Наши за границей [Юмористическое описание поездки супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Париж и обратно] - Николай Лейкин 6 стр.


- Нет, нет… Ни за что я никуда не пойду! - воскликнула Глафира Семеновна. - Еще опять в какую-нибудь машину вроде подъемной попадешь и перепугаешься.

- Да что ты, глупая! Хер Франц теперь предупредит, коли ежели что.

- Да, да, мадам. Будьте покойны. Больше ничего не случится, - отвечал швейцар.

- Пойдем, Глаша, - упрашивал жену Николай Иванович.

- Ну хорошо. Только уж спускаться я ни за что не буду на вашей подъемной машине.

- Вы где это, хер Франц, русской-то образованности обучались, в какой такой академии наук? - задал Николай Иванович вопрос швейцару.

- Я, мосье, в Варшава один большой хотель управлял, там и научился.

- А сам-то вы немец?

- Я больше поляк, чем немец.

- Еврей, что ли?

- Что вы, ваше превосходительство? Я поляк, но родился в Кенигсберге…

- В Кенигсберге? Ну, проку не будет! - воскликнула Глафира Семеновна. - Я умирать буду, так и то этот город вспомню. В этом городе нам обедать не дали и потребовали какую-то телеграмму, в этом городе мы перепутались и попали вместо берлинского поезда в какой-то гамбургский поезд и приехали туда, куда совсем не следует.

- Да ведь гамбургский поезд тот же, что и берлинский поезд. От Кенигсберг оба поезд идут до Диршау…

- Диршау? Ох, про этот город и не говорите. Этот город просто ужасный город! - воскликнул в свою очередь Николай Иванович. - Там живут просто какие-то разбойники. Они обманным образом заманили нас туда, сказав, что это Берлин, и продержали целую ночь в гостинице, чтобы содрать за постой.

Швейцар пожал плечами.

- Удивительно, как это случилось, что вы говорите про Кенигсберг. От Кенигсберга до Диршау один поезд и на Гамбург, и на Берлин. Вам нужно было только слезть в Диршау и пересесть в другой поезд.

- Ну а нам сказали, что надо поехать обратно в Кенигсберг, и мы, не доезжая Диршау, вышли из вагона на какой-то станции и поехали обратно в Кенигсберг, чтоб из Кенигсберга сесть в берлинский поезд.

- Это шутка. Это кто-нибудь шутки с вами сделал.

- Как шутки! Нам кондуктор сказал и даже высадил нас чуть не силой. Нам начальник станции сказал и даже штраф хотел взять.

- Вас надули, господин, или вы не поняли чего-нибудь. Поезд от Кенигсберга как на Берлин, так и на Гамбург - один, и только в Диршау он делится, - стоял на своем швейцар.

- Да нет же, нет! - воскликнул Николай Иванович.

- Ну что ты споришь, Коля! - остановила его жена. - Конечно же нас могли и надуть, и в насмешку; конечно же мы могли и не понять, что нам говорили по-немецки. Толкуют, а кто их разберет, что толкуют. Я по-немецки только комнатные слова знаю, а ты хмельные, так разве мудрено понять все шиворот-навыворот? Так и вышло.

- Уверяю вас, господин, что вам не следовало ехать обратно в Кенигсберг, чтобы садиться в берлинский поезд. Дорога до Диршау одна. Я это очень хорошо знаю, - уверял швейцар. - Я служил на эта дорога.

Николай Иванович досадливо чесал затылок и повторял:

- Без языка, без языка… Беда без языка! Ну, однако, что ж у вас в Берлине сегодня вечером посмотреть? - обратился он к швейцару.

- В театры теперь уже поздно, не поспеем к началу; но можно побывать в нашем аквариуме.

- Ах, и у вас, так же как и в Петербурге, есть аквариум? Глаша! Слышишь, и у них в Берлине есть аквариум.

- Наш берлинский аквариум - знаменитый аквариум. Первый в Европа.

- Браво. А кто у вас там играет?

Швейцар посмотрел на него удивленными глазами и отвечал:

- Рыбы… Рыбы… Рыбы там и амфибиен.

- Да неужели рыбы?

- О, господин, там рыб много. Есть рыбы с моря, есть рыбы с океан.

- И играют?

- Да, да… играют.

- Глаша, слышишь! В аквариуме-то ихнем рыбы играют. Надо непременно пойти и послушать.

- Да что ты? - удивилась Глафира Семеновна.

- Вот рассказывает. Ведь этого в другой раз ни за что не услышишь. А кто у них дирижирует? Как вы сказали? - допытывался Николай Иванович.

- То есть как это? Я ничего не сказал, - удивился швейцар.

- Нет, нет… Вы сказали. Такая немецкая фамилия. Анти… Антиби…

- Я сказал, что там есть рыбы и амфибиен, - повторил швейцар.

- Послушаем, брат, хер Франц, этого Амфибиена, послушаем. Веди нас. Глаша, одевайся! Это недалеко?

- Да почти рядом. Unter den Linden, - отвечал швейцар.

- Это что же такое? Я по-немецки не понимаю.

- Наш бульвар Под Липами. Я давеча вам показывал.

- Ах, помню, помню. Ну, Глаша, поворачивайся, а то будет поздно. Да вот что, хер Франц, закажи, брат, нам здесь, в гостинице, ужин к двенадцати часам, а то я боюсь, как бы нам голодным не остаться.

- Зачем здесь? - подмигнул Николаю Ивановичу швейцар, ободренный его фамильярностью. - Мы найдем получше здешнего ресторан, веселый ресторан.

- Ну, вали! Жарь! Вот это отлично. Люблю, кто мне потрафляет. Глаша!

- Я готова.

Из-за алькова вышла Глафира Семеновна в ватерпруфе и шляпке, и супруги стали выходить из номера. Сзади них шел швейцар.

Аквариум

Глафира Семеновна и Николай Иванович, в сопровождении швейцара, сошли по лестнице гостиницы и вышли на улицу, прилегающую к бульвару Unter den Linden, и вскоре свернули на него. Был уже девятый час вечера; некоторые магазины запирались, потушив газ в окнах, но уличное движение не утихало. Громыхали колесами экипажи, омнибусы, пронзительно щелкали бичи, вереницами тянулись ломовые извозчики с громадными фурами, нагруженными поклажей чуть не до третьего этажа домов и везомыми парой, тройкой и даже четверкой лошадей в ряд и цугом. Легкие экипажи сторонились и давали дорогу этим чудовищам.

- Вот эта наша знаменитая улица Под Липами, - похвастался швейцар. - Наш Невский перспектив.

- А ежели эта у вас на манер нашего Невского проспекта, то зачем же у вас ломовых-то пускают загромождать дорогу? - спросил Николай Иванович. - Смотри-ка, какие фуры. Чуть не с дом.

- А куда же деваться? Ведь это улица. Они едут по свой дело.

- Объезжай по задним улицам. Тут прогулка чистой публики, и вдруг лезет ломовой. Да еще какой ломовой! На саженных колесах и в тройку лошадей! Нет, у нас, в Петербурге, по главным улицам этим дубинам ездить не позволяют. Колеси по закоулкам. Нехороши, брат Франц, у вас насчет этого порядки, нехороши, хоть и Берлин.

- Но ежели ему нужно. Ведь он по делу, - опять повторил швейцар.

- Мало ли что нужно! Мало ли что по делу! Объезжай. Куда ему торопиться! Над ним не каплет. Ведь не в театр к началу представления спешит.

- Но ведь через это доставка товара должна быть дороже.

- То есть как это?

- Да так. Ехать по прямой путь - он сделает больше рейсов и может за провоз взять дешевле! Тут экономи, большой экономи.

- Глаша! Слышишь, как рассуждают! Вот на обухе-то рожь молотят! - отнесся Николай Иванович к жене.

- Да уж известно, немцы. Как же им иначе-то рассуждать! - отвечала та.

- И зачем у вас такие телеги громадные, чтобы их в три и четыре лошади таскать? - дивился Николай Иванович. - У нас телеги в одну лошадь.

- Большие телеги тоже экономи, - отвечал швейцар. - Каждый маленький телега в одна лошадь нужно один извозчик, а к большая телега в три лошадь тоже нужно один человек. Большая телега везет столько, сколько везет три телега, - и вот два человек, два извозчик в экономи. Эти извозчик могут работать другое дело.

- Ой, ой, ой, как рассуждают! Глаша, слышишь?

- Да уж слышу, слышу. Дай шляпки-то дамские мне посмотреть. - Глафира Семеновна в это время остановилась около модного магазина.

- Вот наш знаменитый аквариум, - указал, наконец, швейцар на подъезд, освещенный электричеством. - Пожалуйте наверх.

- Как наверх? Да разве у вас аквариум-то не сад? - удивился Николай Иванович. - У нас в саду.

- Как возможно в саду! Тут есть такие рыбы и амфибиен, что им нужно теплый цонне… теплый климат… Вы пальто снимите и отдайте. Будет жарко.

- Снимем, снимем. Ну, поднимайся, Глаша. А я думал, Франц, что у вас в аквариуме этот… как его?.. Вот что к нам-то приезжал… Штраус, вот кто, - вспомнил Николай Иванович. - Я думал, что у вас в аквариуме Штраус, - продолжал он.

- Штраус на Зоологический сад… Там и штраус, там и жираф, там и гиппопотам, там и ваш русский айсбер, ледяной медведь.

Супруги взяли билеты и в сопровождении швейцара вошли в аквариум. Направо и налево стеклянные резервуары с плавающей в воде рыбой. Николай Иванович взглянул мельком и сказал швейцару:

- Ну, мимо! Чего тут простых-то рыб рассматривать! Этого добра у нас в Петербурге в каждом трактире в садке много плавает. А ты веди к ученым рыбам, которые вот музыку-то играют.

Швейцар покосился на него и повел дальше. Показался террариум с черепахами.

- Вот тут шильдкрете, - указал он.

- Черепахи? - заглянула Глафира Семеновна, сморщилась и проговорила: - Фу, какая гадость! Ведите скорей нас к эстраде-то.

Швейцар опять покосился. Он недоумевал, отчего это путешественники пришли в аквариум и ни на что смотреть не хотят.

- Сейчас будут знаменитый орангутанг и горилла, - сказал он.

- Это то есть обезьяны? - спросила Глафира Семеновна. - Не надо, не надо нам обезьян. Ну что на них смотреть! Эка невидаль! Вы ведите нас скорей к этому… Как вы его назвали-то? Да… Амфибиен… Ведите туда, где этот Амфибиен играет. А здесь и публики-то нет.

- Мадам хочет амфибиен смотреть? - улыбнулся швейцар. - А вот многие дамы не любят на амфибиен смотреть. Вы храбрый дама… Вот начинается амфибиен, - указал он на бассейн. - Тут крокодилен…

Глафира Семеновна так и шарахнулась в сторону, увидав выставившуюся из воды голову крокодила.

- Тьфу, тьфу, тьфу! - заплевалась она. - И как вам не стыдно на такую гадость указывать! Мы вас просим, чтобы вы нас к Амфибиену вашему вели, а вы как назло…

- Да ведь это амфибиен и есть… - начал было швейцар.

- Дальше, дальше, Франц! Что это, в самом деле! Тебе русским языком говорят, что мы не желаем этой дряни смотреть! - крикнул Николай Иванович.

Швейцар недоумевал:

- Мадам просит амфибиен.

- Ну, так и веди к нему! А ты каких-то ящериц да лягушек показываешь. Сделали еще поворот.

- Вот, - указал швейцар.

За стеклом из-под камня выставилась громадная змея, обвила сук дерева и, поднимая голову, открывала пасть. Увидав ее, Глафира Семеновна пронзительно взвизгнула и бросилась к мужу:

- Коля! Голубчик! Уведи меня скорей!.. Не могу, не могу… Ты знаешь, я змей до страсти боюсь… У меня руки, ноги трясутся. Мне дурно может сделаться.

Она вся нервно тряслась. На глазах ее показались слезы.

- Хер Франц! Да будет ли этому конец! Что это за безобразие! - закричал Николай Иванович на швейцара. - Тебе русским языком сказано, что не хотим мы смотреть этой дряни! Тысячу раз тебя просят, чтобы ты нас на музыку вел, а ты черт тебя знает, к чему нас подводишь!

- На какую музыку? - удивленно спросил швейцар. - Здесь никакой музыки нет.

- Как нет? Да ведь это аквариум?!

- Да, аквариум, но музыки нет.

- Как же может быть аквариум без музыки? Что ты нас морочишь-то! Везде аквариум с музыкой… Будто мы не понимаем! У нас в Петербурге тоже аквариум с музыкой.

- А у нас в Берлин без музик…

- Как же ты раньше говорил нам, что здесь музыка, что здесь даже ученые рыбы играют, что здесь какой-то ваш немец Амфибиен оркестром дирижирует.

- Никогда я этого, ваше превосходительство, не говорил.

- Глаша! И он еще мне смеет врать в глаза!

- Говорили вы, говорили. Мы даже сейчас вас спросили про Штрауса, а вы сказали, что Штраус дирижирует в Зоологическом саду, а здесь Амфибиен, - подхватила Глафира Семеновна.

- Мадам, вы меня не так поняли. Никогда я про музыку не говорил. Амфибиен - звери: крокодилен, змеи; штраус тоже звери - птица.

- Что вы мне про Штрауса-то зубы заговариваете? Штраус дирижер, капельмейстер-музыкант, композитор. Я сама его вальсы на фортепьянах играю.

- Ах да, да… Но тот Штраус не в Берлин, а в Вене. А я вам говорил про штраус-птица.

- Ну, переплет! Нет, Неметчина нам не ко двору! - прошептал Николай Иванович. - Даже и по-русски говорим, так друг друга понять не можем. Так нет в здешнем аквариуме музыки? - спросил он швейцара.

- Нет, нет. Здесь звери. Амфибиен тоже звери.

- Никакой музыки нет?

- Никакой.

- Так на кой же шут ты нас, спрашивается, привел сюда? На кой же шут я зря три немецких полтинника в кассе отдал, да еще за хранение платья заплатил! Веди назад!

Швейцар пожал плечами и поплелся к выходу. Сзади следовали Николай Иванович и Глафира Семеновна.

- Ведь ты знаешь, что я не могу смотреть на змей… Когда я увижу змею, у меня делается даже какое-то внутреннее нервное трясение и я становлюсь больна, совсем больна, - говорила она мужу.

Уже надоело!

- Куда ж теперь? - спрашивал Николай Иванович Глафиру Семеновну, выходя из аквариума на улицу.

Сопровождавший их швейцар хотел что-то сказать, но Глафира Семеновна раздраженно воскликнула:

- Никуда! Решительно никуда! С меня и этого удовольствия довольно. Прямо домой, прямо в гостиницу, и завтра с первым поездом в Париж. Не желаю больше по Берлину ходить. А то опять вместо музыки на какую-нибудь змею наскочишь. Достаточно. Будет с меня… Угостили в аквариуме… Ну что ж вы встали! Ведите нас обратно в гостиницу, - обратилась она к швейцару.

- Я хотел предложить для мадам…

- Ничего мне предлагать не нужно… Прямо в гостиницу.

- Глаша! Но зайдем хоть в какую-нибудь биргале пива выпить, - начал Николай Иванович.

- Пива в гостинице можете выпить. - И Глафира Семеновна пошла одна вперед.

- Не туда, мадам. Не в ту сторону… В гостиницу направо, - сказал швейцар.

Она обернулась и переменила направление. Николай Иванович и швейцар шли сзади.

- А какое веселое место-то я вам хотел указать, - шепнул швейцар Николаю Ивановичу. - Там поют и играют, там можно и поужинать.

- Глаша! Вот Франц хочет какое-то место показать, где поют и играют. Там бы и поужинали, и пива выпили.

- Опять с змеей? Нет уж, благодарю покорно.

- Никакой там змеи нет. Там поют и играют. Там шансонетен и оперштюке… Там танцы… Там хороший кухня и можно хороший ужин получить, - продолжал швейцар.

- Чтобы змеи наесться? Давеча живую преподнесли, а теперь хотите жареную… Спасибо!

- Уговорите ее, месье, вашу супругу… Место очень веселое… Красивые женщины есть, - шепнул швейцар.

- Нет, уж теперь закусила удила, так ее не только уговорить, а в ступе не утолочь, - отвечал Николай Иванович. - Веди домой и заказывай ужин для нас.

Через четверть часа они были дома. Глафира Семеновна с сердцем сбросила с себя ватерпруф, шляпку, села в угол и надулась. Николай Иванович взглянул на нее и покачал головой. Швейцар подал ему карту кушаний и отошел в сторонку. Николай Иванович повертел ее в руках и сказал:

- Я, брат, по-немецки ежели написано, то гляжу в книгу и вижу фигу, так уж лучше ты заказывай. Глаша! Ты чего бы хотела поесть? - обратился он к жене.

- Ничего. У меня голова болит.

- Нельзя же, милый друг, не евши. Завтра рано утром поедем в Париж, так уж не успеем до отправления поесть. В котором часу, Франц, идет поезд в Париж?

- В восемь часов утра. Вам придется на Кельн ехать, и там будет пересадка в другие вагоны. В Кельн приедете вечером и только в Кельне можете покушать, а до Кельна поезд нигде не останавливается больше двух-трех минут.

- Ну вот, видишь, Глаша, стало быть, тебе необходимо поклевать с вечера, - уговаривал Николай Иванович жену. - Скажи, чего ты хочешь, - вот Франц и закажет.

- Спасибо. Не желаю змей есть по его заказу.

- Ах, мадам, мадам! И как это вы эту змею забыть не можете! - начал швейцар. - Разве я хотел сделать вам неприятное? Я не хотел. А что змея, так это аквариум. Аквариум не может быть без крокодил и змея, рыбы и амфибиен…

- Врете вы, может. У нас в Петербурге есть Аквариум без крокодила и без змеи. Даже и рыбы-то нет. Плавает какой-то карась с обгрызенным хвостом да две корюшки - вот и все.

- Ну, это не настоящий аквариум.

- Врете. Самый настоящий. Ваш же немец там оркестром дирижирует.

- Поешь что-нибудь. Полно капризничать-то, - сказал Николай Иванович.

- Да ведь гадостью какой-нибудь немецкой накормят. Вот ежели бы щи были.

- Есть щи, Франц?

- Нет, щей здесь не бывает. Щи - это только в России.

- Ну, тогда нельзя ли дутый пирог с рисом и с яйцами и с подливкой? Здесь я, по крайней мере, буду видеть, что я ем.

- Пирог, мадам, русский кушанье. Здесь, в Берлин, это нельзя.

- Все нельзя, ничего нельзя. Ну так что же у вас можно?

- Хочешь, Глаша, сосиски с кислой капустой? Сосисок и я поел бы… А уж в Берлине сосиски, должно быть, хорошие - немецкая еда.

- А почем ты знаешь, чем они здесь начинены? Может быть, собачиной.

- Я, мадам, могу вам сделать предложение майонез из рыба.

- Нет, нет, нет. Ничего рубленого. Вместо рыбы змею подсунете.

- Опять змею? Нет, мадам, здесь змея не едят.

- Ну, так угря подсунете. Та же змея.

- Она и стерлядь не ест. Говорит, что змея, - сказал Николай Иванович и спросил швейцара: - Ну, можно хоть селянку-то на сковороде сделать?

- И селянки я есть не стану, - откликнулась жена. - Что они тут в селянку наворотят? Почем я знаю! Может быть, мышь какую-нибудь. В крошеном-то незаметно.

- Ну, поросенка заливного под сметанным хреном. Можно, Франц?

- Селянка и поросенок, месье, опять русский кушанье, - дал ответ швейцар.

- Тьфу ты, пропасть! Опять нельзя! Даже поросенка нельзя! Ведь поросенок-то свинина, а вы здесь, немцы, на свинине и свиных колбасах и сосисках даже помешались. Прозвище вам даже дано - немецкая колбаса.

- Верно. Я знаю. Я жил в России. Но поросенка здесь не кушают. То есть кушают, но очень мало.

- Отчего?

- Экономия. Поросенок может вырасти в большая свинья. Свинья большая кушают.

- Глаша! Слышишь? Опять экономия! - воскликнул Николай Иванович. - Ну, немцы! Слышишь, Франц, зачем вы умираете-то? Вам и умирать не надо из экономии. Ведь хоронить-то денег стоит.

Швейцар улыбнулся.

- Можно, по крайней мере, у вас хоть ветчины с горошком достать? - спросила, наконец, Глафира Семеновна швейцара.

- Это можно, мадам. Ветчина с горохом и с картофель и с русский зауэрколь, с кислая капуста.

- Ну, так вот ветчины. Ветчины и бульон. Бульон можно?

- Можно, мадам.

- Да вали еще две порции телячьих котлет да бифштекс, - прибавил Николай Иванович. - Надеюсь, что это можно?

- Можно, можно, но только бараний котлет, а не телячий. Телячий нет в карта.

- Тоже экономия? - спросил Николай Иванович.

- Экономия, - улыбнулся швейцар.

- Ах, черти, черти жадные! Ну, вали бараньи котлеты. Цыпленком нельзя ли, кроме того, позабавиться?

- Можно, месье.

- Так пару цыплят. Да пива, пива побольше. Нельзя ли в какой-нибудь большой кувшин его налить?

- Можно, можно, - кивал швейцар и спросил: - Все?

Назад Дальше