Может, кому-нибудь маловероятным покажется, что Анна Ивановна, зарекомендовавшая себя очень самоотверженной бабушкой, души не чающей в своей Ирке, мечтающая ей что-нибудь приобрести, вдруг деньги стала жалеть. Однако автор, будучи сам коренным магаданцем, никаких противоречий здесь не видит. Я вам в качестве доказательства того, что здесь ничего не выдумано, один фельетончик из "Магаданской правды" предложу. Называется он "Купим дирижабль".
"Первые признаки осени, на прилавках овощных магазинов в изобилии появилась капуста по вполне доступной цене. Тихо и спокойно у касс Аэрофлота - никто никуда не спешит, никто ниоткуда не возвращается.
Прекрасные спокойные дни.
Но как мимолетно это спокойствие! Недели не пройдет, как затрясутся от чрезмерной нагрузки телеграфные аппараты, завизжат тормоза арендуемых связистами такси, начнут гореть каблуки и подошвы у почтальонов. Телеграммы!
Ах уж эти августовские телеграммы! Если вы не первый год живете на Севере, то знаете, что большинство из них начинается одним и тем же словом - "вышли".
Вышли сто, двести, триста и так далее. И даже очень далее.
Так все мы, независимо от пола, возраста, образования и места работы, становимся членами одной социальной группы - группы кредиторов. Потому что, прочитав скупой текст, в конце которого нас обнимает и целует Маня, Ваня, Аня, Саня, мы идем на почту, чтобы сделать этот, столь необходимый кому-то перевод.
Мы снимаем эти деньги с книжки, испытывая при этом угрызения совести за то, что нам… не очень хочется это делать.
А может, и не стоит посылать? Давайте разберемся в необратимых последствиях нашей щедрости.
Рассчитывая на перевод, кто-то живет не по средствам. А это ли не аморально? Он, может, на твои деньги чужих девушек в рестораны водит, а здесь его жена дожидается. А кто виноват? Кредитор.
Пойдем, дальше. На чужие деньги она там шикует на рынках и создает очереди за дефицитными товарами в магазинах, тем самым срывая плановое снабжение продуктами и товарами прочих граждан. А кто виноват? Да вы же!
Благодаря нашей щедрости он регулярно нарушает режим санатория, куда поехал по бесплатной профсоюзной путевке, чем а) мешает отдыхать окружающим, б) подрывает собственное здоровье, в) сорит общественными средствами. А кто виноват? Не краснейте, пожалуйста.
Деньги на перевод вы, как правило, берете с книжки. И не было еще такого случая на Колыме и Чукотке, чтобы эта сумма полностью вернулась бы на книжку - всегда какая-нибудь трата подвернется. И тем самым наносится немалый ущерб делу гострудсберкасс и госкредита, то есть всему народному хозяйству.
Но ведь и это не все. Тот самый милый человек, горячо лобызавший вас в августовской телеграмме, станет испытывать к вам совсем другие чувства, став вашим должником. В каждом слове ему будет мерещиться намек на задержку с уплатой, даже если вы забыли об этом долге. Долги ведь никто отдавать не любит. И кредиторов не любят по той же причине. Зачем же вам терять друзей?
- Конечно, - скажет читатель, - все это так. Но ведь неудобно. Я не пошлю, а он другому даст телеграмму. И получится, что я плохой, а тот хороший.
А давайте объединимся. Давайте, пока есть время, создадим общество… Как бы его покрасивее назвать? Скажем, "Общество не отвечающих на августовские телеграммы", а? Если все мы будем вместе, то кто нас упрекнет?
Однако и теперь отдельные голоса раздаются.
- У меня дочка на курорте отдыхает! - горюет один товарищ. - Что же ей, пешком до института идти?
- А вы, - скажем мы такому товарищу, - очень отдыхали, когда в студентах были? А кто вагоны разгружал на Курской дороге? И ничего, между прочим, специалист получился. А девушке очень полезны прогулки пешком.
Нет, давайте все-таки объединимся. Соберем средства (хотя бы те, что хотели кому-то послать) и купим один большой дирижабль. Может быть, даже на несколько дирижаблей хватит. И полетим будущей весной к теплому морю. Вы представляете, как нам удобно будет? В очередях за билетами не стоять. В Якутске не садиться. А на побережье оболочку дирижабля можно использовать как навес от солнца. Или даже как большую надувную лодку. Всем нам будут завидовать.
И деньги на обратную дорогу ни у кого занимать не придется.
Записывайтесь в "Общество не отвечающих на августовские телеграммы!"
Видите, как вопрос ставится - в долг не давать. И даже непонятно, осуждает автор фельетона Б. Александров эту позицию или наоборот, горячо ее пропагандирует. А тот факт, что напечатано это через полгода после описываемых событий, никакого значения не имеет - магаданцы и раньше со своими деньгами расставаться не любили.
Однако к чести Анны Ивановны нужно сказать, что колебания ее длились не так уж долго. Она вдруг вспомнила, что есть у нее небольшая заначка - как раз в пределах требуемой суммы, и вручила ее Вере Васильевне, предварительно написав на бумажке вид, размер и цвет требуемых вещей, а также устно выразив пожелание не переплачивать особенно. Всю эту суету Вера Васильевна еле вытерпела. Она только твердила про себя: "Ну, погоди!" - и прибавляла одно-другое слово, характеризующее Анну Ивановну с отрицательной стороны. А в чем та виновата, позвольте спросить? В том, что деньги ей дает? Что о внучке заботится? Так не бери ты ее деньги - все равно ведь ничего не купишь. И нечего ругаться.
Тут автор должен признаться, что с некоторых пор поведение Веры Васильевны его все менее и менее устраивает. И хотя я радовался сначала за нее и желал ей всяческого счастья, но теперь смотрите, что происходит. Зазнайство появилось - профессорша! Обещанные вещи покоя не дают - жадность обуяла. А какое она на них право имеет? Мужа бросает, что само по себе уже нехорошо. Да и просто мошеннические мысли приходят в голову - паспорт, например, потерять. К государственным тайнам - в виде строго секретных чертежей - интерес проявляет. А про то, как она обманула добрейшую Анну Ивановну, я уже и не говорю - все это на ваших глазах было.
А ведь скромная, хорошая женщина была. Вот и пожалей такую, пожелай ей хоть немножко счастья - и, видите, сразу совсем другой человек появился: алчный, зазнаистый и с уголовными наклонностями. Эту мысль я просто боюсь продолжать, потому что морализировать начну - вот, мол, к чему незаслуженное счастье приводит. Пусть читатель сам про это думает. Автор ему ничего навязывать не собирается. Да и некогда мне. Мне бы теперь только за Верой Васильевной успеть, раз она такую бурную деятельность развила.
От Анны Ивановны она направилась домой, захватила остальные деньги и сразу к Тоне. А та обедом занимается, взяла деньги и как будто не спешит.
- Где достала? - спрашивает. - Неужели Виктор дал?
- Как же, он даст! От него только двадцать, чтобы Игорю послать, остальные у людей взяла.
- Значит, не жалко тебе неродного? Сын бы был, послала бы.
- А это не твое дело. Ты чего время тянешь? Ехать ведь надо.
- Это куда?
- На Палатку. Разве можно такую сумму шоферам доверять?
- Ну и поезжай.
- Так у меня печень. Мне трястись нельзя. Съезди, пожалуйста, а?
- А Павлика с кем оставлю? Ленка только вечером придет.
- Да я посижу, ты только поезжай сегодня.
Тоня еще немного поартачилась, но собралась и пошла.
- А ты шустрая, - сказала ей Вера Васильевна на прощание. - Небось Аркадий тебе понравился, если так за него хлопочешь. К вечеру-то вернешься?
Палатка от Магадана не ближний свет, восемьдесят семь километров, да еще по дороге, которую уже не первый год бетонируют, так разворотили, что и не проедешь. Но к шести Тоня вернулась.
- С тебя, между прочим, пять пятьдесят, - сказала она.
- Это за что?
- За билеты. Два восемьдесят одна в один конец, двенадцать копеек, так и быть, пожертвую профессорше.
- Ладно, отдам, - отмахнулась Вера Васильевна, - Ты про дело говори. Аркадия нашла?
- Нашла. И кое-что для тебя получила.
- Неужели письмо?
- Будешь еще на меня кидаться? - спросила Тоня, вытаскивая из сумки конверт.
Письмо Вера Васильевна прочитала тут же, закрывшись в кухне. Тоня в коридоре караулила, чтобы Петя не вошел. Конечно, это было письмо от Крафта.
Здравствуй мой дорогой друг! - писал он. - Привет вам из далекой Канады, из Соединенных Штатов Америки. Наконец-то я добрался до места своего назначения. Путешествие было трудным, со многими историческими событиями, о которых я расскажу вам при встрече. Здесь, в Канаде, открывается постоянная выставка советских золотых изделий, которая потребует моего присутствия на два-три года.
Мне, как семейному, сразу же дали квартиру из семи комнат. Наверное, вы представляете, какие здесь квартиры - виллы. А эта даже на сто тридцать восьмом этаже. Вниз глядишь - дух захватывает, хорошо еще, что из-за облаков и тумана почти ничего не видно. А то с ума сойти можно было бы от такой высоты. И все потихоньку покачивается. С непривычки это может показаться страшным, но я не первый раз за границей, даже приятно.
А в целом мне здесь без вас совсем не в радость. Я думаю, что совершил роковую ошибку, не украв вас из Магадана. И сейчас, как подумаю, сколько между нами стран, народов и расстояний, так места себе не нахожу. Прогуливаюсь по нашей прекрасной квартире и твержу вслух (работники русского языка не понимают): "Зачем же я так сделал?" На нервной почве у меня началась крапивная лихорадка.
А тут еще известие о вашей болезни, переданное мне Аркадием. Я сразу же постарался связаться с главным врачом магаданской больницы (естественно, под вымышленной фамилией), но, пока это удалось, вас уже выписали. Правда, он сообщил мне, что применял все имеющиеся средства лечения. Но я тут проконсультировался с лучшими специалистами и установил, что магаданских методов недостаточно и вылечить вас могут только они. А тут еще Аркадий мне написал, что дважды, видел вашего мужа, когда заходил, и каждый раз совершенно пьяного. Мысль о том, что вы живете в тяжелых условиях подозрения и пьяного скандала, для меня невыносима. Я вам пишу это письмо и весь чешусь. Но я рад, что вас выписали из больницы. Когда узнал об этом, то сразу подрос от радости на пять сантиметров, не верите?
Милая Вера Васильевна! Согласны ли вы все бросить и приехать ко мне сюда? Я понимаю, что вам нелегко решиться сделать такой крутой поворот. Но жизнь человеку дает так мало шансов, что не использовать их - преступление перед собой и своим счастьем. А вы ведь не хотите совершить преступление?
Я готов прислать вам вызов тотчас по получении ответа. Но для этого нужно, чтобы у вас был чистый паспорт, то есть без штампа регистрации брака. Тогда я бы вырвался на несколько дней в Ленинград или Владивосток - как вам будет удобнее, мы бы оформили наши отношения, и я бы увез вас в Канаду, чтобы лечить и лелеять. А если у вас в паспорте этот штамп все-таки стоит, то подумайте, как от него избавиться. Обещаю, что вы ни о чем не будете жалеть.
Из письма Аркадия я понял, что он вас так и не видел, только приходил в больницу. Успел ли он передать вам мои вещи? Если да, то распоряжайтесь ими, как хотите. Там костюмов штук двадцать пять, три больших ковра, телевизор, рояль, комбинированный магнитофон, фотоаппарат, автомобиль, который без меня, наверное, совсем доломали. Думаю, что все это можно оставить вашему супругу, - пусть утешается. Или продайте, но так, чтобы эта операция вас не задержала. Аркадий писал, что познакомился с вашей подругой, которая много делает для вас и посвящена в нашу тайну. Думаю, что ей подарок нужно сделать в первую очередь - за заслуги и чтобы она молчала.
А вам с собой брать ничего не нужно. Проездом через Париж и страны Латинской Америки я позаботился о вашем гардеробе. Размер ваш, как мне кажется, пятидесятый, а ножки - тридцать седьмой. Целый шкаф набит вашими новыми туалетами. Есть среди них и такие, что вы себя не узнаете. В подземном гараже стоит ваша новая машина, я купил вам отдельно. Каждый день работник Джузеппе стирает с нее пыль. Вот как я о вас позаботился!
У меня здесь три главных работника: горничная, ей пятьдесят три года, цветовод - сорок три года и рассыльная - сорок семь лет. Каким-то образом (но вы же знаете, как здесь развиты шпионаж и подслушивание) они узнали, что ваш день рождения в начале апреля, и вот спрашивают: Антон Бельяминович, а наша хозяйка будет здесь к этому дню? Я говорю, что нет, задерживается на два-три месяца. И вот они все трое принесли для вас: цветовод часы-кольцо и гравюрно написано, горничная хрустальную вазу, которая стоит у нас примерно сто семьдесят рублей, и рассыльная - брошь-подкову на счастье. А я хотел было обратиться в магаданский цветочный магазин, но плохо ему верю, и потому купил вам подарок здесь - комплект бриллиантовых украшений из пята предметов. Бриллианты в них такие большие, что если у вас одна комната, то вы в этом украшении и не повернетесь. Но мне для вас ничего не жалко, напротив, все кажется мало.
Было бы очень хорошо, если бы вы купили для ваших будущих работников какие-нибудь небольшие подарки, здесь так принято. Горничной, ее зовут Матильда, можно купить наши советские часы, чтобы были красивые, рассыльной Бируте - браслет, окружность руки восемнадцать-девятнадцать сантиметров, а Джузеппе что-нибудь на ваш вкус. Представляю, как они будут рады и как еще больше станут вас дожидаться.
Если хотите, чтобы мы уже сейчас обручились, можете прислать мне сюда обручальное кольцо. Объем моего пальца примерно пять см. Берите подешевле, потому что потом мы все равно их сменим. Хотя у них здесь нет таких вещей, чистое золото у них на микроны, но я все равно достану.
Видите, я вас совсем не стесняюсь. Пишите и вы мне, если что-нибудь нужно. Я могу тотчас перевести вам доверенность на мои деньги во Владивосток или в Ленинград на четыре тысячи рублей. Магадан исключается, потому что боюсь, что пойдут разговоры, могут облить вас грязью. Я и так получил одно очень тревожное письмо от женщины, у которой оказалось много моих посланий, адресованных вам. Но я с ней разделаюсь по-своему. Напишите мне, куда выслать доверенность, а то я действительно слишком щедро с вами разговариваю, так как привык, что все получают прилично.
Вчера разговаривал по телефону с Галиной. Ее мужа посылают работать на три года в Индию. Он аспирант медицины, будет там бороться с тифозной палочкой. Галина, вероятно, поедет с ним, и я опять останусь один. Что мне из того, что я профессор и прочее? Я хочу быть только с вами и думать только о вас.
Вчера мне принесли ваш портрет, сделанный на полотне известным художником Виклянтом. Вы там словно живая на фоне цветов и фруктов. Какое счастье, что я встретил вас!
Аркадий написал, что слышал о вас в Магадане чрезвычайно много хорошего. Наверное, ваша подруга ему это наговорила. А вот ему, бедному, совсем не везет. Жена от него, как я уже писал, ушла, а в Ленинграде с детьми у него домработница. Это просто акула, которая поглощает в месяц около тысячи рублей. Ну и нашел он! И откуда выкопал? Мне кажется, что его домработница - просто хозяйка его денег. А она еще с претензиями. Он вообще какой-то флегматичный. Познакомьте его с какой-нибудь хорошей женщиной, но только чтобы она опять ему рога не наставила.
Опять два часа тридцать семь минут ночи. А я все разговариваю с вами и не могу оторваться. Да, новость одну мне вчера очень печальную сообщили - в Ленинграде скоропостижно скончался Трофим Трофимович, заведующий лабораторией, у которого я оставил вам ключи. Диагноз: рак мозгов. Очень жаль, он мне уже не раз писал: жду, мол, вашу супругу из Магадана, но ее все нет и нет. Я не выдержал и заплакал.
Я купил здесь милого попугайчика и уже выучил его кое-что говорить по-русски. Скоро скажет мне: "Доброе утро!" А мне все кажется, что время немного. Вашу маленькую собачку вы тоже берите с собой, пусть она нам иногда напоминает о Магадане.
Ну вот, кажется и все. Берегите чертеж! Никому его не отдавайте, кроме специально посланных людей. Теперь я буду с нетерпением ждать ваше письмо. Мой адрес: Канада, С. Ш. Америки, ул. Краухунтат, 4, вилла 6, 138 этаж, КАБ, без обратного адреса. А письма мои сжигайте, чтобы не было неприятностей. Целую вас. Сейчас три часа ночи, и у меня на постели, две подушки - вы и я.
Ваш Антон.
5
Следующий день, двадцать пятое марта, был той редкой удачей, в ожидании которой Виктор Степанович в общем-то жил, - воскресенье, на работу идти не надо, и Вера Васильевна дома, потому что у нее бюллетень до вторника. Оба дома, оба никуда не спешат в выходной - все как у людей, как тут не радоваться. А вчерашнее поведение Веры Васильевны было безобразным - умчалась с утра пораньше, потом забежала на минутку и умчалась снова к Тоньке, с ее Павликом сидеть, той, видите ли, куда-то ехать нужно. Вера Васильевна к ней нянькой заделалась. Нашла кому помогать. Дураку ясно, что Тонька хвостом крутит. Как только Сергею в глаза посмотрит, когда он вернется? Им, Яковлевым, тоже неудобно будет, потому что видели, по крайней мере, и ничего не сообщили. А как сообщить? Доказательств нет никаких, она от всего откажется, и тот же Сергей тебе по шее наложит за оскорбление законной супруги.
Ну и хрен с ними. Но Вера-то что около нее крутится? Сама же ведь про Тоньку все это говорила.
Но утро начиналось очень хорошо. Вера Васильевна, отоспавшись на больничном, долго ждать себя не заставила и встала вскоре же. Пока она гуляла с Белочкой, Виктор Степанович разогрел завтрак - щи, разумеется, приготовил стопки в серванте, то есть налил их до краев (тут еще очень важно не перелить, а то вздуется пузырь и, конечно, заметно будет). Одну стопку, а потом еще одну Виктор Степанович пропустил, дожидаясь, - для затравочки. А потом завтрак на кухне. Вера около плитки крутится, наливает, в холодильник за сметаной лезет - самое время, чтобы в комнату метнуться и опрокинуть красивым способом одну или две, три в голову ударят. До чего все-таки утро великолепное!
- Хаз-Булат удалой! Бедна сакля твоя!
Когда Виктор Степанович пел, голова у него заметно дрожала от напряжения, даже если он пел вполголоса, - наверное, от избытка чувств. И казалось, что перед тобой не обыкновенная человеческая голова, а такой же музыкальный инструмент, как и все другие, и что именно в силу вибрации, ей присущей, и рождается звук, рождается песня.
- Дам коня, дам та-та! Ту-ру-ру-ру-ру-ру-у-у! А за то, а за то ты отдай мне жену-у-у!