"Ведомо тебе, государь, что жили мы в Вятке нашей тихо и мирно. Но теперь прошло прежнее время. С тех пор, как на Волге появились суда татарские, не стало нам покоя. Уже несколько раз приближались татары к пределам хлыновским. Мы откупались деньгами, отражали силою, а теперь нет нам спасения! Хан Тохтамыш грозит нам огнем и мечом. Его воинство уже давно сбирается на Волге и готовит суда. Мурза Беркут идет повоевать Вятку. Государь! спаси нас!"
- Я не могу ни спасать, ни оборонять вас, - отвечал князь, - вы не мои!
"Мы люди и христиане! Мы отдадим тебе Вятку со всеми городами - пошли защитить нас!"
- Не могу защитить вас и не стану ссориться с ханом, моим владыкою! Он решает судьбу вашу, и да будет вам, что он судил!
- Они сами разгневали великого хана, - закричал Румянец, - сами грабили его суда, убивали посланцев, крамольничали, ссорились, не платили дани!
"Платили, боярин, платили, но нет у нас более, чем платить. Князь и бояре! перемените гнев на милость! Куда нам деваться, если вы откажете? Кровь христианская не даст покоя вашей совести!"
- Старик! Не тебе учить меня - иди с Богом! Я не могу пособить вам!
"Заклинаю тебя святым храмом Божиим, куда едешь ты, князь Нижегородский! Нам остается броситься в воду, погубить души свои! Бог велит русским князьям защищать родные области и взыщет на тебе попущение!"
- Видишь ли, государь, - сказал Румянец, - буйство лапотников? Так-то они поговаривают всегда!
"Кровь наша говорит, боярин! Князь! если ты отринешь нас, тебя отринет Бог от престола своего! Спаси христиан!"
- Замолчи, старый буян! - вскричал князь и повернул коня в сторону.
"Итак, нет нам надежды ни от Нижнего Новагорода, ни от Великого Новагорода - один отталкивает и другой не принимает! Князь! предшественники твои не оставляли нас. Князь Симеон и князь Василий ходили помогать нам - не заставь нас пожалеть, что венец Симеона возложен на твою голову!"
- Выгоните их из Нижнего! - вскричал князь. - Они буяны, нахалы, крамольники - не повинуются власти хана! - И гневно он удалился.
Горестно заплакали вятчане, когда воины оттолкали их с дороги. Блестящий поезд князя с презрением проехал мимо, и народ хладнокровно смотрел на людей, отверженных князем.
Солнце закатилось. Алая заря горела еще на дальних облаках, и струи Волги тихо плескали в берег, когда нищий, говоривший с Замятнею, шел с площади, откуда в разные стороны расходился народ. День был воскресный. Подле ворот почти каждого дома сидели беседы женщин и девушек, пели песни и играли. Молодые мужчины, в праздничных кафтанах, ходили по улицам и кланялись красным девицам. Нищий шел тихо и медленно. Он поравнялся с забором одного дома и, не доходя до ворот его, остановился. На лавочке у ворот дома сидела молодая девушка, в богатой повязке, с которой множество алых лент падало на спину, и жемчужные подвески спускались почти на полвершка на лицо. Нищий задумчиво смотрел на нее. Тяжелый вздох вылетел из его груди. Он был неподвижен и не приметил, заглядевшись, когда подошел к нему Некомат.
"Куда бредешь ты, Божий человек?" - спросил Некомат ласково, останавливаясь подле нищего,
- Куда ноги несут, - отвечал нищий.
"Я видаю тебя часто, - сказал Некомат, - и часто смотрю, как бродишь ты мимо дома. Для чего не зайти тебе ко мне и не попросить честной милостыни? Рука Некомата всегда отверзта на благостыню".
- Бедность робка, господин, и боится помешать тебе считать твое золото. Спасибо за приветное слово!
"От слов сыт не будешь - пойдем ко мне - я велю накормить тебя и дам на дорогу хлебца и деньжонок".
- Доволен Божьею милостию и не требую от людей. - Нищий побрел вперед. Некомат не отставал от него.
"Ты полоумный человек или юродивый, когда от милостыни отказываешься. Кажется, сегодня похорон богатых нигде не было и напиться было негде. Князь и бояре его не щедры".
- Щедра рука каждого дающего, а всякое даяние приемлю я во благо.
Некомат и нищий поравнялись с воротами дома, подле которых сидела девушка. Некомат остановился и сказал ласково: "Это ведь мой дом - зайди ко мне и отдохни!"
- Я не знаю, гость Некомат, что ты так ласково говоришь со мною?
"Не знаю отчего благообразное лицо твое мне нравится. Ты, я чай, не моложе меня. Молитва бедного лучше жемчуга перекатного - зайди ко мне и помолись моим иконам".
- Подай мне милостыню, гость Некомат, и все равно - я подарю тебя благословением и на улице!
"Не мечи бисера - размечешься, и не все говори на улице, что можешь сказать в светлице. Мне есть нужда поговорить с тобою".
- О чем же тебе говорить с нищим? Я ничего такого не знаю…
"А я кое-что знаю. Высоко сокол летает, себе цаплю выбирает".
Невольно вздрогнул нищий.
- Пойдем, гость Некомат, если ты требуешь. От хлеба-соли не отказываются!
Они пошли в дом. Девушка, дочь Некомата, ушла в дом, увидя отца. В темноте взобрались Некомат и нищий на высокое крыльцо, в сени и комнату. Лампадка теплилась пред иконами в углу. Хозяин и гость его помолились и перекланялись. Некомат повесил на крючок свою шапку. Между тем приказчик Некомата, высокий, худощавый мужчина, вошел со свечою, поклонился, поставил свечу на стол и удалился опять с поклоном. Нищий стоял у дверей. Прошло с минуту, пока Некомат молчал. Наконец он поднял руки над головою и громко сказал:
"Буди благословен тот день, когда я увидел опять сына души моей! Боярин Димитрий! - воскликнул он, - ты ли скрываешься от меня?"
Нищий молчал и стоял неподвижно.
"Боярин Димитрий! - продолжал Некомат, - ты не хочешь сказать мне ни одного слова?"
Тут нищий ступил вперед два шага, распрямился, переменил голос и мужественно и твердо отвечал Некомату:
- Если ты узнал меня, не буду скрываться, да и к чему скрываться мне? Если ты хочешь выдать меня князю Борису - выдавай, но прежде умру я, а не скажу ни тебе, ни ему ни одного слова!
Слезы потекли из глаз Некомата. Он закрыл глаза рукою и дрожащим голосом сказал Димитрию:
"Неужели я не доказал тебе прежде, боярин, как любил я тебя и доброго князя нашего Симеона? Не ты ли просил у меня благословения на брак с моей дочерью? Не я ли прежде обнимал тебя, как сына? Что ты не отстал от нашего князя, что прошло года два, как мы не виделись с тобой - так я и забуду тебя?"
- Полно, Некомат, - отвечал Димитрий, - я не шутить пришел к тебе, и меня не обольстишь сказками. Душа твоя по золоту ходит: было счастье, и ты был друг мне; прошло оно, и ты друг Румянца и князя Бориса.
"Не думал я на старости лет услышать от тебя такое горькое слово! Где же и когда я сотворил зло тебе и твоему князю? Если я не говорю вслух, как Замятня вздорливый, что князь Борис неправедно сел на столе Нижегородском, если я не кричу, что он безбожно отнял Суздальское княжество у своих племянников - боярин Димитрий! я отец: много гниет в тайниках молодцов за то, что громко поговаривали! Подумай - я узнал тебя; не в моей ли было воле указать на тебя князю и сказать: "Вот любимый боярин Симеона - возьми его, князь!"
- Некомат! я не могу оскорбить тебя укорою за прежнюю жизнь. Ты всегда был сребролюбив, но никогда не слыхал я, что злое дело легло на твою душу.
"И теперь чиста она, и теперь я вижу в тебе моего друга и сына! - Он обнял Димитрия и крепко прижал к груди своей. - Узнай меня лучше, вглядись в меня пристальнее".
Димитрий молчал.
- Соглашаюсь, что ты помнишь еще благодеяния Симеона, - сказал он, - но чего же ты от меня хочешь?
"А! ты открыл наконец неприступную душу твою! Теперь узнаешь, чего хочу я, теперь возвеселится душа моя! - Он потянул веревочку, привязанную к надворному колокольчику. Явился приказчик его. - Поди и позови гостей моих, - сказал ему Некомат, - а ты, Димитрий, пойдем со мною".
Не отвечая ни слова, Димитрий пошел за ним в сени и на лестницу. Некомат отворил дверь. Они вошли в девичий терем. Здесь сидела подле окна дочь Некомата с своею нянею. Она встала и почтительно поклонилась отцу и гостю.
"Няня! Поди и принеси нам хорошего меду! - сказал Некомат. - Хочу выпить с нищим братом моим из любимой золотой чары. Тебе не впервые угощать у меня нищую братию!"
Няня вышла. Несколько минут все молчали. Некомат как будто ожидал, пока няня сойдет с терема.
"Дочь моя ненаглядная! - сказал тогда Некомат, - помнишь ли ты жениха своего?"
Девушка вздохнула и не знала, что сказать.
- Ах, батюшка… - прошептала она, запинаясь.
"Жениха твоего, боярина Димитрия? Отвечай мне, Ксения!"
Слезы навернулись на глазах Ксении и покатились по лицу ее. Кисейным рукавом своим отерла она их и промолвила:
- Батюшка! все забыто, кажется - все… и давно…
"Нет! Я не забыл…"
- И где теперь мой жених! В какой стороне скитается он…
"Он здесь, Ксения! Посмотри - вот он, твой суженый!"
- Ах! - вскричала Ксения, и ноги ее подломились - она, как полотно, побледнела.
"Боярин Димитрий! Разве ты не хочешь открыть ей своей тайны? Видишь ли теперь, что я не изменник, что я не зла желал тебе, что родное дитя мое я не отнимаю у тебя, не отнимаю того, что мне всего дороже…"
- Некомат! - вскричал Димитрий, - вижу все и обнимаю тебя, как друга и отца! Ксения! Димитрий опять с тобою!
Ксения плакала навзрыд.
- Я не понимаю тебя, Некомат, - сказал печально Димитрий, - не понимаю, что ты делаешь со мною и чего ты хочешь, обновляя то, что я хотел, что я старался забыть!
Некомат улыбнулся: "Поцелуй свою невесту, свою суженую, а потом я расскажу тебе все. Некомат, поверь, не дремал в то время, когда не спала злоба врагов Симеона".
Димитрий обнял трепещущую Ксению и напечатлел поцелуй на губах ее.
- Ты не узнала меня? - спрашивал он. - Ты видела меня в наряде боярина, а теперь я нищий - поддельная борода и рубища представляют тебе старика дряхлого. Не кручинься, душа моя, - узнай меня опять!
"Сердце мое не забывало тебя!" - шептала ему Ксения.
- Но вот идет няня! - сказал торопливо Некомат, - она не ведает нашей тайны. Пойдем, Димитрий, пойдем! - Он вырвал руку его из рук дочери и повлек его за собою.
Они опять сошли в Некоматову светлицу. Как изумился Димитрий, увидя накрытый стол, блиставший серебряною посудою, и, когда два человека, сидевшие на передней лавке, встали, узнавши в них Александра Поле и Белевута, бояр московских.
Дружески подошли к нему бояре и приветствовали его ласково.
- Добро пожаловать, боярин Димитрий! - говорил Поле, обнимая Димитрия. - Юный годами, ты равен мне саном и подвигами! Мы не видались с тобою с самой Куликовской битвы. Тогда еще я заметил тебя в рядах воинов суздальских. Вот как теперь ты закутался, что тебя и не узнаешь! Да все равно: боярская кровь течет и под рубищем.
Димитрий не понимал, что значит все им виденное и слышанное. Он пробормотал несколько слов и остановился.
"Чара меду развяжет уста его, - сказал Некомат и налил четыре огромные стопы из оловянного жбана. - Да здравствует князь Василий Димитриевич Московский, племянник и друг князя Симеона!" - воскликнул Некомат.
- Да здравствует! - повторили московские бояре. Димитрий взял стопу; все разом чокнулись, и разом все стопы были осушены,
"Куда он запропастился? Где девался? Вот уж загорается заря на востоке - не сделалось ли с ним беды какой? Избави нас, Господи!" - так говорил сам с собою человек, бродивший по берегу Волги и беспокойно глядевший во все стороны.
Вдруг вдалеке показался другой человек и шел прямо к тому месту, где бродил нетерпеливо ожидавший. Тот остановился, огляделся пристально и, видя, что идут прямо на него, запел вполголоса: Высоко сокол летает. Подходивший повторил также: Себе цаплю выбирает. "Ты ли, Димитрий?" - спросил первый.
- Я, - отвечал подходивший. - Ты давно ждешь меня, Замятня?
"Давно! Хорош молодец! Спрашивает, как будто и не знает, что я с полуночи торчу здесь, словно грань поверстная, а теперь скоро светать начнет!"
- Терпи, товарищ! - сказал Димитрий, крепко ударив его в руку, - терпи - скоро и на нашей улице праздник будет!
"Да ты и то как будто с праздника! Некстати, брат, затеял ты веселиться, куда некстати!"
- Не ври, Замятня, пустая башка! У тебя сквозь голову слова летят, ума не спросившись,
"Димитрий! Что тебе вздумалось?"
- Слушай, Замятня! Ты добрый человек, но точно колокол! Стоит раскачать язык твой, и ты зазвонишь на весь мир. Знаешь ли ты, до чего было доводил ты всех нас? До плахи, безумный болтун!
Замятня содрогнулся.
- Да, Некомат знал уже, что ты сбираешь верных слуг Симеона, знал, где скрытно хранится у вас оружие и где вы собираетесь. Третий день, как я в Нижнем, а вчера Некомат уже заметил меня - и все по твоей милости!
"Провались я сквозь землю, если сказал хоть слово…"
- Полуслова довольно для такой хитрой головы, какова Некоматова. Ты кричал везде и всегда, пел даже песню нашу при Некомате, и он все разведал, все узнал…
"Ах! сгинь он, окаянный! Да я ему сегодня же шею сверну - вот и концы в воду".
- Молчи и слушай. Ты знаешь, что Некомат был одним из любимых слуг князя Димитрия Константиновича - Симеон вырос при нем, и в былое время, когда глазки его Ксении зажги мое ретивое, дело у нас было слажено. Но князь Борис завладел Нижним, Симеон бежал, и я следовал за князем. У Некомата сердце заперто в золотом сундуке его, но я прощаю ему, что он не расстался с Нижним и с сундуком своим. Он наш…
"О! если бы слова твои были правда!"
- Слушай далее. Князь Московский послушался благого совета своей матери. Он теперь в Орде, и когда, поехавши туда, подле Симонова монастыря взглянул он в последний раз на Москву и на расставаньи горько заплакал, княгиня Евдокия Димитриевна молвила ему золотое слово: "Сын милый! не обижай дядьев, не тронь Нижнего! Москвы довольно тебе и детям твоим - так и отец твой думал!" Кдазь умилился и дал ей слово передать Нижний Симеону, Суздаль - Василью, а Бориса пересадить в Городец по-старому, когда бог принесет его подобру-поздорову из Орды. Тогда приехал в Нижний московский боярин Поле…
"Но ведь он приехал к Борису?".
- Что станешь делать, когда в нынешнем свете и правду делать можно только через неправду - таков обычай повелся! Боярин Поле бражничал с Борисом и разведывал о доброхотах Симеона. Наших товарищей никто не знал, но Некомат перемолвился с Полем, догадался, а теперь они поладили, и за веселой беседой втроем мы все кончили!
"Кончили? Чем?"
- Быть Симеону князем Нижегородским, под рукой племянника своего князя Московского, по благословению сестры его княгини Евдокии. Князю Василью отдать Суздаль, а князь Борис добро пожаловать по-старому в Городец! Завтра либо послезавтра явятся сюда послы татарские и московские. Христианской крови лить не будем. Придем к князю Борису и ласково скажем ему: "Не на своем столе сел, князь Городецкий…"
"И тогда-то запируем, товарищ! Вместе горе, вместе радость! Да здравствует Симеон!"
- Тише, тише! Вон народ уж зашевелился. Ползут на белый свет суеты и заботы - пойдем скорее…
Они замолчали и спешили идти. Но, поравнявшись с домом Некомата, Димитрий остановился, посмотрел несколько мгновений на терема его и узорчатые кровли и невольно промолвил:
- Свет мой, невеста нареченная! почивай с Богом, да просыпайся на радость! Взойдет и для нас красное солнышко!..
Когда от избытка радости говорил Димитрий, ворон сел на кровлю Некоматова дома. В тишине утра зловещий голос его раздавался, как вестник горя и несчастия, и собака жалобно завыла на ближнем дворе. Димитрий содрогнулся - сердце у него замерло…
* * *
Солнце только что осветило Нижний Новгород и яркими лучами заиграло в струях Волги, как в ворота Некоматова дома застучали железным кольцом. Глухой стук в медную бляху раздался на улице, и через минуту полусонный дворник Некомата окликнулся, не отворяя ворот: "Кто там?"
- Добрые люди! - отвечал человек, стучавший в ворота и пожимавшийся от утреннего холода. - Отворяй!
"Да кого тебе надобно?" - спросил опять дворник, унимая двух огромных собак, громко лаявших на дворе.
- Самого хозяина твоего, старый хрыч! Отвори скорее - разве ты меня не знаешь?
Ворча про себя, дворник отпер огромный висячий замок, отворил немного ворота, высунул голову и увидел человека в беличьем тулупе, огромного и толстого. Он хотел повторить свои вопросы, но, видно, гость не был расположен отвечать ему. Он грубо оттолкнул старика и вошел во двор. Собаки бросились на него.
- Уйми их, старый! - вскричал незнакомец.
"Сам уйми, московский барин!" - отвечал дворник сердито.
На лай и шум отдернулось волоковое окошко и показалась голова Некомата.
"Кто тут шумит?" - вскричал Некомат, но, увидев незнакомца, он переменил голос и ласково прибавил: "А! добро пожаловать, ранний гостенек, добро пожаловать!"
- Вели проводить меня, Некомат! Дворник твой с товарищами загрызли меня.
"Тотчас, тотчас!" - Волоковое окошко задернулось, и через минуту Некомат, в засаленном полукафтанье и с огромною связкою ключей у пояса, явился на крыльце. Гость вошел к нему. "Милости просим, боярин Белевут!" - говорил ему Некомат, растворяя дверь светлицы.
- Крепко ты живешь, гость Некомат. Видно, что деньги бережешь.
"И, боярин! Какие у нашего брата, бедного торгаша, деньги! Уж так у нас заведено. Ведь мы не вам под стать и полоротыми ворот никогда не оставляем. Есть и недобрый народ - как не бояться…"
- А особливо, когда вот этакое добро в доме! - сказал Белевут, усмехаясь и указывая на множество соболей и лисиц, раскладенных по лавкам, и на большую, окованную железом шкатулку, стоявшую на столе.
Некомат с трудом поднял шкатулку со стола и поставил под лавку: "Извини, боярин, что прибраться не успел. Так, вздумалось было поразобрать товар - вчера купил. И кто ж думал, что так рано пожалует ко мне такой дорогой гость? Не знал я, что ты встаешь с петухами. Наши бояре долее залеживаются на своих пуховиках".
- Нет! этого я не скажу: у вашего князя уж давно хлопают бичами и трубят в рога на Соколином дворе. Он тоже, видно, следует Мономахову наставлению: вставать рано и день начинать с солнцем.
"Что и говорить, боярин! На охоту у нас рано встают, а дела гак просыпают!"
- Да и Нижний-то едва ли не проспали!
"Кажись, так", - отвечал Некомат, сомнительно взглянув на Белевута:
- Сказано - сделано, гость Некомат! Ведь мы обо всем переговорили, и я тебя еще вчера поздравил с дорогим зятем. Боярин Димитрий молодец хоть куда, - прибавил он, перебирая рукою рыжую бороду свою и усмехаясь.
"Добрый молодец, боярин", - отвечал Некомат, в недоумении глядя на Белевута.
- Ну, и не бедный, прибавь к тому!
"Княжескою милостью, боярин, а с нею и богатство будет".
- Ведь он старого рода, так как не быть у него и старинке отцовской!