Один из первых рецензентов феерии отмечал: "Милая сказка, глубокая и лазурная, как море… Грин любит выдумку, маскарад, экзотику, все необычное и не похожее на действительность, но в свои произведения он обязательно вносит душу, жизнь…" (Красная газета. Веч. вып. Пг., 1923, 29 марта, с. 6). Резко противоположное мнение высказал другой критик, назвав повесть "паточной феерией": "…какая же это дешевая сахарная карамель! И кому нужны его россказни о полуфантастическом мире, где все основано на "щучьих велениях", на случайностях… Пора бы, кажется, делом заняться" (Литературный еженедельник: издание "Красной газеты". Пг., 1923, 27 января, с. 15). Отдадим должное проницательности критика Н. Ашукина: "Новая книге Грина на титульном листе названа повестью, но на шмуцтитуле стоит другой подзаголовок: феерия. Мы не знаем, есть ли в этом различии подзаголовков воля автора или (что теперь часто) типографская ошибка; ошибка в данном случае счастливая. Сказочное волшебство феерни, сливаясь с четкостью жизненных образов повести, делает "Алые паруса" книгой, волнующей читателя своеобразным гриновским романтизмом" (Россия. М.-Пг., 1923, № 5, с. 31). Неиспользованные варианты феерии свидетельствуют о том, как долго искал Грин форму повествования, точно отвечающую его замыслу.
Повесть была задумана в 1917–1918 гг. В период гражданской войны А. Грин был мобилизован в Красную Армию и некоторое время служил связистом. В его вещевом мешке хранилась смена белья и главы начатой повести "Красные паруса". Писатель сделал первый набросок – мысли его кружили вокруг революционного Петрограда. Очевидно, что город не вызывал у него восторга. Напротив, нагнеталось ощущение подавленности и отчуждения: "…разрушение можно было подметить в лицах даже красногвардейцев, шагавших торопливо, с оружием за спиной, к неведомым целям… Нева казалась пустыней, мертвым простором города, покинутого жизнью и солнцем… В атмосфере грозной подавленности, спустившейся на знакомый, но теперь чужой город, было нечто предвосхищенное: де Лом (один из неиспользованных образов первого варианта феерии. – А. Р.) как бы пришел из будущего в теперешнюю, ставшую прошлым, историческую эпоху. Так бы почувствовал себя человек нашего времени, обращенный к наполеоновским войнам или к французской революции…" (ЦГАЛИ, ф. 127, оп. 1, ед. хр. 1). Творческое воображение Грина искало "необычных обстоятельств", способных передать его жажду преодоления "некоего длительного несчастья или ожидания", как сказано в этом первом наброске феерии. В нем стоит обратить внимание и на фразу о "фантастической войне всех против всех, напоминающей циклон, где место пыли заняли человеческие дела и судьбы…".
Неиспользованные варианты обнажают далеко не радужные настроения, владевшие писателем в момент работы над повестью. "Живая мечта" – так говорил А. Грин в первом варианте рукописи о содержании будущего произведения. Однако "источники питания" она получала исключительно от страстной ("почти религиозной", как сказано в самой повести) веры в чудо, а не от настроений действительной жизни. Ибо "даже в чаду горчайших разочарований" люди не отвращают взор от надежды – "от замкнутого свитка судьбы, в котором, как они знают, кроется для них верное обещание" (ЦГАЛИ, ф. 127, оп. 1, ед. хр. 2, л. 38–38 об.).
"История "Красных парусов", – писал А. Грин в первом варианте повести, – видимо, осязаемо началась с того дня, когда благодаря солнечному эффекту я увидел морской парус красным, почти алым… Надо, оговориться, – подчеркивал далее А. Грин, – что, любя красный цвет, я исключаю из моего цветного пристрастия его политическое, вернее – сектантское, значение… Цвет этот – в многочисленных оттенках своих – всегда весел и точен. Приближение, возвещение радости – вот первое, что я представил себе…" Грин настойчиво фиксирует внимание на "зрительном", а не "условном" (политическом, сектантском) восприятии "красного" цвета. Возможно, что именно с целью оградить себя от подобных ассоциаций он и переименовал "красные" паруса в "алые".
В окончательном тексте феерии цвет этот насыщен глубоким символическим смыслом, ассоциируясь с образом "огня". В гриновской поэтике он всегда взаимодействует с другим емким образом – "воды". У Грина есть рассказы "Огонь и вода", "Белый огонь", "Земля и вода", "Огненная вода" – под таким названием он даже намеревался создать роман (ЦГАЛИ, ф. 127, оп. 1, ед. хр. 31, л. 36–39). Здесь стоит напомнить, что в фольклоре на основе образов "огня" и "воды" строится символика счастья. Герой рассказа "Белый огонь" выходит по ручью к своей мечте о "высоком искусстве" – к группе мраморных статуй, издали как бы горевшей "белым огнем". Герой рассказа "Огонь и вода" несет свою любовь к семье – огонь его души – через залив, не замочив ног, будто ступая по воде. Вот и в самом начале феерии Ассоль держит в руках маленькую игрушку – кораблик с алыми парусами: "Пламенный веселый цвет так ярко горел в ее руке, как будто она держала огонь. Дорогу пересекал ручей". Своеобразно объединенные уже в прологе, образы "огня" и "воды", получая и другие "имена", прошивают всю художественную ткань произведения. "Огонь" алых парусов кораблика-игрушки, следуя по течению ручья, выводит девочку Ассоль к-предвестнику ее судьбы, сказочнику Эглю. Под "пламенем" алых парусов Ассоль-девушка и Грэй уплывают в поисках "прекрасного несбыточного"; "вода", символизирующая движение и освобождение, уносит их к новым берегам познания и творчества. В этом, по всей вероятности, и состоит суть "Секрета" (так характерно назван корабль Грэя), заключенного в содержании феерии. Синонимами "алого" здесь становятся не "красное", а "пламенное", "огненное", "пылающее". Смысл, наполняющий эти символы, имеет отношение прежде всего к Ассоль. "Зерном пламенного растения" называет А. Грин высокие свойства ее души. (Характерно, что все худшее в человеке писатель назовет в романс "Блистающий мир" "косным пламенем невежественного рассудка".) В некий символ сгущается в повести и стихия противоположная, враждебная Ассоль, – это дым Каперны. Знаменательно, что "дымное" выступает у Грина в одном контексте с "красным": "…над красным стеклом окон носились искры дымных труб". И в этом дыму Грэю впервые пригрезилась девушка. Аллегорический смысл, заключенный в слове-символе "вода" (ручей, море и т. п.), служит в феерии раскрытию свободолюбивых побуждений Грэя, который, "как парус, рвался к восхитительной цели". Предстоящая встреча героев обозначается в повести через взаимодействие названных символов. Поэтому "огненное", "пламенное", "алое" так или иначе входят в текст повествования о Грэе, предвосхищая его соединение с Ассоль – то есть с "огнем" ее души ("Грэй лег у костра, смотря на отражавшую огонь воду"). И наоборот, в преддверии их встречи в описании предощущений героини появляются образы, связанные с "водой": Ассоль "снился любимый сон", но, проснувшись, "она припомнила лишь сверкание синей воды, подступившей к сердцу с холодом и восторгом". О том, сколь существенным был для Грина внутренний смысл, претворяемый через взаимопроникновение названных символов, свидетельствуют и черновики феерии. В одном из них находим, например, следующее: "Девочка, воображая исполненную мечту, видела опрокинутый над пылающей синью моря свет, а между морем и светом торжественный свет алых ветрил – веселый и бесконечно радостный" (ф. 127, оп. 1, ед. хр. 2).
Собственно, все творчество писателя представляет собой феерию, содержащую различные превращения, изменения облика его оригинальных идей-представлений. Эту особенность Грина исследователи связывали и с тяготением к приемам "символизма", и с "аллегоричностью", и с "фантастикой". Однако, быть может, стоит принять определение самого писателя, который назвал "Алые паруса" и некоторые рассказы феериями, – ведь в этом, в основе своей аллегорическом, способе изображения участвуют и символы, и фантастические образы, и т. п. Писатель неизменно подчеркивал присутствие в его произведениях "смысла иного порядка". В раскрытии "удивительных черт" Ассоль, напоминающей "тайну неизгладимо волнующих, хотя и простых слов", обнаруживается ведущее направление "подводного течения" феерии. А. Грин не случайно подчеркивал двоякую природу этого образа: "…в ней две девушки, две Ассоль… Одна была дочь матроса, мастерившая игрушки, другая – живое стихотворение, со всеми чудесами ее созвучий и образов, с тайной соседства слов, во всей взаимности их теней и света, падающих от одного на другое". И далее А. Грин выделяет самую существенную черту внутреннего облика Ассоль: способность отражать предметы действительности поэтически обобщенно. То же находим и в черновиках феерии: "Подрастая, Ассоль смешивала свой опыт с комментариями воображения, одно опровергало другое" (ЦГАЛИ, ф. 127, оп. I, ед. хр. 2, л. 38 об.). Показательна в этом плане и сцена "исправления" Грэем картины, изображающей распятого Христа: герой "вынул гвозди из окровавленных рук Христа, то есть попросту замазал их голубой краской". По контрасту с этим своеобразным "творчеством" Грэя, продиктованным ему свойствами его воображения, дается бытовая сцена, заставляющая героя реально пережить "ощущения острого чужого страдания" (Грэй обжигает себе руку, чтобы испытать те же страдания, что и обварившая руку девушка). Этот эпизод, казалось бы, вполне очевидно обнаруживает особые свойства сострадательной души Грэя; однако Грин дополняет его сценой "исправления" картины истекающего кровью, страдающего Христа. Таким приемом писатель недвусмысленно переносит проблему из сферы повествования о герое в сферу эстетики.
Переключается из жизненного плана в эстетический и та "нехитрая истина", которую понял Грэй: "делать так называемые чудеса своими руками". Грин стремился таким образом утвердить свой подход к творчеству – отражению жизни путем фантастического, чудесного ее преображения. Пафос творческого поиска пронизывает всю ткань повествования. Писатель "не просто рассказывает нам некую историю, но создаст ее на наших глазах по заданному сюжету", сообщенному читателю дважды: из уст Эгля, а затем в виде "грубой и плоской сплетни" трактирщика Меннерса. Этот художественный принцип Грина был верно угадан в свое время поэтом и теоретиком литературы С. Бобровым – в рецензии на феерию он отмечал, что "роман этот не столько роман вообще, сколько роман автора с его книгой" (Печать и революция. М., 1923, № 3, с. 262). По сути, об этом же писал тогда и. Н. Ашукин: "Прелесть творчества Грина в том, что оно литературно… Русская критика, в большинстве случаев требующая от писателя как раз того, чего нет у Грина, оставила его как бы вне литературы… Феерическое волшебство, то, чего не бывает в жизни, в повести Грила реально искусством литературного правдоподобия, действующего движением фабулы, ритмом рассказа, романтикой образов" (Россия. М. – Пг., 1923, № 5, с. 31).
Феерия "Алые паруса" имела посвящение: "Нине Николаевне Грин подносит и посвящает Автор". – ПБГ, 23 ноября 1922 г. Н. Н. Грин (в девичестве Миронова) родилась в 1894 г. в городе Гдове Псковской губернии, в семье счетовода. Кончила Нарвскую гимназию с золотой медалью. Училась в Петербурге на Бестужевских курсах. Не окончив их, стала сестрой милосердия – шла империалистическая война. С писателем Александром Грином впервые встретилась в редакции газеты "Петроградское эхо" осенью 1917 г. В 1918 г. Нина Николаевна заболела туберкулезом и уехала к родным. Прощаясь с ней, Грин вручил ей стихи, где были такие строки: "…Кто раз Вас увидел, тому не забыть/Сознанья, как надо любить…" (ЦГАЛИ, ф. 127, оп. 1, ед. хр. 190). В 1920 г., вернувшись в столицу, Нина Николаевна стала работать медсестрой в тифозных бараках (поселок Рыбацкое Северной железной дороги). 12 февраля 1921 г. случайно на Невском проспекте встретилась с Грином. Знакомство возобновилось, и вскоре Нина Николаевна согласилась стать его женой. Долгожданное счастье отразилось и в феерии, и в первом романе "Блистающий мир". Галерею женских образов, воплотивших черты Нины Николаевны, открыла Тави Тум ("Блистающий мир"), а завершила Харита (героиня неоконченного романа "Недотрога"). Незадолго до своей смерти тяжело больной А. С. Грин, как и всегда к годовщине их супружеской жизни (на сей раз – одиннадцатой), подарил Нине Николаевне стихи: "…Ответить всерьез/О цифре 11 – трудно;/В ней песни, лучи и гирлянды из роз,/И звон, раздающийся чудно…" (см. текст стихотворения: ЦГАЛИ, ф. 127, оп. 1, ед. хр. 190).
Нина Николаевна перенесла тюремное заключение, лагерь. Тяжело пережила официальное изгнание А. С. Грина из русской литературы в годы "борьбы с космополитизмом". И при этом совершила, казалось бы, невозможное: создала музей в Старом Крыму, восстановила разрушенную могилу, боролась за имя А. С. Грина в литературе; собрала и сохранила архив писателя (передан в ЦГАЛИ). Скончалась Н. Н. Грин 27 сентября 1970 г. и похоронена в Старом Крыму рядом с А. С. Грином.
Блистающий мир
Роман. – Красная нива. М., 1923, № 20, с. 11–14; № 21, с. 10–13; № 22, с. 10–13; № 23, с. 12–15; № 24, с. 10–13; № 25, с. 14–15;'№ 26, с. 18–19; № 27, с. 10–11, 14–15; № 28, с. 10–11, 14–15; № 29, с. 11, 14–15, 18; № 30, с. 14–15, 18, 20–22. Отдельное издание: М. – Л.: Земля и фабрика, 1924. 196 с. В журнале опубликован весь роман, а в книге, изданной ЗИФом, изъята глава о церкви; к тому же здесь допущено много ошибок и искажений. В "правдинских" СС (М., 1965; 1980) роман публиковался полностью. В данном Собрании печатается по рукописи с учетом правки, сделанной автором для журнала.
Нерон (37–68 н. э.) и Гелиогабал (Элагабал, 204–222 н. э.) – римские императоры, их правление отличалось деспотизмом и жестокостью.
Бернум – знаменитая цирковая династия XIX–XX вв., названная по фамилии ее основателя, владельца цирка в США.
A giorno (ит.) – как днем.
Каданс – завершающий музыкальный эпизод виртуозного характера.
Клир – общее название служителей какой-либо церкви.
Веды – книги древних индийцев, содержащие религиозные стихи, гимны, песни, а также и светские произведения.
Катехизис – краткое изложение христианского вероучения в форме вопросов и ответов.
Лев VI Мудрый (866–912 н. э.) – византийский император.
Нострадамус Мишель Нотрдам (1503–1566) – французский врач и астролог, получивший известность как автор "Столетий" (1555), содержащих "предсказания" грядущих событий европейской истории.
Роланд – герой средневековой французской поэмы "Песнь о Роланде", историческим прототипом которого был маркграф Хрустланд, павший в бою с басками во время похода Карла Великого в Испанию (778 г).
Погреб Аузрбаха – по преданию, находится в Лейпциге; связан с легендой о Фаусте, который будто бы покинул погреб верхом на бочке с пивом.
Стикс – река, за которой, по древнегреческой мифологии, обитали души умерших.
Фанданго – испанский танец. В России было популярно фанданго из "Испанского каприччо" Римского-Корсакова.
Трильби – героиня одноименного романа английского писателя и художника Джорджа Дюморье (1834–1896).
Санта-Лючия – итальянская народная песня; текст ее А. Грин приводит не полностью и неточно.
Калигула (12–41 н. э.) – римский император, известный своей жестокостью и деспотическими причудами.
Орифламма – знамя французских королей в средние века.
Катриона – героиня одноименного романа Р. Л. Стивенсона (1859–1894), явившегося продолжением романа "Похищенный".
"Новые арабские ночи" – первый сборник рассказов Стивенсона, проникнутый мыслями о несоответствии мечты и действительности.
Махаоны – большие дневные бабочки; их крылья в размахе достигают 9 см.
…обращенных вниз больших палы/ев. – В Древнем Риме на состязаниях гладиаторов император пальцем, обращенным вниз, подавал знак: убить побежденного.
Кохинур – индийский алмаз весом 280 каратов (один из крупнейших в мире), принадлежал лахарскому радже; в 1850 г. стал добычей англичан.
Сады Гесперид – в древнегреческой мифологии сады, где жили нимфы, дочери Атланта и Гёспериды, и росла яблоня, приносящая золотые плоды; сады охранялись стоглавым драконом.
Сарацины – в древности кочевое племя в Аравии; в средние века название это распространялось на всех арабов.
Кикс – неудачный удар при игре на бильярде.
Леандр и Геро – в древнегреческой мифологии Геро, жрица Афродиты (в Сеете), любила Леандра, который переплывал к ней на свидание из Абидосса через Геллеспонт (Дарданеллы). В одну из переправ Леандр погиб в бурном морс, и Геро бросилась с башни в воду.
"Пища богов" – роман английского писателя Герберта Уэллса (1866–1946); написан в 1904 г.
На рукописи романа "Блистающий мир" значится дата завершения: 2 марта 1923 года. В печатном тексте стоит 28 марта – очевидно, день окончательной правки рукописи. Первые главы романа А. С. Грин прочел критику А. Г. Горнфельду, следившему за творческим ростом писателя. Тот был в восхищении – он заявил, что Грин теперь не имеет права писать хуже. Критики Грина, высоко оценившие художественные достоинства романа, однако, разошлись в оценке его пафоса. Одни писали, что мироощущение художника преисполнено "музыкальной бодрости" и что "не к мертвому созерцанию, а к радостному неустанному труду призывает нас "Блистающий мир" Грина" (Пролетарий связи. М., 1924, № 23–24, с. 1032). Другие же утверждали: "В противоположность "Алым парусам" роман "Блистающий мир" раскрывает философию пассивности, пессимизма… Образ "разбитой мечты" реализован Грином в летающем человеке, который разбился при падении…" (Слонимский М. Александр Грин. – Звезда. Л., 1939, № 4, с. 159–167). По всей вероятности, формулируя окончательные оценки, следует довериться суждениям самого писателя, как это тогда же сделал Ю. Олсша. Он вспоминал: "…Грин считал себя символистом. Я слышал это из его собственных уст. Разговор шел о его романе "Блистающий мир"… Я восхищенно отозвался об этом замысле. Человек летает!.. Грин разочаровал меня. Я думал – выдумка, эффектная, страшноватая, а он сказал: "Ну… это дух. Я имел в виду человеческий дух… Я символист"" (Олеша Ю. Письмо писателю Паустовскому. – Лит. газета, 1937, № 46, с. 3).