Том 4. Сорные травы - Аверченко Аркадий Тимофеевич 2 стр.


- Ох, не то я хотел сказать… Ну, да все равно… Позвольте мне, пожалуйста, поплакать! Я паркета не испорчу - я в платочек. Эх, родненький!.. Поговорим, как брат с братом. Все равно уже. Ну, что я вам сделал? Зачем параграф 7-д? Смотрите: ну, разве я не человек? У меня есть и сердце, и легкие, и кости, как у других людей… Зачем же легкие у меня гниют, сердце сжимается, а кости ноют… Ваше превосходительство! Возьмите мою голову, обнимите ее одной рукой, прижмите к груди и погладьте мои волосы: "бедный ты, мол, бедный… Нет у тебя ни одного луча светлого, ни одной минуточки теплой, тихой"… Смешались-бы наши слезы и выросло бы вам, от этих слез, на том свете райское дерево со сладчайшими яблочками!.. Или хотите так: я положу голову на паркетик, а вы каблуком по ней хряснете - и конец… Го-о-осподи! Ах, да и устал же я!..

- Зачем-же мне вас каблуком, - нахмурился генерал. - Я люблю литературу и уважаю её представителей. Но все нужно в пределах закономерности, на основании тех законоположений, кои… на срок действия охраны… размером не выше трех месяцев… возбуждение одной части населения против другой… сенатское разъяснение… с заменой в случае несостоятельности.

Генерал долго говорил, мягким сочувственным голосом, плавно качая в такт рукой.

А притихший редактор сидел, согнувшись, у его ног и глядел под письменный стол полузакрытыми спокойными глазами.

Был мертв.

Под сводом законов

Во-первых, этот рассказ не заключает в себе ничего такого, что принято называть "внутренней политикой". Первое его несомненное достоинство.

Во-вторых, хотя главное действующее лицо в рассказе и партийный человек - кадет, тем не менее его убеждения не имеют никакого отношения к тому, что с ним случилось. Рассказанное ниже могло произойти со всяким другим человеком. С адвокатом, профессором, живописцем - мало ли с кем. Таким образом, рассказ не тенденциозен. Второе его ясное, бесспорное достоинство.

В-третьих, я слишком ленив для того, чтобы самому сочинить такой прекрасный интересный рассказ. Передаю его со слов одного веселого человека, который куда-то вчера уехал. Не знаю - куда. Поэтому, если бы даже кто и пришел в восторг от рассказа, пусть он не разыскивает автора, не шлет ему благодарственных телеграмм. Автора нет. Случай такой был. Это третье его несомненное, ясное даже для лиц, обделенных мозгами, достоинство.

Так-то-с.

* * *

Кадет жил на даче. Пошел он раз в лес собирать грибы и заблудился. Такая досада.

Начало уже темнеть, когда он усталый, разочарованный в жизни набрел на какое-то дерево, под которым спал человек.

Кадет деликатно дернул его за пиджак и сказал:

- Вот удача! Не можете ли, милостивый государь, указать мне дорогу из этой проклятой трущобы?

Спавший человек проснулся.

- Доро-огу? А который час?

- Да семь.

- Дай-ка мне свои часы…

- Извольте. Вы, вероятно, хотите собственными глазами убедиться в том, о чем я сейчас вам сообщаю на словах? Извольте видеть - семь часов.

Незнакомец взял часы и дернул их к себе так сильно, что цепочка лопнула.

- Осторожнее, - мягко заметил кадет. - Вы, вероятно, насколько я догадываюсь, не расчитали движения, которое хотели сделать с целью приблизить часы к своим глазам?

- Эк тебя разворачивает… Просто взял у тебя часы - вот и все.

Кадет задумался.

- Виноват… Я не могу себе точно уяснить, каким юридическим термином можно охарактеризовать акт перехода моего имущества (в данном случае - часов) в ваше пользование? Это не есть акт дарения, потому что для такого акта требуется прежде всего наличность воли и согласие дарителя. Нельзя назвать также это и куплей-продажей, ибо в таком случае кроме согласия владельца последний имеет также право на получение эквивалента, иными словами - стоимости запроданной вещи, выраженной в конкретных денежных знаках.

- Держи карман шире, - пробормотал незнакомец.

Кадет отвернул борт сюртука, оттопырил двумя пальцами карман и доверчиво сказал:

- Держу.

- Те-те-те… Что это у тебя там? Бумажник? А позвольте…

- Мне непонятно, - после некоторого раздумья сказал кадет, - зачем вы взяли мой бумажник с деньгами? Как и в первом случае, я не усматриваю здесь признаков дарения, а тем более купли-продажи, ибо денежные знаки, как имеющие абсолютную ценность, не могут служить продажным товаром. Если же рассматривать происшедший казус как обыкновенное взятие ценностей на хранение…

- Надоел ты мне хуже горькой редьки, - нетерпеливо сказал неизвестный. - Просто я у тебя отнял бумажник и часы! Вот и все.

Кадет изумился.

- От-ня-ли? Но… позвольте… Ведь это незакономерный насильственный акт! Таким образом, выходит, что вы присвоили себе чужую собственность. Это несправедливо. Это было бы все равно, что я отнял бы вашу шапку. Вы имели бы полное право тогда заметить мне: "Во-первых, шапка эта не твоя. Я тебе ее не дарил и сам ощущал в ней нужду, как в обычной защите от зноя и непогоды". Видите, что бы вы имели право сказать, если бы я отнял у вас шапку.

- Попробуй! Я тебе дам такого леща, что на карачках полезешь.

- Леща? Простого леща? Но разве он, по своей стоимости, как скоропортящийся пищевой продукт, может служить компенсацией того материального ущерба, который терплю я, лишившись часов и бумажника?

- Какая там рыба, - усмехнулся незнакомец, - Просто, если ты не перестанешь ныть, я тебя трахну по затылку.

- Как?! Вы стоите на почве насилия, физической расправы - этого печального пережитка и наследия варварских времен? Закон ясно говорит, что отдельные личности не могут присваивать себе функции расправы и возмездия. Это дело суда, избира…кик!

Кадет упал на траву и внушительно сказал:

- Что вы делаете? Драться противозаконно.

- Скидавай сюртук. Суконце, кажется, добротное. Скидавай с лап сапоги.

- Я не могу дать вам своего согласия на переход упомянутых вещей в ваше пользование без моего на то согласия. Станьте на мое место, станьте на точку зрения простой элементарной справедливости и - вы меня поймете. Я первый согласился бы с вами, если бы вы указали мне статью Т. Х части 1, по которой…

- Запонки золотые?

- Золотые.

- Дай-ка.

Кадет с обиженным лицом в одной рубашке сидел на траве и угрюмо говорил:

- Уверяю вас - вы неправы. Скажу больше - я усматриваю здесь наличность злой воли, выразившейся в нанесении мне побоев… И я - как это вам ни неприятно - оглашу ваш поступок в печати, чтобы мыслящая часть общества могла дать должную оценку моральной стороне ваших шагов в отношении моей личности и имущества. А юридически, уверяю вас, я не сомневаюсь, что закон будет на моей стороне.

Незнакомец, насвистывая марш, собирал и связывал в узел брюки, ботинки и сюртук.

Темнело.

- Даже и с этической стороны, - говорил кадет, зевая, - и то вы не имели права… если вдуматься…

Темнело.

Корибу

В мой редакторский кабинет вошел, озираючись, бледный молодой человек. Он остановился у дверей, и, дрожа всем телом, стал всматриваться в меня.

- Вы редактор?

- Редактор.

- Ей-богу?

- Честное слово!

Он замолчал, пугливо посматривая на меня.

- Что вам угодно?

- Кроме шуток - вы редактор?

- Уверяю вас! Вы хотели что-нибудь сообщить мне? Или принесли рукопись?

- Не губите меня, - сказал молодой человек. - Если вы сболтнете - я пропал!

Он порылся в кармане, достал какую-то бумажку, бросил ее на мой стол и сделал быстрое движение к дверям с явной целью - бежать.

Я схватил его за руку, оттолкнул от дверей, оттащил к углу, повернул в дверях ключ и сурово сказал:

- Э, нет, голубчик! Не уйдешь… Мало ли какую бумажку мог ты бросить на мой стол!..

Молодой человек упал на диван и залился горючими слезами.

Я развернул брошенную на стол бумажку. Вот какое странное произведение было на ней написано.

"Африканские неурядицы

Указания благомыслящих людей на то, что на западном берегу Конго не все спокойно и что туземные князьки позволяют себе злоупотребления властью и насилие над своими подданными - все это имеет под собой реальную почву. Недавно в округе Дилибом (селение Хухры-Мухры) имел место следующий случай, показывающий, как далеки опаленные солнцем сыновья Далекого Конго от понятий европейской закономерности и порядка… Вождь племени бери-бери Корибу, заседая в совете государственных деятелей, получил известие, что его приближенный воин Музаки не был допущен в корраль, где веселились подданные Корибу. Не разобрав дела, князек Корибу разлетелся в корраль, разнес всех присутствующих в коррале, а корраль закрыл, заклеив его двери липким соком алоэ. После оказалось, что виноват был его приближенный воин, но, в сущности, дело не в этом! А дело в том, что до каких же пор несчастные, сожженные солнцем туземцы, будут терпеть безграничное самовластие и безудержную вакханалию произвола какого-то князька Корибу?! Вот на что следовало бы обратить Норвегии серьезное внимание!"

Прочтя эту заметку, я пожал плечами и строго обратился к обессилевшему от слез молодому человеку, который все еще лежал на моем диване:

- Вы хотите, чтобы мы это напечатали?

- Да… - робко кивнул он головой.

- Никогда мы не напечатаем подобного вздора! Кому из читателей нашего журнала интересны какие-то обитатели Конго, коррали, сок алоэ и князьки Корибу. Подумаешь, как это важно для нас, русских!

Он встал с дивана, взял меня за руки, приблизил свое лицо к моему и пронзительным шепотом сказал:

- Так я вам признаюсь! Это написано об одесском Толмачеве и о закрытии им благородного собрания.

- Какой вздор и какая нелепость, - возмутился я. - К чему вы тогда ломались, переносили дело в какое-то Конго, мазали двери глупейшим соком алоэ, когда так было просто - описать одесский случай и прямо рассказать о поведении Толмачева! И потом вы тут нагородили того, чего и не было… Откуда вы взяли, что Толмачев был в каком-то "совете государственных деятелей"? Просто он приехал в три часа ночи из кафешантана и закрыл благородное собрание, продержав под арестом полковника, которого по закону арестовывать не имел права. При чем здесь "совет государственных деятелей"?

- Я думал, так безопаснее…

- А что такое за дикая, дурного тона выдумка: заклеил двери липким соком алоэ? Почему не просто - наложил печати?

- А вдруг бы догадались, что это о Толмачеве? - прищурился молодой человек.

- Вы меня извините, - сказал я. - Но тут у вас есть еще одно место - самое чудовищное по ненужности и вздорности… Вот это: "Следовало бы Норвегии обратить на это серьезное внимание"? Положа руку на сердце: при чем тут Норвегия?

Молодой человек положил руку на сердце и простодушно сказал:

- А вдруг бы все-таки догадались, что это о Толмачеве? Влетело бы тогда нам по первое число. А так - нука - пусть догадаются! Ха-ха!

На мои глаза навернулись слезы.

- Бедные мы с вами… - прошептал я и заплакал, нежно обняв хитрого молодого человека. И он обнял меня.

И так долго мы с ним плакали.

И вошли наши сотрудники и, узнав в чем дело, сказали:

- Бедный редактор! Бедный автор! Бедные мы! И тоже плакали над своей горькой участью.

И артельщик пришел, и кассир, и мальчик, обязанности которого заключались в зализывании конвертов для заклейки - и даже этот мальчик не мог вынести вида нашей обнявшейся группы и, открыв слипшийся рот, раздирательно заплакал… И так плакали мы все.

Эй, депутаты, чтоб вас!.. Да когда же вы сжалитесь над нами? Над теми, которые плачут…

Проверочные испытания (схема)

Все уселись за экзаменационный стол. Ждали. Удивлялись:

- Почему это нет мальчиков? Кажется, уже пора, а никто не показывается!.. Эй, сторож! Не знаешь-ли, братец, почему это не идут мальчики экзаменоваться?

- Оны боятся, - заявлял старый сторож. - Оны запрятались. Кто где.

- Чего же им бояться? Вот чудаки. Эй, сторож! Пойди, пошарь по углам - нет ли где мальчиков? Вытащи и давай сюда.

Сторож, ворча под нос, вышел и через пять минут привел пятерых мальчиков.

- А, голубчики! - обрадовались экзаменаторы. - Вас то нам и надо. А подойдите-ка сюда, подойдите. Хе-хе… А где же остальные? Почему нет, например, Артамонова Семена?

Один из учеников выступил вперед и заявил:

- Он побежал.

- По-бе-жа-ал?!

- Да-с. Побежал. В Центральную Африку.

- Как же он побежал?

- Как, обыкновенно, путешественники. Захватил шестьдесят копеек, ножницы, ручку от граммофона и побежал.

- Что же он говорил, вообще?

- Да ничего. Прощайте, говорит, товарищи. Вы себе тут экзаменуйтесь, а я поеду. Пришлю вам по бизону.

- Вот чудак. А Малявкин, Иван? Он почему не пришел?

- Его никак не могут вытащить.

- Как не могут? Экий лентяй! Родители на что же?

- Родители тоже ищут.

- Как ищут? Ты, милый, говоришь вздор. То говоришь, что его не могут вытащить, то, что его ищут? Где ищут?!

- Да в воде же. Второй день. Никак не могут найти и вытащить.

- Купался?

- Нет, так.

- Хорошо-с. Ну, а Синицин, Илья?

- Тоже не пришел. Он не может.

- Почему?

- Лежит. Выпимши.

- Нельзя сказать - "выпимши". Это неправильная форма. Что ж он, пьян?

- Нет, не пьян. А так. Вообще.

- Недоумеваю. Чего ж он, "выпимши"?

- Эссенции. Взял еще у меня взаймы гривенник. Пропал теперь мой гривенничек!

- Не хнычь, пожалуйста! Все вы скверные шалуны. Небось, ты к экзамену ничего не приготовил?

Взор разговорчивого ученика померк. Горло перехватило.

- Нет. Приго. Товил…

- А-а… хорошо-с! Подойди ближе. А скажи-ка ты нам, дорогой мой… в котором году было положено основание династии карловингов?

Ученик проглотил обильную слюну и обвел глазами комнату…

- Каких карловингов?

- Ну, каких?! будто не знаешь - каких. Обыкновенных. Ну?

- В этом… в тысячу восемьсот…

- Господа! - сказал экзаменатор, с отвращением глядя на ученика. - Сей муж не знает об основании династии карловингов!.. Как это вам понравится?

- Да, да… - покачал головой старичок со звездой. - Хороши они, все хороши! Сегодня о карловингах не знает, завтра пошел-мать зарезал…

- Да-с, ваше превосходительство… золотые слова изволили сказать! Завтра - мать, послезавтра - отца, там опять - мать, и так до бесконечности - по торной дорожке! Садись на свое место, Каплюхин. Вызовем еще кого-нибудь… Малявкин Иван!

- Его еще не вытащили! - раздался робкий голос с задней скамейки.

- Ах, да. Ну, этот… как его… Петерсон! Иди, иди сюда, голубчик… Что ты знаешь о короле Косинусе X?

Глаза Петерсона засверкали мужеством отчаяния. Он махнул рукой и затрещал:

- Король Косинус был королем. Подданные очень любили его за то, что он вел разорительные войны. Он жил в палатке, питался конским мясом и был настоящим спартанцем. Спартанцами называлось племя, жившее на плocкoгopьяx и бросавшее в воду своих детей, которые никуда не годились. Спартанцы вели спартанский обр…

- Нет, постой, постой, - улыбнулся учитель. - Ты о Косинусе что нибудь расскажи! С какого по какой год он царствовал?

- С 425 года по 974-й!

Учитель засмеялся.

- Дурак, ты, Петерсон. Во-первых, я Косинуса нарочно выдумал, чтоб тебя поймать - такого короля и не было, - во-вторых, ты хотел обманным образом переехать на спартанцев, которых ты, вероятно, вызубрил, а, в третьих, у тебя короли живут по пятьсот лет. Садись, брат! В будущем году увидимся на том же месте! Пряников, Гавриил? Где Пряников Гавриил? Он же тут был?!

- Под парту залез!

- Зачем же он залез? Спрятаться думает? Тащите его оттуда!

Стали тащить Пряникова. Он уцепился руками и ногами за ножки парты, защемил зубами перекладину и, озираясь на тащивших его людей, молчал.

- Вылезай, Пряников Гавриил! Сторож, попробуй выковырять его оттуда. Не лезет? Ему же хуже! Игнат Печкин! Здесь? Подойди. Это, ваше превосходительство, наша гордость… Первый ученик… Печкин! В котором году умер Гелиaгaбaл? как? Верно, молодец. Чей был сын Фридрих Барбаросса? Так. Только ровнее стой, Печкин! Какой образ жизни вел Людовик V? Так, так. Молодец. Не сгибайся только, Печкин! Стой ровнее. Что скажешь нам о семилетней войне?… Так. Ловко вызубрил. Не надо раскачиваться, Печкин! А ну, зажарь нам что нибудь, Печкин, о финикиянах. Не ложись на стол! Как ты смеешь ложиться животом на экзаменационный стол? А еще первый ученик! Хочешь - чтобы в поведении сбавили?! Что? Не дышит? Как не дышит? Где доктор? Здесь? Что такое с Печкиным, г. доктор? Умер? Переутомление? Эй, сторож! Карета скорой помощи есть?

- Так точно. С утра стоит. Как приказывали.

- Тащи его! Экая жалость! Единственный, которым могли похвастать, который все так отличнейше знал - и вдруг… Бери его за ноги! Петерсон! Ты что это там глотаешь? На экзаменах нельзя есть! Что? Порошки? Какие порошки? Ты не падай, когда с тобой учитель говорит! Зачем падаешь! Ты… что сделал!? Как ты смеешь?! Тебе экзамены для чего устроены? Чтоб порошки глотать? Захвати и его, сторож. Каплюхин!! Стрелять в классе из револьвера не разрешается… Что? В себя? Мало ли, что в себя… и в себя нельзя стрелять… Стыдно. Бери и этого, сторож. Ну, кто там еще? Пряников Гавриил остался? Вылезай из под парты, Пряников. Не хочешь? Ну, скажи оттуда: в котором году было основание ганзейского союза. Молчишь? Не хочешь? Ну, и сиди там, как дурак… Ваше превосходительство! Имею честь доложить, что проверочные испытания закончены!

Сон в зимнюю ночь

Съел Октябрист за ужином целого поросенка, кусок осетрины с хреном и лег спать…

Но Октябристу не спалось. Вспомнилась почему-то, его нелепая, бессмысленная жизнь, вся та мелкая ненужная ложь, которая сопутствовала ему с детства и которая, в конце концов, довела его до последней степени падения - до октябризма, и когда вспомнилось все это - Октябрист чуть не расплакался.

Напало на Октябриста такое жгучее раскаяние, что он не мог уснуть, ворочаясь сто раз с боку на бок…

Вот тут-то и пришел мужик. Черный, худой, весь в земле… Взял Октябриста мозолистой рукой за ухо, сказал:

- Пойдем, паршивец!

И потащил перепуганного Октябриста за собой.

Очутившись в деревне, Октябрист первым долгом решил помочь мужикам в их горькой нужде. Для этого он отыскал нескольких оборванных мужиков и вступил с ними в разговор…

- А что, ребята, мяту вы пробовали сеять? - спросил Октябрист.

- Где нам!

- Вот то-то и оно. Нужно, чтобы культура и знание пришли на помощь деревенской темноте и тому подобное. Сейте мяту!

Октябрист порылся в кармане, нашел коробку мятных лепешек, которые он ел после пьянства, и отдал мужикам на семя.

- Вот вам! Сейте, как сказал поэт, разумную, добрую, вечную мяту!!

Посеяли мужики мятные лепешки. Год в то время был урожайный и, поэтому, мята разрослась пышными, большими кустами, покрытыми сплошь коробочками с лепешками.

Октябрист не почил на лаврах.

- Чем бы еще выручить этих бедняг? Разговорился.

- Гигроскопическую вату сеяли? Мужики горько улыбнулись.

- Где нам! Прямо будем говорить - безпонятные мы.

Назад Дальше