- Извините меня великодушно, - сказал Стучко-Стучковский со своим приятным акцентом, - хотелось бы уделить вам больше внимания. Только, сами понимаете, львиная доля гарантии на наших потылицах. - Он похлопал себя по затылку.
- Как компасы? - тоном знатока спросил Ушаков.
- Пока безработные. Отдыхают до определенной параллели.
- Вы озабочены? - Ушаков присел возле штурмана на кресло, обтянутое голубым пластиком.
- Наши заботы любому пассажиру земли - как ноль без палочки, - улыбка скользнула по его мягким, крупным губам, - и вы быстро выкинете их из головы, устроившись в купе экспресса…
- Нет-нет, - перебил его Ушаков, - меня беспокоит…
- Повинуетесь инстинктивному чувству самосохранения.
- Ничего предосудительного, штурман. - Ушаков с независимым видом закинул ногу за ногу, вынул блокнот. - И чтобы помочь вам отрешиться от мысли видеть во мне новичка, прошу ничего не рассказывать о гирокомпасе… Нам, пассажирам, известно, что с увеличением широты места направляющая сила гирокомпаса, удерживающая ось его ротора в плоскости географического меридиана, уменьшается и на полюсе обращается в ничто…
- Браво! - похвалил штурман. - Изысканно популярно! Таким образом, вы вправе спросить, найдены ли новые друзья и насколько они надежны.
- Вы угадали. - Ушаков вооружился ручкой. - Разрешите познакомиться? Или тайна?
- Принципиальная схема общеизвестна. В детали мы не будем вникать. Ученые снова облокотились на электронику и сочинили мудрейшую штучку: ее международный термин - навигационная система. Покороче - НС. Теперь мы не рискуем сбиться с дороги, не будем блукать подо льдами и, больше того, можем маневрировать курсом, скоростью и глубиной. Пришлось делать новые карты. Меркаторская проекция не годится для изображения района полюса…
Стучко-Стучковский обратился к Исмаилову, продолжавшему испещрять свежую карту, еще не утерявшую запахов типографских красок, маленькими иероглифами условных значков. Они обменялись профессиональными фразами, проверили через лупу плохо оттиснутый завиток какой-то важной для них цифры.
- Я жду, штурман. - Ушаков потряс блокнотом. - Не каждый читатель путешествует подо льдами… Как же работает НС?
- Наивный вы человек, Дмитрий Ильич! Кого это интересует? Редактор зевнет, поставит на полях "скука", а подавляющее большинство человечества ест, пьет, наслаждается, прекрасно обходясь без наших НСов… Прошу прощения, меня вызывает командир. Товарищ капитан-лейтенант, - обратился он к Исмаилову, - объясните!
- Пожалуйста, товарищ капитан третьего ранга. - Исмаилов нарочито подчеркнул звание Ушакова. Дрогнули его вороные усики, сверкнули превосходные зубы. От его твердых щек, выкошенных электробритвой, пахло острым одеколоном. Смуглые пальцы, воспроизведя несколько кабалистических уравнений, оставили на бумаге влажные пятнышки. - Интегрируя эти величины, можно получить скорость движения подводного корабля относительно Земли.
Исмаилов исполнял роль гида по штурманским дебрям с тайным намерением поиздеваться над липовым капитаном третьего ранга, запутать его и внушить своего рода трепет перед сверхсложной техникой. Его наивная затея сочеталась с темпераментной жестикуляцией, с наигранной полнейшей самоотдачей, как нередко наблюдается у восточных людей.
- Одну минуточку, товарищ капитан-лейтенант, - остановил его Ушаков, - здесь вы ошиблись. Интеграл будет другой. Разрешите, я проведу исчисление.
Исмаилов растерялся от неожиданности. Его возбужденные глаза следили за мелькавшим латунным наконечником шариковой ручки.
- Правильно! - воскликнул он. - Откуда вы знаете?
- Кончал Бауманский, товарищ Исмаилов. - Ушаков вернул ручку обескураженному Исмаилову. - Теперь мне хотелось бы убедиться не по формулам, а в реальном существовании тех самых приборов.
- Невозможно! Категорически невозможно! Как и всякая автоматика, наглухо блокирована. - И принялся объяснять, не жалея жестов и голоса: - По схеме приборов три. Установлены они на стабилизированной в пространстве платформе с помощью трех взаимно перпендикулярных гироскопов. Сигналы поступают в счетно-решающий блок.
- Видите, как все понятно и умно, товарищ Исмаилов. А еще не так давно находились невежественные люди, считавшие кибернетику мистикой, чем-то вроде неопоповщины.
Исмаилов недоверчиво пожал плечами:
- Вы шутите. Таких людей не могло быть в нашей стране…
Лезгинцев перевернулся на другой бок, натянул на голову куртку, не проснулся. Неяркий рассеянный свет не утомлял зрения. В рубке держался сумеречный полумрак, в котором как бы тонула всевозможная аппаратура, предельно заполнившая все.
Центральный пост - ходовой штаб, венчаемый боевой рубкой. И расположен он в центре корабля. В раскрытую дверцу видна спина Четвертакова и второго вахтенного на посту погружения и всплытия. Перед ними просторная панель, сверху донизу усеянная приборами, каждый из них важен и сам по себе, и по той роли, которую он выполняет в общем управлении, - глубиномеры, репитеры гирокомпаса, машинные телеграфы, указатели скорости, приборы для контроля за действием рулей и тут же перед глазами рулевой автомат курса. Стволы перископов, радиолокационные мачты…
Исмаилов показал на цифры долготы и широты, высвечиваемые на табло.
- Полюбуйтесь! Машина сама объявила координаты! - Он снял пилотку, тряхнул вспотевшими кудрями. Чубчик пружинисто подскочил, из-под ресниц блеснули влажные, густо-черные глаза. - Скажи нашим старикам-мусульманам - руки к небу, такое может только аллах!
- Спасибо. Простите, ваше имя-отчество?
- Отчество у нас не принято, а имя - Бабек. Мой отец взял его от Самеда Вургуна. Бабек - один из его героев. Он никогда не сомневался и побеждал всех врагов. Самед был другом нашего дома. Он подарил книжку моему отцу. Теперь Самед - памятник в зеленом парке, а его стихи не только в моем сердце и не только плывут вместе со мною. Пока живы его стихи, жив и Самед. Человек живет после смерти, если частицы его рассеяны среди живых… - Исмаилов прервал свою речь, виновато улыбнулся. - Прошу прощения. Можно подумать плохо. Искренность не выражается кудряво… Когда я приезжаю в отпуск к себе в Астару, меня окружают и выпытывают - как, где, что видел? Начерчу им маршрут, дух у всех захватывает, ждут от меня - расскажи по порядку. А я описываю им звезду, такую же, как в Астаре, а что я еще видел?.. Слушают, хвалят, не вырвать, мол, секретов от нашего Бабека. Молодец Бабек! Какой секрет, одни и те же звезды, луна и солнце во всех океанах, как и у нас в Астаре.
10
Приближалось самое трудное испытание - зимнее подводное форсирование Берингова пролива. Мелководье и все тот же враг - лед. Волошин был человеком риска, но никто не заставил бы его идти наобум. Волошин достаточно высоко ценил свое отечество, чтобы унижать его неоправданными поступками. Два-три года назад подобная затея - пройти зимний Беринг - казалась чистой фантазией. Теперь положение изменилось. Пролив, его природа оставались неизменны. По-прежнему льды здесь более беспорядочны и опасны, чем в других районах арктического бассейна. Через Чукотское и Берингово моря в узкости пролива как бы сражаются два океана. Каждый из них пытается протолкнуть через горло воронки огромные массы воды. Осенние ветры и ураганы сталкиваются, а тут ударяют морозы. Свирепые, грохочущие валы застывают, ломаются, льды утолщаются, передвигаются, вмерзают в берега, так называемые стамухи присасываются ко дну и к ледяному панцирю, образуя коварные пробки.
И казалось бы, никто и никогда не представит себе более или менее ясную картину этого хаоса и никто не осмелится испытывать судьбу.
Природа ничем не поступалась и оставалась неизменной, зато человек неумолимо шагал вперед и вперед. Подводные корабли не были уменьшены, а превзошли по водоизмещению эскадренные миноносцы. Волошин не тешил себя иллюзиями: чистой воды под килем и над рубкой при проходе пролива оставалось все меньше и меньше. Вычерченная в разных проекциях схема операции лежала перед ним. Каждый лист был занумерован и снабжен грифами, и отдельная папка в самый последний момент, "когда протрубили рога", была доставлена в сейф канцелярии "Касатки". Волошин изучал ее больше по привычке к самоанализу. В этих бумагах притаился безмолвный, коварный противник. Операция была проработана солидно, "не с циркулем в руках" - и в штабе флота, и в Москве, в знаменитом Козловском переулке, и в подземных "конторах" Юганги. Казалось, все взвешено на аптекарских весах, все учтено, приняты технические меры обеспечения, и, поскольку мер было принято очень много, возникали сомнения. Где-то, вне этих планов, притаился тот непредвиденный случай, который неожиданно ломает самые гениальные расчеты.
Если не удастся, придется повернуть. Решение возникнет в критической точке, и принять его нужно самому. "Проволока в тылу" не подскажет и не вразумит. Будет выполнено условие - не рисковать жизнью людей и безопасностью корабля. Повернешь - позора не будет, есть барьеры, которые не перешагнешь.
"Первая фигура икс" отбиралась из многих. Выбор пал на Волошина. Он не был единственным из могучей плеяды великолепных подводных капитанов. Многие бы сумели. Волошин наиболее отвечал требованиям не чисто техническим, а прежде всего психологическим. Предпочтение было отдано командиру трезвого риска. Смелых, решительных и даже азартных было сколько угодно. Нужен был спокойный, требовательный и выносливый, да, последнее качество тоже имело значение. Рабы минуты безжалостно отбраковывались. Скрытые любители славы - тоже. У Волошина оказалось еще одно преимущество - у него была новая подводная лодка и побывавшая в передрягах команда.
Волошин зажал уши, и мысли постепенно рассеивались, уносились за тысячи миль и проникали не в сейфы, а всего-навсего на площадку маленькой двухкомнатной квартирки - к жене и Леньке. Стоит сын перед глазами, хмурится, ломает бровки или сидит, безмолвный и выжидающий, стиснув между коленями руки, сложенные ладошка к ладошке.
Всякий раз, отправляясь в дальний поход, Волошин не мог отрешиться от мысли - не в последний ли раз? Все может быть, самое неожиданное, в любую минуту. Он знал достаточно хорошо свой род оружия, чтобы владеть им безукоризненно, и в то же время отлично понимал, с чем имеет дело. Ему приходилось ежегодно вступать в битву с могущественным противником и пока одолевать его. Сколько оставалось до финала - предугадать невозможно. Одно условие никогда им не нарушалось: подчиненные не должны догадываться о его слабостях, и ради этой веры он обязан подавить в себе все мешавшее или тормозившее выполнение долга.
Угрюмый, мертвенно-холодный возникал перед командиром подледный тоннель пролива. Ни одной ошибки он не простит. Все предусмотреть невозможно, но командир обязан предвидеть все!
Вахтенный офицер сообщил курс и глубину. Ему было приказано доложить через два часа. А утверждают, что в подлодке медленно тянется время. Волошин посмотрел на часы. Приближался заданный срок подвсплытия под перископ.
Впервые Волошину хотелось подольше остаться одному. В новой каюте не без его участия были убраны дублирующие приборы - глубиномер, репитер гирокомпаса, указатель скорости… Центральный пост рядом, и там - все, что нужно. Каюта выглядела солидней, просторней. Диван, обитый мягким ледерином, быстро превращался в спальное место, как в купе международного вагона. Крохотный столик все же позволял разложить докучную писанину, которую и сюда приносил Волошину старший помощник из своей корабельной канцелярии. В каюте нет гидропоники, зато имеются плоские висячие вазочки с вьюнками. Одна переборка, как и у инженера-механика, украшена подсвеченным панно - мозаикой из дорогих сортов дерева: Васильевский остров со стороны набережной.
А вот и главная приманка, почему и тянет сюда. На переборке в рамочке из неошкуренной березы - семейная фотография. Комфлота назвал ее идиллической. Ленька и жена со смехом отнимают у Волошина большой мяч. Их "щелкнул" в Летнем саду тот самый "комиссар Петечка", в нем вся семья души не чаяла, а потом пришлось с ним распрощаться.
Подорвал веру в сослуживцев "комиссар Петечка". Пришлось дать зарок близко не сходиться со своими офицерами, самому в гости ходить пореже и к себе не приглашать. Отсюда и укоренились слухи о его нелюдимости и прочих теневых сторонах характера. Может быть, и дурно, а перемениться не мог, пусть так и остается.
Пора уходить. Приближается время решений. Надо собраться… Волошин пристально вгляделся в зеркало.
Раздумья окончились. Встал, встряхнулся, надвинул пилотку чуточку на лоб, но без того пижонского шика, какой бытует среди молодежи атомных лодок.
В коридоре его нагнал Куприянов.
- Как ваши отроки? - спросил Волошин.
- Горят желанием, товарищ командир, - отшутился Куприянов. - Подвсплытие?
- Да.
- Ловить звездочку?
- Без звездочки и нам не обойтись. Необходимо определиться.
- Будем искать разводье?
- Будем искать, - сухо ответил Волошин, так как разговор принимал несколько праздную форму.
Все лишнее отброшено. Никаких посторонних мыслей. Тренировка воли помогла Волошину утвердиться самому в самом себе. Легко поднявшись по трапу, он немедленно как бы окунулся в привычную атмосферу центрального поста. Все на своих местах. Отобрана лучшая ходовая вахта. Кисловский доложил данные, и Волошин вступил в непосредственное командование.
Кивнув Ушакову и как бы разрешив ему присутствовать в своем главном штабе, Волошин обошел все посты и приказал объявить боевую тревогу. Сигнал разнесся по всем отсекам с быстротой импульса. Все встрепенулись, сосредоточились, физически напряглись и, по закону стремительно возникающей в организме реакции, приготовили себя к единственной задаче - безупречному и безоговорочному выполнению высшей в их коллективе воли.
По боевой тревоге полностью выключались все разговоры. Ничто не должно отвлекать и никто!
Обстановка плавания усложнилась. Чтобы попасть в район генерального торошения льда, отмеченный предварительной авиаразведкой, пришлось уклониться от курса более чем на двенадцать миль. И это было естественно. Льды не стояли на месте, а передвигались в гренландском направлении по классическому пути дрейфа.
Наступил наиболее трудный момент - отыскать чистую воду, подвсплыть, не повредив ни корпуса лодки, ни наружных выводов чувствительных приборов, ни тем более винтов или перископов. Лодка могла остаться немой и глухой, недвижимой и беззащитной при самом незначительном упущении. Избегать опасности лодка не могла, она обязана была к ним приближаться, к ледяным бивням, подстерегающим на каждом обороте гребного вала, к узким разводьям, грозившим в любую минуту сжать и раздавить, к фундаментам айсбергов, впаявшихся намертво в паковый лед, свершающий свое гигантское круговращение по замкнутому бассейну полярного океана. Надо было прощупывать каждый метр, иногда действуя инстинктивно, теми особо чувствительными психическими центрами, развитыми почти до мистицизма у людей наиболее сложных профессий, обязанных, ступая по острию бритвы, не закрывать глаза, не кричать и даже не морщиться от боли. Автоматические приборы бескорыстно и безошибочно помогали человеку в его неравной схватке с природой.
Самописцы эхоледомера рассказывали малоутешительные истории. "Касатка" шла под непроницаемой крышей. Короткие "проблески" сменялись дремучей "тьмой". Скопища зубьев провисали над лодкой. На бесстрастном лице Волошина можно было прочитать гораздо меньше, нежели на бумажной ленте приборов.
Боцман Четвертаков переложил рули. На карте объявился еще один ломаный угол. Стучко-Стучковский ворчливо ругнул дурацкое время года и каких-то штабных ясновидцев. Через несколько минут его настроение улучшилось. Эхоледомер по-прежнему продолжал свою тихую вентиляторную песенку, внял безмолвным мольбам, открыл одну из арен сражения гигантов. По наблюдениям очевидцев, подвижка льдов сопровождается какофоническим громом. Торосы разваливаются со скрежетом и грохотом. Подводный путешественник не видит того, что творится там, наверху, подобно тому, как летчик из-за рева моторов не слышит звука разрывающихся снарядов.
Волошин снизил ход до самого малого. Подавались команды с изобилием имен числительных по скорости, курсу и пеленгам.
"Касатка" медленно, на постепенно умирающем линейном движении подкрадывалась к полынье. Участок чистой воды лежал в значительном удалении от разведанных окон и, по-видимому, родился недавно при разломе. Это было единственное подходящее место, и следовало не мешкать, пока течение не изменило картину.
Хороша лодка, умеющая быстро гасить инерцию и подниматься вертикально, подобно лифту. Многое зависит не только от ее технических качеств, а прежде всего от выучки и опыта команды.
Волошин считался лифтером первого класса. Ему удавалось. Его незаурядный опыт изучался, насыщал инструкции, и все же нельзя все предусмотреть, всему научить.
Часы показывали без десяти минут полночь.
Самописцы эхоледомера чертили ровные линии на медленно проползающей рулонной ленте, показывали чистую воду.
С характерным причмокиванием, напоминая медленно вползающий в промасленное гнездо поршень, начал подниматься один из двух перископов. Как только нижняя головка перископа показалась над палубой, Волошин присел на корточки, быстро откинул рукоятки и впился глазами в окуляр.
Перископ не встретил препятствий и свободно вышел на поверхность. Льда не было.
- Продуть среднюю! - скомандовал Волошин. "Касатка" будто набрала воздуха в свои легкие, с шумом выдохнула его.
На всем полумильном протяжении полынья была свободна. Окруженная торосами самой причудливой формы, мерцавшими на свежих изломах под ярким светом луны, покрытая алюминиевыми гребешками небольших волн, полынья производила феерическое впечатление. Любоваться нельзя. Случайно распахнутое окно океана могло в любой момент захлопнуть ставни. Повернув перископ, Волошин заметил торошение высоко приподнятой кромки. Будто чья-то рука сжала льды, как лист сахарной бумаги, смяла их, отломилась глыба величиной с двухэтажный дом, перевернулась, подняв гейзерный столб, вынырнула и гордо поплыла.
Стучко-Стучковский проводил обсервацию у перископа. После длительного перехода, да еще пользуясь навигационной системой, штурману хотелось определиться как можно точнее, чтобы вернее взять курс к проливу. Гирокомпас успел уже войти в меридиан, проклятое место осталось позади, дышалось легче. Альфа-баотис, звезда первой величины, попала "на мушку" перископа. Теперь следует взять вторую звезду, попалась хорошая, угол между нею и Альфой около девяноста градусов.
Стучко-Стучковский нанес вторую линию положения и получил обсервованное место. Машина высветила на табло цифры. Время подгоняет. Надо спешить. Штурман готовится доложить командиру, но тот появляется возле него.
- Сколько вы взяли звезд для определения места?
- Две, товарищ командир. - Встретившись с холодным взглядом, добавил: - Под очень хорошим углом, товарищ командир.
- Мало. - Волошин ничем не проявил своего недовольства - ни голосом, ни жестами, - и все же штурман побранил себя за поспешность. - После такого плавания нужно было взять три звезды, товарищ штурман… - Он развернул перископ, повторил те же самые операции, добавил третью звезду. Цифры. Волошин сличил их, повел рукой, как бы прося извинения - несовпадение было незначительное.