда же это? Федор Павлович разбогател?
- Получил наследство, - ответила Наталья Семеновна.
- И много?..
Черные глазки ее впились в лицо Натальи Семеновны, но в это время раздался звонок, и сам Виталин вернулся с своим другом Хлоповым, за которым нарочно ездил.
- О, черт возьми! - послышался его густой бас: - да ты разбогател!
- Как Ротшильд! - смеясь, ответил Виталин, и они вошли в гостиную.
Следом за Хлоповым пришли Чирковы, муж с женою, Прутиков, Хвоин и Веревкины, - все товарищи Виталина, бедные художники, граверы и фотографы.
И в этой необычной для них обстановке в своих грязных сорочках, в стареньких пиджаках, в бедных платьях они казались словно не на месте и слегка стеснялись.
Один добродушный Хлопов гудел без умолку, грохотал раскатистым смехом и чувствовал себя так же свободно, как в бедной комнате, на Ружейной улице.
- А Лизавету прогнали?
- Что вы! - возмутилась Наталья Семеновна.
- То-то! Значит еще не зазнались вконец! Ха-ха-ха!..
- Что же, картину писать будешь? - спросил Веревкин Виталина.
- Да, задумал. Теперь засяду, - улыбаясь ответил Виталин.
- В такой мастерской можно, - со вздохом сказал Чирков…
Наталья Семеновна пригласила всех в столовую.
Ярко светила лампа; белоснежная скатерть была уставлена хрусталем и мельхиором, весело шумел изящный светлый самовар, - и по концам стола сидели радостные Виталины, оба чувствуя полное удовлетворение после пережитых мучительных лишений.
Бедные гости вслух выражали свое удивление и льстили хозяевам.
Это был вечер их торжества…
- Ах, как я была счастлива сегодня, - сказала Наталья Семеновна, обнимая мужа, когда они остались одни.
Он крепко поцеловал ее и весело ответил:
- Да! Погоди, что еще будет дальше…
- Мне даже страшно…
- Сама-то уж зазнаваться стала, - говорила Чиркова, идя с мужем на Петербургскую сторону, - даже противно. Разбогатей я…
- Неоткуда нам, - угрюмо сказал Чирков.
- Не иди так скоро, - уже раздражительно проговорила Чиркова, и дальше всю дорогу они шли молча.
Это были такие же бедняки, как Виталин до своего выигрыша.
Чирков бегал по редакциям журналов, продавал рисунки, виньетки и заставки, раскрашивал фотографии на деревянных дощечках и жил впроголодь, в течение жизни не имея ни разу суммы крупнее двадцати пяти рублей.
Утомленная жена его была раздражительна и криклива, двое детей - бледны и вялы.
Они жили в той же Ружейной улице и, когда пришли в свое тесное, грязное, неуютное жилище, горькое чувство охватило Марью Павловну.
Она, не раздеваясь, села на продавленный диван и заплакала.
Чирков смущенно разделся и угрюмо стал ходить по крошечной комнате, освещенной жестяной лампою…
Веревкин только что продал серию рисунков в альбом японской войны и, заработав кругленькую сумму, был менее других поражен удачею Виталина.
- Повезло парню, - добродушно сказал он, усаживаясь в сани и обнимая жену, - не бросил бы теперь работы!
- Хлопов тоже боится этого, - сказала Веревкина.
- И очень просто!..
Прошкина - раньше граверша, а теперь кассирша у товарища-фотографа - пошла в компании Хлопова, Хвоина и Прутикова и говорила без умолку.
- Вот людям счастье! Жили совсем, совсем нищими, хуже Чирковых и вдруг… я и не знала, что они могут получить наследство.
- А если бы знали…
- Давала бы взаймы! - засмеялся Хлопов.
- Я и так им никогда не отказывала, - ответила Прошкина.
- Надолго ли богатства его, - проговорил Прутиков, - вот если бы мне…
- Ты заработаешь! - и Хвоин с Хлоповым засмеялись. Они знали, что Прутиков уж пять лет пишет картину, за которую с каждым годом набавляет тысячу рублей.
Они проводили Прошкину и веселой беспечной компанией пошли на Васильевский остров, где ютились все, недалеко от Академии.
XIII
Федор Павлович продолжал играть с той же неизменной удачей, и каждый раз подле него сидел его непременный ассистент - маклер. Жизнь Виталиных изменилась. Игра до позднего часа ночи заставляла Федора Павловича и вставать поздно, уже тогда, когда и жена, и Саша давно позавтракали.
Он лениво подымался с постели и шел в халате в столовую, где неохотно ел и рассказывал жене о вчерашней игре и своих впечатлениях.
Потом он шел в мастерскую, мастерскую только по названию. На мольберте стоял нетронутый холст, в вазе торчали пучки чистых кистей, на столиках лежали палитра и краски, - но все это не манило Виталина и, чувствуя в душе пустоту, он звал жену, брал с собою мальчугана и ехал с ними тратить деньги по магазинам или кататься.
На что он только не тратил денег! Ненужные безделки, дорогие игрушки, граммофон, лыжи, велосипед. Один раз, идя по Караванной, Виталин соблазнился и купил обезьяну, которую пришлось потом отослать в Зоологический сад.
Они возвращались только к обеду, а после обеда он спал и, наконец, уезжал в клуб.
Там, уже поднимаясь по лестнице, он оживлялся.
Его почтительно встречали лакеи, с ним радостно здоровались знакомые и незнакомые приятели, а Кострыгин - тот, который его учил, как жить, - не отходил от него и с дружеской фамильярностью поощрял каждую его прихоть.
В клубе Виталин принимал небрежный важный вид, резкий тон с прислугой и в тайнике души наслаждался общим вниманием и лестью.
Наталья Семеновна изменилась тоже.
Давно ли в тесной, холодной квартире они играли с Сашей в то время, как муж наспех, нервно кончал картину, чтобы, едва она просохнет - нести ее на продажу. Давно ли она двадцать пять рублей считала большими деньгами и радовалась, когда купила галоши.
А теперь то время бедности казалось ей уже каким-то гадким сном и, беседуя с Чирковой, она говорила:
- Мы не могли бы жить без ванны!
Чиркова удивленно взглядывала на нее и чуть заметно улыбалась.
Да, деньги меняют людей!
- Словно она поглупела, - говорила потом Чиркова мужу.