Он медленно шёл и смотрел, как её резиновые сапожки месили таёжную грязь. Он не любил ходить по лужам, да и сапог у него один промокал. Но Веня забыл об этом. Он внимательно наблюдал, как её сапожки всё глубже и глубже уходили в мутную грязь болота, оставляя маленькие луночки, которые быстро наполнялись мутной водой. И Веня старался ступать ногами в эти луночки из-под её сапог, и в них чавкала сырая болотная грязь.
Он вспомнил какой-то фильм. Веня не помнил ни его названия, ни актёров, ни самого фильма. Вспомнилась лишь сцена в лесу, когда двое других вот так же шли по лужам, а потом долго стояли под высокой берёзой. Стояли и молчали. Молчали и смотрели друг на друга.
"Не смей меня целовать! - сказала она ему. - Только попробуй!"
И тогда он её поцеловал. Только у той, кажется, были веснушки на щеках.
А с листьев, как чистые капли росы, падали крупные бусинки дождя.
Дождь давно кончился. Поднялось тёплое солнце, согревая тайгу, и сразу же заискрились под солнцем иголки сосен и листья усталых берёз.
У бородатого оторвалась лямка на рюкзаке. Он отстал и, привязав её мягкой проволокой, теперь шагал самый последний. Он шёл и злился. Злился потому, что впереди Веня с Леной смеялись.
У нас много работы, думал Женя, и шляться вот так по тайге глупо. Но не бросишь же Веньку Калашникова на дороге.
Он не выдержал, остановился и закричал:
- Эй! Лена! Что это? Куда нас дьявол занёс? Тут и утонуть можно.
- Это болото, - не оборачиваясь, крикнула Лена.
Она не обернулась - это возмутило бородатого. Вчера целовались всю ночь, а сегодня и оглянуться не хочет. Чёрт-те что!
- Может, обойдём? - предложил он тогда.
- Переберёмся, - обернулся к нему Веня и улыбнулся. - Мы же ученики Суворова. А это маленькое болото. Всего три километра по карте.
И они снова пошли вперёд. И Женьке было видно, как Лена сняла свой рюкзак и отдала его Вене.
Бородатый вздохнул и опустил голову. Как он сам раньше не догадался? Но этот пижон хорош. Ерунда какая-то получается.
Женька снова разозлился и решил, что не скажет им ни слова до самого вечера.
И он выполнил своё слово.
А вечером у поваленной сосны Женька сбросил палатку с плеч и сказал:
- Хватит на сегодня. Мы не лошади.
- Ну, если ты приказываешь, - ответил Веня, разводя руками. Он снял рюкзаки и трубу и с облегчением вздохнул.
- Приказываешь! - сморщился и передразнил его бородатый. - Этим путешествием ты загонишь меня в гроб.
- Тебя загонишь… - с сомнением отозвался Веня и повесил трубу на сук толстого кедра.
Подошла Лена. Она молча уселась на поваленное дерево и закрыла глаза.
Эти дороги не для неё, подумал Веня. Упрямства у неё много, а силы как у воробья. Но практика перед дипломом у неё будет хорошая. Интересно, какая у меня будет дипломная практика?
Веня разжёг костёр. Это у него получилось не сразу. Мокрые сучья, пропитанные влагой, долго не хотели разгораться, и едкий дым тянулся по слабому ветру добрых полчаса.
У костра Веня стал сушить мокрые портянки и плащ. Портянки были бурые от грязи, в чёрных и фиолетовых пятнах, и от них пахло резиной.
Свет от костра падал на лицо Жени, и Калашников, глядя на красивое лицо бородатого, невольно поймал себя на мысли, что Женька с виду парень что надо.
В это время бородатый сморщился и, кивая на грязные портянки, а потом на Лену, тихо и не очень уверенно, что раньше за ним не наблюдалось, сказал:
- Ты бы постеснялся, что ли… Всю сознательную жизнь провёл в столице и ничему не научился.
Лена продолжала сидеть, закрыв глаза. Она очень устала и теперь дремала, не в силах подняться, посушить одежду и обувь. Ей было не до портянок.
А Женька принципиально ушёл за палатку и там сушил своё намокшее барахло.
- Цивилизованные предрассудки, доставшиеся тебе от бабушки, - недовольно проворчал Веня, переворачивая над огнём портянки. - Капризничать будешь дома.
- Совесть иметь надо, - отозвался из-за палатки Женя.
- Вот именно - совесть, - ответил Веня и надел сухие портянки. От них холодным пальцам стало тепло и приятно.
Калашников подошёл к задремавшей Лене и снял с неё сапоги. Впереди целая ночь, и выспаться она ещё успеет. Первым делом надо привести себя в порядок.
Лена открыла синие глаза и удивлённо смотрела на Веню. И, глядя в эти глаза, будто синие подснежники, Веня ещё раз убедился, что Лена едва держится на ногах.
Он достал из своего рюкзака здоровенные грубые носки, которые подарила ему на память Аня-радистка, бросил ей на колени и спросил:
- Очень устала?
- Немного.
- Ничего, это пройдёт. Всё дело в привычке.
- Я уже привыкаю, Веня, - слабо улыбнулась девушка. Она посмотрела на него и добавила: - Ты не похож на лесного бродягу, как мы.
- А должно быть наоборот, - ответил Веня. - Хотя всё это чепуха. Ты в чудеса веришь?
Лена молча кивнула головой, соглашаясь. Она бы сейчас во всём согласилась с ним.
- Сегодня вечером ты увидишь чудо, - улыбнулся Веня. - Ты скажи, где у тебя консервы. Я заболтаю такую похлёбку, что вы умрёте от зависти. А на второе будут фисташки, сжаренные по моему собственному рецепту.
Поели они на славу. Венины солёные прожаренные фисташки, которыми когда-то были набиты карманы его плаща, пришлись Лене по вкусу. Женька отказался от своей порции. Ну что же, им больше досталось.
Потом они помыли котелки и ложки.
Лена осталась сидеть у костра. Ночь обещала быть прохладной, и она не спешила уйти от тепла.
А Веня забрался в тесную палатку и увидел бородатого Женьку, развалившегося, усталого, сонного.
- Подвинься, - сказал Веня и опустился на колени.
- Я в середине, - тихо ответил бородатый, не открывая век.
- Вот ещё новости, - тихо прошептал Веня. Ему не хотелось, чтобы Лена слышала их разговор. - А ну двигай на фланг. Ишь ты - посередине. Тебе и помёрзнуть можно. Она будет спать посередине. Или тебе как-то всё равно?
Женька неловко засмеялся и сказал, отодвигаясь в угол:
- Пожалуйста. И пошутить, что ли, нельзя?
Голос у бородатого был виноватый, и Веня ничего ему не ответил. Что ему ответишь? Что его шутки как кнут у пастуха? Сам во всём разберётся, не маленький.
Ночью Веня спал плохо. Он замёрз и ворочался с боку на бок. Просыпаясь, он слышал, как дышит Лена, которой было тепло посередине, как шумит за палаткой осенняя тайга, как ворочается Женька и что-то бормочет во сне, как потрескивают сучья в костре, и Вене казалось, что этот костёр разговаривает с бородатым.
А утром они снова шли по тайге.
Идти было трудней, чем вчера. Они попали в болото, и ноги засасывала почти до колен. И опять пошёл дождь.
Женя уверенно шёл впереди.
Он проснулся бодрым и всё время насвистывал "Бабушка, научи танцевать чарльстон". Женька кое-что придумал, не зря он всю ночь разговаривал с костром. Но бородатый никому не сказал, что он придумал.
Он бойко перескакивал с кочки на кочку, но ноги его всё равно проваливались в жидкую болотную грязь. Иногда на пути оказывались длинные поваленные сосны, и он шёл по стволам деревьев. Это у него получалось легко, красиво и ловко.
Стволы были мокрые, и резиновые сапоги скользили по ним в разные стороны, как по замшелым морским валунам, покрытым зелёным мокрым мхом. Лена несколько раз чуть не упала.
После вчерашнего дождя покорно сникли листья грустных берёз. Берёзы не шумели, когда прошёл дождь, они молчали и думали, наверное, о том, что скоро ударят первые заморозки, что солнце будет теперь холодное, а дни совсем короткие.
Веня плохо выспался и скоро устал. Ноги были тяжёлыми, рюкзак оттягивал плечи, а трубу, которая настойчиво колотила его по спине, хотелось выбросить.
Ничего, успокаивал себя Веня. Ничего страшного. Но если после таких пыток Костя Луньков не организует эстрадный оркестр, пусть уматывается работать в обком комсомола! Я ему так и скажу.
Лена догнала бородатого и пошла с ним рядом. Молчали они недолго.
- Скоро кончится это болото? - спросила Лена.
- А что? - зло усмехнулся Женька.
Он теребил бороду с прилипшей к ней хвоей. Он был доволен. Страшно доволен - всё шло по его задуманному плану. Ещё через несколько часов он их загонит в доску, как лошадей. Тогда у них не будет сил флиртовать и трепаться о высоких материях. Он их проучит.
- Мне кажется, что он устал. Ты бы взял у него эту дурацкую трубу, - попросила Лена, глядя себе под ноги.
Женька нахмурился. Он не умел далеко смотреть и не знал сибирской житейской мудрости - пусть будет плохо тому, кто подумает плохо.
- Ничего, пусть привыкает, - сказал он и с радостью соврал: - Ещё сорок километров, и тридцать из них по болоту.
Лена молча шла рядом.
И Женя с пылом заговорил, выдрав наконец из своей бороды таёжную хвою, опутанную паутиной:
- Навязался этот чёрт на нашу голову! Корчит здесь из себя… А кому нужно всё это? Все эти фокусы и жареные фисташки? Скажи? Здесь ноги нужны хорошие! Дорога людям нужна!
Лена остановилась, чтобы дождаться Веню, и ничего не сказала бородатому.
Женька оглянулся на неё, грубо выругался про себя и снова быстро зашагал вперёд. Он их сегодня измотает. Только зачем он соврал ей? Ведь они скоро будут на месте и разойдутся своими дорогами. Венька же не лезет к ней целоваться и ведёт себя довольно трезво.
Лена дождалась Веню, и они пошли рядом на некотором расстоянии, чтобы не забрызгать друг друга болотной грязью, чавкающей и летевшей из-под ног.
- Ты давно не был дома? - спросила его девушка.
- Мой дом теперь здесь. Смотри, разве плохой дом? - И Веня оглянулся но сторонам.
Мелкий дождь прошёл, и снова проглядывало из-за верхушек деревьев солнце, и берёзы возбуждённо зашумели своими пятиалтынными листьями.
- Разве тебя не тянет в Москву?
- Пожалуй, по праздникам, - усмехнулся Веня, незаметно вытирая лоб от пота и протягивая к девушке руку. - Давай твой рюкзак.
- Вот ещё. Мне привыкать надо. Ты совсем не хочешь в Москву?
Лена смотрела на Веню. Ей было интересно, поэтому она и привязалась к нему с этой Москвой.
- Больше, разумеется, чем в Рио-де-Жанейро. Но жить я хочу в другом городе.
- Каком?
- Своём собственном.
- Не понимаю, - пожала плечами Лена.
- Я и сам плохо понимаю, - улыбнулся Веня. - Это совсем новый город, и в нём скоро на главной улице будут расти розы. Как ты считаешь, красиво?
- Конечно, только их можно и дома разводить.
- Солнце же для всех светит. И радуга для всех, - задумчиво ответил Веня.
Несколько шагов они прошли молча. Под их резиновыми сапогами хлюпала болотная вода.
- Ты устал? - спросила Лена.
- Нет. С чего мне уставать? - Веня снова незаметно вытер потный горячий лоб. - На мне воду возить можно, всё нипочём.
А Лена думала совсем о другом. Она повернула голову к Вене и неожиданно сказала:
- В Сибири не могут расти розы. Они тепло любят.
- Тепла им здесь хватит. Тепло ведь разное бывает, - сказал Веня. Он вспомнил девчонку с веснушками. Любит ли она этого прораба Руслана?
Они остановились у странной высокой сосны, у которой было три ствола. Неизвестно, что случилось когда-то с этой красивой и сильной сосной, раскинувшей в разные стороны три могучих отростка. Может быть, сосна три раза выходила замуж? Каждый ствол был не похож друг на друга, по-своему стройный, крепкий, здоровый. Отростки тянулись к свету, они пробивали себе дорогу наверх, и там высоко под солнцем им было тесно среди пушистых крон и неба.
Веня подошёл к девушке, снял с неё рюкзак и забросил на своё плечо.
- Зачем? - тихо спросила девушка. Её синие глаза снова спросили его "зачем?", но, кроме вопроса, в них не было больше ничего.
Веня пожал плечами - сразу не нашёлся что ответить. Он посмотрел в её синие глаза, словно синие подснежники, и серьёзно сказал:
- Пусть Женька ревнует.
Лена молчала и смотрела на странную сосну. О чём она думала перед этой сосной?
- Это ему на пользу, - успокоил её Веня и твёрдо повторил: - На пользу. От этого ещё никто не умирал.
Лена подошла к сосне, положила руку на один из её стволов и предложила:
- Давайте здесь пообедаем.
Между стволами, которым было тесно и которые рвались к небу, можно было смастерить удобный обеденный стол. Поэтому Веня кивнул девушке, соглашаясь с ней, и закричал на всю тайгу:
- Женька! Обед!
Веня соорудил стол и разжёг костёр.
Они сидели молча вокруг сосны, напоминающей вазу, и обедали. Бородатый обиженно молчал, безразлично копался раскладной вилкой в тушёнке. Он придерживался своего плана действий.
Лена быстро поела и начала ставить на карте отметки.
Веня смотрел через её плечо на карту и думал о бородатом Женьке.
- Нам придётся вернуться, Женя, - сказала Лена и вздохнула? - Ведь этот участок нам надо пройти заново.
- Вернёмся. Делов-то куча. Только вот проводим этого друга.
Веня не обиделся. Он улыбнулся и спросил бородатого:
- Ты какие больше любишь ножки от курицы - правые или левые?
- Мне всё равно, - хмуро отозвался Женя.
- А мне нет, - Веня поднялся и облокотился на один из трёх стволов. - Поскольку петухи и курицы спят на правой ноге, значит, левая нога у них вкуснее и мягче. Закон природы. Соображать надо.
Лена улыбнулась, а бородатый продолжал лениво и молча копаться в тушёнке. Все эти остроты были ему до лампочки - по своему железному плану он не должен был улыбаться, а смеяться он будет последним.
А Веня тогда неожиданно сказал:
- Знаешь, Лена… я могу тебя полюбить.
Наступило неловкое молчание.
Женька разом был выбит из седла - он с мрачным видом бросил тушёнку вместе с вилкой, потом хрипло засмеялся и поднялся на ноги.
Лена удивлённо повернулась к Вене и своими синими-синими глазами смотрела на него. И в этих широко раскрытых глазах Веня не увидел моря, в котором можно было искупаться. А разве он хотел этого?
Женька перестал смеяться и испуганно спросил:
- Как?
- Не знаю, - пожал плечами Веня и вздохнул. - Я никогда никого не любил. Захочу - полюблю. И всё. Всё очень просто в жизни. Мы сами всё усложняем.
- Но я? - с удивлением спросил бородатый.
Дело принимало серьёзный оборот. Искренность бородатого не вызывала у Вени никаких сомнений. Но надо было держать марку до конца, и Веня сделал вид, что не понял товарища.
- А при чём здесь ты? Я же не тебя буду любить.
- Но Лена?
- А что Лена?
- Она… - Женька ничего не мог сказать, словно у него отнялся язык или он проглотил его вместе с тушёнкой.
- Она будет теперь знать всё. Раньше мне казалось, что об этом стыдно говорить при посторонних. - Веня скромно улыбнулся. Ему показалось, что нужна была именно такая улыбка. - Ошибся вот.
Лена по-прежнему ничего не понимала и странно глядела на Калашникова синими, широко открытыми глазами. Ей не обязательно было понимать.
- Это кто посторонний? Я? - возмутился Женя. - Я посторонний?
- Не кричи, - успокоил его Веня. - Если ты в тайге, то и орать можешь, что ли, во всю глотку?
- Ничего себе игрушки - я посторонний, - удивился бородатый и снова закричал: - Лена, почему ты молчишь?
- А почему ты кричишь? - осадил бородатого Веня. - Я же не кричу. А я тоже умею кричать. Когда я на свадьбе у Лёшки Пахомова кричал "горько", я испортил всю охоту в тайге. Охотники подали на меня в товарищеский суд и только за отсутствием вещественных доказательств меня отпустили на поруки.
- Лена, - тихо сказал Женя.
Перед Калашниковым стоял уже другой человек. Такой не сядет никогда вам на шею. А Лена покраснела от смущения: она всё поняла.
- Бросьте, ребята. Нам пора идти, - торопливо сказала девушка и поднялась.
Женька отобрал у неё рюкзак, но ничего не сказал, и Лена, не оглядываясь, ушла вперёд.
- Ты любишь её? - спросил у Евгения Веня, стараясь казаться удивлённым.
Бородатый посмотрел вслед уходящей Лене и повернул к товарищу возмущённое лицо:
- У тебя что, глаз нет?
- В том-то и дело, что есть, - сухо ответил довольный Веня.
Он надел на плечо трубу и взял рюкзак, а Женя встал перед ним и со злостью заговорил:
- Заруби у себя на носу, что роман с ней у тебя не получится. Понял? Бросай свои фокусы. Только через мой труп. И давай сюда твою идиотскую трубу! - Женя сорвал с плеча Калашникова инструмент и добавил: - Ящик мозолей, наверное, натёр, упрямый чёрт.
Веня, прощаясь, посмотрел на странную сосну с тремя могучими стволами и сказал бородатому:
- Я знал одного хорошего старика, у которого был ящик мозолей. Он работал носильщиком… Тронулись, что ли, Женя.
Они шли втроём через чащовку, рассказывая по очереди всякие небылицы. Все забыли о послеобеденном разговоре, и каждому было легко и свободно. Болото скоро кончилось.
Женя травил студенческие анекдоты, и они заливались весёлым смехом. Когда они устали смеяться и у них заболели животы от смеха, они втроём присели передохнуть.
Женя открыл было рот, но Веня тихо сказал:
- Молчи, - и показал рукой в сторону.
Из-за деревьев гордо и медленно вышел рогатый олень. Он был совсем рядом с ними. Его крепкое бронзовое тело лоснилось под лучами солнца. Олень повертел большой тяжёлой головой, принюхиваясь, потом нагнулся, потянувшись толстыми губами к луже, и напился воды. И так же медленно и гордо ушёл за деревья.
А вечером у костра Веня вспоминал этого гордого оленя. Он играл на губной гармошке, а Лена слушала и смотрела на огонь.
- Когда долго смотришь на костёр, - сказала она, обнимая руками колени, согнутые у самого её подбородка, - можно придумать свою сказку и увидеть её в костре. Правда, Веня?
- Правда.
Можно увидеть и услышать всё, что хочешь, думал Веня. Нужно только очень хотеть. И думать о ней нужно. И чего бы там ни говорили учёные о телепатии, она всё равно существует. Сидишь вот так где-нибудь у костра у чёрта на куличках и думаешь.
"Салют, Валюня!"
А она думает, отвечая:
"Здравствуй. Устал? Соскучился?"
"Да нет, - думаешь, - не устал. Соскучился только".
"Я тоже".
"А почему ты такая красивая?"
"Так я же на почте работаю".
"А старший прораб Руслан тебе нравится?"
"Нет, - думает она для тебя. - Ты же знаешь об этом".
"Как у тебя с планом?"
"Всё хорошо. Продала десять тысяч марок и приняла восемьсот телеграмм".
Нет, что-то не так. К чему тогда марки и телеграммы? Почты, как и телефоны, будут на замках. Люди будут просто думать. А как же быть с теми, кто подслушивает чужие мысли? Сидит какой-нибудь делец при науке и записывает мысли своего коллеги. Не годится. Или те мысли, которые потеряются, или те, которые не найдут адреса. Для этого будет нужна почта, для координации мыслей.
Веня снова заиграл на губной гармошке, очень довольный тем, что нашёл для почты работу этак-так через полсотни лет.
К ним подошёл бородатый и устало спросил:
- Дети, вы куда дели мою карту?