- Салату желаете? - осведомилась она таким душераздирающим тоном, будто спрашивала: сейчас меня будете расстреливать или потом?
- О, да! Украсьте салатом мою сиротливую жизнь, - игриво отвечал я, желая немного развлечь ее. - Вы, наверное, беженка?
- Ах, и не говорите. Сейчас принесу пиво, а потом котлету.
Когда она вернулась, я сказал ей:
- Если вам не скучно, посидите со мной, поболтаем.
- Не скучно! А какое, спрашивается, веселье?.. Чему радоваться? Ах, вы знаете - раньше у меня были свои лошади, я приемы делала, а теперь… ботинок не на что купить.
Я отхлебнул пива. Оно показалось мне горьковатым.
- Сестра лежит с ангиной. Хозяева дома, греки, оскорбляют, потому что мы русские…
Я сделал второй глоток. Пиво как будто сделалось еще горче.
- Ничего. Даст бог, все уладится. Опять будем жить хорошо.
- Не верю я. Ни во что не верю. Наверное, скоро все перемрем. Муж в Совдепии остался. Наверное, убили.
Отхлебнул, опустил голову.
Решительно, черт их возьми, пивные заводы стали беззастенчиво прибавлять желчь в пиво.
- А может, муж и жив, - утешил я.
- А если и жив, так с голоду умер.
Я сочувственно покачал головой, отломил поджаренную хрустящую корочку булки и, посолив, положил в рот.
- Гм… Вот белый хлеб, - со стоном заметила кельнерша. - У нас тут его сколько угодно, белого, мягкого, свежего, а там серый, как глина, со щепочками, с половой, со жмыхами. Да если бы этакую порцию туда перенести, так хватило бы на четырех человек. Да и рыдали бы, пережевывая.
Все это было совершенно справедливо, но почему деревцо за окном вяло опустило ветки, портрет Венизелоса скривился на сторону, солнечное пятно на стене погасло и прожеванный кусочек хлеба никак не хотел, несмотря на мои судорожные усилия, проскочить в горло… Я облил его глотком пива вкуса хины, мучительно улыбнулся и заметил:
- Но ведь если я сейчас не буду есть этого хлеба, я им этим не помогу?..
- Им уже ничто не поможет. Как мучаются! Как мучаются! От голода распухает лицо и все тело покрывается кровоточащими струпьями…
Она встала и пошла за котлетой.
Котлета оказалась на редкость сочная, в сухариках, с картошечкой, нарезанной этакими столбиками.
Я отрезал кус, мазнул горчицей и увенчал кусочком огурца.
- Я читала, что от голода шея начинает пухнуть и гнить. Отчего бы это?
- Не знаю отчего, - угрюмо промолвил я. Мне показалось, что кусочек котлеты на вилке покраснел, распух и в нем что-то зашевелилось…
- Да… Вот вы, например, можете себе позволить здесь удовольствие съесть две или три жареные котлеты, а там даже дров нет, чтобы сварить головку ржавой селедки…
Ах, как все это было справедливо!.. Но котлета покоробилась, съежилась и сделалась вялой, неаппетитной…
- Дайте счет, - со вздохом попросил я.
Она черкнула что-то в книжечке, сардонически улыбаясь:
- Иногда пишешь счет, да как вспомнишь, чем была раньше, как роскошно жила, так слезы и застилают глаза: цифр даже не вижу…
- Прощайте, - пробормотал я.
- Куда ж вы так скоро?
- Пойти на кладбище, что ли, повеситься.
- Да уж теперь это только и остается, - с готовностью одобрила она.
* * *
Вчера снова накатило на меня такое бодрое бурливое настроение. Я шел по улице, чуть не приплясывая, и, наконец, решил:
- Не зайти ли в ресторанчик?.. Только - дудки! В этот уж не пойду. Эта милая девушка снова доведет меня до логической мысли привязаться веревкой за шею к перилам Галатского моста, да и спрыгнуть вниз…
Поэтому я, насвистывая нечто мелодичное, вошел в другой ресторан и… первое, на что я наткнулся, была та давешняя кельнерша.
- Вы… Здесь? - оторопел я.
- Да… Садитесь. Представьте, мне тот хозяин отказал. Вы, говорит, не умеете обращаться с публикой… А я уж, можно сказать, всякого, как родного, встречаю. Все, что есть на душе, все выложишь. Что будете кушать? А у сестрицы, представьте, кроме ангины еще и дезинтерия… Несчастье за несчастьем… Садитесь! Куда ж вы?!
Русские в Византии
Этот осколок константинопольской жизни мне хочется написать в благородной форме исторического романа - так он красочен…
* * *
Стояло ясное погожее утро лета 1921 года.
Впрочем, нет. Стоял вечер.
Автор начинает с утра только потому, что все русские исторические романы начинаются этой фразой.
А на самом деле стоял вечер, когда произошла завязка правдивого бытового романа.
Граф Безухов, не доложившись, неожиданно вошел в комнату жены и застал последнюю (она же была у него и первая) в объятиях своего друга князя Болконского.
Произошла ужасная сцена.
- Милостивый государь! - вскричал взбешенный муж.
- Милостивый государь?
- Вы знаете, что вами осквернен мой семейный очаг!!
- Здесь дама, прошу вас не возвышать голоса. Орет, сам не знает чего.
Закусив нижнюю губу, бледный граф молча сдернул со своей руки перчатку, сделал два шага по направлению к князю и бросил перчатку прямо в лицо врагу.
- Надеюсь, вы понимаете, что это значит?! - угрюмо сказал он.
- Готов к услугам, - холодно поклонился князь Болконский.
- Мои секунданты будут у вас в 10 часов утра.
- Хоть в 9, - с достоинством ответил князь, отыскивая свою шляпу.
* * *
По соглашению сторон поединок решен был на завтра, на дуэльных пистолетах.
Выработав все условия и подробности, секундант графа, полковник Н., спросил у княжеского секунданта, гусарского корнета Ростова:
- Теперь - последний вопрос: у вашего доверителя есть дуэльные пистолеты?
- Никаких нет.
- А у вас?
- Откуда, голубчик? Я из Севастополя эвакуировался с маленьким ручным чемоданчиком… До дуэльных ли тут пистолетов!
- И у моего нету. Что ж теперь делать? Нельзя ли у кого-нибудь попросить на время? Например, у барона Берга?..
- Нашли у кого просить! Барон на Пере "тещиными языками" торгует с лотка - неужели, вы думаете, у него удержится такая ценная штука, как ящик с дуэльными пистолетами. Загнал!
Огорченные, разошлись секунданты по своим доверителям:
- Ну что? - нетерпеливо спросил бледный, с горящими глазами граф Безухов. - Все готово? Когда?
- Черта с два готово! Пистолетов нет.
- Вот тебе раз! У барона Берга нет ли?
- "Тещины языки" есть у барона Берга. Не будете же вы драться "тещиными языками"!
- Может, в магазине можно купить? Если недорого…
- Ваше сиятельство, что вы! В константинопольском магазине?! Дуэльные пистолеты? Да на кой же шут их будут держать? Для греков, торгующих маслинами и халвой?.. Нашли тоже Онегиных!.. Они больше норовят друг друга по шее съездить или - еще проще - обчистить на "пенды-грош", а не дуэль! Заверяю вас, что среди местных греков нет ни Ленских, ни Печориных…
- Гм! Дьявольски глупо… Не отказываться же из-за этого от дуэли!
- Впрочем, попытаюсь пойти еще в одно место: в комиссионный магазин "Окказион" - не найду ли там?..
* * *
- Здравствуйте. Чем могу служить?
- У вас есть дуэльные пистолеты?
- Помилуйте, все есть! Ковры, картины, бриллианты, курительные трубки…
- Ну на кой мне черт курительная трубка. Из нее не выстрелишь.
- Пардон, стреляться хотите? Дуэль?
- Не я. Я по доверенности.
- Ага. Так, так. Присядьте! Ну, желаю удачи. А пистолетики найдутся. Вам пару?
- Не четыре же! Это не кадриль танцевать.
- Нет, я в том смысле спросил, что, может, одним обойдетесь.
- Что вы за чушь городите! Какая же это дуэль с одним пистолетом?!
- А почему же? Сначала первое лицо стреляет, потом, ежели не попал, передает партнеру, тот стреляет, и так далее. Экономически-с.
- Подите вы! Сколько стоит пара?
- Для вас? Двести лир.
- Вы с ума сошли! Они и шестидесяти не стоят!
- Не могу-с. А пистолеты такие, что поставьте в затылок пятерых - пятерых насквозь пронижет.
- Ну, вот! Что ж мы для вашего удовольствия еще четыре пары дуэлянтов подбирать будем? Уступите за сто.
- И разговору такого нет.
* * *
- Ну что?!
- Черт его знает - с ума сошел человек! Он, может, из человеколюбия, но нельзя же драть двести лир за пару! Скажите, сколько вы ассигнуете?
- Мм… Могу отдать все, что имею - сорок лир.
- Впрочем, с какой стати вы сами будете нести все расходы. Вот еще! Пусть противник принимает на себя половину!
- Послушайте! Удобно ли обращаться… по такому поводу!
- В Константинополе все удобно! Я с него и за доктора половину сдеру!..
* * *
Колесо завертелось.
Полковник Н. пошел к корнету Ростову и потребовал, чтобы его доверитель, князь Болконский, заплатил свою долю за пистолеты - 40 лир; корнет пошел к князю - у князя нашлось только 25 лир; корнет отправился к полковнику, но полковник нашел, что шансы не равны, и предложил взять доктора - на счет князя; потом оба пошли в комиссионный магазин и стали торговаться…
Хозяин уступал за полтораста (без зарядов); секунданты давали 60 с зарядами; не сойдясь, оба разошлись по своим доверителям за инструкциями; граф предложил полковнику Н. взять пистолеты напрокат; полковник отправился к корнету Ростову; оба отправились в комиссионный магазин; хозяин согласился напрокат, но просил залог в полтораста лир; оба снова разошлись по доверителям; один из доверителей (граф) согласился дать в залог брошку жены (100 л.) с тем, чтобы князь Болконский доплатил остальное; корнет Ростов отправился к князю, но у князя оказалось всего-навсего 15 лир; граф передал через своего секунданта, что князь саботирует дуэль, а князь ответил через своего секунданта, что бедность не саботаж и что он если и задолжает графу за пистолеты, то впоследствии, когда будут деньги, отдаст; граф чуть было не согласился, но жена его возмутилась: "С какой стати, - говорила она, - раз шансы не равны: если он тебя убьет, он этим самым освобождается от долга, а если ты его убьешь - ты с него ничего не получишь… Я вовсе не желаю терять на вашей дурацкой дуэли!"; граф возразил, что это не дурацкое, а дело чести; графиня ответила в том смысле, что, дескать, какая честь, когда нечего есть; из комиссионного магазина пришел мальчик и простодушно спросил: "А что теи господа будут стрелять друг у друга или отдумали, потому как, может, найдутся другие покупатели - так отдавать или как?" Граф послал его к князю Болконскому, графиня послала его к черту, а он вместо этого раскрыл зонтик от дождя и побежал домой.
Наступала осень.
* * *
О, Ленские, Печорины, Онегины и Грушницкие! Вам-то небось хорошо было выдерживать свой стиль и благородство, когда и пистолеты под рукой, и камердинеры собственные, и экипажи, и верховые лошади… "Дуэль? Пожалуйста! Такое-то место, такой-то час, деремся на пистолетах"… А попробуйте, милостивый государь господин Ленский, пошататься по "окказионам", да поторговаться до седьмого поту, да войти в сношения с Онегиным на предмет взятия на себя части расходов, да получить от Онегина отказ, потому что у него "юс-пара" в кармане… Так тогда - не "умру ли я, стрелой пронзенный" запоете, а совсем из другой оперы:
Помереть не померла,
Только время провела.
* * *
Бедные мы сделались, бедные…
И прилично ухлопать-то друг друга не имеем возможности!
Аргонавты и золотое руно
С тех пор как осенью 1920 года пароход покинул берега Крыма, и до самого Константинополя они так и ходили нераздельно вместе - впереди толстый, рыжебородый со сложенными на груди руками, за ним, немного сзади, двое: худощавый брюнет с усиками и седенький, маленький. Этот вечный треугольник углом вперед напоминал стаю летящих журавлей.
Только один раз я увидел их не в комбинации треугольника: они дружно выстроились у борта парохода, облокотясь о перила, и поплевывали в тихую воду Черного моря с таким усердием, будто кто-нибудь дал им поручение - так или иначе, а повысить уровень черноморской воды.
Я подошел и бесцельно облокотился рядом.
- Ну что, юноша, - обратился вдруг ко мне седенький. - Как делишки?
- Ничего себе, юноша, - приветливо ответил я. - Дрянь делишки.
- Что думаете делать в Константинополе?
- А черт его знает. Что придется.
- Так нельзя, - наставительно отозвался черноусый мужчина. - Надо заранее выработать план действий, чтобы не очутиться на константинопольском берегу растерянным дураком. Вот мы выработали себе по плану - и спокойны!
- Прекрасное правило, - пришел я в искреннее восхищение. - Какие же ваши планы?
Седенький одарил морскую гладь искусным полновесным плевком и, поглядывая на удалявшиеся с глаз плоды губ своих, процедил сквозь энергично сжатые губы:
- Газету буду издавать.
- Ого! Где?
- Что значит - где? В Константинополе. Я думаю сразу ахнуть и утреннюю, и вечернюю. Чтобы захватить рынок. Вообще, Константинополь - золотое дно.
- Дно-то дно, - с некоторым сомнением согласился я. - Только золотое ли?
- Будьте покойны, - вмешался черноусый. - На этом дне лежат золотые россыпи, только нужно уметь их раскопать. Впрочем, мои планы скромнее.
И две стороны треугольника сейчас же поддержали третью:
- Да, его планы скромнее.
- Журнал будете издавать? - попытался догадаться я.
- Ну что там ваш журнал! Чепуха. Нет, мне пришла в голову свежая мыслишка. Только вы никому из других пассажиров не сообщайте. Узнают - сразу перехватят.
Я твердо поклялся, что унесу эту тайну с собой в могилу.
- Так знайте: я решил открыть в Константинополе русский ресторан.
- Гм… Я, правда, никогда до сих пор не бывал в Константинополе, но… мне кажется, что… там уже в этом направлении кое-что сделано.
- Черта с два сделано! Разве эти головотяпы сумеют? Нет, у меня все будет особенное: оркестр из живых венгерцев, метрдотель - типичный француз, швейцар - швейцарец с алебардой, а вся прислуга - негры!
- И вы всю эту штуку назовете русским рестораном?
- Почему бы и нет? Кухня-то ведь русская! Щи буду закатывать, кулебяки загибать, жареных поросят зашпаривать. На всю Турцию звон сделаю.
- Но ведь для этого дела нужны большие деньги!
- Я знаю! Тысяч десять лир. Но это самое легкое. Найду какого-нибудь богатого дурака-грека - в компании с ним и обтяпаем.
Молчавший доселе бородач вдруг захохотал, одарил морскую гладь сложнейшим плевком с прихотливой завитушкой и дружески ударил меня по плечу.
- Нет, это все скучная материя - дела, расчеты, выкладки. Вот у меня план так план! Знаете, что я буду там делать?
- А бог вас знает.
- То-то и оно. Ничего не буду делать. Сложа руки буду сидеть. Валюту везу. Ловко, а!
- Замечательно.
- Да-а. Узнает теперь этот Константинополишка Никанора Сырцова! Ей-бо, право! Палец о палец не ударю. Сложу руки и буду сидеть. Поработали, и буде. Ежели встречу там где - шампанеей до краев налью. Да просто заходи в лучший готель и спроси Никанора Сырцова - там я буду! А може, я в Васькиной газете публиковаться буду: "Такой-то Никанор Гаврилов Сырцов разыскивает родных и знакомых на предмет выпивки с соответствующей закуской". А в кабак мы с тобой будем ходить только в Петькин: пусть нам там негры и венгерцы дурака ломают. Поддержим приятеля, хе-хе! Хай живе Украина!
Журавлиный треугольник отделился от перил, взмахнул крыльями и плавно понесся в трюм на предмет насыщения своих пернатых желудков.
* * *
Пока все беженство кое-как утряслось, пока я лично устраивался - никто из журавлиного треугольника не попадался мне на глаза.
Но однажды, когда я скромно ужинал в уголку шумного ресторана, ко мне подлетел головной журавль - Никанор Сырцов.
- Друг! - завопил он. - Говорил, шампанеей налью - и налью. Пойдем до кабинету. Какие цыгане - пальчики оближешь. Как зальются - так или на отцовскую могилу хочется бежать, или кому-нибудь по портрету заехать. Благороднейшие люди.
Он сцепился со мной на абордаж, после долгой битвы победил меня и, взяв на буксир, отшвартовался "до кабинету", который оказался холодной дымной накуренной комнатой, наполненной людьми. В руках у них были гитары, на плечах линялые кунтуши, на лицах - скука непроходимая.
- Эй, брат! - воскликнул Сырцов, становясь в позу. - Люблю я тебя, а за что, и сам не знаю. Хороший человек, чтоб ты сдох! Веришь совести - вторую тысячу пропиваю!.. А ну вы, конокрады, ушкварьте "Две гитары за стеной!".
Пел Сырцов, рыдал Сырцов в промежутках и снова плясал Сырцов, оделяя всех алчущих и жаждущих бокалами шампанского и лирами.
- Во, брат, - кричал он, путаясь неверными ногами в странном танце. - Это я называю жить сложа руки! Вот она, брат, и есть настоящая жизнь! Ой, жги, жги, жги!..
Последний призыв Никанора цыгане принимали вяло и вместо поджога только хлопали бокал за бокалом, зевая, перемигиваясь и переталкиваясь локтями. Впрочем, и сам Сырцов не мог точно указать, какой предмет обречен им на сжигание.
- Постой, - попытался я остановить пляшущего Никанора. - Расскажи мне лучше, что поделывают твои приятели? Открыли ресторан? Издают газету?..
- А черт их знает. Я восьмой день дома не был - так что мне газета! На нос мне ее, что ли?