Полосу эту открыл замдиректора по науке Григорий Николаевич - золотозубый, проникотиненный, с большой плешью среди светлых вьющихся волос, с уголком цветного платочка, кокетливо выглядывающего из верхнего кармашка пиджака.
Григорий Николаевич - самый непосредственный начальник ученого секретаря, вероятно, поэтому решил, что может называть ее лапочкой и золотцем. Вот уж к кому относилось "быть и казаться".
Он повел планомерную атаку, и Лиля, желая избавиться от этого ухажера, как-то ошеломила его:
- Я согласна… Но только чтобы ни от кого не скрывать отношений.
- Но как же? - испуганно произнес он, вглядываясь пытливо: может быть, шутит? Но лицо Лили было строгим, решительным. В этом "Но как же?" подтекстом шло: "партбюро, моя жена, ваш муж…"
Тогда Новожилова произнесла с напускным огорчением:
- Я-то согласна, а вы не хотите принять даже такое мизерное условие.
Домогательства прекратились.
Второй ухарь был, как она определила, карьеристского образца.
Весь институт уехал на уборку картофеля, а Лиля осталась из-за болезни ног. В лабораторию вошел мужчина лет тридцати - высокий, крупный, с холеным лицом.
- Простите, Лилия Владимировна, - деликатно сказал вошедший, - мне необходима ваша помощь как петрографа… Однако разрешите сначала представиться - Валерий Базилевич…
- Слушаю вас, - официально сказала Новожилова.
- В моей диссертации большой раздел связан с фазовыми исследованиями…
Говорил он умно, по-деловому и об интересной работе. И так как Новожилова охотно делилась своими знаниями по минералогии, то и на этот раз не видела резона отказать.
- А в какой вы лаборатории? - поинтересовалась она.
- Поразительно! - хорошо поставленным голосом воскликнул Базилевич. - Уже два месяца работаю в лаборатории рядом, с первого дня глаз с вас не свожу, а вы даже не заметили… Правда, я часто бывал в командировках.
- Простите невнимание, - улыбнулась Новожилова, - Валерий…
- Просто Валерик, - поспешно сказал он.
- Приносите образцы, посмотрим, - разрешила Новожилова.
Когда он ушел, Лиля вспомнила, что действительно в институте многие с симпатией относились к этому Валерику. Мужчин он таскал по ресторанам, женщин подкупал обходительностью.
У Лили уже выработалась "технология" расправы с кавалерами. Если это человек умный, ему бывало достаточно двух-трех насмешливых взглядов, фразы, чтобы стало ясно: это не тот случай, когда неприступность обставляют демаршами, - со свидетелями и звонкими пощечинами.
Если самоуверенный нахал глуповат, то все шло приблизительно по такой схеме:
- Какие у вас чудесные глаза, - говорил он.
- Как вам нравится предвыборная президентская кампания в США? - огорошивала она вопросом.
- И осиная талия… - продолжал он гнуть свое.
- Не объясните ли вы мне разницу между религиозными воззрениями мусульманских общин в Ливане?
Отскакивали ошалело. С Валериком случай был нестандартный. Вскоре Базилевич попросил:
- Не могли бы вы называть меня на "ты"?
Ну почему же, он много моложе ее и чем-то располагал к такому обращению. И тут Валерик ринулся в атаку, веря в свою неотразимость, полагая, что женское равнодушие к нему - притворство, тактика.
На вечеринках в институте он играл на гитаре, пел. Женщины млели, и Лиля слушала с удовольствием. Приглашая ее на танцы, он имитировал нахлынувшее чувство.
Почему Новожилова сразу же не расправилась с ним? Что-то в этом Валерике было от юности. И потом - Базилевич, несомненно, умен, а Лиля это ценила и не умела делать вид, что не замечает глупость.
Однажды в кабинете, когда все уже ушли из института, он поднял ее вместе с креслом и закружил по комнате.
Новожилова разъярилась:
- Немедленно прекратить цирк!
Тон ее был таким, что Валерик не посмел ослушаться.
- Такая возмущенная вы мне еще больше по сердцу! - восхищенно сказал он. - Вам дай пистолет - изрешетите.
Пора было его вытуривать. Том более что и прояснился Валерик предельно: ему нужен был ученый секретарь, он лживо играл роль щедрого "своего парня", склонен к показухе, нечистоплотен в отношениях с женщинами.
…Лиля принесла ему из дому недавно вышедшую центральную газету со статьей "Хамелеонствующий", отчеркнутой красным карандашом.
- Здесь все про тебя… Поинтересуйся на досуге…
Портрет этого проныры и дамского угодника был словно списан с Валерика.
На следующий день, возвращая газету, он хрипло спросил:
- Неужели я такой?
- Как две капли воды!
- Ну, так я докажу, - и грузный, несчастный вышел из кабинета.
Теперь Валерий старался не попадаться ей на глаза и, что самое удивительное, стал действительно много лучше: не таскал "нужных" людей по ресторанам, не расточал комплименты и даже ушел в другой институт. Прислал ей письмо: "Я жалкий человек, в этом весь ужас. Я пуст, ничего не совершу в жизни, потому что душа моя мелка. Я смог бы, если бы Вы… Но это невозможно… вот таким и останусь!" Может быть, повзрослел и поумнел?
Недавно она встретила Валерия в центре города. Поинтересовалась:
- Как живешь?
Он поглядел диковато, вроде бы удивился - она с ним еще разговаривает. Потом смягчился:
- И все же, хотите верьте, хотите нет, - я в вас был искренне влюблен… - помолчав, добавил: - Насколько вообще я на подобное способен. Это был мой потолок.
- Не следует ли его поднимать? - пошутила Лиля. - А как диссертация?
- Готова.
- Ну, желаю тебе успеха. Знаешь, - добавила она резковато, - есть у англичан такая поговорка: лучше голодать, чем есть что попало, лучше быть одному, чем с кем попало.
…А потом на Лилию Владимировну свалилась радость-беда: она и сама увлеклась.
У них в институте появился инженер из Киева - Игорь Федорович Войницкий - моложе ее на несколько лет. У него бледное, продолговатое лицо, умные глаза, горькая улыбка. Чем-то напоминал он Максима Ивановича, и это сразу расположило Лилю к нему.
Как вскоре выяснилось, был Войницкий холост, талантлив, остроумен.
Провожая ее домой, Игорь Федорович доверительно признался, что еще в институте была у него безответная любовь, этим и исчерпывался его любовный опыт. Признание своей искренностью подкупило Лилию Владимировну… Были и еще провожания.
Игорь Федорович вечерами читал лекции в строительном техникуме и договорился с его директором, что Новожилова тоже будет читать курс строительных материалов. Теперь они вместе возвращались из техникума.
- Мама сказала правду, - раздумчиво произнесла она однажды, - дома ты и днем словно бы спишь с открытыми глазами.
Игорь Федорович понял, что в семейной жизни она несчастлива.
Через полгода, вместе с группой работников треста, Игорь Федорович поехал в командировку в Москву. Возвратился он оттуда каким-то чужим, избегал встреч с ней. Новожилова терялась в догадках - что произошло?
Когда Игорь Федорович заболел, то позвонил в институт и попросил товарищей занести ему зарплату. Новожилова сказала, что будет идти мимо общежития и сделает это сама.
Она поднялась на порожек одноэтажного здания, прошла коридором и, постучав в дверь, сразу же открыла ее. На его кровати сидела девушка с черными волосами до плеч и большими глазами. Лилии Владимировне показалось, что у этих глаз злое выражение, как у той, что сидела в палате Максима Ивановича. Кофточка на груди у девушки была расстегнута, и она ее торопливо застегнула.
- А я деньги принесла, - весело объявила Новожилова.
Игорь Федорович засуетился, освободил от книг стул.
- Познакомьтесь, это Анастасия, технолог. Мы вместе ездили в Москву.
Лилия Владимировна, внешне спокойная, скоро ушла.
В общении с людьми она была шумлива - в отца. А в горе - тихая, в маму. Ночью промаялась от бессонницы: рухнула еще одна иллюзия. В душе - снова выжженная степь.
Через несколько дней в коридоре передала ему записку: "Все очень естественно. Не мучайтесь, этого надо было ожидать. Если бы Вы были хуже, мне было бы легче забыть Вас".
Закончилась эта история довольно печально. Настя попалась на глаза управляющему трестом, человеку-тирану, с квадратным лицом и короткими пальцами рук. Он дай ей однокомнатную квартиру и сделал своей любовницей.
Игорь Федорович уехал в Индию строить металлургический комбинат Бхилаи.
* * *
…Новожилова подошла к широкому окну, полила в горшочках цветы, их здесь называли "декабристами", может быть, потому, что они цвели красными мелкими шапочками всю зиму.
Вдали синел сосновый лес.
Лиля любила свой маленький уютный кабинет со старой светлой мебелью.
Она разобрала почту и заглянула в записи на календаре: что запланировано на сегодня? Требовательно зазвонил телефон: ее вызывал к себе директор института Аркадий Станиславович. Предстояла очередная голгофа.
Глава шестнадцатая
До того как стать директором НИИ, Аркадий Станиславович Боголюб был человек как человек. Новожиловой нравилось в нем знание предмета - он мог часами говорить без бумажки, испещряя доску цифрами и формулами, - и редкостная работоспособность. Педантично, размеренно, не щадя себя и своего времени, работал. Боголюб, как туго заведенный механизм.
О такой внешности, как у Аркадия Станиславовича, говаривали: "Особых примет не имеет". Круглое, в общем-то, приятное лицо, неопределенного цвета глаза. Ходил Аркадий Станиславович, ступая мягко, слегка склонив голову к левому плечу, говорил тихо, предпочитал сидеть в одиночестве, что-то глубокомысленно обдумывая, пальцем вычерчивая вензеля на столе. Раза два вместе с женой Клеопатрой был в гостях у Новожиловой. Выяснилось, что с Тарасом Аркадий Станиславович воевал на одном участке фронта, даже в одной армии, и они долго и охотно вспоминали те времена.
Клеопатра, ярко раскрашенная, самоуверенная особа, никого не стесняясь, то и дело третировала своего Аркашу, делала из него сущего дурака, так что Лиле даже стало его жаль. Позже, наедине, Аркадий Станиславович голосом обиженного ребенка жаловался Новожиловой на семейные неурядицы.
…Но какая разительная, уму непостижимая перемена произошла с Боголюбом, как только Москва утвердила его директором. Из тишайшего он мгновенно превратился в громовержца. Даже не верилось, что это тот же самый Аркадий Станиславович. Тон разговора с подчиненными стал покровительственным, напыщенным, он никого не слышал - только себя. Никаких шуток не признавал. Если когда и улыбался, то как-то криво и это скорее походило на презрительную гримасу. Боголюб получал наслаждение, принижая человека, подчеркивая его ничтожность. Если тот запинался, мялся - ни за что не приходил на помощь, а долго и безжалостно смотрел на его барахтанье. Боголюб не признавал никаких просьб сотрудников. Болезнь, рождение детей, несчастья в семьях его не трогали и не касались.
К великому удивлению Лилии Владимировны, у Аркаши - так за глаза стали называть его теперь все подчиненные - в лице появились "особые приметы": выражение величественности, сознания собственной значимости, мрачноватый блеск неприязненно глядящих, оказывается, темных глаз. И нос стал резче очерчен, а подбородок властен.
Он перестал со всеми здороваться, и Лиля как-то, остановив Боголюба в коридоре, сказала:
- Аркадий Станиславович, а ведь я с вами поздоровалась.
Он с недоумением поглядел на нее, как на неодушевленный предмет, и, буркнув:
- Очень приятно, - проследовал дальше, прямо, как цапля, ставя ноги. У него даже походка изменилась.
"Робот! - сердито подумала тогда Лиля. - Страшно нужны мне твои здорованья".
Судя по тому, что Аркаша завел шашни с молодой мясистой переводчицей Викторией Благодатовой из отдела научно-технической информации, он вышел из-под пяты Клеопатры. Когда же, по его мнению, Благодатову стали недооценивать, директор решил "проучить" отдел и, вызвав Новожилову, объявил:
- Я хочу поставить на ученом совете вопрос о работе ОНТИ. Поручаю вам сделать доклад. Сборище бездельников! Я их хочу разогнать!
Лиля, уже зная, откуда дует ветер, спокойно возразила, тем более что была тесно связана с этим отделом:
- Вы ошибаетесь, Аркадий Станиславович. Они не ангелы, но работают неплохо.
Аркаша побагровел:
- Мне виднее!
- Хорошо, я детально разберусь и подготовлю материал, - сухо сказала Новожилова и решила зайти к своей подруге - библиотекарю ОНТИ, рыжеволосой насмешнице Галине Алексеевне Берестовой.
Об Аркаше Берестова говорила: "У него нет друзей, только свидетели".
Дружба у Лили с Галиной Алексеевной началась с того исповедального часа, когда Берестова рассказала о своем женихе Сереже.
- В двадцать лет ушел на фронт и погиб под Минском. И вот с тех пор я каждое 9 мая приношу его матери - учительнице Валентине Федоровне - цветы. В комнате у нее рядом с фотографией Сережи висит и моя, довоенная: в берете, комсомольский значок на белой блузке… Как-то Валентина Федоровна попросила: "Пришла бы ты, Галочка, когда-нибудь со своим мужем". И что же вы думаете, мой Афанасий пошел. Я его после этого еще больше зауважала.
Лиля видела Афанасия - огромный мужчина с руками металлиста, в ссадинах от въевшейся железной пыли.
Узнав о задании Аркаши, Галина Алексеевна иронически хмыкнула:
- Люди у нас в отделе добросовестны, но вот Благодатова - отъявленная лентяйка, Хотя волевой дир одаряет ее, что общеизвестно, незаурядным вниманием.
Через несколько дней Новожилова подготовила объективный доклад. Прочитав его, директор поднял на нее мрачные глаза:
- Вам надоело быть в институте? Все переделать!
- Ничего переделывать не стану, - твердо сказала Новожилова.
…На совете Аркаша категорически потребовал принять решение о плохой работе ОНТИ. Юлил, уверяя в своей принципиальности, Григорий Николаевич, настаивал поддержать директора. А вот инженер Полина Ивановна Маласюк дала Благодатовой нелицеприятную характеристику. Как, впрочем, и пожилой кандидат наук Андрей Борисович Глазунов. Подергав бороденку, он весьма интеллигентно сказал:
- Нет, работа этого отдела вполне удовлетворительна. Поверьте мне. Есть, конечно, недостатки. Не всегда своевременно поступает новейшая литература, нерегулярно посещают сотрудники курсы английского языка… Эти прорехи надо устранить. - Глазунов сделал паузу. - Но хорошо работает библиотека, информаторы, почти все переводчицы, кроме разве Благодатовой, здесь я вполне солидаризируюсь с коллегой Полиной Ивановной.
В общем, большинство было за то, чтобы в решении записать именно так, как предложил Глазунов. Что Новожилова и сделала, и зачитала.
У Боголюба глаза налились кровью, он заподозрил бунт:
- Все могут идти. Новожиловой остаться.
Он даже не дождался, когда все выйдут:
- Вы повели их против меня! Подрываете авторитет, лезете куда не надо! Пишите заявление об уходе.
- С удовольствием.
Боголюб спохватился. В конце концов эта Новожилова числится в номенклатуре министерства, она авторитетна в институте, пойдут письма заступников в Москву. Достаточно ее проучить, а затем перетянуть на свою сторону подачками и премиями.
- Ну ладно, - насколько мог миролюбиво сказал он, устало откинувшись в кресле, - заявление вы можете и не писать. Но сделайте вывод. Нам незачем ссориться. Это вредно для общего дела..
Зачем он сейчас вызвал ее? Лиля вошла в кабинет с независимым видом. Не здороваясь, Боголюб сказал:
- Напишите приказ на новый состав комиссии по приему экзаменов в аспирантуру.
- Хорошо, - ответила она и вышла, зло подумав: "Мог бы и по телефону сказать, не девочка на побегушках".
Через час Новожилова принесла приказ. Аркаша, пробежав его глазами, вычеркнул фамилию Глазунова.
- Это почему же? - спросила Новожилова, конечно, понимая, в чем дело.
- Так надо, - веско сказал Боголюб.
- Нет, так не надо, Аркадий Станиславович. Нельзя плевать людям в лицо, не позволят вам это.
Он молча проглотил пилюлю. А когда Лиля вывесила список, оставив фамилию Глазунова, Боголюб через своего секретаря передал Новожиловой приказ, где ей объявлялся строгий выговор "за отказ выполнить распоряжение директора в рамках служебных обязанностей".
Второй пункт этого приказа гласил: "Предупредить т. Новожилову Л. В., что в случае повторного нарушения производственной дисциплины будет поставлен вопрос о её служебном соответствии".