- Океан имел пальму первенства. Выходы! Ширь! Не нужно было пробираться то подо льдами, то в узкостях, того и гляди, либо борта в яичницу, либо форштевнем подводный пик переставишь на другое место.
Ушаков заметил Лезгинцева, затерявшегося среди инженеров. Ваганов держался по-прежнему барственно, покровительственно. Нужно было обладать либо невероятной наглостью, либо шальным самомнением, чтобы после всего, что произошло, вести себя так. Куприянов старался быть к ним поближе, в готовности вовремя прийти на помощь. Свою миссию он не считал законченной, пока Ваганов не погрузился на катер.
Беседа шла на нейтральные темы.
- …На "Трешере", если вы помните показания одного из трех уцелевших, постоянно сталкивались с неисправностями в системе продувания балластных цистерн сжатым воздухом. Запорные клапаны гидравлики не были плотно пригнаны. Двадцать процентов всех клапанов системы гидравлики не были согласованы с показателями индикаторов… - Ваганову что-то кинул Лезгинцев, и вновь слышался внушительный баритон Ваганова о неполадках.
Все же Ваганов чувствовал неловкость по отношению к Лезгинцеву, старался показать, что между ними ничего особенного не произошло.
Максимову доложили о конфликте, и поэтому он незаметно следил за Вагановым и Лезгинцевым, невольно прислушивался и не мог уделить большего внимания стоявшему возле него Ушакову. Максимов знал, как тяжело остаться среди незнакомых людей, да еще на неясных правах. Поэтому он свел Ушакова с Волошиным, напомнил еще раз Голояду, представил контр-адмиралу, командиру базы, коротенькому и энергичному, похожему на Папанина. Его незамысловатая фамилия нет-нет да и облетала страницы мировых газет, а он, щупленький адмирал, на широко расставленных ногах, толком и не догадывался, какой таинственной сенью овевают его имя. Ходил, поскрипывал инеем, поругивался, снаряжал и отправлял лодки, докладывал и следил за своими питомцами, попыхивал кэпстеном и отлично знал - ни один из зарубежных коллег его не мог похвалиться такими кораблями, хотя кэпстена у них невпроворот, а ему приходилось вымаливать его у океанских сельделовов.
Катер забурлил, погнал от кормы пену. Наступило время расставания. Максимов добро и пристально вгляделся в глаза Дмитрия Ильича:
- До свидания… Ничего. Приготовились неторопливо, разумно, надежно. Спасибо, что вы не забываете флот…
Растроганный Дмитрий Ильич не нашелся, что ответить, а только улыбнулся, ткнулся плечом в плечо Максимова, расцеловать постеснялся - вот и помешали погоны.
- Провожать вас не сумею, встречать буду. О семье не беспокойтесь.
Сходню убрали на берег. Отдали концы. Закипела перелопаченная винтами вода. Бурун - словно распушенный хвост улетавшей сказочной птицы. Белые перья смешались с черными. Птицы не стало. Бухта приняла прежний мрачный вид.
На козырьке скалистого мыса зажегся огонь, разрешающий движение только на выход.
Густой воздух вливался в легкие. Постепенно из-за пустынных высот поднимались лучи рассеянного космического света, и на его фоне резко, словно вырезанные из черного картона, объявились силуэты ракетных субмарин.
11
Дети поджидали своих отцов. Кончилась школьная смена. Почему же не скатиться к "транспортиру", как школьники называли площадку на террасе, господствующую над открытым пирсом, куда не возбранялся доступ и куда приставали пассажирские суденышки, баржи и катера?
На "транспортире" сгрудились школьники, за плечами ранцы из оленьей шкуры шерстью наружу, на ногах меховые пимы или валенки, на головах пыжиковые треухи или перешитые отцовские шапки из меха черных ягнят.
Пар валом, обсуждение вопросов вполне конкретное. Только не ждите от этих детей болтовни, они многое видят, еще о большем догадываются, но стараются держать язык за зубами.
Узнай о самом невинном:
- Какая завтра будет погода?
- Надо спросить кого надо, - и переглянутся между собой.
- Как пройти к седьмому причалу?
- Спросите у него, - указывают на ближайшего часового.
- А кто твой папа?
- Ясно кто.
- На каком корабле служит?
- Откуда я знаю?..
Только переодевшись моряком, Дмитрий Ильич перестал вызывать излишнее к себе внимание этих маленьких подозрительных стражей. Сами они полны пронырливой любознательности, отказать им - равносильно запретить губке впитывать воду.
Юганга родилась позже многих школьников или вместе с ними. Они - юные дети моряков, доставивших сюда ядерные котлы в стальных чревах. Их не сопровождал скрип колес и знойная пыль пустынь. Их глаза не видели степей, табунов и отар. Тушки животных доставляют сюда в замороженном виде и выгружают кранами, как дрова. Из птиц - только чайки, а летом - кайры, пролетающие косяками еще дальше на север.
Поселок запрятан в гранитные, естественные доты. Жилые дома, школы, магазины, прачечная, столовые возникали здесь нередко при помощи аммонала. Неприступные скалы, словно гроты Таинственного острова, скрывали океанские лодки, ничуть не менее фантастичные "Наутилусы" века расщепленного атома.
Дети Юганги привыкли засыпать под стоны и рев природы. Нельзя сомневаться: здесь вызревает отважная моряцкая смена. Опьяняющая прелесть полярных морей, могучая и непреоборимая их сила! Неспроста отсюда пошла дерзновенная поморская ветвь русских мореходов. Здесь родились суда, способные бороться со льдами. Отсюда люди ходили бить зверя на кромку океана, одевались в шкуры, топили добытое сало для пищи и светильников, сыпали сети для богатейших уловов и без всякого страха уходили под домоткаными парусами открывать острова почти на самом куполе нашей планеты.
Не ищите на карте Югангу.
На карте ее не найти!
Настало время бережно хранить тайны замысловато изрезанного побережья. Песня сочинялась всеми. Строфа за строфой с берега уходили под воду, подо льды, а возвращалась обратно песня о славной Юганге.
Дети поселка гордятся всем тем, что их окружает. Пусть другие позавидуют им. Сколько красивых и жутких историй у каждого из них наготове! В своей среде, в школе, в играх они откровенны, и ничто не сдерживает их. Им не приходится искать или вымучивать фантазии. Фантастическое окружает их, куда ни пойди, куда ни глянь, над чем ни задумайся. Атомные подводные лодки - центр их жизни. Они не боятся кораблей, на которых уходят их отцы. Над страхами дружно посмеялись бы эти краснощекие, светлоголовые, юные хозяева самого крайнего обреза советской земли.
Ради лодок завезли их сюда родители, оторвали от большого мира, окунули в темноту вечной ночи или в изнурительный свет вечного дня.
Любую лестницу они называют трапом, пол - палубой, стены - переборками, потолки - подволоком, кухню - камбузом, нерадивых - сачками; они вырубают, а не выключают свет, спят не на кроватях, а на койках, куртка у них - бушлат, в слове "компас" они ставят ударение на последнем слоге, а метель называют снежным зарядом. Облачность у них натекает, при передвижении на лыжах или пешком пространство исчисляют милями, а направление - румбами, учителю отвечают - "есть!".
Ребятишки Юганги отличаются завидным здоровьем, подвижностью, быстрой реакцией. Они соскальзывают по скалам, минуя пробитые рукой человека спуски, и располагают сетью собственных троп, недоступных взрослым. Оглушительно, во все горло крича во время уличных игр, они не застуживают бронхов и не хватают ангин. Воздух здесь чист и полезен, завезенные микробы не размножаются - гибнут.
Дети Юганги знают тайны своего полярного поселка, хотя отцы их молчаливы, как рыбы. Дети угадывают приближение срока похода. Их не проведешь. Они все определяют по озабоченности отцов, по скупости или щедрости ласки, по задумчивости матерей, по колеям к пирсам и складам, по поведению матросов, по накоплению запасов на причалах - укрывай их или не укрывай.
Погрузка торпед еще могла ускользнуть от их проницательных глаз, но ракеты не спрячешь, не сунешь в гнездо прямо с тележки.
Ракетную подводную лодку дети называют "носитель". Если космические носители превращались в отброс, а затем в пыль, то подводный ракетоноситель, освободившись от бескрылого груза, возвращался обратно.
У детей были свои НП, и, как их ни гоняй, не выкуришь из насиженных, удачно выбранных мест, будь то на крыше, в щелях у скал, в зализанном ветрами гребешке, господствующем над бухтой. Зимой пойди отыщи их в снежных пещерах, где, пристально вглядываясь в окружающее, размещается их секретный наблюдательный пост.
Лодки они называют по-своему и безошибочно узнают, еще не прочитав номеров.
- "Кашалот" вышел в море! - На НП возможен бинокль мощностью "цейса".
"Кашалотом" они называют лодку Ленькиного отца - Волошина, из-за внешнего сходства. Есть у них "Наутилус", там командир с бородой, как у капитана Немо, на "Д’Артаньяне" - веселый гасконец-старпом, лучший фехтовальщик спортклуба. На "Шамиле" служит курчавый, меднобровый аварец, хозяин ракет, холостяк. Он изредка снабжает ребят конфетами "Мишка".
На днях между Леней Волошиным и Рубеном Мовсесяном состоялся такой разговор.
- Леня, "Кашалот" вот-вот уйдет в крупную автономку, - объявил Рубен.
Лене всего десять, но он обязан держаться достойно, как сын командира "Кашалота".
- Откуда ты, Рубен, знаешь?
- Отец сдал партбилет.
- Интересно. - Леня не знает, сдают или нет партбилеты, и потому промолчал, чтобы не открыть своего невежества.
Рубен угощает приятеля маковкой.
- Когда уйдут - знаем, а вот когда возвратятся… - Рубен хрустит маковкой, широко раздвигая губы и обнажая зубы, не очень правильно понатыканные в его деснах.
Глаза у Рубена отцовские, полны азарта, лоб удлиненный, брови торчком.
Леня разжевывает маковку, стараясь не чавкать, как его дружок, а все же приходится нарушить преподанные матерью правила и забраться пальцем в рот, чтобы освободиться от прилипшего к зубам комка.
На "транспортир" поднимается отец, Леня пристраивается рядом. Отец не спешит и старается ответить на вопросы, постоянно возникающие в мальчишеской голове.
- Папа… - Леня заходит с другой стороны, там поудобнее - меньше снега, - если вы уходите в автономку, партийные взносы вперед платите?
- Зачем тебе? В партию готовишься из пионеров?
- Скажи, папа.
- Платим, как и положено. Месяц прошел - платим.
- А разве под водой деньги ходят?
- Ходят. Из рук в руки.
- Купить на них ничего нельзя?
- Зачем покупать? Все так дают.
- Бесплатно?
- А то ты не знаешь?
Отец сворачивает туда, куда ему нужно. Советует сыну поскорее добираться домой, отогреть нос и щеки, а вечером, после окончания уроков, они еще поговорят. Отец и сын расходятся в разные стороны, а перед сном, когда уложен на будущий день олений ранец, возвращаются к прерванному разговору.
- Деньги в подводной лодке не нужны. - Морщинка возникает от межбровья, чуточку вверх, кривым рожком, так же как у отца.
Волошин с радостной тоской отыскивает свои приметы, вспоминает свое тяжелое военное детство. Может быть, потому отцовская морщинка глубже, ветвистей. Сын его слишком часто задумывается. Пожалуй, виновна мать: она старается быть стойкой, провожая его в походы. Но насколько хватает ее мужества? Какие беседы ведут они вдвоем с сыном, поджидая его, вылавливая любую весточку, откуда только возможно - из штаба, от таких же, как и она, жен офицеров подводного флота?
- Партийные билеты мы не сдаем, Леня. Твой приятель ошибся.
- У него же отец парторг. - Леня не хотел бы, чтобы его ввели в заблуждение или говорили с ним, как с ребенком.
- Где бы мы ни были, мы остаемся коммунистами, - разъясняет отец, берет руку сына, пожимает ее, пробует. Рука стала крепче - помогли лыжные палки. Мускулистей стал и сам Леня, здоровье прежде всего. - Партбилет, вероятно, сдают разведчики, которые отправляются в тыл врага, а мы идем в плавание на своем корабле, вооруженном, с отличными машинами и механизмами. Мы такая же воинская часть. К нам не подобраться никому чужому, все закрыто, Леня. Крабу и то не за что зацепиться. Так-то…
- А если начнется война?
- Когда?
- Откуда я знаю - когда? Вдруг. Вот ты уйдешь, проводим тебя, и начнется…
- Будем воевать, Леня.
- В бой пойдете коммунистами. - Леня хмуро улыбается, хотя ему совсем не весело. Военный городок всегда в готовности. Здесь не плавят сталь, не добывают руду и мысли всех заняты одним. От них никуда не уйти. Где-то оборона - лозунг, здесь - постоянное дело, вернее, работа, такая же трудная, как в руднике или у мартеновской печи.
- В бой пойдем коммунистами, - строго повторяет отец и выжидает.
Леня думает, сжимает губы, недетская тоска разливается по его побледневшему лицу, и ручонка дрожит, шевелятся пальцы.
- Подводные лодки останутся последними в мире? - вышептывает он, глядя в одну точку, туда, где играет тусклый зайчик на рукоятке повешенного на стене кортика.
- Теоретически - да, Леня.
- Теоретически. - Он повторяет это чужое и жесткое слово, спрашивает: - Ты останешься, а нас не будет?
Волошин обнимает сына, долго не отпускает, ждет, пока установится ровный ритм сердца.
- Не думай об этом. Все будет хорошо… Мы и работаем, Леня, чтобы все было хорошо. И ты стараешься вместе с нами.
- А я как?
- Тем, что веришь, ждешь, помогаешь моим мыслям. Я всегда с тобой, с мамой.
- Ну, папа, ты всегда далеко от нас.
- Нет. Близко. Сердце - раз. А голова! Еще не изучили, какой это сильный локатор. Может быть, импульсы твоего мозга летят ко мне, а моего - к тебе…
Леня не склонен выслушивать фантастические теории.
- Вода не пропускает импульсов. Ты же сам говорил, папа. Если бы на надводном - другое дело…
Волошин как бы заряжается от сына, от этого родного тельца, прикасается губами к его глазам. Импульсы пока близко, рядом пока… А вскоре - долгая разлука. И этот далеко не сентиментальный человек размягчается, в мозгу тесно от мыслей. Если б кто-то посторонний мог туда заглянуть!..
Беседа продолжается и на следующий день. Ленька нетерпеливо поджидает отца, услыхав звонок, стремглав бросается к двери. Он помогает отцу раздеться, вдыхает запахи его одежды, прикасается щекой к мокрому меху воротника, а потом так же осторожно, будто невзначай, к его волосам.
- Папа, покажи мне партийный билет. - Его мысли продолжают действовать в одном направлении, надо проверить всезнайку-хвастунишку Рубена.
- Изволь. - Отец расстегивает пуговицы кителя, достает партийный билет.
Ленька бережно принимает билет, раскрывает не сразу и любуется фотографией отца: совсем молодой, будто их школьный физрук.
- Значит, вы не сдаете их перед походом?
Леня отдает партбилет, складывает ладошки, сжимает их коленками, замолкает.
"И у меня в детстве была такая же привычка, - думает Волошин, - ладошка к ладошке - и между колен. Откуда он-то узнал? Как сумел перенять?"
В голове вяло копошится что-то о генах, обрывки полузабытых сведений, а сын похож на него - приятно до немоты в челюстях, будто электротоки отцовства пронзают его, и рука тянется к недавно постриженной голове сына.
"Если и не вернусь, останутся гены, продолжат движение волошинской крови… Но как это не вернусь?! - Простая мысль оборачивается в другом плане, возникают тревожные ассоциации, и становится тоскливо до жути. - Никогда не увидеть Леньку? Исчезнуть где-то в глубинах?"
- Так почему же не сдаешь? - пытливо продолжает Леня. - Если кто едет за границу, тоже не сдают?
- Сдают.
- Вы же за границу?
- Нет.
- Океан же.
- Мы плаваем в экстерриториальных водах. - Он не сюсюкает с сыном, а всегда говорит с ним, как со взрослым. - Они не принадлежат никому.
- Экстерриториальные… - Мальчику нравится это длинное иностранное слово, потому что оно связано с морем, с приливами и отливами, с туманами и штормами, с кораблями.
Леня узнает у отца ширину территориальных вод и мысленно представляет расстояние по знакомым ориентирам - расстояние от дома до школы, от Юганги до главной базы. Двенадцать миль насыщаются, чуть ли не одушевляются. Двенадцать миль - чепуха. А все, что дальше, - свободный простор, где можно плавать сколько угодно и когда угодно. Отцу ничего не грозит. Он не нарушает законов, его никто не может задержать, осмотреть, спросить. Одним словом, не опасно.
Выясняется, территориальные, то есть неприкосновенные, воды в разных странах различны по ширине. В Америке они всего три мили.
Отец должен уйти на ночную работу. Куда, зачем - в семье не спрашивают. Обещает вернуться не раньше трех ночи.
- Еще что, Леня? Только заруби на лбу - секретов не выдаю. Знаю, ты позавчера был иностранным шпионом.
- Это игра, папа, я не хотел. Мы по очереди играем плохих… Папа, а почему в… экстерриториальных водах, - он запинается на первом слоге, потом овладевает новым словом, - ты идешь в подводном положении?
- Так лучше.
- Лучше? Помнишь, на полюсе ты… "с наслаждением глотал свежий воздух". Он даже дурманил тебя.
- Потому и не всплываем, чтобы не дурманило. До свидания, любопытный сынище.
- Любознательный, - поправляет сын.
12
С женой Зинаидой у Волошина сложились ровные отношения. Она хорошо понимает, кто ее муж, и полностью смирилась с Югангой, с разлуками и не ждет перемен. Она окончила консерваторию в Ленинграде, активистка в кружке самодеятельности, ее называют лучшим конферансье. Вот и все скромные заслуги этой тридцатилетней женщины. Она любит своего мужа, старается не огорчать его и тем самым помогает ему спокойно служить, добиваться успехов, продвигаться вперед. Зинаиду Волошину юнцы-офицеры между собой именуют пикантной блондинкой. Как и любой женщине, ей скучно быть женой Цезаря, а выхода нет.
Те или иные происшествия попадают как камень в тихое озерцо, мгновенно расходится много кругов. Снова Танечка у всех на языке, ее и поругивают, и завидуют. Она всегда в центре общественного мнения, будь то новая шуба, неожиданная поездка или просто нечто вроде потасовки со своим ревнивым мужем.
Как и многие женщины, Зина Волошина была любопытна.
- Не слышал подробностей, Володя, что там произошло у Лезгинцевых?
- А что говорят?
- Говорят, опять замешался Ваганов. Примерно то же самое, что и полтора года назад… - Она готовила сына в школу. В комнате держался запах утюжки.
- Да, опять Ваганов, Зина, насколько я в курсе дела.
- Зачем вы его сюда пускаете?
- Во-первых, пускаем не мы. Во-вторых, он отличный, нужный нам специалист. Лучше ответь, почему так получается у Лезгинцевых? Кто из них виноват? Жена?
- Мне бы не хотелось взваливать все на Татьяну. Она баба хорошая. Ей трудно с Юрием.
- Почему? - Волошин не знает еще, куда клонит жена, и заранее настроен отбить все атаки. Лезгинцева он не даст в обиду, пусть даже и есть какая-то доля его вины.
- Семейная жизнь состоит из взаимных уступок, - после короткой паузы изрекает жена.
- Афоризм?
- Действительность нередко афористична. - Зина просматривает выглаженную куртку - надо пришить пуговицу. - Татьяна южанка. Ей трудно переносить здешние условия. У нее своеобразный характер… Она человек общества.