* * *
И только сегодня мне удалось окончательно сформулировать особенность моего метода (в Поэме). Ничто не сказано в лоб. Сложнейшие и глубочайшие вещи изложены не на десятках страниц, как они привыкли, а в двух строчках, но для всех понятных.
1962
* * *
И наконец произошло нечто невероятное: оказалось возможным раззеркалить ее, во всяком случае, по одной линии. Так возникло "лирическое отступление" в Эпилоге и заполнились точечные строфы "Решки". Стала ли она понятнее, – не думаю! – Осмысленнее, вероятно.
Но по тому высокому счету (выше политики и всего…) помочь ей все равно невозможно. Где-то в моих прозаических заметках мелькают какие-то лучи – не более.
18 декабря 1962
Садово-Каретная
<Из набросков либретто балета по "Поэме без героя">
…на этом маскараде были "в с е". Отказа никто не прислал. И не написавший еще ни одного любовного стихотворения, но уже знаменитый Осип Мандельштам ("Пепел на левом плече"), и приехавшая из Москвы на свой "Нездешний вечер" и все на свете перепутавшая Марина Цветаева… Тень Врубеля – от него все демоны XX в., первый он сам… Таинственный, деревенский Клюев, и заставивший звучать по-своему весь XX век великий Стравинский, и демонический Доктор Дапертутто, и погруженный уже пять лет в безнадежную скуку Блок (трагический тенор эпохи), и пришедший как в "Собаку" Велимир I… И Фауст – Вячеслав Иванов, и прибежавший своей танцующей походкой и с рукописью своего "Петербурга" под мышкой – Андрей Белый, и сказочная Тамара Карсавина. И я не поручусь, что там в углу не поблескивают очки Розанова и не клубится борода Распутина, в глубине залы, сцены, ада (не знаю чего) временами гремит не то горное эхо, не то голос Шаляпина. Там же иногда пролетает не то царскосельский лебедь, не то Анна Павлова, а уж добрѝковский Маяковский, наверно, курит у камина… (но в глубине "мертвых" зеркал, которые оживают и начинают светиться каким-то подозрительно мутным блеском, и в их глубине одноногий старик-шарманщик (так наряжена Судьба) показывает всем собравшимся их будущее – их конец). Последний танец Нижинского, уход Мейерхольда. Нет только того, кто непременно должен был быть, и не только быть, но и стоять на площадке и встречать гостей… А еще:
Мы выпить должны за того,
Кого еще с нами нет.
6–7 января 1962
Примечания
Проза
Проза Анны Ахматовой до сих пор остается наименее изученной частью ее творчества. Среди многочисленных исследований, посвященных Ахматовой, почти нет специальных работ, анализирующих ее прозу. Едва ли не единственной остается статья Л. А. Мандрыкиной "Ненаписанная книга. "Листки из дневника" А. А. Ахматовой", изданная в 1973 году. Такое отсутствие литературоведческих интересов к ахматовской прозе отчасти объяснимо отношением самого автора к своему творчеству: считая себя прежде всего поэтом, она относилась к своим прозаическим опытам с известной долей осторожности.
"Проза всегда казалась мне и тайной и соблазном. Я с самого начала все знала про стихи – я никогда ничего не знала о прозе. Я или боялась ее или ненавидела. В приближении к ней чудилось кощунство или это означало редкое для меня душевное равновесие.
В первый раз я написала несколько страничек прозой, вернувшись из Ташкента. Страшный призрак, притворяющийся моим городом, так поразил меня, что я не удержалась и описала эту мою с ним встречу ("Столицей распятой // Иду я домой"). Тогда же возникли "Три сирени" и "В гостях у смерти (Терийокки)". Все это очень хвалили, но я, конечно, не верила. Позвала Зошенку. Он велел убрать грибоедовскую цитату и еще одно слово и сказал, что с остальным согласен. Я была рада. Потом, после ареста сына, сожгла вместе со всем архивом" (РНБ, ф. 1073, ед. хр. 46).
На самом деле первый прозаический опус Ахматовой – рецензия на книгу стихов поэтессы Надежды Львовой "Старая сказка" – относится еще к 1914 году. В дальнейшем она не раз обращалась к жанру рецензии, писала отклики на книгу Э. Г. Герштейн "Судьба Лермонтова", писала о стихах близкого ей по духу поэта Арсения Тарковского.
На страницах отечественной периодики печатались, начиная с 30-х годов, так называемые "пушкинские штудии" Ахматовой.
Пушкиным она занималась, можно сказать, всю жизнь, но особенно активно – с середины 20-х годов, когда путь ее собственным стихам был закрыт. Некоторые из ее пушкинских работ были напечатаны – "Последняя сказка Пушкина" (1933), ""Адольф" Бенжамена Констана в творчестве Пушкина" (1936), наконец, представленная в настоящем издании статья о "Каменном госте" (1958). Другие – "Пушкин и Мицкевич" (30-е годы), "Пушкин и Достоевский" (1949) (по словам И. Н. Томашевской, возможно, самое значительное из того, что она написала о Пушкине) – стали жертвами огня. Сгорела статья "Последняя трагедия Анненского" и почти готовая книга автобиографической прозы. Таким образом, участь ахматовской прозы еще более печальна, нежели удел ее стихов, которые с трудом, но все же можно было вспомнить и записать при наступлении очередного "сравнительно вегетарианского времени".
Однако если перелистать почти три тысячи страниц ахматовских записных книжек, относящихся к последнему десятилетию ее жизни (1956–1966), то можно увидеть, что проза в них занимает не меньшее место, чем стихи. Недаром в одном из последних писем она замечает: "Взять бы хорошие переводы, а еще писать прозу, в кот<орой> одно сквозит через другое, и читателю становится легче дышать".
Такая проза – своеобразный дневник поэта – писалась почти ежедневно, где бы Ахматова ни находилась, а ведь больничная койка к этому времени, увы, все чаще заменяла ей письменный стол. "Человеком чувствую себя только с пером в руке", – записала она незадолго до смерти, и это замечание в первую очередь относится к ее прозе – достаточно прочитать недавно опубликованный в журнале "Литературное обозрение" (1989, № 5, с. 15–17) дневник последнего месяца ее жизни.
Ахматовскую прозу можно назвать "прозой сопротивления" – сопротивления неумолимому бегу времени, клевете и кривотолкам ее мнимых друзей по ту и по эту стороны границы нашей родины. "Успеть записать одну сотую того, что думается, было бы счастьем", – писала она для себя. Прозу эту Ахматова ощущала еще и как долг перед памятью друзей, вырванных из жизни преждевременно и страшно. Задуманная и частично осуществленная ею книга "Мои полвека" – это меньше всего книга о себе, поэте и человеке Анне Ахматовой. В большей степени это – запечатленная память о Мандельштаме, Модильяни, Лозинском, Гумилеве. Некоторые из "листков из дневника" – так называла она разрозненные главы строящейся книги – уже опубликованы, большинство же записей еще нуждаются в изучении и систематизации. Когда эта трудная работа будет завершена и читатели получат наконец полное собрание сочинений Ахматовой, всякому станет ясно, что она была не только великим поэтом, но и большим мастером прозы.
Слово о Пушкине – журн. "Звезда", 1962, № 2, с. 171–172.
Стр. 35. Мой предшественник П. Е. Щеголев… – известный пушкинист Павел Елисеевич Щеголев (1877–1931), с которым Ахматова была в добрых отношениях с дореволюционных лет (в рук. отд. Пушкинского Дома сохранились ее письма П. Е. Щеголеву), автор капитального труда "Дуэль и смерть Пушкина" (М., "Книга", 1987). Ахматова много лет работала над книгой "Гибель Пушкина", но так и не закончила свой труд (отдельные фрагменты этой книги изданы после смерти Ахматовой Э. Г. Герштейн в составе книги: Анна Ахматова. "О Пушкине". М., "Книга", 1989).
…глупости полетик… – имеется в виду Идалия Полетика, заклятый враг Пушкина, принимавшая активное участие в травле поэта.
…родственничков Строгановых… – Влиятельный царедворец Г. А. Строганов был родственником жены Пушкина. Он со своим семейством покровительствовал Геккерену и Дантесу. Графиня М. Д. Нессельроде – жена министра иностранных дел в правительстве Николая I, была злейшим врагом Пушкина.
Стр. 37. Aere perennius – крепче меди (лат.) – второе полустишие первой строки оды Горация "Exegi monumentum aere perennius" ("Я воздвиг памятник крепче меди"). Первое полустишие той же строки Пушкин поставил эпиграфом к своему стихотворению "Я памятник себе воздвиг нерукотворный…".
Пушкин и дети – "Литературная газета", 1974, 1 мая (публикация Э. Г. Герштейн). 9 февраля 1965 г. В. В. Рецептер читал эту заметку в ленинградской телевизионной программе "Литературный вторник". Однако в полном виде заметка никогда до сих пор не публиковалась. Печатается по автографу 1965 года (РНБ, ед. хр. 515).
"Каменный гость" Пушкина – сб. "Пушкин. Исследования и материалы", т. II. М. – Л., Изд-во АН СССР, 1958, с. 171–186. Печатается по кн.: Анна Ахматова. "О Пушкине". Изд. 3, испр. и доп. М., "Книга", 1989, с. 90–109. В этом издании, подготовленном к печати Э. Г. Герштейн, статья печатается с исправлениями по авторскому оттиску и машинописи, куда Ахматова перенесла правку с оттиска и продолжила ее.
В беловой рукописи и машинописи дата: "1947, 20 апреля. Фонтанный Дом". Это означает, что "Каменного гостя" Ахматова писала, очутившись в условиях жесткой социальной и общественной изоляции, последовавшей после уничтожающей критики ее творчества в докладе А. А. Жданова 14 августа 1946 года, будучи уже исключенной из членов Союза советских писателей со всеми вытекающими из этого последствиями. В статье Ахматовой, писавшейся отнюдь не "в стол" (хотя и опубликованной только десятилетие спустя), сквозь внешне спокойный академизм прорывается желание защитить свое гражданское достоинство в условиях глобального тоталитаризма. Недаром она обнаруживает то, что не замечали другие исследователи: Дон Гуан у Пушкина представлен поэтом, умеющим защитить свое достоинство перед испанским королем. Этот глубоко личный ахматовский "подтекст" свойствен не только "Каменному гостю"; может быть, еще более обнаженно он звучит в опубликованной посмертно статье "Пушкин и Невское взморье" (см. в кн.: Анна Ахматова. "О Пушкине", с. 153–162).
<Дополнения к статье ""Каменный гость" Пушкина" (1958–1959 гг.) > – журн. "Вопросы литературы", 1970, № 1, с. 160–166 (не полностью, публикация Э. Г. Герштейн). Печатается по кн.: Анна Ахматова. "О Пушкине". М., 1989, с.165–175.
Все было подвластно ему – "Литературная газета", 1964, 15 октября.
Слово о Данте – в изд.: Анна Ахматова. "Сочинения", т. 2. М., 1986, с. 183–184, без первого абзаца (публикация В. А. Черных). Печатается по магнитофонной записи выступления Ахматовой на торжественном заседании, посвященном 700-летию со дня рождения Данте, 19 октября 1965 г. в Большом театре, в Москве (ныне эта запись воспроизведена на грампластинке, выпущенной фирмой "Мелодия"). Это было последнее публичное выступление Ахматовой. При прослушивании можно легко обнаружить, что Ахматова произносит: "… в стихах, освященных…", а не "освещенных", как в издании 1986 года, а заканчивая свое выступление стихотворением "Данте" (1936), меняет в последней строке слово "низкой" на "нежной" (А. Ахматова. Сочинения в 2-х томах. М., 1990. Т.1., с. 187).
Воспоминания об Александре Блоке – журн. "Звезда", 1967, № 12, с. 186–187. Написаны для телевизионной передачи Ленинградской студии телевидения, состоявшейся 12 октября 1965 года.
Стр. 75. Ариадна Владимировна Тыркова-Вергежская (1869–1962) – во втором браке Вильямс – писательница, общественная деятельница. С 1920 г. жила в эмиграции. "А. А. Блока она знала хорошо лично. Он часто бывал у нас в Петербурге" (Арк. Борман. "А. В. Тыркова-Вильямс по ее письмам и воспоминаниям сына". Лувен-Вашингтон, 1964, с. 252). А. В. Тыркова-Вильямс любила поэзию Ахматовой и "на девяносто втором году жизни… с огромным интересом прослушала всю "Поэму без героя", назвав ее "ироническими поминками по Блоку" (Б. Филиппов. "Памяти А. В. Тырковой". "Грани", 1963, № 53, с. 56.)
Башня – так в литературном быту Петербурга именовалась квартира поэта и теоретика символизма В. И. Иванова (1866–1949) (Таврическая ул., д. 25, кв. 23, на шестом этаже). По поводу литературных собраний на "Башне" сохранилась запись Ахматовой: "Языческая Русь начала 20-го века. Н. Рерих. Лядов. Стравинский. С. Городецкий ("Ярь"). Ал. Толстой ("За синими реками"). Вел. Хлебников. Я к этим игрищам опоздала" (РГАЛИ, ф. 13, ед. хр. 99, л. 5 об.).
Стр. 76. Блок посоветовал мне прочесть "Все мы бражники здесь" – см. это стихотворение в книге "Анна Ахматова "Сочинения в 2-х томах". М., 1990. Т. 1, с. 48.
"И пьяницы с глазами кроликов" – строка из стихотворения А. Блока "Незнакомка".
Игорь Северянин (псевд.; наст. фамилия Лотарев) Игорь Васильевич (1887–1941) – поэт, царивший на эстраде в 10-х годах.
А на третьем томе поэт написал посвященный мне мадригал: "Красота страшна, вам скажут…" – Текст этого мадригала:
Анне Ахматовой
"Красота страшна" – Вам скажут, –
Вы накинете лениво
Шаль испанскую на плечи,
Красный розан – в волосах."Красота проста" – Вам скажут, –
Пестрой шалью неумело
Вы укроете ребенка,
Красный розан – на полу.Но, рассеянно внимая
Всем словам, кругом звучащим,
Вы задумаетесь грустно
И твердите про себя:"Не страшна и не проста я;
Я не так страшна, чтоб просто
Убивать; не так проста я,
Чтоб не знать, как жизнь страшна".16 декабря 1913
Это стихотворение вместе со стихотворением Анны Ахматовой "Я пришла к поэту в гости…", посвященным Ал. Блоку, было впервые напечатано в журн. "Любовь к трем апельсинам", 1914, № 1, с. 5–6.
Стр. 77. …открываю "Записную книжку" Блока… – Имеется в виду издание: Александр Блок. "Записные книжки. 1901–1920". М., 1965.
Блок записывает в другом месте, что я… измучила его по телефону. – Имеется в виду запись Блока от 13 декабря 1914: "Вечером, едва я надел телефонную трубку, меня истерзали: Л. А. Дельмас, Е. Ю. Кузьмина-Караваева и А. А. Ахматова" (Александр Блок. "Записные книжки". 1901–1920", с. 250).
Лозинский – печатается впервые по автографу (РГАЛИ, ф. 13, ед. хр. 114, л. 105, 208–215).
В мае 1965 г. на Ленинградской студии телевидения готовили вечер памяти поэта и переводчика, давнего друга Ахматовой, Михаила Леонидовича Лозинского (1886–1955). Для этого вечера Ахматова наговорила на магнитофон свое "Слово о Лозинском", которое после ее смерти было напечатано в альманахе "День поэзии" (1966 г., Ленинград, с. 51–52) и во многих других изданиях Ахматовой.
"Слово о Лозинском", произнесенное для телевидения, оказалось слишком кратким и не вместило в себя всех воспоминаний (кроме того, Ахматова считала его, по-видимому, утерянным). И вот, находясь в Боткинской больнице в Москве, едва оправившись после тяжелого инфаркта, Ахматова начинает писать о Лозинском заново. "Пишу в Ботк<инской> больнице в Москве 30 янв<аря> 1966 <года>" – этой датой означено начало работы над воспоминаниями (РГАЛИ, ед. хр., 114, л. 105). Дата раскрывает смысл эпиграфа из стихотворения Ф. И. Тютчева "Накануне годовщины 4 августа 1864 г.":
Завтра день молитвы и печали,
Завтра память рокового дня…
Ахматова начала писать воспоминания о Лозинском в канун годовщины его смерти (Михаил Леонидович умер 31 января 1955 г.), а закончила 6 февраля 1966 г., за неделю. В этот день она пометила: "Кажется, написала все о Лозинском (выделено Ахматовой. – М. К.). Пойдет в книгу портретов (Модильяни, Мандельштам и др." (РГАЛИ, ед. хр. 114, л. 219). По сути дела, это последняя, предсмертная проза Ахматовой, написанная "залпом", не имеющая редакций и вариантов. "5 марта я с букетиком нарциссов отправился в Домодедово – 3-го, прощаясь, мы условились, что я приеду переписать набело перед сдачей в журнал воспоминания о Лозинском, которые вчерне были уже готовы и требовали лишь незначительных доделок и компоновки". (Анатолий Найман. "Рассказы о Анне Ахматовой", М., 1989, с. 225–226).
В больничных условиях Ахматова могла полагаться только на свою память, не имела возможности проверить цитаты по источникам – этим объясняются некоторые неточности, оговоренные ниже. Она выполнила последний долг перед самым преданным своим другом – остальное было не столь уж важно.
Стр. 77. – Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева (1891–1945) – девичья фамилия Пиленко – поэтесса, участница Цеха поэтов; после революции жила во Франции; активная участница Сопротивления, известная как "Мать Мария"; погибла в фашистском концлагере.
Стр. 79. На этот вечер не пошел Блок (См. "Записные книжки") – ошибка памяти Анны Андреевны. Эта запись сделана Блоком не в Записных книжках, а в Дневнике от 11 ноября 1911 г.: "Вчера вечером не пошел ни слушать рассказ Ясинского, ни к матери жены Кузьмина-Караваева, где собралось "Гумилевско-Городецкое общество"… (Александр Блок. Собр. соч., т. 7, М. – Л., 1963, с. 86). Следовательно, знакомство Ахматовой с Лозинским произошло 10 ноября 1911 года.
Я считаю, что лучшее из написанных тогда мне стихов принадлежит ему ("Не забывшая"). – Приводим это стихотворение:
Не забывшая
Анне АхматовойЕще свою я помню колыбель,
И ласково земное новоселье,
И тихих песен мимолетный хмель,
И жизни милой беглое веселье.
Я отдаюсь, как кроткому лучу,
Неярким дням моей страны родимой.
Я знаю – есть покой, и я хочу
Тебя любить и быть тобой любимой.Но в душном сердце – дивно и темно,
И ужас в нем, и скорбь, и песнопенье,
И на губах, как темное пятно,
Холодных губ горит напечатленье.И слух прибоем и стенаньем полн,
Как будто вновь, еще взглянуть не смея,
Я уношу от безутешных волн
Замученную голову Орфея.
В автографе (РГАЛИ) стихотворение имеет дату: "СПб., 11. XI. 1912". Напечатано в первом и единственном сборнике стихов М. Л. Лозинского "Горный ключ" (М., Пг., 1916).
Стр. 80. Это он при мне сказал Осипу, чтобы тот исправил стих "И отравительница Федра…" – В исправленном виде строка из стихотворения О. Мандельштама "Ахматова" читается: "Так негодующая Федра".
Маковский Сергей Константинович (1878–1962) – поэт и художественный критик, редактор журнала "Аполлон". Автор вышедших за границей мемуаров "На Парнасе Серебряного века" (Мюнхен, 1962), вызвавших резко отрицательную оценку Ахматовой ("Полный бред и старческий маразм").
Татьяна Борисовна – жена М. Л. Лозинского.