Режиссер шумно хлопнул дверью, отчего стекла в окнах задребезжали. Он несся уже через фойе, но в репетиционную доносился его крик: "Ноги ее не будет в этом священном храме!"
- Слышишь? - Нана посмотрела на Реваза.
- Он и сейчас кому-то подражает, - усмехнулся Реваз. - Надо сдерживаться, Нана.
Реваз встал, заходил вокруг стола.
Нана продолжала сидеть уронив голову на руки. Реваз погладил ее по голове. Нана не шевельнулась. Реваз прошелся и снова провел рукой по ее волосам. Еще раз обошел стол и в третий раз приласкал Нану, пустив в ход и вторую руку.
- Перестань, оставь меня в покое! - тихо сказала Нана.
- Что с тобой?
- Если сам не понимаешь, то хоть вспомни, чему тебя учили: знай место и час.
- Ты устала? Да, устала маленькая красивая головка! Пойдем прогуляемся. - Реваз смущенно улыбался.
- Не хочу.
- Зураб мне машину оставил. - Реваз вынул из кармана ключ от машины.
- Не хочу.
- Хорошая погода. Давай поедем за город.
- Мне некогда.
- Какой сегодня день? Среда? У тебя же нет сегодня спектакля, поедем за город, пообедаем вместе.
- Не надоело?
- Мне не может надоесть, моя девочка!
- Не видишь - ни говорить, ни слушать не в силах, что ты завелся. Отстань же наконец! - рассердилась Нана.
- Не поедешь, значит?
- Нет!
- А с другими прекрасно ездишь! - заливаясь краской, сказал Реваз.
- С кем - с другими?
- Не забывай, что ты актриса, люди в лицо тебя знают, а у них, между прочим, глаза, и они прекрасно видят, куда ты изволишь ездить, где проводишь каждый свободный вечер.
Нана медленно встала и влепила Ревазу пощечину. Реваз оторопел, растерялся. Из неловкого положения его вывел телефонный звонок. Он схватил трубку, потирая другой рукой щеку.
- Слушаю. Да, да, здесь… Сейчас передам.
Он положил трубку и, принужденно улыбнувшись, сказал Нане:
- Просил не опаздывать завтра на репетицию.
- Кто звонил?
- Директор.
- Не могу я… Не смогу сыграть эту роль… Боюсь…
- Не поедешь? - снова начал Реваз.
- Будь добр, оставь меня, я занята.
- Куда идешь?
- В телестудию.
- Зачем?
- Пригласили меня с Зурабом. Наверно, потому и оставил тебе машину… Который час?
- Полтретьего.
- Ой, полтретьего мне там уже надо быть! Подвези, а!
- Делать мне больше нечего! - Реваз достал из кармана новой кожаной куртки импортные сигареты и, закурив, подсел к столику помрежа.
- Подумаешь, возьму такси, - Нана вышла из репетиционной.
На улице было жарко. Нана вскочила в отходивший троллейбус, села у открытого окна и устало закрыла глаза.
- Все правильно, - вырвалось у нее.
- Что вы сказали? - удивленно спросил сидевший рядом мужчина.
- Ничего… извините… Это я про себя…
- Да, бывает. - Человек словно ждал повода заговорить. - Однажды я… - И начал рассказывать что-то бесконечно длинное.
Нана не слушала. Словоохотливый пассажир с кем-то другим стал делиться своими заботами. Когда она сходила, услышала, как он заметил ей вслед:
- Славная девушка! Где же я ее видел?..
Нана подбежала к подземному переходу. Было без четверти три, а Нана никогда не опаздывала на репетицию. Прежде чем идти в артистическую, заглянула в студию. Операторы устанавливали осветительные приборы. "Успею", - с облегчением перевела дух Нана.
Оператор длинной указкой тыкал в тени на декорациях.
- Включи двадцать седьмой, двадцать восьмой и тридцать четвертый! - велел он осветителю.
В студии стало светлее.
- Хорошо! Наклони чуть двадцать четвертый.
Из-под потолка скрипя опустилась штанга с прожекторами.
Декорации были теперь залиты светом. У телекамер стояли артисты и разглядывали "построенный в безлюдных горах хевсурский дом с плоской кровлей".
- Начнем? - В студию влетел телережиссер. - Где Нана?
- Если артисты готовы… - ответил оператор.
Появилась Нана, одетая хевсуркой.
- Начинаем! По местам! - Телережиссер повернулся к пульту управления: - Дайте музыку - поможет настроиться. Прекрасная музыка, верно?
В студии зазвучала хевсурская песня. Телережиссер указал актерам их места. Нана стояла между двумя молодыми людьми из города. Роль "Первого молодого человека" исполнял Зураб.
- Не забыли, с какого места начинаем? - спросил ассистент режиссера.
- Нет, помним, - дружно ответили партнеры Наны.
- Тогда - начали!
Операторы нацелили телекамеры на актеров, словно мелкокалиберные орудия. В студии воцарилась тишина.
П е р в ы й. Мы уходим.
Н а н а. Счастливого пути!
В т о р о й. Не сожалеешь о нашем отъезде?
Н а н а. Не знаю.
П е р в ы й. Одна остаешься тут…
Н а н а. Почему одна?
В т о р о й. Вот-вот снег выпадет, занесет дорогу, а здесь никого нет. Будешь звать, кричать - и не докричишься.
Н а н а. А я и не буду звать и кричать.
П е р в ы й. И до каких пор будешь сидеть тут одна?
Н а н а. Пока Тотиа не вернется.
П е р в ы й. Что ты заладила - Тотиа, Тотиа? Кто он такой, в конце концов, твой Тотиа?
Н а н а. Чего тебе надо? Тотиа был здесь, куда-то спешил и ушел чуть свет. Дня через два непременно вернется.
П е р в ы й. Не было тут никого.
Н а н а. Ну, не было, а тебе что?
П е р в ы й. Мне ничего. Мы уйдем своей дорогой.
Н а н а. Уходите, я не мешаю. Мне-то что…
В т о р о й. Ущелье опустело. Люди покинули его, сбежали отсюда, переехали, где жизнь, где машины, телевизор. Не сможешь ты прожить здесь одна!
Н а н а. Почему не смогу?
П е р в ы й. Опять свое заладила!
В т о р о й. Слушай, когда тебе говорят. У тебя ветер гуляет в голове! Не проживешь одна.
П е р в ы й. Ты еще не оставалась тут одна и не знаешь, каково это. Не испытала еще полного одиночества, когда словом перемолвиться не с кем. И горы и река станут тебе враждебны.
Н а н а. Я не боюсь.
П е р в ы й. Когда останешься одна, всего станешь бояться.
Н а н а. Все равно останусь, шага отсюда не ступлю, не могу оставить дедушку одного!
В т о р о й. Дедушка в земле лежит!
П е р в ы й. Что было, то было, собирайся в дорогу! Поищи своих.
Н а н а. А когда весна наступит?
В т о р о й. Пусть наступит.
Н а н а. Весной же Тотиа вернется! (Нана направилась к домику.)
- Куда ты? Стоп, стоп! - закричал режиссер. - Нана, куда ты, дорогая? Нельзя так.
- Вы мне говорите? - обернулась Нана.
- Да. - Телережиссер снял очки и глубоко вздохнул. - Так у нас ничего не выйдет! Это ведь не театр! На вас смотрит камера. Камера - свидетель рождения каждого слова. Не забывайте особенностей телевидения! Несмотря на принципиальную близость с театром, язык телетеатра все же кинематографичен. Это придает ему современный характер. Не забывайте и об интимном характере телевидения. Запомните в конце концов: вы не просто играете, вы обращаетесь к этому… ну к тому, что сидит сейчас в шлепанцах и пьет чай с вареньем… Вы обращаетесь к нему, к его семье. А главное, мы не допускаем неудачи потому, что в телетеатре существуют две оценки - хорошо и плохо! Точнее, отлично и плохо, иначе говоря, от нас требуется высшее качество, высшее мастерство. В этом и специфика и условие существования телетеатра. Здесь нет промежуточных категорий между высшей и низшей, а низшая - это брак. Так не будем допускать брака!
Некоторое время в студии стояла тишина.
- Начнем сначала? - спросил Первый.
Телережиссер глянул на ассистента.
- У меня все готово!
- Отметь последний переход.
- Начнем сначала? - спросил теперь Второй.
- Сначала, пожалуйста, повторяем эпизод… Внимание! - Телережиссер надел очки.
Один из операторов развел руками.
- Что случилось? - спросил телережиссер и тут же заметил, что возле камеры нет кабельмейстера, и вспылил: - Помреж! Гиви! Где кабельмейстеры? Мне, что ли, таскать кабель!
Помреж кинулся искать кабельмейстера, но тут они сами влетели в студию и подскочили к камерам, подхватили толстый кабель.
- Где вас носило? - успокаиваясь, бросил телережиссер. - Из-за вас людей заставляю ждать и мучиться. Живо за работу, и без разрешения студию не покидать!
- Не получается последний кадр, - заявил главный оператор.
- Почему?
- Не нравится мне композиция! Не годится так.
- А мне нравится.
- Если нравится, сам и становись у камеры.
Главный оператор не выносил, когда ему возражали в присутствии актеров или посторонних.
- Постой, постой! Докажи, что кадр плох! Куда ты уходишь?..
- Никуда я не ухожу. Иди и взгляни сам.
Телережиссер подошел к камере.
- Станьте, пожалуйста, как стояли вначале, - спокойно обратился он к актерам.
Актеры заняли прежние места.
- Нана, стань чуть правей… Еще немного, еще… Запомнишь? - спросил Нану телережиссер и повернулся к оператору: - А вот так хорошо?
- Хорошо… Должен заметить, иногда и на нас можно полагаться, и мы кое-что смыслим.
- Начнем? - снова спросил Первый.
- Вы запомнили последний переход? - обратился телережиссер к Нане.
- Без подготовки не смогу перейти.
- Эта мизансцена и мне не нравится, - заметил Первый.
- А я просто лишний в этом кадре, - добавил Второй.
Телережиссер подозвал ассистента и подвел его к камере главного оператора. Они тихо, но горячо заспорили. Зураб воспользовался паузой.
- Шота долго еще держал вас? - спросил он Нану.
- Только что ушла оттуда. Разругалась с ним.
- По тому же поводу?
- Да.
- Чудачка!
- Что делать! Не могу, не для меня эта роль. Пусть Отарашвили сыграет, по ней скроена…
- Брось.
- Мизансцена остается прежней, - прозвучал голос телережиссера.
- Как же так?
- Поверьте, Нана, так лучше, телегенично! - Телережиссер подчеркнул последнее слово. - Повторяю вам: вы в телевизионном театре, а это значит, что не следует играть слишком театрально, как в обычном театре, и нельзя доходить до натурализма, как в кино. И тем более не следует представлять телетеатр в виде кентавра, в котором произвольно срослись кино и театр. Это т е л е т е а т р, где надо играть с той внутренней силой, теми психологическими нюансами, которые требуются при съемке крупным планом. Это - театр современного актера, и тут вы не укроетесь за образом - это невозможно. Здесь нужно играть откровенно, интимно, потому что зритель, как сказал Станиславский (актеры переглянулись), всегда видит то, что происходит "сейчас, сию минуту". Это театр абсолютной достоверности поведения и изменения душевного состояния. У нас даже простой поворот головы актера является целой мизансценой. Поймите это и поверьте. Здесь, в телестудии, я способен превзойти иных, уже признанных, режиссеров, ибо я знаю, в чем особенности моей работы и что мне надо делать, а они не знают телевидения. И вы не очень разбираетесь в специфике телевидения, поэтому, прошу вас, не спорьте с нами, не нервничайте и стойте в том месте и в той позе, какая будет указана мной и оператором.
- Крепко подкован в теории! - тихо сказал Зураб Нане, чтобы не услышал режиссер.
Но режиссер услышал и нервно спросил:
- Что вы сказали?
- Начнем сначала? - спросил Второй.
- Да, начнем сначала…
- Начнете, если моя камера заработает, - сказал один из операторов.
- Что с ней случилось? - заволновался ассистент режиссера.
- Не знаю.
Помреж пошел к пульту управления позвать дежурного техника.
- Можно пока присесть? - спросила Нана телережиссера.
- Передохните, передохните! Сейчас исправят камеру, и продолжим! - разрешил он и пошел к двери.
Большая тяжелая дверь студии медленно открылась, и, не успел телережиссер закрыть ее за собой, как в студию заглянул диктор.
Молодой диктор оглядел декорации, потом заметил Зураба:
- Привет, Зурико!
- Привет телезвезде! Ты все такой же красавчик!
- По-твоему, только в вашем театре должны быть красивые мужчины? - игриво ответил диктор и, метнув взгляд в сторону Наны, добавил: - И красивые девушки?
- Красивые девушки у вас свои имеются - ваши дикторши!
- А познакомить нас не догадываешься? Ждешь, пока попрошу?
- Нас уже знакомили - дважды, - равнодушно заметила Нана.
- Быть не может! - деланно поразился диктор.
- Где вам упомнить всех девушек, что рвутся познакомиться с вами! - насмешливо улыбнулась Нана.
- Зураб, пошли перекусим, не проголодался? - сказал Зурабу Второй.
- Да не мешало бы поесть.
- Пошли, здесь столовая есть. Нана, пойдешь с нами?
- Не успеем пообедать.
- Спустимся в буфет, выпьем кофе.
- Я очень проголодалась, но не отпустят.
- Успеем, пока будут исправлять камеру, - пытался уговорить и увести ее Второй, глядя на красавца диктора.
В студию вошел телережиссер:
- Прошу внимания! В этой студии сейчас начнется подготовка оперативной передачи, камеры будут заняты. Поэтому вы свободны. Завтра - как всегда, к половине третьего. Еще раз прорепетируем и запишем. Всего хорошего.
- Как! Сразу запишем?!
- Да, не беспокойтесь. Прошу вас - без лишних волнений. Завтра предстоит тяжелый день. Хорошенько отдохните, просмотрите текст. До свидания. - Телережиссер, обхватив за плечи главного оператора, вышел с ним из студии.
Зураб и Второй последовали за ними. Нана направилась к артистической. Молодой диктор словно ненароком преградил ей дорогу:
- Значит, вы стремитесь познакомиться со мной, а не я с вами, судя по вашим словам!
- Мы почти коллеги и не можем не быть знакомы.
- Вы сказали, что проголодались.
- Сказала.
- У вас сегодня свободный вечер…
Лицо Наны выразило удивление.
- Видите, как велик мой интерес к вам, все знаю: вы не заняты вечером в спектакле.
- И вы считаете, что…
- Окажите честь, пообедайте со мной.
- Спасибо. Я очень устала.
- Отдохнете в машине.
- Давайте отложим нашу приятную беседу.
- На какой день недели? Этой недели?
- На любой, - машинально ответила Нана.
- Тогда продолжим - я предпочитаю этот день.
- Не могу, спешу.
- Учтите, вы первая, кто отказывается провести вечер со мной.
- Видно, я много теряю, но что делать - мне не везет.
- Не могу поверить.
- Напрасно, иногда и незнакомому человеку надо верить.
- Не пожалеете, у нас с вами найдется много общего.
- Если поеду с вами, да?
- Значит, отказываетесь?
- Да.
- Счастье само к вам пришло, а вы отказываетесь. - Тон у диктора был сочувственный. - Впрочем, вы любите отказываться - даже роль Комиссара вам не по душе. Заметьте, вы первая девушка, которая во второй раз отказывается от счастья! - многозначительно произнес красавец диктор.
- Откуда вам все известно?
- Не забывайте основное качество телевидения: телевиденье - вездесуще.
- Поразительно быстро распространяются в нашем городе слухи!
- Значит, ваш отказ от роли Комиссара - неправда?
- Нет, правда.
- Выходит, слухи в нашем городе всегда достоверны. Между прочим, у нас немало и других сведений о вас, - сказал диктор так, словно знал о Нане что-то особенное.
- О моральном облике актрисы, разумеется. - Нане стало вдруг почему-то жаль диктора.
- Об этом скажу вам за обедом. - Во взгляде диктора была настойчивость, а на лице - неотразимая, "всемогущая" улыбка.
Но Нана не видела ее, поглощенная своей мыслью; потом, потерев лоб, сказала усмехнувшись:
- Или после обеда на мягкой низкой тахте, верно?
Слова ее прозвучали неожиданно, и диктор смутился. Он сообразил наконец, что Нана Каранадзе не принимает его всерьез, насмехается, и, не зная, как вести себя, спросил:
- Может, вы плохо себя чувствуете?
- Нет… Ничего… - Нана посмотрела на него в упор. - Значит, я отказалась от главной роли?
- Значит… - повторил диктор растерянно.
- Нелегко, конечно, отказаться от такого красавца, - Нана внимательно, словно редкий экспонат, оглядела диктора.
- Итак…
- Итак, я сейчас в третий раз буду первой, влепив вам пощечину, если не дадите мне пройти.
Диктор смешался, отступил на шаг.
- Уходите, значит? - вырвалось у него.
- На этом мы заканчиваем передачу для учащихся среднего школьного возраста. До следующей встречи, дорогие телезрители! - помедлив, ответила Нана и вышла из студии.
Нана переоделась и пошла в буфет.
Зураб ждал ее у входа с бутербродами в руке.
- На, держи, - Зураб протянул ей бутерброды. - Мы пошли.
Нана поблагодарила его и присела к столику.
"К портнихе зайти не успею, - думала она, уминая бутерброды. - Любит поговорить. Пока выберем фасон, будет восемь часов. Пойду-ка домой, лучше отдохну немного…"
Кто-то подкрался к ней сзади, прикрыл ей ладонями глаза. Подобных шуток никто не позволял себе, кажется, с шестого класса. "Что за глупая шутка! - разозлилась Нана. - Неужели опять эта телезвезда?!"
- Снимите руки, - сердито потребовала Нана.
- Догадаешься кто, - сниму, - пискляво ответил мужчина.
- Хватит, прошу вас! Я закончила передачу для вашего возраста! - Нана не сомневалась, что это "телезвезда" не дает ей покоя.
- Не узнаешь? - спросил шутивший явно не своим голосом.
- Постой, постой! Я тебя за другого приняла и потому разозлилась. - Нана пыталась выиграть время. - Скажи что-нибудь еще.
Молодой человек убрал с ее глаз руки. Нана обернулась:
- Нодар!
- Здравствуй, Нана!
- Когда приехал?
- Неделю назад.
- Оставил свой театр? Почему? Я слышала, ты отлично устроился.
- Надоело ставить "Старых шарманщиков", да еще с помощью трех досок, четырех гвоздей и молодого энтузиазма.
- А может, просто счел оскорбительным работать в районе?
- Почему же? Я ведь сам из района приехал учиться в Тбилиси!
- Но возвращаться туда показалось зазорным и после столицы не понравилось там…
- Скажи лучше, как ты живешь?
- Так, ничего!
- В театре у тебя все идет прекрасно - процветаешь. Читаем в газетах, читаем. А вот здесь? - Нодар приложил руку к сердцу - Здесь как дела?
- Не знаю.
- Меня разлюбила?
- Тебя? А кто ты, собственно? - Нана прищурилась и всмотрелась в Нодара, словно не узнавая.
- Позвольте напомнить - я Нодар, ваша первая любовь.
- Что-то не припомню вас…
- Слушай, Нана, мы бы успели сделать запись, - перешел к делу Нодар.
- Что?!
- Всего одно стихотворение из народной поэзии. Давай запишем в твоем исполнении, - попросил Нодар.
- Некогда мне, доем и побегу, очень спешу.
Нодар прикрыл руками уши: ничего, мол, не слышу, и быстро объяснил:
- Народный артист неожиданно заболел, срывается запись.
- И я смогу, по-твоему, заменить народного артиста?