- Да если ему срок подошел помирать, чего ты ему вырежешь?
Витька не знал.
- Я на такие… темные вопросы не отвечаю.
- Нечего ответить, вот и не отвечаете. Светлые ваши головушки… только мякиной набиты.
- Нечего? - опять вскочил Юрка. - А вот эти люди?.. - сгреб кучу книг и показал. - Вот этим людям тоже нечего отвечать?! Ты хоть одну прочитал?
- Там читать нечего - вранье одно. У меня на квартире жил один…
- Во дает?! - сказал Витька.
- Ладно! - Юрка опять начал ходить по избе. - Чума раньше была?
- Была. У нас в двадцать…
- Где она теперь? Есть?
- Не приведи, Господи! Может, будет…
- В том-то и дело, что больше не будет. С ней научились бороться. Дальше! Если бы тебя раньше укусила бешеная собака, что бы с тобой было?
- Сбесился бы.
- И помер бы. А сейчас - сорок уколов, и все. Человек живет. Туберкулез был неизлечим? Сейчас - пожалуйста: полгода - и человек как огурчик! А кто это все придумал? Ученые. "Вранье"… Хоть бы уж помалкивали, если не знаете.
Старика раззадорил тоже этот Юркин наскок.
- Так. Ладно. Собака - это ладно. А змея укусит?.. Где они были, доктора-то, раньше? Не было. А бабка, бывало, пошепчет - и как рукой снимет. А ведь она институтов ваших не кончала.
- Укус был не смертельный, вот и все. Это элементарно.
- Иди подставь: пусть она тебя разок чикнет…
- Пожалуйста! Я до этого укол сделаю - и пусть кусает, сколько влезет, - я только улыбнусь.
- Хвастунишка.
- Да вот же они, во-от! - Юрка опять показал на книги. - Люди на себе экспериментировали! А знаешь ты, что когда академик Павлов помирал, то он созвал студентов и стал им диктовать, как он помирает…
- Как это? - очень заинтересовался старик.
Витька тоже не слышал про это.
- Так. "Вот, говорит, сейчас у меня холодеют ноги - пишите". Они писали. Потом руки отнялись. Он говорит: "Руки отнялись".
- А они пишут?
- Они пишут. Потом сердце стало останавливаться, он говорит: "Пишите". Они плакали и писали. - У Юрки у самого на глазах показались слезы. На старика рассказ тоже произвел сильное действие.
- Ну?
- И помер. И до последней минуты все рассказывал, потому что это надо было для науки. А вы с этими вашими бабками еще бы… триста лет в темноте жили. "Раньше было! Раньше было!" Какие-то кулацкие уклоны… Вот так было раньше? - Юра подошел и включил радио. Пела певица. Немного все послушали ее. - Где она? - спросил Юрка.
- Кто?
- Певица-то. Ее же нет здесь, а - поет.
- Так это по провода-ам.
- Это радиоволны! "По провода-ам". По проводам - это у нас здесь. А она, может, где-нибудь в Москве или в Ленинграде поет - что, туда провода протянуты?
- Провода. Я в прошлом годе ездил к Ваньке, видел: вдоль железной дороги провода висят. На столбах. Чего ты мне говоришь-то?
Юрка махнул рукой.
- Тебе не втолковать! Мне надо уроки учить. Все.
- Ну и учи.
- А вы отрываете. - Юрка сел за стол, зажал ладонями уши и стал усердно читать.
Долго в избе было тихо.
- Витька, а ты на кого хочешь учиться? - спросил старик.
Витьку этот вопрос застал врасплох.
- Я пока выбираю, - сказал он.
- На кого он будет учиться! - оторвался от книги Юрка. - У него по арифметике плохо. Не исправил, Витька?
- Не…
- Что ж ты?
- Знаешь, на кого учись? На судью, - посоветовал старик.
- О-о! - удивились ребятишки. - Чего это?
- Люди будут бояться. Скажут: вон, вон - судья идет! Большое дело.
- Тогда уж - на прокурора, - сказал Витька. - Он пострашней.
- Прокурор - это не все понимают, что страшно. А вот судья… это судья. Это уже тюрьмой пахнет.
Еще помолчали.
- Он есть на карточке? - спросил вдруг старик.
- Кто?
- Тот ученый, помирал-то который.
- Академик Павлов? Вот он.
Юрка подал старику книгу и показал Павлова. Витьке тоже показал редкостного ученого.
- Старенький уж был, - сказал Евстигнеич жалостливо.
- Он был до старости лет бодрый и не напивался, как… некоторые. - Юрка отнял книгу. - И не валялся потом на печке, не матерился…
- Чего вы взъелись-то на меня?! - вскричал больной старик. - Ты гляди что - житья не дают! Комиссары нашлись… Вам ба по тогдашнему делу - только комиссарами быть. Они тогда молодые были… Такие же вот… молокососы заполошные. Командовали.
Юрка сел опять за учебники, а Витька стал листать книжку с портретами ученых.
- Ох, мать ты моя-а!.. - закряхтел опять старик. И полез с печки. Надел валенки, взял нож и вышел в сени.
- Куда это он? - спросил Витька.
Юрка пожал плечами.
- Ну, и что этот гусь? - спросил Юрка. - Наверно, отцом твоим станет?
Витька уставился на друга, точно до него только сейчас дошел истинный смысл прихода дяди Володи в их дом.
- Отцом? - переспросил он.
- Ну а кем же? Не родным, конечно, но жить-то у вас будет.
Вошел старик… Нес в руке добрый кус сала.
- Нате поешьте… ученые. А то, пока дойдете до своих хирургов-то, - загнетесь.
- Зачем? У меня есть - мне Витька принес…
- Ешьте! "Витька принес"… У Витьки у самого… зад сверкает. Безотцовщина. Ешьте, это доброе сало, не базарное.
- Нам дядя Коля привез из деревни - тоже доброе, - вступился Витька за свое сало.
- В деревне теперь разучились солить. Не разучились, а… не хотят. Тоже все на базар норовят: как попало посолил, лишь бы вид сохранить. - Старик опять полез на печку. - Ох, язви ты в душеньку!.. Как ляжешь, так опять подступает.
- Давай, мы сбегаем за четвертинкой? - еще раз предложил Юрка.
Старик помолчал.
- Не надо, - сказал. - Перемаюсь как-нибудь.
Ребятишки достали хлеб и принялись за сало.
- Ну и как мне его теперь, папкой, что ли, звать? - спросил Витька негромко.
Юрка пожал плечами.
- К нам, когда папка помер, тоже приходил один… я его дядей Сашей звал. Не мог. Я папку-то хорошо помню.
- И я помню.
- Ну и будешь дядей звать… Нечего их наваживать. Старый?
- Старый, - сказал Витька, всерьез озабоченный новым "папкой".
- А у его, что же, родных-то никого не было, что ли? - спросил старик с печки.
- У кого? - не понял Юрка.
- У того академика-то. Одни студенты стояли?
- У Павлова? Были, наверно. Я точно не знаю. Завтра спрошу в школе.
- Дети-то были, поди?
- Наверно. Завтра узнаю.
- Были, конечно. Никого если б не было родных-то, немного надиктуешь. Плохо человеку одному. Не приведи Господи!
…Мать Витькина громко засмеялась.
- Не знаю, - сказала она. - Я так не думаю.
- Уверяю вас! - тоже улыбаясь, воскликнул слегка заалевший Владимир Николаевич.
И дядя Николай тоже слегка заалел… Всем было хорошо, все слегка поразмякли.
- А не спеть ли нам?! - догадался дядя Николай. - А? Эх, Витьки нет, он бы нам счас на баяне подобрал какую-нибудь.
- Хорошо играет? - спросил Владимир Николаевич.
- Мой подарок, - не удержался, похвастал дядя Нико-лай. - На день рождения ему отвалил - пускай учится.
- Люблю музыкальных детей, - сказал Владимир Николаевич.
- Так споем, что ли!
- Какую? - спросила Груша.
- Давай какую-нибудь. Ты у нас песельница.
- Ну, прямо!.. Нашел песельницу.
И вдруг Владимир Николаевич, прикрыв маленькие петушиные глаза, зачастил не шутя, козлом:
Небо, небо, небо, небо-о!..
Хотел-то он всерьез, но так это вышло смешно и нелепо, что Николай и Груша засмеялись. Тогда засмеялся и Владимир Николаич - будто он хотел пошутить.
- Давай, Груша! - попросил опять Николай. - Помнишь, про колечко как-то… Про любовь, про колечко. Ты часто пела…
Груша, справившись со смущением, вскинула голову, как-то простецки-смело глянула на "суженого", усмешливо улыбнулась и негромко, красиво запела:
Что стоишь, качаясь,
То-онкая рябина-а?
Го-оловой склоняясь
До самого тына…
Брат Николай неожиданно хорошо, в лад поддержал:
…Го-оловой склоняясь
До самого-о тына.
Они, видно, певали раньше - славно у них вышло.
Там через дорогу… -
повела дальше Груша, -
За-а рекой-ой широкой
Та-ак же о-одиноко
Дуб стоит высокий.
Владимир Николаич заблеял было:
Та-ак же одиноко-о…
Но - смолк. Не умел он. Стал слушать.
Брат с сестрой пели:
Как бы мне, рябине,
К ду-убу перебраться,
Я-а б тогда не стала
Гнуться и качаться-а!..
Ох, я-а б тогда не стала…
Тут вошел Витька.
Песня погибла. Мать что-то опять смутилась, вскочила из-за стола, улыбаясь, и какой-то извиняющийся тон появился.
- Сынок пришел! Поесть хочешь?
- Нет, - сказал Витька. - Я у Юрки поел…
- Господи!.. "У Юрки". Он и так едва концы с концами сводит, а он объедает ходит…
- Нам дед Ефим сала дал.
- Витьк, ну-ка сыграй нам! - сказал дядя Коля. - А?
- Я уроки не выучил, - сказал Витька. И посмотрел на дядю Володю не очень любезно.
- Ну, сыграл бы… - попросила и мать.
- Хо!.. Говорю же: уроки не выучил…
- Что ж ты до сих пор не выучил? - обиделся дядя Коля. - Ох, Витька, Витька… Ну, иди учи.
Матери неловко стало за столь открытую нелюбезность сына.
- Ну, иди, иди - учи, - тоже сказала она.
Витька ушел в горницу.
Дядя Володя поднялся…
- Ну, пора и честь знать, как говорят.
- Да посиди еще! - воскликнул Николай. - Чего ты? Еще успеешь. Куда торопиться-то?
- Посидите, - сказала и Груша.
- Да нет, пойду… А то темно станет. Включу счас телеви-зор, постановку какую-нибудь посмотрю.
Витька у себя в горнице похоже передразнил дядю Во-лодю.
- Да нет, пойду… А то темно станет, хулиганов полно на улицах… Гусь-Хрустальный.
- Ну, приходите… Не забывайте, - слышалось из большой комнаты. Мать говорила.
- Ладно, ладно - приду, - опять изобразил Витька ненавистного ему гостя. - В воскресенье приду. Может, в субботу… Явлюсь, так сказать.
И стал дядя Володя являться. По субботам и воскресеньям.
Раз явился:
- Здравствуйте. Немного все же похолодало. Чувствуется. Лист уже пожелтел.
Два явился:
- Здравствуйте. Сегодня потеплей. Но все равно скоро - конец. Лист только до первого ветра: слетит.
Три явился:
- Слетел. Голенькие стоят. Пора…
Один раз мать с Витькой откровенно поговорили.
- Уроки выучил?
- Выучил.
- Ну-ка, сядь - поговорим. Как тебе дядя Володя-то?
Витька хотел увильнуть от ответа. Пожал плечами, как он делал, когда не хотел говорить прямо.
- Что? - спросила мать.
- Ничего…
- Не глянется?
Витька опять пожал плечами.
Мать кивнула головой, подумала… И вдруг засмеялась милым своим, ясным смехом.
- Ох, и но-ос!.. На семерых рос, одному достался. А, Витька?.. Вот так нос!
Витька моментально осмелел, затараторил:
- Да он этим своим носом всю мебель нам посшибает! Это же не нос, а форштевень!
- Руль, - коротко определила мать. - Но… Витька… дружок: нам не до жиру - быть бы живу. Так, сына. Дело наше… неважнецкое.
- Да что, с голоду, что ль, помираем?
Мать засмеялась.
- Да нет, что же?.. Нет. Немолодая уж я, сынок, - выбирать-то. Вот штука-то. Время мое ушло. Ушло времечко… - Мать вздохнула. - Десять бы годков назад - этот бы дядя Володя… - И не стала досказывать. А стала говорить совсем другое - может, себя убеждала:
- Да он неплохой - так-то… Вон какой рассудительный. Не пьет.
- Не пьет, а по бутылочке всегда приносит.
- Да это ж… что ж? Разве это пьет? Так-то пьет - это не страшно.
- С бутылочки все и начинается, - стал тоже рассуждать Витька.
Мать опять засмеялась.
- Нет, у него тоже уж теперь - не начинается. Сам не молодой. Нет, так-то… зачем же зря человека хаять? Не надо. Не витязь, конечно, но…
- Какой уж там витязь - гусь!
- Не надо так! - строго велела мать. - Разговорился! Малой еще - так разговаривать. Ишь ты… Подрасти сперва, потом уж рассуждай. А то… больно языкастые нынче стали.
И опять пришел дядя Володя.
Витька увидел его раньше, в окно.
- Идет! - крикнул он.
- Кто?
- Ну, кто?.. Хрустальный!
- Витька! - сердито сказала мать. - Ну-ка, отойди оттуда, не торчи.
Витька отошел от окна.
- Играть, что ли?
- Играй, какую-нибудь… поновей.
- Какую? Может, марш?
- Да зачем же марш-то? Генерал, что ли, идет? Вот, какую-то недавно учил…
- "Венок Дуная"? Мы его еще не одолели. Давай "Смешное сердце"?
- Играй. Она грустная?
- Помоги-ка снять… Не так чтобы очень грустная, но за душу возьмет. Ручаюсь.
Мать сняла со шкафа тяжелый баян, поставила Витьке на колени.
- Там есть, например, такие слова: "Смешное сердце, не верь слепой надежде: любовь уходит…" Куда уж грустней - зареветь можно.
- Да уж…
Витька заиграл "Смешное сердце".
Вошел дядя Володя, аккуратненько отряхнул шляпу у порога и тогда только сказал:
- Здравствуйте.
- Здравствуйте, Владимир Николаич, - приветливо откликнулась мать.
Витька перестал было играть, чтоб поздороваться, но увидел, что дядя Володя не смотрит на него, отвернулся и продолжал играть.
- Дождик, Владимир Николаич?
- Сеет. Пора уж ему и сеять.
Дядя Володя говорил как-то очень аккуратно, состоятельно, точно кубики складывал. Положит кубик, посмотрит - переставит. За время, пока он сюда ходил, он осмелел, вошел во вкус единоличного говорения - когда слушают.
- Пора… Сегодня у нас… что? Двадцать седьмое? Через три дня - октябрь месяц. Пойдет четвертый квартал.
- Лист облетел? - спросил Витька.
- Весь. Отдельные листочки еще трепыхаются, но… скоро и эти слетят.
Дядя Володя прошел к столу, вынул из портфеля бутылку шампанского. Поставил на стол.
- Все играешь, Витя?
- Играет! - встряла мать. - Приходит из школы и начинает - надоело уж… В ушах звенит.
Это была несусветная ложь; Витька даже приостановился играть, изумленно глянул на мать… и продолжал играть. Вообще Витьку удивляло, что мать, обычно такая живая, острая на язык, с дядей Володей во всем тихо соглашалась.
- Хорошее дело, - похвалил дядя Володя. - В жизни пригодится. Вот пойдешь в армию: все будут строевой шаг отрабатывать, а ты - в Красном уголке на баяне тренироваться.
- На баяне не тренируются, - сказал Витька. - Тренируются на турнике.
- А на баяне что же делают?
- Репетируют.
Дядя Володя снисходительно посмеялся… Посмотрел на мать, показал глазами на Витьку.
- Все знают.
- Ну, они нынче…
Витька тоже посмотрел на дядю Володю… И ничего не сказал. Продолжал играть "Смешное сердце".
- Садитесь, Владимир Николаич. Садитесь.
- Если талант есть - большое дело, - продолжал дядя Володя, сев за стол. - С талантом люди крепко живут.
- Наоборот, - опять не выдержал Витька. - Юрка говорит: талантливым всегда первым попадает.
- Витя!..
- Какой Юрка?
- Да мальчик тут один… по соседству, - пояснила мать. - Давайте, Владимир Николаич…
- С плохими товарищами не знайся, - сказал дядя Володя.
- Да он хороший мальчик… учится хорошо. На квартире здесь живет. Витя, ты если сел играть, играй.
- Играю.
- Попадает, Виктор, не талантам, попадает… неслухам, грубиянам - этим попадает, верно. А талант… - это талант. Ну, и учиться, конечно, надо - само собой.
- Вот учиться-то… - Мать строго посмотрела на Витьку. - Лень-матушка!.. Вперед нас, видно, родилась.
Витька поддал на баяне.
- Витька, смори маленько. В ушах, правда, звенит.
- Плохо с учебой, Виктор?
- Чего только не делаю: сама иной раз сяду с ним: "Учи! Тебе ведь надо-то, не мне". Ну!.. В одно ухо влетело, в другое вылетело. Был бы отец-то… Нас-то много они слушают!
- Отец-то пишет, Виктор?
- А чего ему писать? - отвечала мать. - Алименты свои плотит и довольный. А тут рости как знаешь.
- Алименты - это удовольствие ниже среднего, - заметил дядя Володя. - Двадцать пять?
- Двадцать пять.
- Стараться надо, Виктор. Маме одной трудно.
- Понимали бы они…
- Ты пришел из школы, сразу раз - за уроки. Уроки приготовил - поиграл на баяне. На баяне поиграл - пошел погулял.
Мать вздохнула.
Витька играл "Смешное сердце".
Дядя Володя открыл бутылочку шампанского.
- Как она у нас - пук! - засмеялся он, довольный.
- Надо наклонять, - встрял Витька, - тогда и "пук" не будет.
- Шампанское должно пу… стрелять, - авторитетно сказал дядя Володя. - Прошу вас, Агриппина Игнатьевна. - И дядя Володя опрокинул шампанское в большой рот.
- Х-у-у, - сказал он и поморгал маленькими глазами, - в нос дает.
Витька захохотал.
Мать с укоризной поглядела на него.
- Держите, Агриппина Игнатьевна.
Мать тоже выпила… И долго улыбалась и вздрагивала.
- Стремиться надо, Витя, - продолжал дядя Володя, наливая еще два фужера.
- Уж и то говорю ему: "Стремись, Витька…"
- Говорить мало. Что говорить!
- Как же воспитывать-то?
Дядя Володя кивнул головой, приглашая Грушу опрокинуть фужерчик.
- Ху-у-у, - опять сказал он. - Все: пропустили по поводу воскресенья, и будет. - Дядя Володя закурил. - Я ведь злоупотреблял, крепко злоупотреблял…
- Вы уже рассказывали. Счастливый человек - сократились… Взяли себя в руки.
- Бывало, утром на работу идти, а от тебя, как от циклона, - на версту разит. Зайдешь, бывало, в парикмахерскую - не бриться, ничего - откроешь рот, он побрызгает, тогда уж идешь. Хочешь на счетах три положить - кладешь пять.
- Гляди-ка!
- Да. В голове - дымовая завеса, - обстоятельно рассказывал дядя Володя, полагая, что это и занимательно, и поучительно. - А у меня еще стол напротив окна стоял, в одиннадцать часов солнце начинает в лицо бить - пот градом!.. И мысли же комичные возникают: в ведомости, допустим, написано: "Такому-то на руки семьдесят пять рублей". А ты думаешь: "Это ж сколько поллитр выйдет?!" Хе-хе… И ведь начинаешь делить, вот что самое любопытное. Делить начинаешь невольно!
- До чего можно дойти! - сочувственно заметила мать. - Ай-яй!
- Гораздо дальше идут. У меня приятель был - тот все по ночам шанец искал…
- Что это?
- Шанс. Он его называл - шанец. Один раз искал-искал, и показалось же ему, что кто-то позвал с улицы, шагнул с балкона - и все, не вернулся.
- Разбился?
- Ну, с девятого этажа… Он же не голубь мира. Когда летел, успел, правда, крикнуть: "Эй, вы что?!"
- Сердешный, - вздохнула мать.
Дядя Володя посмотрел на Витьку