Работала специальная комиссия, объяснил он. Разбиралась в происшествии двое суток, опрашивала взрывников-отпальщиков, дежурных стрелков охраны, даже экскаваторщика Бухалова. Взрывники есть вполне надёжные люди, стахановцы, которые овладели новым прогрессивным методом отпалки - это вдвое повысило производительность взрывных работ. Очевидно, они немного перестарались, пошли на риск. Слишком близко заложили два шпура, в одном из которых заряд сработал раньше - взрывом выбросило аммонал из соседнего шпура и отбросило его вместе с горящим бикфордовым шнуром под экскаватор: там он и ухнул. Варшайнлих - вполне возможно. Так отметила вся комиссия. Собственно, товарищ Шилов уже слышал эти выводы - в чём же дело?
- А дело в том, - сухо, резко сказал Шилов, - что всё это чепуха. Враньё на постном масле.
- Какое масло? - рассердился Крюгель. - Почему постное масло?
- Дас ист пуре люге! - по-немецки сказал Шилов. - Унд дас ферштеен зи аусгецайхиет!
- Найн, найн! - замахал руками Крюгель. - Неправда!
- Правда, - спокойно подтвердил Шилов и повернулся к парторгу. - Вы ведь тоже были в составе комиссии и, значит, подтверждаете этот нелепый вывод?
- Ошибаетесь, - глухо сказал Денисов. - Я как раз поставил его под сомнение.
- Вот именно! Ведь даже неспециалисту понятно, что экскаватор взорван умышленно: никак не мог пакет аммонала попасть под поворотный круг - траектория не та. Он был заложен туда заранее. Дураку ясно, что это было вредительство. Акт комиссии уже готов?
- Ещё нет, - ответил Крюгель.
- Я не советую его подписывать. Ни вам, Крюгель, ни вам, товарищ Денисов. Я вас искрение уважаю и хочу предостеречь от очень опрометчивого шага. В современной обстановке классовой борьбы это будет называться укрывательством вредителей. Именно так.
Денисов насупился, покусывая кончик уса. Главный инженер клетчатым платком усердно тёр сразу вспотевшую шею. Взглянув на парторга, виновато опустил глаза - новый начальник им обоим, кажется, объявил эффектный мат.
- Что же предлагаете? - Крюгель наконец поднял голову.
- Во-первых, я объявляю вам своё решение: сегодня же шифрограммой сообщаю о факте вредительства в город и вызываю следователя. - Шилов опять пнул камень, долго, с интересом следил за его падением: внизу, над бывшим руслом реки, от камня наросла небольшая лавина. - Во-вторых, предлагаю в акте комиссии прямо указать, что причину взрыва экскаватора установить не удалось. Ведь оно так и есть на самом деле. А это нелепее предположение надо просто отбросить. Пусть расследованием займутся специалисты, квалифицированные люди. Пусть они делают выводы и определяют виновного. Вот и всё.
- Между прочим, я уже звонил в райком партии, - негромко произнёс Денисов. - Так что в городе насчёт экскаватора в курсе дела.
Закатное солнце пряталось за грядой облаков и освещало из-за них, как из-за ширмы, причудливую гребёнку дальних хребтов на горизонте: мягкий перламутровый свет падал на скальные вершины, похожие на башни рыцарских замков. Вечернее раздолье рождало успокоение, тихое, но тревожное, в котором нераздельно слиты восторг и грусть…
Все трое молча любовались закатом, каждый думая о своём. Парторг Денисов зашёлся кашлем, торопливо вынул пачку дешёвого "Беркута", закурил папиросу-гвоздик.
- Шприхст ду вар, зо браухст ду айн гедехтнис, люгст ду, зо браухст ду цвай,- меланхолично, в раздумье произнёс Шилов, ни к кому, собственно, не обращаясь. - Так любил говорить один мой немецкий товарищ.
- Это есть народная мудрость, - Ганс Крюгель почтительно поднял палец. - Мой дед тоже говорил так. Гроссфатер.
Денисов раздражённо сплюнул.
- Ну-ин ладно. Я однако пойду: совещание агитаторов назначено, - взглянул на часы, угрюмо пошутил: - У вас фатеры, а у меня агитаторы.
Он втоптал каблуком недокуренную папироску и, не попрощавшись, молча направился вниз - сутулый, большеголовый, старчески кхекающий через каждые несколько шагов. Крюгель и Шилов проводили взглядами его неширокую спину; под габардиновым пиджаком чётко угадывались костлявые лопатки.
- Он что, больной? - спросил Шилов.
- Да, у него ещё в войну прострелено лёгкое. Но крепкий человек, крафтман. По-русски говорят "кремень-мужик". Вот такой, как этот камень. Шлаген дас фойер - высекать огонь.
Немец поднял два чёрных кварцитовых обломка, покресал ими, показывая - высекая искорки, и бросил один Шилову.
- Вам нелегко будет работать с ним, геноссе Шилов.
Тот усмехнулся, подкинул на ладони пойманный камушек, зачем-то сунул в карман.
- Поживём - увидим…
Оба они с уходом Денисова почувствовали появившуюся вдруг напряжённость, оба осторожно приглядывались, друг к другу. Крюгель подумал о том, что первое его впечатление, возможно, ошибочно: в новом начальнике несомненно ощущалось обаяние, правда, несколько странное, из категории неопределённых. Оно и привлекало, и отталкивало одновременно. Особенно неприятны были холодные "рыбьи" глаза, в которых ничего нельзя уловить, кроме безграничного равнодушия.
- У вас отличное произношение, - по-немецки сказал Крюгель. - Правда, чувствуется берлинский акцент, так сказать, дистиллированная речь. Вы давно были в Берлине?
- Почти год назад, - польщено улыбнулся Шилов. - Вернулся после длительной командировки.
- Ну и как выглядит славный Берлин?
- В Берлине толков много, толку мало, - по-русски произнёс Шилов, вынимая пачку "Казбека".
- Простите, не понял.
- На немецком этот каламбур не звучит. Ну, а если сказать проще, то ничего хорошего в Берлине я не увидел. Перемены малоутешительные, во всяком случае, на мой взгляд.
- Вы имеете в виду нацистский бум?
- Не только. Общая взбудораженность, нарастающая атмосфера какого-то повального психоза. Я никогда не думал, что немцы как нация могут быть настолько шумны и крикливы.
Он хотел добавить кое-что и насчёт несдержанности - в Берлине он сам видел, как уличные зеваки не раз избивали иностранцев, если те не отдавали нацистского приветствия марширующим штурмовикам - однако передумал: Ганс Крюгель и без того обиженно надул толстые губы.
- Что же плохого вы усматриваете в одухотворённости народа? - спросил Крюгель, запальчиво ёрзая на камне. - Немецкий народ подымает голову, начинает ощущать своё национальное достоинство, которое было втоптано в грязь Версальским договором. Разве позорно сегодняшнее воодушевление вашего советского народа? Разве смогли бы вы без него строить социализм, решать колоссальные задачи, вот как эта плотина?
- Всё зависит от идеи, на которой базируется, это самое воодушевление. Что касается Германии, то там социальный психоз прочно стоит на нацизме, милитаризме, то есть на вещах крайне реакционных, которые проповедуют Гитлер и компания.
- Неправда, - вспылил Крюгель. - Нельзя смешивать немецкий народ и гитлеровцев. Мы, социал-демократы, всегда решительно выступали против подобных инсинуаций. Немецкий народ не пойдёт за Гитлером, не поддержит его расовых и реваншистских идей, милитаристских мероприятий. Нет и ещё раз нет!
Затягиваясь папиросой, Шилов с любопытством поглядывал на разошедшегося всерьёз инженера. Он, конечно, запросто мог опровергнуть наивные и давно устаревшие социал-демократические догмы. Мог бы рассказать, насколько легко удалось решить Гитлеру даже такую, казалось бы, нереальную проблему, как введение новой административной системы, которая упраздняла традиционные Саксонию, Пруссию, Баварию, Силезию и вводила сто территориальных округов (против этого тщетно протестовал даже Герман Геринг!) Или припомнить восторженно орущие толпы берлинцев в сентябре тридцать четвёртого, когда состоялся грандиозный спектакль официального вступления Адольфа Гитлера на пост президента. Во время визита в Германию он многого насмотрелся, а ещё больше наслушался на так называемых "деловых бирабендах". Он отлично знал истинную ситуацию в Германии, но, к сожалению, пока не знал подлинных настроений собеседника"
- А что вы скажете насчёт недавней оккупации Рейнской зоны? - Шилов наблюдал, как брезгливо морщился Крюгель от папиросного дыма, и это его забавляло: - И, в частности, о речи Гитлера в театре Кролля? Помните, в марте газеты подробно писали об этом?
- Речь фюрера была глупой и невежественной, а угрозы и хвастовство просто беспардонны, - горячился Крюгель. - И всё-таки возвращение Рейнской зоны в лоно матери-Германии есть справедливый шаг. Это убедительно показал и проведённый там плебисцит.
- Но это же первый шаг к войне. И он уже сделан. Теперь вскоре последуют другие шаги.
- Нет, нет! Немецкий народ не будет воевать. Он жаждет восстановления справедливости, возвращения Германии незаконно отнятого. И на этом он поставит точку.
- Уверяю вас, для Гитлера это только разбег, проба сил. Дальше - война… Он пойдёт сюда, на Восток. Вспомните его клятвенную "Майн кампф".
Откровенно говоря, затянувшийся спор стал уже надоедать Шилову - всё это было на уровне чистой декларативности, в пределах, дозволенных иностранному специалисту, каким был Крюгель. Наивно было бы рассчитывать на его искренность, да ещё при первой же встрече. Он, конечно, гнул и будет гнуть своё: убеждённый социал-демократ, последовательный националист - не более. Пожалуй, пора было закруглять, для начала вполне достаточно.
В общем-то, Ганс Крюгель ему нравился: крепкоголовый, самоуверенный немец. По внешности - типичный баварец.
- Вы из Баварии?
- Нет, - Крюгель несколько удивился повороту в разговоре. - Я родился и вырос в Магдебурге. Город знаменитого фарфора марки "двух мечей". Именно у нас, в нашем соборе похоронен император Оттон Первый. Вы бывали в Магдебурге?
Шилов кивнул, сразу вспомнив древний готический собор и рядом в палисаднике - памятник негру-слуге германского императора.
- Насколько я помню, Магдебург связан с именем Мартина Лютера?
- О, да! Великий Лютер - мой земляк. Он учился в нашей школе.
Чёрт его знает, невесело подумал Шилов, стоит ли сразу раскрывать ему карты? Немцы - народ упрямый, настырный и безжалостный, протяни ему палец, запросто оттяпает. Впрочем, удочку закинуть всё-таки надо, а что последует дальше - поплавок покажет.
Он сорвал какой-то блеклый цветок с жёсткими кожистыми листьями, растёр его в ладони, подивился сильному незнакомому запаху. Вскользь бросил:
- Между прочим, вам просил передать привет ваш давнишний берлинский друг Хельмут Бергер.
Крюгель вздрогнул, рывком повернулся, заметно побледнел. В глазах - не радость, скорее, неприятное изумление, испуг. Впрочем, этого и следовало ожидать.
- Да, я его знаю, - медленно, жёстко произнёс Крюгель. - Но он мне вовсе не друг.
- Странно, - усмехнулся Шилов. - А он утверждал другое.
- Я вместе с ним учился в университете. Но никогда не разделял его взглядов. Хельмут Бергер - оголтелый нацист, фашист, как сейчас говорят. Более того, он подвизался в штабе Эрнста Рема, главаря штурмовиков. Поэтому я не нуждаюсь в приветах Бергера.
Неужели он откровенен? - поразился Шилов. Правда, Крюгеля именно таким и рекомендовали: резким, несговорчивым, отклоняющим любые компромиссы. А может, он просто манкирует, опасается провокации? Ну что ж, придётся на этом ставить точку. Время покажет.
- Да бог с ним, с Бергером! - рассмеялся Шилов, изумляясь, однако, огонькам ярости в голубоватых глазах инженера. - Напрасно вы горячитесь, забудем о нём: просто случайный привет от случайного человека. А вас, честно признаюсь, я представлял несколько иным - более спокойным и очень солидным. И извините - более старым. Вы превосходно выглядите, просто молодо в свои сорок лет. Как вам это удалось?.
- Я недавно женился, - застенчиво, и одновременно слегка хвастливо заявил Крюгель.
- Что вы говорите? Женились?! Здесь?
- Вот именно. На местной девушке. Её зовут Груня, по русским святцам Аграфена.
- Так вот оно что! Поздравляю от души! Теперь мне понятна некоторая ваша экзальтированность - ведь вы переживаете медовый месяц. Как это здорово, я вам завидую, дружище!
Шилов приятельски хлопнул по твёрдому круглому плечу инженера, обнял его за талию, и они стали не спеша упускаться вниз, к рабочему посёлку, к ближнему бревенчатому бараку, где размещалась контора стройуправления.
Над плотиной затихал дробот перфораторов, наслаивались фиолетовые сумерки, лишь дальние заводи всё ещё полыхали багряными отблесками.
Глава 4
Бергер… Эта фамилия, мимоходом названная в разговоре с главным инженером, долго ещё в тот вечер вспоминалась Шилову. Приняв от Крюгеля служебную документацию, он допоздна засиделся в кабинете, задумчиво курил у распахнутого окна. Снова в который раз перебирал в памяти детали встречи, которая произошла в Берлине год назад - в октябре тридцать пятого.
…Осенний Тиргартен жил бархатными полутонами увядающей зелени, пёстрым сумраком дальних аллеи, последним приглушённым говором птиц, почуявших близкие холода. Через пруд, сплошь усыпанный листьями, тянулись за парой лебедей ровные полосы, словно колея просёлка, проложенная по целине. Белые лебеди, черпая вода - извечный контраст…
Где-то неподалёку, из каменного колодца соседнего двора, рвалась на волю бравурная песня, хлёсткая, полная бесшабашного задора, вплетённая в такт кованых башмаков. Десятки молодых голосов дерзко горланили "Хорст Бесселя" - марш-молитву штурмовиков.
Инженер Шилов осторожно, искоса приглядывался к своему спутнику, с которым его на днях познакомили на одном из деловых "бирабендов".
- Я кое-что слыхал об этом студенте Весселе… - вкрадчиво по-немецки сказал он. - Газеты писали о судебном процессе в связи с его убийством. По-моему, дело было скандальным. Сутенёры, проститутки и всё такое прочее…
- Чепуха! Домыслы красной пропаганды! - резко произнёс собеседник Шилова рослый Хельмут Бергер. - Хорст Вессель - наш национальный герой. Такова правда.
- Прошу извинить, но я вовсе не оспариваю, - Шилов вежливо притронулся к полям модной шляпы. - Тем более, что я читал об этом процессе несколько лет назад, Да к тому же в московских газетах.
Хельмут Бергер приостановился, холодно усмехнулся:
- Вы все там в большевистской России смотрите на Европу через щель, через замочную скважину. А между тем истина выглядит иначе. Германию продувает свежий ветер, она переживает возрождение. И как знать, насколько притягательным в ближайшие годы окажется её путь для других стран. Оригинальный путь!
- Возможно… - Шилов поёжился, слегка приподнял воротник. - Но всё-таки многое пока непонятно… Например, эта кровавая резня в ночь на 30 июня. Рем, Гейнес, Эрнст - это же столпы штурмового движения! А их всех за одну ночь - к ногтю…
- И не поймёте! - Бергер откровенно насмешливо посмотрел на инженера. - Потому что плохо знаете историю. А она учит, что сильная личность не терпит рядом себе подобных. Сильная личность, как правило, окружена посредственностями. Это её фон и её реальная сила. Безропотно повинующаяся.
- Допустим… - опять зябко поёжился Шилов, помолчал, вглядываясь в тёмную воду. - А как насчёт оригинальности, о которой вы говорили? Вот взять ваши так называемые "атрибуты нацизма". Ведь в них надёргано отовсюду: начиная от догм древних огнепоклонников и до статуса римских легионеров. Кстати, "свастика" по-древнеирански "основа добра". И вообще у Заратустры лейтмотив учения - добро. А тут, мне кажется, всё поставлено наоборот. Ну это согласно Фридриху Ницше.
- Вздор! - спокойно отпарировал немец. - Ещё никто и никогда не установил критерии добра и зла. Человечество будет спорить об этом до самого конца своей истории.
Оба они - русский Шилов и немец Бергер, прекрасно понимали, что лёгкая деликатная дискуссия - своего рода прелюдия, разминка перед серьёзным и важным разговором. К тому же Хельмут Бергер явно сдерживался, умышленно не шёл на обострение, его, конечно же, интересовало истинное настроение собеседника, он хотел откровенности Шилова.
Тоскливо закричали лебеди, захлопали крыльями. Разбрызгивая воду, пытались разбежаться, взлететь, но в конце пруда снова упали в пёстрое месиво листьев и тягучей ряски.
- На подрезанных не улетишь… - вздохнул Шилов, в раздумье хрустнул пальцами. - А я вот улетаю на родину… Всё-таки, скажу вам откровенно, господин Бергер, ностальгия - единственно великое и вечное… За год работы здесь я истосковался по родине, буквально извёлся душой. Конечно, я люблю Германию, но Россия для меня нечто измеримо большее.
- Именно поэтому мы ценим вас, - солидно сказал Бергер. - Как патриота.
Уж лучше бы он произнёс это с насмешкой… За этим словом Шилову почудилась пугающая мрачная пустота, уходящая очень далеко, может быть, в самую темень коридоров имперского управления безопасности, где наверняка уже заведён на него личный кодовый номер.
Патриот… Можно было только догадываться, что сейчас на самом деле думал о нём Хельмут Бергер - "скромный чиновник торгово-транспортного управления", имевший разветвлённые и многоступенчатые связи. Он очень долго и дотошно прощупывал Шилова, прежде чем "вышел" на него сам. И Шилов это отлично знал.
- Скажите, герр Шилов, вы в самом деле близко знали Троцкого?
- Да, имел честь. В годы гражданской войны состоял в кавэскадроне его личной охраны. Ну, и позднее общался. Приезжал к нему в Алма-Ату, куда он был выслан в 1928 году. Могу сказать, что я и теперь очень предан ему.
- Мы это знаем, - заметил Бергер, закуривая папиросу. - Но не одобряем. Надеюсь, вы понимаете, что для вас в этом кроется дополнительная опасность. Я имею в виду сегодняшнюю ситуацию в Советской России.
- Но именно поэтому я пошёл на контакт с вами, - упрямо возразил Шилов. - Именно поэтому! И вы должны знать, господин Бергер, что я и мои единомышленники исповедуем и сейчас доктрину "политической вибрации", мы полны решимости…
- Довольно, довольно! - с прежней улыбкой, но уже с явным раздражением в голосе перебил Бергер. - Я тоже хорошо представляю, что "политическая вибрация" отрицает стабильность. Её суть: расшатать режим, посеять хаос, неразбериху, недоверие, панику… И так далее. Но советую запомнить: это нас, а значит, и вас, не устраивает, Повторяю: не устраивает! Мы ставим задачу совершенно конкретно: наносить чувствительные удары в наиболее чувствительных местах. Вот тут нам с вами явно по пути. Вы понимаете меня?
Резкий и властный тон не просто охладил Шилова. Он сразу как-то скис, нахохлился, молча покусывал мундштук потухшей папиросы. Конечно, понимал: речь шла о диверсиях в широком масштабе. Беспокоила совесть: ведь как-никак, а он, бывший командир Красной Армии, крупный советский инженер-администратор, переступал сейчас очень важную черту, окончательно сжигая за собой мосты. Правда, он ещё пытался украсить жёсткую реальность разного рода "идеологическими цветочками", оправдать себя в своих собственных глазах, но всё это было делом пустым, бесполезным.
- Мне известно, господин Шилов, что для вас планируется долговременная консервация. И что есть несколько вариантов. Прошу рассказать о них. И предупреждаю: пожалуйста, без эмоциональных отклонений. У нас мало времени.
- Варианты есть… Из них один наиболее вероятный.