Октябрист, вздохнув, вынул из своих ушей вату, отдал ее мужикам и приказал:
- Сейте вату! Сейте… спасибо вам скажет сердечное русский народ! Полушубки будете ватные делать! Жены и дочери бюсты из ваты такие сделают, что пальчики оближете.
Вата разрослась еще лучше, чем мята.
Потом табак сеяли. Все, что было у Октябриста в портсигаре, все он пожертвовал мужикам на посев. Пуговицы сеяли. Хотя Октябрист после этой жертвы ходил, придерживая брюки руками, но зато на сердце его было светло и радостно. Был у Октябриста зонтик. Очень жаль было ему расставаться с зонтиком, но долг - прежде всего.
- Посейте зонтики! - сказал Октябрист, отдавая свой зонтик на семя. - Уйдите от ликующих, праздно болтающих. Труд, это - благодеяние. Сейте зонтики!
- Землицы больше нетути, - признались мужики. - Последнюю пуговицами засеяли. Нет землицы.
Октябрист поморщился.
- Ну, вот, - уже сейчас и революция!.. Сколько у вас, у каждого, земли?
- По две десятины.
Стал думать Октябрист, искренно желая и в этом помочь мужикам.
- Вы говорите по две десятины? Это сколько же пудов земли будет?
Мужики объяснили, как могли, что земля меряется не пудами, а поверхностью.
- Да что вы! А, знаете… это остроумно! Вот что значит простая мужицкая сметка. Додумались! А сколько в десятине сажен?
- 2400.
- Ого! Это, значит, около пяти верст. У каждого мужика, считая по 2 десятины, десять верст, значить, одной земли! Неужели, этого мало?
Октябрист возмутился.
- Стыдитесь! Вы, верно, пьянствуете, а не работаете!..
Сконфуженные мужики оправдывались, как могли.
- Ага! Значит, так нельзя считать? Ну, ладно. Я подумаю… сделаю, что могу.
И придумал Октябрист гениальный выход.
- Шестнадцати десятин каждому довольно?
- За глаза, ваша честь!
- Великолепно! Отныне вы должны считать десятиною не 2400, а 300 квадратных сажен. Таким образом, у каждого будет по 16 десятин.
Мужики в ноги повалились.
- Благодетель!!
Проведя аграрную реформу, Октябрист вздохнул свободно.
Мужики благоденствовали. Из окна своего дома Октябрист часто со слезами на глазах любовался на группы чистеньких поселян в ватных тулупах, застегнутых на прекрасные пуговицы, и поселянок с пышными бюстами, гуляющих об руку с мужьями под развесистыми, тенистыми зонтиками… Мужчины курили папиросы (в этом году уродились на огородах "Сенаторские"), а дамы кушали мятные лепешки и приятно улыбались друг другу.
- Сейте разумное, доброе, вечное… - смахивал слезу Октябрист.
Во время сна у Октябриста из открытого рта текла слюна и физиономия расплылась в блаженную улыбку.
- Вставай, лысый дурак! - разбудила его жена. Октябрист подобрал слюну, оделся, застегнулся на все пуговицы, заложил ватой уши, взял папиросы, коробку мятных лепешек и, раскрыв дождевой зонтик, отправился гулять.
Мудрый судья
- Человек! - сказал Вывихов. - Что у вас есть здесь такое, чтобы можно было съесть?
- Пожалуйте. Вот карточка.
- Ага! Это у вас такая карточка? Любопытно, любопытно. Для чего же она?
- Да помилуйте-с! Кто какое блюдо хочет сесть - он тут найдет и закажет.
- Прекрасно! Предусмотрительно! Колоссальное удобство! Это вот что такое? Гм!.. Крестьянский суп?
- Да-с.
- Неужели, крестьянский суп?
- А как же. У нас всякие такие блюда есть. Уж что гость выберет - то мы и подадим.
- Суп? Крестьянский суп? Настоящий?
- Как же-с. Повар готовит. Они знают-с.
Вывихов обратился к старику, сидевшему за другим столиком.
- Вот-с… Мы русские совершенно не знаем России. Вы думаете ее кто-нибудь изучает? Как же! Дожидайтесь. Наверно, кто-нибудь, если и увидит в карточке "Крестьянский суп" - сейчас же закрутит носом: "Фуй, - скажет, - я ем только деликатные блюда, а такой неделикатности и в рот не возьму". А что ест полтораста миллионов русского народа-то ему и неинтересно. Он, видите ли, разные котлеты-матлеты кушает. А вот же, черт возьми, я требую себе крестьянский суп!
- Посмотрим, что наша серая святая скотинка кушает. Человек! Одну миску крестьянского супа!
- Это что т-такое?
- Суп-с.
- Суп? Какой?
- Крестьянский.
- Да? А это что такое?
- Говядина-с.
- А это?
- Картофель, капуста, лавровый лист для запаху.
- И это крестьянский суп?
- Так точно-с.
- Тот суп, что едят крестьяне?
Лакей вытер салфеткой потный лоб и, с беспокойством озираясь, сказал:
- Я вам лучше метрдотеля позову.
- Позови мне черта печеного! Пусть он мне объяснить, кто из вас жулик.
- Виноват… - сказал пришедший на шум метрдотель. - Муха?
- Что такое - муха?
- Они теперь, знаете, по летнему времени… того..
- Нет-с, не муха! Это что за кушанье?
- Крестьянский суп. Обыкновенный-с.
- Да? А что если я сейчас трахну вас этой тарелкой по голове и стану уверять, что это обыкновенный крестьянский поцелуй.
- Помилуйте… То - кушанье, а то - драка.
- Ах, вы мошенники!!
- Попрошу вас, господин, не выражаться.
- Не выражаться? К вам ежедневно ходит тысяча человек, и если все они попробуют ваш крестьянский суп - что они скажут? Что в России все обстоит благополучно, никаких недородов нет и крестьяне благоденствуют… Да? Попросите полицию. Протокол! Я вам покажу… Ты у меня в тюрьме насидишься!
* * *
- Помилуйте, господин судья, - пришли тихо, смирно, а потом раскричались. Суп, видишь ты, им слишком хорош показался!
- То-есть, плох!
- Нет-с, хорош! Почему, говорит, мясо, да капуста - крестьяне, говорит, так не едят.
- В самом деле, почему вы подняли историю?
- Обман публики, помилуйте! Крестьянский суп? Хорошо-с. А ну-ка дайте мне оный, хочу этнографию и крестьянский быт изучать. "Извольте-с!" Что т-такое? Да они бы еще туда для вкусу одеколона налили!
- Помиритесь!
- Чего-с? Не желаю!
- А чего же вы желаете!
- Я желаю, г. мировой судья, чтобы вся Россия знала, какой такой крестьянский суп Россия ест!
- Прошу встать! По указу и так далее - мещанин Вывихов за скандал в публичном месте и за оскорбление словами метрдотеля ресторана "Петербург", приговаривается к трехдневному аресту. А вы… послушайте… Вы больше этого блюда не указывайте в вашем меню.
- Да почему, г. судья?
- Потому что крестьяне такого супа не едят.
- А какой же суп они едят?
- Никакой.
- А что же они едят в таком случае?
- Что?.. Ничего!
Грозное местоимение
Сумерки окутали все углы фешенебельной квартиры его превосходительства.
Его превосходительство - бывший глава министерства - со скучающим видом бродило из одной комнаты в другую, не зная, что с собой делать, куда себя девать.
Наконец счастье улыбнулось ему: в маленькой гостиной за пианино сидела молоденькая гувернантка детей его превосходительства и лениво разбирала какие-то ноты.
- А-а, - сказало, подмигнув, его превосходительство, - вот ты где, славный мышонок! Когда же ты придёшь ко мне?
Гувернантка неожиданно вскочила и крикнула:
- Что это такое, как вы смеете говорить мне "ты"?
Его превосходительство было так изумлено, что даже закачалось.
- Ты… на "ты"… А как же тебя называть?
- Это безобразие! Прошу, прежде всего, называть меня на "вы".
Его превосходительство побледнело, как мертвец, и крикнуло:
- Караул, режут! Спасите, люди! Сюда!
В комнату вбежала жена, слуги.
- В чём дело? Что случилось?
С ужасом в лице его превосходительство указало пальцем на гувернантку и прохрипело:
- Революционерка… Забастовка… Предъявила политические требования и забастовала.
- Что за вздор! Какое требование?
- Говорит: называйте меня на "вы".
С этого началось…
Его превосходительство одевалось для прогулки и позвало прислугу.
- Что прикажете?
- Тыезд мой готов?
- Чего-с?
- Тыезд, говорю, готов?
- Ты…езд…
- Вот осёл-то, не буду же я говорить тебе - выезд. Ступай узнай!
- Так точно-с, тыезд готов.
Его превосходительство побагровело.
- Как ты смеешь, негодяй! Я тебе могу говорить тыезд, а ты мне - выезд. Понял? Теперь скажи - какова погодка?
- Хорошая-с, ваше превосходительство.
- Солнце ещё тысоко?
- Так точно, высоко.
- Ну то-то, можешь идти.
Спускаясь по лестнице, его превосходительство увидело швейцара и заметило ему:
- Почему нос красный? Тыпиваешь, каналья!
- Никак нет.
- То-то, а то могу тыбрать другого швейцара, не пьяницу. А зачем на лестницу нотый ковёр разостлал?
- Это новый-с.
- Я и говорю - нотый. Если не снимешь, завтра же тыгоню.
Потом, усевшись в экипаж, его пр-во завело разговор с кучером.
- Шапка у тебя, брат, потёртая.
- Так точно.
- Я думаю, тыдра на шапку хорошо будет.
- А я не знаю, ваше превосходительство, я такого меха и не слыхал.
- Как не слыхал? Обыкновенный мех.
- Не знаем-с. Выдра - это точно, есть.
- Вот дерево-то. Это для тебя она, может, и выдра, а для меня - тыдра.
- Оно можно было бы и выдру поставить.
- Если не найдем тыдру, то можно тыхухоль.
Кучер вздохнул и согласился:
- Можно и тыхухоль.
- Дурак, какой он для тебя тыхухоль! Разговаривать не умеешь.
Прогуливаясь по Стрелке и греясь на солнышке, его превосходительство думало:
"Скоро тыборы в Думу. Кого-то они тыберут? Во что тыльется народная воля?.. Уты, прежние времена прошли, когда можно было тыдрать мужика и тыбить у него из голоты эту самую народную волю".
Увлечённое этими невесёлыми мыслями, его пр-во не заметило, как толкнуло какого-то прохожего и наступило ему на ногу.
- Ой, послушайте, нельзя ли поосторожней!
- Извини, голубчик, я не заметил твоей ноги.
- Прошу вас, - раздражённо крикнул незнакомец, - называть меня на "вы"!
- Ш-што-с? Предъявление требований! Политических! Забастовка, баррикады!
Его превосходительство выхватило револьвер и скомандовало: пли!
Потом, сжалившись над упавшим от ужаса незнакомцем, его превосходительство наклонилось над ними сказало:
- Вот видишь ли, голубчик. Ты мне, конечно, должен говорить "вы", а я тебе могу сказать "ты".
- Почему?
- Потому что я по чину старше.
И тогда, приподнявшись на локте, крикнул незнакомец с деланным восхищением:
- Здорово сказано! Умнейшая голова. Настоящая выква!
Виктор Поликарпович
В один город приехала ревизия… Главный ревизор был суровый, прямолинейный, справедливый человек с громким, властным голосом и решительными поступками, приводившими в трепет всех окружающих.
Главный ревизор начал ревизию так: подошел к столу, заваленному документами и книгами, нагнулся каменным, бесстрастным, как сама судьба, лицом к какой-то бумажке, лежавшей сверху, и лязгнул отрывистым, как стук гильотинного ножа, голосом:
- Приступим-с.
Содержание первой бумажки заключалось в том, что обыватели города жаловались на городового Дымбу, взыскавшего с них незаконно и неправильно триста рублей "портового сбора на предмет морского улучшения".
"Во-первых, - заявляли обыватели, - никакого моря у нас нет… Ближайшее море за шестьсот верст через две губернии, и никакого нам улучшения не нужно; во-вторых, никакой бумаги на это взыскание упомянутый Дымба не предъявил, а когда у него потребовали документы - показал кулак, что, как известно по городовому положению, не может служить документом на право взыскания городских повинностей; и, в-третьих, вместо расписки в получении означенной суммы он, Дымба, оставил окурок папиросы, который при сем прилагается".
Главный ревизор потер руки и сладострастно засмеялся. Говорят, при каждом человеке состоит ангел, который его охраняет. Когда ревизор так засмеялся, ангел городового Дымбы заплакал.
- Позвать Дымбу! - распорядился ревизор. Позвали Дымбу.
- Здравия желаю, ваше превосходительство!
- Ты не кричи, брат, так, - зловеще остановил его ревизор. - Кричать после будешь. Взятки брал?
- Никак нет.
- А морской сбор?
- Который морской, то взыскивал по приказанию начальства. Сполнял, ваше-ство, службу. Их высокородие приказывали.
Ревизор потер руки профессиональным жестом ревизующего сенатора и залился тихим смешком.
- Превосходно… Попросите-ка сюда его высокородие. Никифоров, напишите бумагу об аресте городового Дымбы как соучастника.
Городового увели.
Когда его уводили, явился и его высокородие… Теперь уже заливались слезами два ангела: городового и его высокородия.
- И-зволили звать?
- Ох, изволил. Как фамилия? Пальцын? А скажите, господин Пальцын, что это такое за триста рублей морского сбора? Ась?
- По распоряжению Павла Захарыча, - приободрившись, отвечал Пальцын. - Они приказали.
- А-а. - И с головокружительной быстротой замелькали трущиеся одна об другую ревизоровы руки. - Прекрасно-с. Дельце-то начинает разгораться. Узелок увеличивается, вспухает… Хе-хе… Никифоров! Этому - бумагу об аресте, а Павла Захарыча сюда ко мне… Живо!
Пришел и Павел Захарыч.
Ангел его плакал так жалобно и потрясающе, что мог тронуть даже хладнокровного ревизорова ангела.
- Павел Захарович? Здравствуйте, здравствуйте… Не объясните ли вы нам, Павел Захарович, что это такое "портовый сбор на предмет морского улучшения"?
- Гм… Это взыскание-с.
- Знаю, что взыскание. Но - какое?
- Это-с… во исполнение распоряжения его превосходительства.
- А-а-а… Вот как? Никифоров! Бумагу! Взять! Попросить его превосходительство!
Ангел его превосходительства плакал солидно, с таким видом, что нельзя было со стороны разобрать: плачет он или снисходительно улыбается.
- Позвольте предложить вам стул… Садитесь, ваше превосходительство.
- Успею. Зачем это я вам понадобился?
- Справочка одна. Не знаете ли вы, как это понимать: взыскание морского сбора в здешнем городе?
- Как понимать? Очень просто.
- Да ведь моря-то тут нет!
- Неужели? Гм… А ведь в самом деле, кажется, нет. Действительно нет.
- Так как же так - "морской сбор"? Почему без расписок, документов?
- А?
- Я спрашиваю - почему "морской сбор"?!
- Не кричите. Я не глухой.
Помолчали. Ангел его превосходительства притих и смотрел на все происходящее широко открытыми глазами, выжидательно и спокойно.
- Ну?
- Что "ну"?
- Какое море вы улучшали на эти триста рублей?
- Никакого моря не улучшали. Это так говорится - "море".
- Ага. А деньги-то куда делись?
- На секретные расходы пошли.
- На какие именно?
- Вот чудак человек! Да как же я скажу, если они секретные!
- Так-с…
Ревизор часто-часто потер руки одна о другую.
- Так-с. В таком случае, ваше превосходительство, вы меня извините, обязанности службы… я принужден буду вас, как это говорится, арестовать. Никифоров!
Его превосходительство обидчиво усмехнулся.
- Очень странно: проект морского сбора разрабатывало нас двое, а арестовывают меня одного.
Руки ревизора замелькали, как две юрких белых мыши.
- Ага! Так, так… Вместе разрабатывал?! С кем?
Его превосходительство улыбнулся.
- С одним человеком. Не здешний. Питерский, чиновник.
- Да-а? Кто же этот человечек?
Его превосходительство помолчал и потом внятно сказал, прищурившись в потолок:
- Виктор Поликарпович.
Была тишина. Семь минут.
Нахмурив брови, ревизор разглядывал с пытливостью и интересом свои руки… И нарушил молчание:
- Так, так… А какие были деньги получены: золотом или бумажками?
- Бумажками.
- Ну раз бумажками - тогда ничего. Извиняюсь за беспокойство, ваше превосходительство. Гм… гм…
Ангел его превосходительства усмехнулся ласково-ласково.
- Могу идти?
Ревизор вздохнул:
- Что ж делать… Можете идти.
Потом свернул в трубку жалобу на Дымбу и, приставив ее к глазу, посмотрел на стол с документами. Подошел Никифоров.
- Как с арестованными быть?
- Отпустите всех… Впрочем, нет! Городового Дымбу на семь суток ареста за курение при исполнении служебных обязанностей. Пусть не курит… Кан-налья!
И все ангелы засмеялись, кроме Дымбиного.
Простой счет
- Ради Бога! - умоляюще сказал старый, седой, как лунь, октябрист. - Вы не очень на него кричите…Все таки, он член Государственного Совета. Сосчитаться с ними, как мы проектируем, - это, конечно, хорошо… Но не надо, все таки, слишком опрокидываться на беднягу. Можно и пробрать его, но как? Корректно!
- Будьте покойны, - пообещал молодой скромный октябрист, выбранный посланником. - Я не позволю себе забыться. Сосчитаюсь - и сейчас-же назад! - Ну, с Богом.
Молодой октябрист сел на извозчика и поехал к влиятельному члену Государственного Совета считаться.
Пробыл он у члена Государственного Совета действительно, недолго.
Через пять минут вышел на крыльцо и тут-же столкнулся с товарищем по фракции, который, горя нетерпением, прибежал, чтобы пораньше узнать результаты…
- Ну, что? - спросил товарищ. - Сосчитался?
- Кажется…
- А ты… разве… не уверен?
- Нет, я почти уверен, но он какой-то странный.
- Они все странные какие-то.
- Да… Представь себе, вхожу я в кабинет и начинаю речь, как и было условлено.
А он… послушал немного, поднялся с кресла, отвел в сторону правую руку, быстро-быстро приблизил ее к моему лицу и коснулся ладонью - щеки. Потом говорить: "А теперь ступайте!" Я и ушел. Что бы это значило?
Товарищ сел на ступеньки подъезда и призадумался.
- Действительно, странно… Что бы это могло значить? Ты говоришь: отвел в сторону правую руку, быстро-быстро приблизил ее к твоему лицу и коснулся щеки?
Долго он держал руку около твоей щеки?
- Нет, сейчас-же взял ее и спрятал в карман.
- Ничего не понимаю… Может, он заметил, что тебе было жарко и обмахнул лицо?
- Нет! В том-то и штука, что мне не было жарко. Щека сделалась розовая не сначала, а потом.
- Непостижимо! Пойдем к другим товарищам - спросим.
Седой октябрист переспросил:
- Как, вы говорите, он сделал?
- Да так, - в десятый раз начал объяснять недоумевающий посланник. - Сначала встал, потом отвел в сторону правую руку, быстро-быстро-быстро приблизил ее к моему лицу и коснулся ладонью щеки.
- Поразительно! Что он хотел, спрашивается, этим сказать? Гм… Может быть, у вас на щеке сидела муха, а он из вежливости отогнал ее?..
- Скажете тоже! Какие же зимой бывают мухи?..
- Ну, тогда уж я и не знаю - в чем тут дело.
Третий октябрист, стоявший подле, сказал:
- А, может быть, он просто хотел попросит у вас папироску?