Он извлек из кармана пузырек и, с наслаждением грохнув его об асфальт, быстро зашагал по грязному, истоптанному снегу тропинки, пересекавшей широуий газон скверика.
* * *
А Поляков преуспевал! Прошин понял это еще тогда, у Тани, но сейчас, разоблачаясь в прихожей, поразился: мягкий зеленоватый свет, струящийся из каких-то конусов на отделанном красным деревом потолке; блестящий рычаг вешалки, подхвативуий его пальто и скрывшийся вместе с ним за раздвижными дверцами шкафа, принявшими вид резного панно; еще пяток различных фокусов…
Они вошли в комнату, и автоматически вспыхнул свет.
– Вот, - поднял руку хозяин. - Квартира - робот. Двадцать первый, по видимоси век.
Но от двадцать первого века в комнате присутствовал только этот неестественный, цвета морской волны, свет - какой-то ощутимо-плотный… В остальном же здесь прочно обосновалось изысканное антикварное средневековье. Тут были и шкуры зверей, устилавшие пол, и тяжелая позолоченная мебель с гнутыми ножками, и пухлые, в потрескавшейся коже переплетов фолианты, жавшиеся друг к другу за узорчатыми стеклами нишах старинных книжных стеллажей.
Поляков чем-то щелкнул, дверцы секретера стрельнули вбок, и , волоча за собой молочнобелую змею провода, на Прошина выкатился уютный сервировочный столик: бутылка "Наполеона", два серебряных наперстка, конфеты и тонко нарезанный лимон на японском фарфоре.
"Пижон", - тускло подумал Прошин.
– У меня сегодня такое ощущение, - Сказал Прошин, морщась от конфеты, в которой было пойло раза в два крепче коньяка, - будто я наелся стекла… Ладно. К делу. Я вляпался в скверную историю, и мне нужен совет.
И он рассказал все, даже о симуляции сердечного припадка, после чего они хохоталь так долго и весело, что у Прошина соскочили очки, опрокинув наперсток с коньяком.
– Ну, Леша, история твоя не из ароматных… - Поляков вытирал лужицу на столике. Но сам виноват. Мещанский у тебя кругозор. Надо же: такой вроде умный и такой дурак. И детали есть, и связи, а все как торшер без лампочки, стоит, пылится. А нет, чтобы создать свой круг. Чтобы и в НИИ все свои были, и на кафедре, и в вузах… А ты? Оглянись! У продавцов своя компания, у журналистов своя, у… куда ни сунься! У меня тоже. А у тебя?
– Да откуда их взять, людей этих? - вопросил Прошин с мукой в голосе. - У меня есть народ… Машину сделать, ну… телевизор…
– Телевизор… - Взгляд Полякова нес сочуствие. - Сам ты телевизор. Тебя только включить надо. В сеть. Людей откуда брать? Да их дивизии! Подойди к троллейбусной остановки в час пик и смотри. Кто первый в дверь заскочит, за шкирку и в мешок. Через час будешь иметь человек десять. Прытких и ловких…
– Все это прекрасные схемы, - вздохнул Прошин. - Но в настоящий момент я сам в мешке. И как выбраться из него…
– Я размышляю, - кивнул Поляков. - И уже почти знаю, что делать. Не скули, парнишка, все будет в полном о-кее. Я, Леша, беру над тобой опеку. Гляди… - Стеллаж с книгами отделился от стены, открыв черный прямоугольник взода в сиежную комнату; вспыхнуло голубое сияние, и перед Прошиным действительно предстал двадцать первый век.
Он увидел маленькую, великолепно оборудованную лабораторию. Стены, заставленные приборами, высокое кресло на ножке- стержне, стенд, а на нем интсрументы для тончазшей пайки и измерений; какие-то щипчики, лапки; микроскопы в золотистой полиэтиленовой пленке… И все сверкало цветным пластиком, хромом и чистотой.
Свет погас, стеллаж с книгами отъехал на прежнее место, и вокруг вновь возродилось средневековье на переломе к ренессансу.
– Вторая комната, - пояснил Поляков. - Вопросы есть? Поясняю. Я надомник. Понимаешь, в последнее время народ резво берет западную аппаратуру…
– Ты чего… мастер дядя Вася?
– В самую, старина, точку. Звучит оно, конечно, пошловато, но дело в масштабе…
О! - Он тряхнул толстенной записной книжкой. - Здоров талмуд? Клиентура…
– Тебе надлежало родиться и жить в западном полушарии, - устало заметил Прошин.
– Мне, да и тебе, - Поляков щурился от табачного дыма, - жить именно здесь надо.
– Да! - вспомнил Прошин, кинулся в прихожую и вернулся с портфелем. - У меня есть бумага с подписью Бегунова. Чистая. Вот.
– Липа? - деловито спросил Поляков, разглядывая подпись.
– Все подлинно! Это случайно вышло. Лист прилип…
– А Бегунов? Он в курсе твоих…
– Нет, он сейчас в больнице, на обследовании…
– Ну тогда… порядок! Живем! Кстати, как ваш анализатор?
– В печенке он у меня, анализатор этот, - проговорил Прошин, глядя, как Поляков достает пишущую машинку.
– Вот что, - отозвался Поляков, присматриваясь к фразам, рождавшимся под ударами литерных молоточков. - Мы договоримся так: я даю тебе мини- авансик, вытаскивая ваше дебильство из заварушки; я открываю вашему олигофренству райские перспективы, но в оплату в ближайшие лет пять ты занимаешься онкологией.
– Тебе- то что с него что, с анализатора…
– Ха! Да на разработку такой техники можно выписать все! Японские блоки, штатские интегралки… Все это идет ко мне, а я, конечно, прилично плачу. Деньгами, своими игрушками, тряпками, картинами, книгами, выпивкой… Ну, как тебе такой концерт для фортепьяно с роялем?
– Рояль- это ты? - спросил Прошин хмуро.
– Угу. Теперь так. Чувство меры у меня безукоризненное. Как у штангенциркуля.
Обжираться осетриной, чтобы потом треску трескать, да и ту по праздникам, при всей разухабистости своей натуру я себе не позволю. Анализатор же - конек, на котором мы с тобой весь белый свет обскачем. Как? Подписывает тройной договор. Врачи, вы и наш НИИ.
То есть мы работаем на медиков сообща. А тут-то зарыта породистая собака! - Разгоряченный идеями, Поляков стянул с себя шерстяную кольчужку свитера. - С министерством проблем нет. Будут мотивировки - пошлют куда- хочешь. А их куча! Ракпроблема мирового значения. Нахрапом, естественно его не взять… Я это к чему… К тому, что на своей специфике как таковой далеко не уеду. А вот если вкрутить меня в дело… В общем ты мне остро необходим. Далее. Срочно вычищай всяких лукьяновых, и я помогу набрать покорных, расторопных ребят. А то что такое? Все тобой помыкают, любая сволочь.
Нехорошо, согласен?
– Ой, умрешь… - вздохнул Прошин.
– Командовать надо самому, постоянно держа коллектив в здоровом напряжении.
– Только к чему все это? - машинально спросил Прошин.
– Что?
– Да так… Все это в итоге бесцельно.
Поляков откинулся на спинку кресла, сложив руки на груди.
– Мне ясно.- Выбритые складки его щек брезгливо дернулись.- Ты просто лентяй с покушением на философию Гамлета. Быть или не быть? Так, что ли? Запомни, друг дорогой, с подобными душевными муками дело кончается дурдомом. Вы это бросьте, ваше величество… Ты живи, понял? Езди по свету, не считая денег, целуй красивых баб и читай интересные книги. Кстати, в какой-то их них сказано: не принимай жизнь всерьез, иначе крышка, задавит она тебя, жизнь-то… Не помнишь, кто это сказал?
– Н-нет.
– Значит, это сказал я.
* * *
Проснулся Прошин с теми же мыслями, с которыми и лег спать. А думалось просто и безответно: что будет?
Заседание партбюро назначили на три часа в кабинете заместителя директора, и ровно без одной минуты три Прошин вошел туда, мгновенно отметив: все тот же состав бюро. Мясищеев - генерал-майор в отвтавке, - секретарь парткома - сталь в глазах и никакого юмора - и заместитель директора Далин - усталый, болезненный человек, из-за постоянных недомоганий собиравшийся на пенсию.
– Вернемся… к прерванному разговору, - буркнул секретарь.
Мясичев грустно закивал головой. Далин отвел взгляд в сторону.
– Значит так, начал Прошин, невольно подражая интонациям Полякова и обретая тем самым некую уверенность. - Насколька мне известно, в настоящий момент я фигурирую как мошенник, должный дать ответ за содеянное. Должен разочаровать: дело обстоит не столь захватывающе, как оно кажется. Я всего лишь жертва проблемы внутренней экономической неразберихи отдельной организации, а точнее нашего НИИ. Раскрою суть. Ни для кого не секрет, что при отсутствии в бухгалтерии наличных средсть платить за государственные интересы приходится, применяя практику липовых премий. Чтобы приобрести то, что не купить и за наличные, существует практика обмена с теми организациями, которые имеют нужное нам, на не имеют нужное им, что есть у нас. Мы списываем и дарим им, они списывают и дарят нам…
– Так, - перебил его секретарь.- И что же подарили нам?
– Да? - спросил Далин. - Что… подарили?
– Микросхемы, - сказал Прошин. - Согласно договору… - Он вытащил из папки лист бумаги.
Лист пошел по рукам.
– М-мм… - промычал Далин. - Подпись директора…
– А с их стороны - Поляков, - сказал Прошин. - Это их акты…
Он выложил остальные бумаги. На актах стояли печать.
"Свежие…", - подумал Прошин с досадой.
– Но не все сходится, - сказал Мясищев. - Здесь или неполная опись…
– Да, - признал Прошин скорбно. - Возможно. Но порой подобной практикой приходится пользоваться без отоборажения ее в докуметах… И, если что-то не сходится, речь наверняка идет о мелочах…
– Магнитофоны, комплект измерительной аппаратуры - мелочь, конечно…- прокомментировал секретать.
– Ну хорошо, можно вычесть из моей зарплаты, - сказал Прошин зло.
– А не надо советов, - вступил Далин. - Мы сами сообразим, что из чего вычитать. Более мы вас не задерживаем. Но через час я попрошу зайти.
На лестничной площадке у автомата Прошин выпил стакан газировки. Его било нервной дрожью. Поляков, конечно, помог, покрыв почти всю растрату, но итог все-таки выходил неблестящим: наверняка "строгач", вычеты, но главное - это подмоченная репутация, а хорошую за деньги не купишь, она много дороже денег…
Через час он вновь заглянул к Далину. Тот, не глядя в его сторону, сказал:
– С решением бюро вас ознакомят. Это выговор… С занесением, естественно… Вопросы с бухгалтерией также должны быть решены, как понимаете…
Прошин с готовностью закивал.
– Но это не все, - продолжал тот. - Ваша халатность, ваша беспринципность, а особенно стремление к частному предпринимательству - не на частном, заметьте, производстве! - они повсюду! Почему нет финансового договора с врачами! Где он?
– Работа с врачами, - сказал Прошин веско, - носила факультативный характер. Идея ее слишком полимична, чтобы брать деньки на цель, вероятно, неоправданную… А конкретных доказательств нет!
– Ну, это вообще безобразие… - сказал Далин кротко и снял очки. - Это… я не нахожу слов. Вы… сколько времени ведете работу, сколько средств…
– Официально мы занимаемся темой "Лангуст", - сказал Прошин. - Так что…
Это был его главный козырь.
– Тогда все остальное из плана работ убрать! - тихо сказал Далин. - Слышите? Убрать! Факультативно вы разбазарили кучу средств… факультативно!
– Но Бегунов… он…
– Бегунов в больнице. Конечно, вы можете апеллировать к нему, ваше право…- последовал неприязненный ответ.
Из кабинета Далина растоптанный, вспотевший, кипящий злобой и одновременно удрученный Прошин отправился в лабораторию. Утешало то, что денег у медиков уже нет, распоряжение Далина есть, и теперь работу над анализатором, связавшую руки, можно смело приостановить. Вернувшись, Бегунов уже ничего не повернет вспять. А Лукьянов и подавно. Упущенное ими время сработает на него. Предстоят, правда, нелегкие объяснения… Однако не привыкать!
Он стремитильно вошел в лабораторию и, резко остановившись, оглядел всех взором, как ему представлялось, испепеляющим.
– А-га! Чудесно! - сказал он, будто что-то пережевывая. - Вся оппозиция в сборе. Так, как я и мечтал. Объяснять вам ничего не буду, - продолжал он при всеобщем внимании. Скажу только, что впредь никаких несогласий с моими приказаниями я не потерплю. Это раз. "Отпустите к врачу" или "на похороны троюродного дедушки двоюродной тети" - с сегодняшнего дня подобные прошения не принимаются. Перерыв на обед - ровно полчаса. Чаепитий хватит - дома устраивайте чаепития. Ясно? За нарушение - выговор. И так далее. Закона, если вы уж такие законники, я этаким террором не нарушу. Наоборот. Затем. За невыполнение задания в срок - объяснительная записка. За опоздание на работу- тоже. Будильник не проснулся или у трамвая колео спустило - мне все равно. Хорошие, человеческие отношения кончились. - Он посмотрел на часы. - Кончились сегодня, перед концом рабочего дня. Кого не устраивает предложенный стиль работы- милости прошу, заявление…
– Есть власть, основанная на авторитете, а есть авторитет, основанный на власти, - покачиваясь на стуле, молвил Чукавин. - Мы плохо сработаемся, Леша, смотри… Не советую проявлять ефрейторские манеры, здесь не взвод новобрвнцев.
– Да, тут генеральская рота, каждый сам себе командир, - согласился Прошин, присаживаясь на край стола. - Но я ввожу новый устав, господа генералы. И извольте чтить его с послушанием и кротостью новобранцев.
Все молчали. Чукавин сжимал кулаки. Лукьянов, улыбаясь, смотрел в окно. Авдеев, морща лоб, силился оценить ситуацию.
"А Коля… знал? - спросил себя Прошин. - Неужели и Коля? Нет, он бы… А Серега?"
Глинский, опустив глаза долу, прибирал на стенде. Лицо его выражало лишь одно: сосредоточенную умиротворенность.
– Я пошел, - хрипло сказал Прошин. Глинский, возьмите документацию по "Лангусту" - и ко мне.
В кабинете Прошин взял Глинского за отворот пиджака.
– Знал? - оскалив зубы, спросил он.
– Да ты… с ума сошел? - Тот развел руками и подогнув колени, даже присел.
– Ты со мной? - Прошин убрал руку. - Поезд стоит… Сергей не отвечал.
– Иди, - сказал Прошин.
Он представил себе дальнейший день: в лаборатории сегодня не появиться - стыдно; в кабинете сидеть - хуже нет. А вечером? Квартира обрыдла. Таньку позвать? Надоела. К Полякову поехать? А там что? Смаковать шахеры-махеры, давать осторожные обещания в партнерстве и понимать, как же они с Поляковым удручающе одинаковы? А то, в чем они разные обсуждать надо с иными собеседниками. Но их нет и не будет. Те, иные, либо враги, либо чужие просто…