Лали Сабахтаришвили работал над проблемой зарождения и развития жизни. Но в институте было еще несколько отделов, разрабатывающих другие проблемы, которым директор уделял не меньше внимания. Поэтому Лали Сабахтаришвили стремился к одной цели - создать на базе отдела институт. Основать новый институт, как вы понимаете, не столь уж простое дело, но Лали, как говорится в сказках, обулся в железную обувку, вооружился железным посохом и пустился по трудному, извилистому пути, одолевая преграды и препятствия. Сначала защитил кандидатскую диссертацию. Защитил в острой схватке с противниками. Был момент, когда судьба диссертации висела на волоске, но Лали не дал сбить себя с ног. Правда, при голосовании "черных шаров" оказалось немало, но несколько голосов "против" попросту неизбежны, должны быть, когда работаешь над такой проблемой! Гиорги Картлишвили присутствовал на защите и, если бы вы захотели, смог бы даже показать, кто запустил в Лали "черные шары". Но, к удивлению Гиорги, те же самые "черные типы" больше всех веселились на банкете и громче всех возглашали благожелательные тосты. На этом же банкете уважаемым старейшим ученым намекнули, что Сабахтаришвили работает над проблемой номер один и ему необходима всемерная поддержка. Старейших ничего уже не интересовало, молодые же не поняли, над чем работает диссертант. Лали ловко обошел среднее, влиятельное поколение, занятое лишь вопросами карьеры, и собрал множество содержательных рецензий от молодых и старейших. Приложив их к аннотации на свой труд, он создал безупречный в юридическом смысле документ.
На первых порах никто всерьез не отнесся к его действиям: пройдет немного времени, думали все, и бумаги о создании нового института займут место в институтском архиве, но Лали снова одержал победу. Ссылаясь на ряд прецедентов, он успешно продвигал свое дело. Подготовленный им документ переходил из рук в руки как образец логически обоснованной идеи о создании в Грузии крайне необходимого института. Документ обрастал все новыми бумагами, поскольку достаточное число лиц способствовало славному начинанию: одни - трепеща перед авторитетами, скрепившими документ своей подписью, другие - не разбираясь в сути дела. Ведавшие бюджетом товарищи проявили завидное усердие, и столь нужные для создания института средства были найдены. Когда все бумаги были подготовлены, референт поставил вопрос на обсуждение совета. На совете присутствовал академик Эргемлидзе как постоянный член и представитель ученого совета. Председатель усадил Эргемлидзе рядом с собой. Академик ничуть не сомневался, что директором института назначат его - он был достаточно видным ученым, находился в дружеских отношениях с председателем и референтом и все еще был, так сказать, "безинститутным", в то время как его коллеги давно имели кто "свою" больницу, кто - научно-исследовательский институт, кто - кафедру. Правда, Эргемлидзе все же удивлялся сюрпризу, который преподносил ему председатель: создаваемый институт был не совсем того профиля науки, служению которому посвятил себя академик. Несколько тревожило и то, что никто его заранее не поздравлял, как следовало ожидать. Дурное предчувствие не обмануло академика. Когда перешли к рассмотрению вопроса о создании института, в зал ввели Лали Сабахтаришвили.
Лали Сабахтаришвили сделал короткий, но прекрасный ясный доклад. За последние тридцать - сорок лет, сказал он, в животноводстве наблюдаются коренные перемены в деле улучшения продуктивности мясо-молочного скота. Созданы и выведены высокопродуктивные породы отечественных сельскохозяйственных животных, хорошо приспособленных к местным климатическим условиям. Когда вновь создаваемый институт начнет работать в полную силу, рекомендованные нами методы дадут возможность значительно ускорить развитие необходимых генетических качеств.
Затем Сабахтаришвили говорил о бугае-производителе. А в заключение сказал: "Должен признаться, что сформулированная выше задача в принципе почти решена некоторыми зарубежными лабораториями. Задача нашего института - срочно разработать наш метод, простой и легкий для применения в сельском хозяйстве. Внедрение его в жизнь окажется таким же событием в животноводстве, каким был успешно внедренный в практику метод искусственного осеменения".
Сабахтаришвили сел. Вопросов не было.
Председатель с явным удовольствием представил совету его кандидатуру на должность директора института.
- Да, но, позвольте, что здесь, собственно, происходит? - удивился пораженный Эргемлидзе.
Члены совета оживились.
- Кого вы назначаете директором?! - снова вопросил Эргемлидзе и добавил: - Это под его-то началом должен работать штат института?! Перенесите обсуждение вопроса, уважаемый председатель.
Сабахтаришвили побледнел.
- Это невозможно, - зашептал референт Эргемлидзе, - вопрос везде согласован.
- И там? - спросил Эргемлидзе.
- И там, - спокойно ответил референт.
Сабахтаришвили все слышал и облегченно вздохнул.
- В таком случае расскажу вам кое-что, - не успокаивался академик Эргемлидзе. - Помните форум, проходивший в Москве в прошлом году? Прекрасно. Доклад Лали Сабахтаришвили не прошел, но он исхитрился получить разрешение на краткое сообщение. Вы, надеюсь, помните итальянского ученого Петруччи? Прекрасно. Заинтересованный сообщением Сабахтаришвили, итальянец Петруччи пожелал побеседовать с ним. Итальянец объяснил ему свой метод и сказал: "Мы достигли больших успехов, выращивая человеческий эмбрион в специальной колбе - довели его развитие до двухмесячного возраста". - "Мы тоже кое-чего достигли", - похвалился Сабахтаришвили. "А именно? - спросил Петруччи. - И вы работаете над человеческим эмбрионом?!" Изумился он, и мог ли не изумиться, если нигде не читал и не получал сообщений об этом. "Нет, не над человеческим - над кроличьим!" - попробовал навести туман Сабахтаришвили. "Ну и каковы результаты?" - продолжал расспрашивать заинтересовавшийся ученый. "Вырастили в колбе двухмесячный эмбрион!" - уверенно ответил Сабахтаришвили. Петруччи долго смеялся над этим. Похлопал его по плечу и сказал: "Прекрасно, ты славный малый!" И отошел, потеряв к нему интерес.
Эргемлидзе умолк. Члены совета хранили глубокое молчание. Председатель и референт взирали на Эргемлидзе в крайнем изумлении, не понимая, что так озлобило добродушного академика.
- Что же вы молчите? - вскипел Эргемлидзе. - Неужели и вы не знаете, что эмбрион кролика развивается всего тридцать дней?!
Последняя фраза прозвучала как взрыв бомбы…
…Эквилибрист соскочил на пол, предметы с грохотом попадали на пол. Из-за кулис выбежал Жора, сел на стол, но зацепился за что-то и вместе со столом рухнул в опилки. Эквилибрист метнул на клоуна свирепый взгляд. Когда Жора поднялся, все увидели прореху на его широких штанах. Как видно, у эквилибриста имелись ограничители на столе - гвозди или что-то в этом роде, чтобы цилиндр не скатился вниз, и за них-то и зацепился клоун.
Жора никак не мог понять, почему у него порвались штаны, и недоумевал так искренне, что ребята давились со смеху, а инспектор манежа, эквилибрист и униформисты смотрели на него с явным неодобрением…
…Однажды Гиорги Картлишвили случайно попал в подвальное помещение Сабахтаришвили, называемое лабораторией. Там был устроен отличный погреб для вина - марани. На одной половине находилось четыре квеври - больших кувшина, врытых в землю, на другой - в красивом камине из речного кругляка пылал огонь. Низкий стол, вокруг которого стояли маленькие треноги, ломился от всякой снеди… Упоительные запахи щекотали обоняние. Выходя из подвала, Гиорги встретил одного из соседей.
- Тебя впустили в лабораторию Сабахтаришвили?! - изумился тот.
- Да.
- Ну и что?
- Что - ну и что?
- Что ты там видел?
- Ничего.
- Хотя что ты мог понять - он такие необычные опыты проводит, талантливый человек! - заметил сосед и отошел от Гиорги.
С языка Гиорги чуть не сорвалась правда - так и хотелось пулей пустить ее соседу вслед, но прикусил язык, подумав, что недостойно мужчины наносить удар в спину. Как бы там ни было, и Лали Сабахтаришвили был человеком и, наверное, очень любил и вино, и сациви из кролика!..
…Инспектор манежа объявил антракт. Клоун не отставал от него, напомнил зрителям, что "антракт" - слово иностранное, а по-грузински - перерыв, и то на пятнадцать минут.
Взбудораженный увиденным и пережитым, Гиорги побежал в буфет. Тамрико еле поспевала за отцом. Как они ни спешили, все равно попали туда позже других. Дожидаясь своей очереди, Гиорги попросил у кого-то сигарету, закурил и немного успокоился. Возбуждение улеглось. Потом купил дочери шоколад, лимонад, сам с большим удовольствием выпил холодной газированной воды и словно остудил разгоряченное воображение. Окончательно придя в себя, он заметил вдруг, что все вокруг с любопытством глазеют на него. Он неприметно поглядел на себя в зеркало: все на нем было в порядке и галстук повязан как никогда правильно и красиво.
- Папочка, знаешь, почему на тебя смотрят?
- Почему, доченька? - спросил он, но ответа ждать не стал, так как догадался, в чем дело. - Хочешь еще шоколада?
- Хочу.
Гиорги снова стал в очередь. Она теперь была намного короче. Он купил двести граммов "Мишек", но, пока пробирался к Тамрико, его настиг малыш и попросил:
- Дядя Жора, дай мне конфетку!
Гиорги машинально протянул ему конфету.
- И мне! Дядя Жора, и я хочу! - подбежал к нему другой малыш.
- И мне!
- И я хочу!
- Дядя Жора конфеты раздает! - пронеслось по цирку.
И отовсюду сбежались дети. Гиорги подошел к буфетной стойке и стал брать "Мишек" прямо из вазы. Когда ваза опустела, ребята отстали от него, пошли к своим мамам и папам, которые тщетно звали их, говоря, что прозвенел третий звонок, представление началось и опаздывать нехорошо.
- Сколько с меня? - спросил Гиорги буфетчика.
Тот взглянул на него, весело засмеялся, хлопнув в ладоши, и сказал:
- Три пятьдесят.
- Пожалуйста.
Снова зазвенел звонок.
- Спешите, начинается, - посоветовал ему буфетчик, скалясь до ушей.
Гиорги взял Тамрико за руку и побежал в зал.
Инспектор манежа громко объявлял:
- Иллюзионный аттракцион "Бахчисарайская легенда"!
Оркестр заиграл бравурную музыку. Потертый занавес раздвинулся. Строевым шагом вышли униформисты и выстроились по обеим сторонам от прохода. Прожекторный луч от занавеса до центра манежа проводил руководителя аттракциона - в белой мантии и белой чалме с ослепительно сверкавшими камнями.
Зажегся свет, и посреди манежа забил фонтан. Вода лилась из кувшина. Руководитель аттракциона запустил руку в кувшин и выудил из него прекрасную девушку в длинном платье; снова запустил руку - и выудил еще одну - с бантом, тоже в длинном платье, и так далее, пока вдоль барьера вокруг манежа и вокруг самого фонтана не выстроились в два ряда девушки. После этого по воле иллюзиониста из кувшина вылетели голуби, да в таком количестве, что скрыли от глаз купол цирка, а некоторые опустились даже в партере, не найдя места под куполом.
Зрители наградили иллюзиониста аплодисментами. Иллюзионист снял мантию, взмахнул ею в воздухе, и с арены вместе с фонтаном исчезли и девушки. Остались лишь ассистентки, на которых теперь вместо длинных платьев были купальники.
Аплодисменты.
Ассистентки вынесли большой котел. Иллюзионист взмахнул рукой, и на арену вышли антиподисты.
- Свимон! Гиорги! - выкрикнул, не удержавшись, Гиорги Картлишвили.
Антиподисты взглянули вверх на Гиорги и помахали. Больше они ничего не успели, так как руководитель аттракциона обоих сунул в котел.
Когда сняли крышку и котел опрокинули, из него вылилось лишь несколько капель воды. Иллюзионист развел руками.
Долгие аплодисменты.
Затем на арену вывели танцоров на проволоке. Важу и Арчила Мартирозашвили поместили в серебристый шар и покатили его. С шара отлетела одна капля, другая, и наконец он весь разлился водой, смочив опилки. Важа и Арчил исчезли, будто их и не было.
Снова грянули аплодисменты.
Зрители все еще отбивали ладоши, когда в центре арены очутился исполнитель оригинального жанра Александр Сирбиладзе. Его посадили в черный куб и заперли амбарным замком. Куб подцепили на крюк и подняли под купол. Иллюзионист вооружился огромным пистолетом, и, едва нажал на курок, из дула в сторону куба устремилась тонкая струйка воды. Куб раскрылся, и из него выпала лишь кость.
- Ой, ой-ой! Бедняга! - Жора схватил кость, прижал к груди и сам пустил из глаз две прозрачные струи.
Ребятишки засмеялись.
Оглушительные аплодисменты.
Дошла очередь до укротительницы экзотических зверей. Руководитель аттракциона накинул на Галину Абакелиа белую прозрачную ткань, положил руку ей на голову и постоял так несколько мгновений. Когда он снял покров, зрители вместо укротительницы увидели жонглера, подкидывавшего мяч. Иллюзионист накинул на Теймураза Чкуасели прозрачную ткань. Ткань обратилась в воду и пролилась. По арене катился мяч.
Долгие громовые аплодисменты.
Под бурю аплодисментов на арену вышли балансеры на вольностоящих лестницах. Они шли весело, беспечно… Впереди шагал Гурген Мцириа, за ним - Шендаука, третьим - Гурам Чечелашвили. Иллюзионист подождал четвертого, но задерживать номер не стал и над всеми тремя раскрыл большой зонт. Зонт обступили ассистентки и облили его водой из ваз. Зонт медленно опустился и распластался на манеже. Иллюзионист схватил его и поднял - в центре арены стояли акробаты-вольтижеры. Но и им не суждено было долго находиться на арене. Сестры Камикадзе вмиг превратились в дождевые капли и засверкали на плечах одной из ассистенток.
Зрители от восторга затопали ногами.
Иллюзионист вошел во вкус.
Рекордсмен-трюкач с таким видом направлялся к нему, словно иллюзионист был его учеником. Но руководитель аттракциона не дал ему дойти даже до середины манежа - обратил в ведро с водой, которую тут же вылил на опилки. Обратились в бутылки "Боржоми" участники музыкальной буффонады Заза Асатиани, Тенгиз Гамрекели и Зозо Гудушаури. Все это происходило в столь краткие мгновения, что ошеломленные зрители успевали лишь вскрикивать от изумления.
Гимнасты на кольцах слетели из-под купола цирка, и иллюзионист в тот же миг слил их в бутылки: Вардо - из-под "Саэро", а Малакиа - из-под "Алжирского".
Их проводили долго не смолкающие аплодисменты.
Эквилибрист, "постепенно уменьшаясь", пролился на половую тряпку. Иллюзионист попросил ассистенток отжать ее, мелькнуло лицо Лали Сабахтаришвили, но тут же исчезло в высохшей тряпке.
В это время инспектор манежа ввел клоуна Жору. Жора упирался, но ведущий крепко держал его за ворот.
- Не хочу… Мама… Мама… - рыдал клоун Жора, и слезы лились у него даже из ушей.
Иллюзионист посадил Жору в бутылку, но клоун вылез из ведра. Тогда иллюзионист ликвидировал воду в ведре. Жора выкатился из ведра и превратился в водяной пузырь. Пузырь упал на арену и разлетелся водяными брызгами. Жора очутился под куполом. Не ожидая, пока его оттуда спустят, иллюзионист выстрелил в клоуна из водяного пистолета. Струя воды угодила Жоре пониже спины. Все думали, что он дождевыми каплями прольется на них, но Жора шлепнулся на арену. Иллюзионист беспомощно развел руками и улыбнулся, как бы говоря: я бы и его запросто убрал, но так уж задуман номер.
Аплодисменты перешли в овацию.
Кониашвили грянул заключительный марш - представление подошло к концу. Униформисты раздвинули занавес. Из-за кулис должны были выбежать на арену участники представления, но притопал один лишь бегемот.
Зрители еще сильнее захлопали в ладоши.
Руководитель аттракциона посмотрел на инспектора манежа. Дадешкелиани озадаченно повел плечами. Оркестр вторично заиграл марш. На арену никто не выходил. Иллюзионист серьезно забеспокоился и, кланяясь публике, прошел за кулисы. Инспектор манежа Владимир Дадешкелиани бегал по артистическим комнатам и гримировочным, разыскивая участников заключительного парада.
- Куда они подевались? - спросил иллюзионист.
- Не знаю! Видите - одежда на месте, по нигде нет ни артистов, ни париков, ни грима, ни реквизита.
Иллюзионист побледнел.
- Что делать! Что мне делать! Как я проведу представление завтра? - кричал инспектор и в отчаянии рвал на себе волосы.
- Неужели я действительно уничтожил их?! - вопросом на вопрос ответил руководитель аттракциона.
Инспектор манежа онемел.
А Кониашвили снова и снова повторял марш. Зрители хлопали - они желали выказать свое уважение и поблагодарить всех артистов, всех участников представления, которые так порадовали их своим искусством. Они хлопали, не жалея ладоней и сил, и не собирались расходиться. А артисты все не появлялись. В центре манежа на мокром ковре стоял клоун Жора и без устали кланялся благодарной публике на все четыре стороны.
Внезапно купол раздвинулся, и открылось безбрежное голубое небо, залитое полуденным солнцем. Голуби встрепенулись, хлопая крыльями, взмыли вверх и устремились на вольный простор.
Повеяло свежим ветром.
1976
РАССКАЗЫ
МЕДУЗА
- Галина, ну-ка скажи: "Me шэн миквархар".
- Me шэн миквархар.
- Не смейся, постарайся издать гортанный звук "к" - "миквархар".
- Миквархар.
- Нет, не получается.
Галина легким движением головы откидывает русые волосы, упираясь упругой грудью мне в спину, обвивает руками, запускает пальцы в мою шевелюру, ворошит, играет. Как кошка, убирает куда-то коготки, когда ласкается.
- Чудесно на море, чудесное море!.. - Она валит меня на песок, засыпает им чуть не всего, потом выкладывает на моей груди крест из пестрых камешков и садится рядом. Я открываю глаза - один, потом другой. Она смотрит на меня долго, упорно. Взгляд пристальный - еле выдерживаю его. Она сдается - первой отводит глаза, прыгает на меня, хватает за плечи и с силой трясет, стряхивая песок. Песчинки понемногу осыпаются, неприятно царапая кожу. Потом чувствую бархатистое прикосновение ее тела. Внезапно она обеими руками вцепляется в мои волосы и целует жадно, ненасытно, с такой силой, что губам больно.
- Стыдно? Неудобно, да?
- Да, неудобно. Мы не одни на пляже.
- Очень даже удобно!
- Почему?
- Потому.
Ответ прост. Сам же научил ее и сам теперь злюсь. На нас кидают любопытные взгляды.
- Поплыли в Стамбул?
- Собирайся, уйдем.
- Рамаз - боится!
- Рамаз не умеет плавать.
- Рамаз - боится!
- Далеко не уплывай.
Солнце опускается на море. Наливается пурпуром. Море выгибается под солнцем - большим, массивным - и вскидывает волны, заигрывая с ним.