- Отдохни, Виктор. Давай в шахматы сыграем. Заполним вакум, как у нас главный говорит. Тоже бросил пить и не знает, куда деваться. Не знаю, говорит, чем вакум заполнить. Давай - заполним.
Витька посмотрел на мать.
Мать улыбнулась.
- Ну отдохни, сынок.
Витька с великим удовольствием вылез из-под баяна… Мать опять взгромоздила баян на шкаф, накрыла салфеткой.
Дядя Володя расставлял на доске фигуры.
- В шахматы тоже учись, Виктор. Попадешь в какую-нибудь компанию: кто за бутылку, кто разные фигли-мигли с женским полом, а ты - раз - за шахматы: "Желаете?" К тебе сразу другое отношение. У тебя по литературе как?
- Трояк.
- Плохо. Литературу надо назубок знать. Вот я хожу пешкой и говорю: "Е-два, Е-четыре, как сказал гроссмейстер". А ты не знаешь, где это написано. А надо бы знать. Двигай.
Витька походил пешкой.
- А зачем говорить-то: "Е-два, Е-четыре…"? - спросила мать, наблюдая за игрой.
- А - шутят, - пояснил дядя Володя. - Шутят так. А люди уже понимают: "Этого голой рукой не возьмешь". У нас в типографии все шутят. Ходи, Виктор.
Витька походил фигурой.
- А вот пили-то, - поинтересовалась мать, - жена-то как же?
- Жена-то? - Дядя Володя задумался над доской: Витька сделал неожиданно каверзный ход. - Реагировала-то?
- Да, реагировала-то?
- Отрицательно. Из-за этого и разошлись, можно сказать. Не только из-за этого, но большинство из-за этого. Вот так, Витька! - Дядя Володя вышел из трудного положения и был доволен. - Из-за этого и горшок об горшок у нас получился.
- Как это? - не понял Витька.
- Горшок об горшок-то? - Дядя Володя снисходительно посмеялся. - Горшок об горшок - и кто дальше.
Мать тоже засмеялась.
- Еще рюмаху, Владимир Николаич?
- Нет, - твердо сказал дядя Володя. - Зачем? Мне и так хорошо. Выпил для настроения, и будет. Раньше не отказался бы. Я ведь злоупотреблял…
- Вы говорили уже. Не думаете сходиться-то? - вдруг спросила мать.
- С кем, с ней? Нет, - твердо сказал дядя Володя. - Дело принципа: она мне параллельно с выпивкой таких… вещей наговорила… Я, по ее мнению, оказываюсь - "тоскливый дятел".
Мать и Витька засмеялись. Но мать тотчас спохватилась.
- Что же это она так? - сказала она якобы с осуждением той, которая так образно выразилась.
- Сильно умная! - в сердцах сказал дядя Володя. - Пускай теперь…
Пока дядя Володя волновался, Витька опять сделал удачный ход.
- Ну, Виктор!.. - изумился дядя Володя.
Мать незаметно дернула Витьку за штанину - уступи, мол. Витька протестующе дрыгнул ногой - он вошел в азарт.
- Так, Витенька… - Дядя Володя думал, сморщившись. - Ты так? А мы - вот так!
Теперь Витька задумался.
- Детей-то проведуете? - расспрашивала мать.
- Проведую. - Дядя Володя закурил. - Дети есть дети. Я детей люблю.
- Жалеет сейчас небось?
- Жена-то? Тайно, конечно, жалеет. У меня сейчас без вычетов на руки выходит сто двадцать. И все целенькие. Площадь - тридцать восемь метров, обстановка… Сервант недавно купил за девяносто шесть рублей - любо глядеть. Домой придешь - сердце радуется. Включишь телевизор, постановку какую-нибудь посмотришь. Хочу еще софу купить.
- Ходите, - сказал Витька.
Дядя Володя долго смотрел на фигуры, нахмурился, потрогал в задумчивости свой большой, слегка подкрашенный нос.
- Так, Витька… Ты так? А мы - так! Шахович. Софы есть чешские… Раздвижные - превосходные. Отпускные получу, обязательно возьму. И шкуру медвежью закажу…
- Сколько же шкура станет?
- Шкура? Рублей двадцать пять. У меня племянник часто в командировку в Сибирь ездит, закажу ему, он привезет.
- А волчья хуже? - спросил Витька.
- Волчья вообще не идет для этого дела. Из волчьих дохи шьют. Мат, Витя.
Дождик перестал, за окном прояснилось. Воздух стал чистый и синий. Только далеко на горизонте громоздились темные тучи. Кое-где в домах зажглись огни.
Все трое некоторое время смотрели в окно, слушали глухие звуки улицы. Просторно и грустно было за окном.
- Скоро зима, - вздохнула мать.
- Это уж - как положено. У вас батареи не за… Хотя у вас же печное! Нет, у меня паровое. С пятнадцатого затопят. Ну, пошел. Пойду включу телевизор, постановку какую-нибудь посмотрю.
Дядя Володя надел у порога плащ, шляпу, взял портфель…
- Ну, до свиданья.
- До свиданья.
- Виктор, а кубинский марш не умеешь?
- Нет, - сказал Витька.
- Научись, сильная вещь. На вечера будут приглашать. Ну, до свиданья.
- До свиданья.
Дядя Володя вышел.
Через две минуты он шел под окнами по тротуару, осторожно обшагивая отставшие доски, - серьезный, сутуловатый, положительный.
Мать и Витька проводили его взглядами… И долго молчали.
- Так это что же, - не скрывая изумления, заговорила мать, - он так и будет ходить теперь? Чего же ходить-то?
- Тоже ж… один кукует, - сказал Витька. - Вот и ходит. Гнать его в три шеи!
- А?
- Так и будет ходить. А чего ему?
Мать все никак не могла понять:
- Нет, так чего же тогда ходить? Нечего и ходить тогда.
Витька о чем-то вдруг задумался.
Дня через два они с Юркой решали одну хитроумную задачу. Волновались, спорили.
Тут же, в избе, у порожка, старик Наум налаживал улей.
- Если тут вот подпилить, он здесь наступит - она только вон где сработает. Она же не достанет его. - Так рассуждал умный Юрка.
- Пошто не достанет?
- А рычаг-то вот где! Вот - нога наступила, а вот - рычаг, а вот аж где голова.
- Ну, а как?
- Надо рычаг ближе… И под тротуаром маленько подрыть…
- Кого эт там пилить-то собираетесь? - спросил старик.
- Кто собирается? - поспешно сказал Витька. - Никто не собирается.
- Пакостить чего-нибудь надумали?
- Одно на уме! - воскликнул Витька.
- Это у вас одно на уме: где бы напакостить.
- Дед, - вступил Юрка, - надо сперва доказать, потом уж говорить. Чего же зря-то говорить?
- Да ну его, - прошептал Витька. - Я понял: надо доску короче выбрать. Эти, другие, все маленько с виду подпортить, а эту нарочно сверху подновить - чтоб он на нее и наступил. Понял? Он наступит… Понял?
- А вдруг другой кто-нибудь пойдет и наступит?
Витька об этом не подумал.
- А знаешь как? Как ему выходить, я выскочу и незаметно чурбак вытащу. А до этого чурбачок будет подпирать, чтоб никто не провалился. У нас там ходят-то - в день три человека. Я это все там сделаю.
И опять было воскресенье. Опять приходил дядя Володя. Приносил бутылку шампанского… Опять играли с Витькой в шахматы, опять говорили с матерью о сервантах, коврах и… алкоголиках. Долго, нудно…
А теперь дядя Володя стоял у порога и обстоятельно, нудно прощался.
- Ну, до свиданья.
- До свиданья, до свиданья, - говорила мать.
- Виктор, сейчас в моду входит летка-енка. Не умеешь?
- Не умею.
- Красивый танец.
- Все равно не умею.
- А вы, Агриппина Игнатьевна?.. Не умеете?
- Не умею.
- Вообще-то… это… я бы на вашем месте научился. Попробуйте.
- Кто, я, что ли? - удивилась мать.
- Да.
- Танцевать?.. Или на баяне?
- Нет, танцевать. Есть одно обстоятельство… Ну, ладно, потом. До свиданья.
- До свиданья.
- У меня тут родственники… У нас один диссертацию защищает… Ну, ладно, потом. До свиданья.
- До свиданья.
Дядя Володя вышел.
Мать не знала, сердиться ей или смеяться.
- Так и не отелился. Мычал, мычал - и никак. Вот же смешной человек!
- Сейчас он у нас… захохочет, - тихонько сказал Витька, глядя в окно.
В окне показался дядя Володя - серьезный, даже несколько важный…
Вдруг дядя Володя делает руками - так, и его по шляпе хлопает доска…
- Хватить миндальничать! - сказал дядя Коля. Они разговаривали с матерью в большой комнате. А в маленькой горенке сидел грустный Витька и катал по столу бильярдный шар. - Дальше еще хуже будет. Испортим парня… Завтра поедет ко мне и поживет пока. До зимних каникул хотя бы. Не реви, не хуже делаю, не хуже. Наоборот, мои ребятишки ему там по школе помогут.
Мать Витькина плакала, вытирала слезы концом платка.
- Жалко, Коля… Сердце запеклось, ничего тебе и сказать-то путем не могу… Жалко…
- Да что, насовсем, что ли! - убеждал брат. - Да было бы хоть далеко!.. Двадцать верст - эка! Ну, приедешь когда, попроведуешь… До Нового года-то пускай поживет. Не даст он вам тут дело наладить, не даст. А наладить надо. И зря ты про мужика так думаешь, зря. Хороший мужик…
- Да больно уж он какой-то…
- Какой? А тебе что, красавца кудрявого…
- Да не красавца! У него же разговоров больше нету: пить бросил да мебель покупает.
- Ну и что, хорошее дело.
- Да что же - все об одном да об одном.
- Ну, рад, что бросил, вот и говорит про это. Потом, не знаю, конечно, но ему тоже, наверно, охота с лучшей стороны себя показать. Вот - мебель покупает. Бабам же нынче что - лишь бы не пил да деньги зря не мотал. Вот он и жмет на это. Его тоже понять надо. Мой тебе совет: не торопись с выводами. Подожди. А Витьку я заберу. И не переживай: хуже не будет. Будет только лучше.
- У тебя у самого там тесно…
- Ничего.
- Да Нюра бы не осердилась. Скажет - во-от, еще племянника привез. Своих мало!
- Ну и дура будет, если так скажет. Да и не скажет сроду - поймет. Давай, нечего думать. Испортим парня. А так - мы его счас оторвем от всяких его дружков да от улицы, он волей-неволей за книжки сядет. Пусть поживет в деревне, пусть… Давай, собирай его - прямо счас и поедем. Чего тянуть-то? Да и мне надо сегодня же вернуться… Давай. Где он?
- Там.
Дядя Коля заглянул в комнату.
- Да где?
- Нету?! - испугалась мать. - Мать пресвятая Богородица!.. Здесь был!
Дядя Коля подошел к окну, тронул створки - они распахнулись.
- Не пужайся - здесь он где-нибудь. В окно вылез.
Мать кинулась сразу к Юрке.
Витька был там. Юрка и Витька сидели на лавочке, дед лежал на печке, но не хворал, а так - погреться залез. Молчали.
Быстро вошла встревоженная мать.
- Витька… Здравствуйте! Ох, Витька… - Мать успокоилась, но еще не могла отойти от быстрой ходьбы. - Что же ты ушел, сынок? Там дядя Коля ждет…
Витька, Юрка и старик молчали.
- Пойдем домой. - Матери стало неловко, потому что она почувствовала в их молчании суд себе.
- Что, Витька… в ссылку ссылают? - сказал старик.
- В какую ссылку?! - вспыхнула мать. - Что ты, дедушка, говоришь-то!
- Да я шутейно, - успокоил старик. - Так я… болтанул. В гости он поедет. Хорошее дело.
- Пойдем, Витя, - опять сказала мать.
Витька сидел. Молчал.
- Я не в осуждение говорю, - продолжал старик. - Кого осуждать? Такая теперь жизнь. Но вот раньше понимали: до семнадцати годов нельзя парня из дома трогать. У нас тада вся деревня на отхожий промысел ходила… И вот, кто поумней был - отцы-то, те до семнадцати лет сына в город не отпускали. Как ушел раньше, так все: отстал человек от дома. Потому что - не укрепился, не окреп дома, не пустил корешки. А как раньше время оторвался, так все: начинает его крутить по земле, как лист сухой. Он уж и от дома отстал, и от крестьянства… А потому до семнадцати, что надо полюбить первый раз там, где родился и возрос. Как полюбил на месте - дома, так тебе это и будет - родина. До самой твоей смерти. Тосковать по ей будешь…
- Чего ты, дедушка, мелешь лежишь! - осердилась мать. - "Полюбил", "не полюбил"… Чего попало! Пойдем, Витька.
Витька встал… Подал Юрке руку.
- Пока.
- До свиданья. Пиши.
- Ладно. Ты тоже пиши. До свиданья, деда.
- До свиданья, Витька. Не забывай нас.
- Господи, прямо как на войну провожают… - не могла скрыть удивления мать. - Или, правда, - на заработки куда. Он едет-то - двадцать верст отсюда! К дяде родному.
- Это хорошо, - опять сказал старик. - Чего же?
Потом, когда шли по улице, мать сказала:
- Тебе там хорошо будет, Вить.
Витька молчал.
- Неохота?
Витька молчал.
Мать тоже замолчала.
Зато дома мать выпряглась.
- Никуда он не поедет, - заявила она брату с порога. - Не пущу. Вот.
Дядя засмеялся.
- Ну, конечно, не надо: а то он там… потеряется. Заблудится. Волки его съедят… Витька, а ты-то чего? Тоже, как баба, елки зеленые! Чего ты? Мужик ты или не мужик?..
Ехали в деревню к дяде в легком коробке, сытая сильная лошадь бежала податливо. Коробок мягко качался на рессорах.
- Витька, почему ты не учишься, как все люди, - хорошо?
- Все, что ли, хорошо учатся! У нас в классе семь двоечников.
- А тебя разве самолюбие не заедает, что ты попал в эту семерку?
Витька промолчал на это.
- И все семь - мальчишки? Или и девчонки есть?
- Одна. Мы ее жучим, чтоб она исправлялась. Она бестолковая.
Дядя захохотал.
- Дак а себя-то… ха-ха-ха!.. Себя-то чего не жучите? О какие!.. А вы-то чем умнее - такие же двоечники, как она. А? Витьк?
- Она к нам не касается. Она же работать не пойдет.
- Во-он вы куда-а!.. - понял дядя. - Вот оно что. Та-ак. Ну и кем, например, ты хочешь работать? Когда подрастешь мало-мало.
- Шофером.
Дядя даже сплюнул в огорчении.
- Дурак! Вот дурак-то! Это вас кто-нибудь подговаривает там? Или вы сами придумали - с работой-то?
- Сами.
- Вот долдоны-то! А учителя знают про ваш уговор?
- Нет. По восемь классов мы как-нибудь кончим…
- Тьфу! - расстроился дядя. - Хоть поворачивай и выдавай всю эту… шайку. Ты думаешь, шофером - хитрое дело? Это ведь кому уж деваться некуда, тот в шофера-то идет. Голова садовая! Ну, ничего, ничего! Я возьмусь за тебя. Шофером!.. Да это уж кого приперло: грамотешки нет - ну, в шофера. А так-то его бы черт туда затолкал, в шофера-то. А тебе… Ну, ничего, я тебя направлю на путь истинный. Ты у меня пятерочник будешь - на удивление всем.
А ехали лесом, воздух в лесу был зеленый. Тишина пугала. Витьке было интересно… И грустно.
Ох, то-о… -
запел вдруг дядя негромко, задумчиво, -
…То не ве-ете-ер ве-етку клонит,
Ох, да не дубра-авушка-а шумит:
То-о мое, ох, мое сердечко сто-онет,
Как, ох, как осе-енни-ий лист дрожи-ит…
И замолчал. И задумался.
- Эх, Витька-а, - сказал дядя невесело, - махнулся б я с тобой годами. Эх, и махнулся бы - не глядя! Я б - не то что учиться, я бы черту рога свернул. Знаю теперь, как их свернуть можно, только… Но нам, Витька, война дорогу пере-ехала. Война, будь она проклята. Не война, так я б теперь высоко-о летал. Да-а… А ты учиться не хочешь. Глупыш ты такой.
- Мама же вон не воевала, а тоже не выучилась.
- Мама не воевала, зато с голоду пухла здесь… Мама лет с пятнадцати работать пошла. Чего ты на маму киваешь? Счас не то время. Счас ты бо-ольшого дурака сваляешь, если не выучишься. Большого, Витька. Попомни мое слово.
…Приехали в деревню затемно.
Распрягли во дворе лошадь, дали ей овса.
- Ну, пойдем знакомиться… Не робей, там все свои.
В большой прихожей избы сидела за столом одна только круглолицая, ясноглазая, чем-то отдаленно напоминающая Витькину мать девушка, учила уроки.
- Знакомьтесь, брат с сестрой, - сказал дядя Коля.
- Это Витя? - радостно спросила девушка.
- Витя. Собственной персоной. - Дядя разделся, взял у Витьки чемодан. - Раздевайся, Витька, будь как дома. Где все-то? Мать…
- Телевизор у Баевых смотрят.
- А наш чего же?
- Опять сломался. Раздевайся, Витя! Давай, я тебе помогу. Ну?.. Меня Ольгой зовут… - Ольга помогла Витьке снять пальтишко. Была она рослая, красивая и очень какая-то простая и приветливая. Витьке она очень понравилась.
- Надо же: такие глаза, и парню достались! - засмеялась Ольга.
Глаза у Витьки, правда, девичьи: большие, синие. Витька смутился. Нахмурился.
- Ты сперва не глаза разглядывай, - строго сказал отец, - а давай-ка накорми нас. Потом уж глаза разглядывай. А потом сделаешь мне его отличником. Срок - три месяца.
В городке дела хоть медленно, но подвигались к завершению.
В одно воскресенье Владимир Николаич пригласил Грушу к себе домой.
Шли принаряженные по улицам городка.
- Меня тут… некоторые знают… - предупредил Владимир Николаич, - могут окликнуть или позвать… куда-нибудь.
- Куда позвать?
- В пивную. Не надо обращать внимания. Ноль внимания. Я их больше никого не знаю, оглоедов. Чужбинников. Я сейчас опять на почете стал… Меня в приказах отмечают. Они злятся. Им же ведь все равно: уровень, не уровень - лезут!..
- А самого-то не тянет больше к ним?
- К ним?! Я их презираю всех до одного!
- Хорошо, - искренне похвалила Груша. - Это очень хорошо! Теперь жить да радоваться.
- Я и так пропустил сколько времени! Я бы уж теперь главным был.
- А теперь-то еще опасаются пока главным-то ставить?
- Я думаю, что уже не опасаются. Но дело в том, что у нас главным работает старичок… Он уже на пенсии вообще-то, но еще работает, козел. Ну, вроде того, что - неудобно его трогать. Но думаю, что внутреннее решение они уже приняли: как только этот козел уйдет, я занимаю его кабинет.
Пошли через городской парк.
Там на одной из площадок соревновались городошники. И стояло много зрителей - смотрели.
Владимир Николаич и Груша остановились тоже, посмотрели…
- Делать нечего, - негромко сказал Владимир Николаич, трогаясь опять в путь.
- А у вас, Владимир Николаич, я как-то все не спрошу, родные-то здесь не живут?