"Ситуэйшн", - подумал Прошин злорадно и постучал по гигантской спине кулаком, как в дверь.
Тотчас перед ним возникло лицо. Не лицо. На него смотрел орангутанг. Смотрел, держа слабо верещавшего Борю за горло.
– Слушай, подонок, - сказал Прошин приветливо. - Вали-ка отседа, а?
Орангутанг, не торопясь, отпустил жертву. Чувствовалось, что это ласковое "подонок" покоробило его слух куда более изощренного мата. Затем перевел взгляд на золотозубого. Взгляд был непонимающий…
– Гога, - сказал золотозубый глухо, причем улыбочка его сохранилась, а губы даже не шевелились, словно слова шли откуда-то из желудка. - Он некрасиво тебя обозвал, Гога.
Гога развернулся к Прошину. Это было чудовище, возвышавшееся более чем на два метра, с неправдоподобно широкими плечами и вросшей в них небольшой головкой; чудовище, выражавшее бесповоротно агрессивные намерения.
– Я… подонок? - искренне поразилось оно и наотмашь врезало кулак Прошину в грудь.
Ощущение, будто пивной кружкой по ребрам… Дыхание остановилось. Перед глазами проплыла, колыхаясь, черная штора. Но опыт когда-то умелого, выносливого борца, прошедшего курс кун-фу, этот опыт помог еще не совладавшему с болью Прошину не только не отпрянуть, но и, схватив эту ручищу-молот, провести "зацеп изнутри". Вернее, попытаться провести. Сдвинуть ногу Гоги было равносильно тому, чтобы сдвинуть телеграфный столб. Тем более, тут же Прошин с растерянностью отметил, что поднимается вверх…
Гога держал его на вытянутой правой руке, левую отводя для удара.
"Левша, - спокойно отметил Прошин. - Но не лесковский…" И с силой двинул Гошу в живот мыском ботинка.
Нога отскочила назад, как от туго накачанной автомобильной камеры, а удар прешелся Прошину в плечо.
"Вот тебе твое высокое благородство, - участливо сказал Второй. - Сейчас из тебя сделают мартышку. Герой! Куда полез? В пошлую, уличную драку…"
"Так получилось…" Прошин скосил глаза на стоявших с открытыми ртами Борю и золотозубого. Ждать помощи от Бори не приходилось. Боря находился под сильным впечатлением и был недееспособен. Друг Гоги, напротив, склонился к действиям радикальным, хотя далеко не эффективным; с собачьим каким-то озлоблением, подвывая, он вцепился Прошину в дубленку и повис на ней, только мешая Гоге и создавая дополнительную нагрузку. Прошин крякнул и лягнул золотозубого в пах. Получилось довольно метко. Золотозубый охнул, упал на карачки, пополз, держась рукой за поврежденное место; потеряв шапку, ткнулся лицом в сугроб и затих.
Такое положение вещей Гогу расстроило. Удары не достигали цели, противник был до отчаяния увертлив и даже вывел из строя старшего товарища. Гога опустил Прошина на землю.
– Ты - сука! - с чувством сказал он и, откинувшись, размахнулся для убийственного удара.
Но как только одна нога Прошина нащупала опору, другая автоматически пошла на подсечку…
Гогины башмаки блестнули в свете задумчивых фонарей подкованными подошвами, и, со звуком упавшего комода, он расположился на тротуаре.
Прошин зыркнул по сторонам. Со всех сторон к нему направлялись какие-то люди. Конечно, когда кто-то лежит, а кто-то стоит, самое время подойти!
Он схватил ничего не соображающего Борю за руку и побежал, волоча его за собой, к машине.
В переулке Прошин остановился.
– Вот что, - проговорил он, хватая морозный, режущий горло воздух. - Выжди немного… До фильма еще… - Он посмотрел на руку. - А часы забыл…
– Еще пять минут, - угодливо подсказал Боря, так и не узнавший его в темноте.
– Успеешь. Бывай. - Он толкнул его в плечо и пошел к машине.
"Она действительно похожа на Ольгу, - думал он, выруливая на проспект. - Не видел ее нового мужа, но он наверняка такой же, как этот… Им почему-то нравятся такие… Такие как все!"
* * *
Прошин пригласил Авдеева в гости.
Тот прохаживался у стены книжный полок, созерцая старинные книги серебрянных переплетах, иконы, картины, трогая сталь древних мечей и очумело цокая языком.
– Талантливо живешь, - говорил он. - Ох, талантливо живешь, Леха! Прийдут с обыском - все в музей. Откуда у тебя?
– Любимая бабушка, - сказал Прошин. - Светлая была женщина. Добрая, умница. На французском без акцента… Она меня и воспитала. Ладно. Не стоит травить душу. Марш мыть руки. Водка прокисает.
– Старик, - захлопал Авдеев глазами.- Это что, телевизор?! Это же сколько по диагонали? Метр? Не, больше… Откуда? Тоже что-ли от ископаемой бабуси?
– Ты!… - Прошин скрипнул зубами. - Бабуси ископаемые у тебя были, понял?
Ладно… садись. Давай выпьем. - Он разлил водку и ловко надел на вилку сопливый маринованный гриб. - За то, чтоб нам везло, - сказал он, чокнувшись с бутылкой.- Пей, Авдеев, пей, пока печень твою не бросили небрежным жестом в оцинкованный тазик с надписью "Морг"
Я все же завидую Роме… Действительно, умирать, так в горах, на леднике… Никакие студенты тебя препарировать не будут, никакие черви не доберутся… Бр-р! А там наткнутся на твой свежезамороженный трупик потомки, оживят, и начнешь ты среди них - чистых, умных, не употребляющий водяры - чудесную, полную смысла жизнь…
Авдеев пил водку судорожно, с закрытыми глазами, покрасневшим от натуги лицом.
Нездоровая его кожа собралась морщинами, длинные нечесанные пряди волос свисали до подбородка. После третьей рюмки водки с Авдеевым случилась метаморфоза: он стал заносчив, высокомерен и хамоват.
– Без меня вы …ничто, - сказал он. - Абсолютно.
– Конечно, - подтвердил Прошин, изучая этикетку на бутылке. - Без тебя мы провозились бы с анализатором лет десять. С тобой - лет шесть. Ты у нас гений, Коля, я чистосердечно…
– А ты знаешь?… - Авдеев оглянулся по сторонам. - Анализатор ваш ничего не изменит. Датчик не главное. Дело… в приемнике!
– Что ты городишь?! - не удержался Прошин. - Приемник - банальность. Фильтр, выделяющий сигнал на уровне шума.
– Он мне еще объясняет, корифей, - сказал Авдеев с отвращением мастера к школяру. Только к чему вы прийдете? Модернизация существующего.
– Друг, - сказал Прошин, -не надувай щеки. Будто ты знаешь нечто в корне новое.
– Знаю! - Авдеев запнулся, усердно проворачивая в голове какую-то мысль.-
Хорошо, - начал он, - расскажу. Все равно украсть решение ты не сможешь. Слушай. Я вытянул лоторейный билет. Нашел… частоту излучения больной клетки с изотопом… ну, не важно каким. Усек? Не частоту излучения изотопа как такового, а частоту переизлучения… клетки. Правда надо знать какой дозой ее возбудить, когда замерять частоту…
– Не может быть…
– Может, Леха. Как это… Есть многое на свете, друг Горацио, что заглушают грохотом оваций… Н-да. Но как и чего - ша! Молчок!
– Значит, - сказал Прошин, - теперь мы должны сдвинуть частоту в приемнике?
– И еще кое-что, - поддакнул Авдеев. - И прекрасненько будем знать, где злокачественно и где это… все путем. Но как уловить частоту - черт не догодается! Лоторея.
– А как? - напряженно спросил Прошин и проклял себя за такой дешевый вопрос.
– А… - Коля смешливо сморщил нос. - Стырить хочешь? Не выйдет! - Он покосился на бутылку и щелкнул по ней пальцами. - Я это дело бросаю. И частота у меня тут…-
Он наклонил голову и долго стучал по ней кулаком. - И потому, хоть расколи мне черепушку, ничего оттуда не выскочит! Я сам! Сам! Мне тоже жить охота. А с тебя моей кандидатской довольно. Отцапал в свое время халяву. Теперь и я пробиваться начну. В кандидаты, в доктора… Хотя чего там – сразу в доктора! Открытие… как пить дать… сразу степень, премия…
Пора мне уж…
– Стоп, - проговорил Прошин. - Пусть все, сказанное тобой, правда. Теперь мы знаем где что находится. А дальше? Как этот клад изъять?
– А на это, – отозвался Авдеев весело, - на это есть врачи, и ихние мозги пусть шевелятся и болят. А они додумаются, не боись! А я… мне достаточно. Открытие, врубился?
Он погрозил пальцем. - Э-э, ты, верно, опять купить меня хочешь? Не выйдет, Леха, я ж говорю: ты свое получил. Шабаш. Ты, Михайлов…
Раньше Авдеев работал у Михайлова.
– Михайлов? - насмешливо переспросил Прошин, - Он-то при чем?
– Жулье страшенное! - поделился Коля. - Он тоже, как ты. Любит на чужом ручонки погреть. И отдохнуть за госсчет. Тоже гнилая рыба. Собственно, вас двое таких в институте.
Остальные, слава Богу, приличный народ… В Латвию скоро едет Михайлов-то…
– Чего ему там?
– Как чего? - удивился Авдеев. - Развеяться. Готика. Костелы. Древние улочки Риги.
Аппаратура к тому же у тамошних заказчиков барахлит… Не истек срок гарантии. И ответственный кадр едет… Разбираться, ха-ха!
– Он… специально допустил брак? - лениво спросил Прошин.
– Безусловно… - развел руками Авдеев. - Это такая скотина… Как ты.
– Полегче, - добродушно предупредил Прошин. - И какой брак?
– Элементарно! - с пьяной откровенностью поведал Коля. - Система проще ночного горшка : у них в приборе кассетные платы, втыкаем туда одну технологическую, без лака - это заместо заводской… все дела. А там туманы в Латвии, туманы. Балтика. Ну! Влажность воздуха, как говорят синоптики. И все параметры платы через годик тю-тю…
– Ерунда, - медленно сказал Прошин. - И впредь не надо сплетен. Нужна Михайлову Латвия! Он в Австралию ехать не хочет - мне предлагал… Текучка, говорит, запар, ничего не успеваю…
– Значит у вас общие дела, - резюмировал Коля. - Какой запар? Вечный кайф, и покой от него ему только снится. Ты мне на мозги макароны не вешай… Если едешь ты, значит, Михайлов у тебя в кармане брюк. Купил, значит, ты его. И давно пора. Он глупый.
А ты… У, кобра очкастая… - И он сделал Прошину "козу".
Тот невольно улыбнулся.
– Слушай, Авдеев… А ты не спросил себя, почему это я вдруг начал приглашать вашу милость в гости?
Авдеев насторожился.
– Ну… - опасливо произнес он. - Чего такое?
– Видишь ли… - Прошин убирал со стола. - Ты, конечно, начнешь сейчас ныть о моем коварстве, но заранее предупреждаю: не стоит. Ошибешься. Так вот. Увольняют тебя, Коля. Сегега все-таки стукнул, видимо… Но увольняют, мягко, по сокращению штатов…
Авдеев буквально закачался в кресле.
– Врешь! - прохрипел он. - Врешь!
– Да, не волнуйся, - благодушно продолжал Прошин. - Друзей не забываю. Вытащу.
И не думай, что я загорелся выудить у тебя заветную частоту. Она твоя, и знать ее не хочу.
Речь о другом. Ты избил Глинского и оправданий нет… И победой над раком вины перед начальством не искупишь. Оно твердолобое, недоверчивое, мыслит конкретным фактом пьяной драки. Позор! Но мы все исправим. Кое-кому сверху нужны расчеты, совпадающие с проектом многоячеистого датчика. Скажу более: потому что этому кое-кому нужен многоячеечный датчик. Это большое желание большого начальства. И ты пойдешь навстречу и начальству и желанию. То есть подобные расчеты - твой спасатьльный круг. И пока ты над ними потеешь, никто на тебя и дыхнуть не посмеет, будь уверен!
– Что за расчеты? - спросил Авдеев удивительно трезво. - Тебе нужна докторская?
– Фи, какие мы подозрительные, - присвистнул Прошин. - Эка, хватил! Разве это тянет на докторскую?
– Да,- сказал Авдеев в раздумье. - Для докторской… хило.
– Уже хорошо. Едем дальше. Завтра ты убеждаешь всех нерациональности сканирую щего датчика. Дело это сложное, но ты гений и потому как там… пусть твои шевелятся и болят, ага? Сделаешь расчетики с помощью лаборатории, затем - пожалуйста! - разрабатывай приемник со своей лоторейной частотой и становись академиком.
– Но уйдет год… Год вхолостую!
– Уйдет не год. - Прошин загибал пальцы: - Январь, февраль, март, апрель… Четыре месяца. Только четыре, не больше!
– Но это же… - сник инженер. - Это же прийдется вкалывать, не разгибая спины. И всех обмануть…
Ай-яй-яй, - посочуствовал Прошин. - Какая трагедия! Я понимаю, старик, но не вижу выхода. А потом что такое четыре месяца? Дальше- то - король! - Он разлил остатки водки по рюмкам.- Дальше докажешь всем, кто ты есть, а есть ты талантливейший человек! Наташке докажешь… По рукам?
– По рукам и по ладоням, - задумчиво проговорил Авдеев. - Ладно! Черт с тобой!
– Ну, ни фига себе! - оскорбился Прошин. - За него переживаешь, а он тут выкобенивается, фрукт! "Черт с тобой!" Это с тобой черт! Не надо никаких расчетов. Сам выпутывайся. Катись отсюда!
– Леш, ты чего? - перепугался Коля. - Я ж в шутку…
– В шутку… - обиженно продолжал Прошин, принося с кухни жареные шампиньоны.
Шутник нашелся! Да! Спохватился он. - Глинскому о расчетах - ни-ни! Узнает - всему хана! Он в курсе, кому из начальства они нужны, и все сумеет увязать. А если поднимется вой, я буду бессилен.
Авдеев понимающе закивал, вытирая рукавом бледное лицо.
– Что с тобой? - испытывая внезапную жалость, спросил Прошин.
– Да… сердце… пройдет сейчас…
В лице Авдеева было что-то трогательное, детское, до боли знакомое… И тут Прошин вспомнил: однажды он несправедливо ударил сына, и у того было такое же выражение лица
– непонимающее, растерянное…
– Коля, - сказал он, отвернувшись. - Я обещаю… Твой анализатор будет… сделан. Во что бы то ни стало. Я обещаю.
* * *
Было светло и студено. Над ажурными чашами антенн, в зимней, глубокой синеве поднебесья висели, окоченев, крепенькие, будто сдавленные морозом облачка.
Прошин протиснулся в разломанный стык бетонный секций забора и увидел Лукьянова; тот тоже, видимо, решил прогуляться в лесу и теперь стоял растерянный - как же, застукали! И кого, самого примерного! Прогулки по лесу в НИИ были строго запрещены.
– Ну, чего, - сказал Прошин. - Нарушение трудовой дисциплины налицо. Иду докладывать. Готовьтесь к каре.
– Каюсь. - Тот наклонил лобастую голову. - Нарушение. Но только те полчасика, которые побродишь да веточки потрогаешь - в актив. И не столько себе, сколько государству.
– Процесс воспроизводства рабочей силы на производстве непосредственно, - сформулировал Прошин. - Охране вас не понять, но я согласен. И более того - предлагаю повоспроизводиться совместно. Мне одному скучно, ей-богу, а вы потрогаете еще пару веточек во благо отчизны.. Ну, пошли!
– Вы знаете, - тот направился по тропинке, - а у нас чепе…
– Ага, - Прошин шел следом. - Какое?
– Дискуссия с самого утра. Выступление Авдеева о том, что многоячеечный датчик - это хорошо. Доказательства вообще подозрительные…
– Вы занимаетесь "Лангустом", - сказал Прошин. - Прекрасная тема.
– Слушайте.. - Лукьянов обернулся. Глаза его были внимательно- враждебны. - Я не мальчик. И советов не надо. Я… имею право на работу с анализатором. - Отвернулся, молча пошел вперед.
Теперь они шагали по узкой тропинке решительно, словно с какой-то целью; торопились, провалились по колено в снег… Густели тени старых елей и сосен на глубоких, сумрачных сугробах; здесь был до тяжести свеж воздух, и Прошин, хватая его рассерженным ртом, думал: "А мог бы я убить человека, шагающего впереди? Вот так - снежок скрипит, сосны
шумят… А в руке - маленький, скользкий пистолет. Или лучше - какой-нибудь фантастический распылитель материи, чтобы не мучиться при виде трупа. Елозит палец по спусковому крючку… и странно одной подошвой обрывается след - другая нога уже не ступила на землю… Да! - еще полная безнаказанность, разумеется. А вообще действительно… мог бы убить? А? Нет… наверное. Страшно! И не то, чтобы убить страшно, а то, что потом, после…
И все дело в этом "потом", все дело…"
– Я слышал, - сказал Прошин наобум, - вы преподаете в институте?
– Да, вы об этом прекрасно знаете.
– Так, может, вам стоит уйти на кафедру? Прекрасная работа, зарплата вполне…
Он посмотрел на верхушки деревьев. За ними было небо.
– Я вас чем-то не устроил?
– Всякие фокусы с датчиками - не очень красиво…
– А это не фокусы. Это желание коллектива, обоснованное производственной целесообразностью.
– Но над коллективом есть начальник… - молвил Прошин.
– И этот начальник я. - Лукьянов указал пальцем себе на грудь.
– Да? А кто же я в таком случае? - Прошин всеми силами старался держаться корректно.
– Ну, мы же все понимаем. - Лукьянов развел руками. Зачем вопросы?
– Я вижу, вы обнаглели. - Злость закипела у Прошина в горле, он даже дернул шарф, задыхаясь. - Вы…
– Ну-ну, - сказал Лукьянов, усаживаясь на ствол поваленного дерева и запахивая воротник пальто. - Где ваша чарующая невозмутимость? Давайте тихо и откровенно… Хотите?
– Ха… - Прошин, болезненно усмехнувшись, притулился к березе. -Давайте… откровенно.
– Тогда слушайте. Вы - человек не на своем месте. Вы наносите вред делу.
Лишний вы. Это я насчет лаборатории. Насчет иностранного отдела так: половина ваших зарубежных командировок не более чем болтовня по общим вопросам и наслаждение экзотикой за счет государства.
– Что-то вы много печетесь о государстве. - Прошин сплюнул твердый комочек жвачки, пробивший дырку в сугробе.
– Так кому-то надо… Потом в этом что-то есть. Идея хоть какая, смысл.
– Как же насчет кафедры? - перебил Прошин.
– Вынужден вас огорчить. Никак. Здесь мне больше нравится и работа и коллектив.
– Договорились, - равнодушно произнес Прошин. - Но тогда впредь рекомендую без глупостей. Без умничания, вернее. Приказано делать многоячеечный датчик - вперед!
И чтобы за моей спиной никаких шорохов!
– Многоячеечный датчик, - столь же спокойно ответил Лукьянов, - нам не подходит.
И пока доводы Коли не подтверждены математикой, то бишь Навашиным, ваши грозные распоряжения в силу не вступят. В них, по моему разумению, имеется опрелеленная сверхзадача…
У Прошина затяжелели, дрожа, все мышцы, все жилочки… О, как он хотел ударить сидящего перед ним человека! Ударить не расчетливым приемчиком, а грубо, слепо - в лицо; смяв все, что попало бы под кулак; вложить в удар всю силу, всю ярость…
– Вы… - Он придумывал самое большое оскорбление. - Вы мой подчиненный! И вообще… обязаны…
– Ладно… - Лукьянов досадливо стряхнул перчаткой снег с брюк и встал. - Наш спор разрешит директор. Он, думаю, не опротестует практичный вариант прибора.
Какую-то секунду Прошин стоял, раскрыв рот. Затем, спотыкаясь, двинулся вслед за собеседником.
– Но постойте, - заговорил он ему в спину, растерянно сознавая, что все произносимое им сейчас, глупо и унизительно. - Я не настаиваю на этом датчике, я… Тьфу, черт, ерунда…
Около забора они остановались.
– Федор Константинович! - Прошин улыбнулся застывшей улыбкой злодея. - Мы враги?..
– Наверное, - отрывисто ответил тот и , издевательски вскинув глаза, бочком полез в пролом.
Прошин за ним. Он думал. Думал, что если бы сейчас в руки был пистолет… или этот фантастический распылитель… Хотя бог с ним! Пистолет, да еще безнаказанность…