- Твой цех, если хочешь знать, я и задаром не взял бы, но придется взять. Давай объединимся, и наш единый кузнечный цех будет обслуживать оба завода.
Скатерщиков протер красным платочком лоб.
- Да ты что, рехнулся? - спросил он, опасливо отодвигаясь от Сергея. - Как то есть объединимся? Кто нам позволит?
Алтунин развел руками.
- Ну вот, видишь, разволновался. Испей холодной водицы, успокойся.
Но Скатерщиков и не собирался успокаиваться.
- Я и слышать о таком не хочу! - кричал он, раздосадованный и красный. - Тут и обсуждать нечего. Все простаков ищешь, Алтунин?! Черт тебе союзник, а не я...
Он вел себя так, словно Алтунин уже отнимает у него цех, хочет лишить власти, до которой он с таким трудом дорвался. Его ноздри широко раздувались.
- Испей, испей, - уговаривал его Алтунин. - Эк тебя корчит, сердешный. Я же с миром, с миром... Промеж себя поговорим, и все. Перекуем те самые мечи, чтоб они не висели над головами...
Он откровенно развлекался, хохотал до слез. Потом отер глаза тыльной стороной ладони, сказал уже серьезно:
- Ну, хватит истерики! Выслушай и поступай как знаешь. Не бойсь, должности лишать тебя не собираюсь: будешь первым замом у Самарина, это намного почетнее, чем командовать таким клоповником, как твой цех.
Скатерщиков притих. Наверное, решил, что лучше выслушать Алтунина до конца, дабы знать, чего он хочет, и сразу принять контрмеры, задушить идею в зародыше. Сергей догадывался об этом - Петенька эластичен! - но не боялся его контрмер. И не привык он действовать исподтишка, всегда - с открытым забралом.
- Тут такое дело, Петр Федорович, - с подчеркнутой строгостью продолжал Алтунин, - мы с тобой инженеры и обязаны мыслить категориями научно-технического прогресса. А это значит мыслить непредвзято, без учета личной выгоды. Наш цех работает с недогрузкой - миллионные убытки государству; ваш пора обновлять - тоже миллионные затраты. У нашего завода, как ты знаешь, более высокопроизводительное оборудование. Если мы объединимся в один цех, можно будет повысить уровень специализации. Доходит?
- Концентрация капитала, одним словом, - отозвался Скатерщиков хмуро. - А на кой ляд мне все это нужно, ты подумал? Материальная заинтересованность, наверное, для кого-то другого придумана, а не для меня? Будь, Скатерщиков, бескорыстен, презирай высокую зарплату. Впрочем, для тебя идея всегда была важнее живого человека.
- Смотря какого человека. И не важнее, а выше.
Скатерщиков стукнул кулаком по столу.
- Я добился самостоятельности! Понимаешь? А ты тянешь меня назад, чтобы я у Самарина был на побегушках. Тут я фигура, начальник. А там кто я? Извольте выполнять приказы Юрия Михайловича! Да мне надоел его и твой деспотизм до смерти. Вы меня со своими изотопами мордовали, в черном деле держали. А я уже тогда мог бы стать фигурой. Я сам добился всего, сам!.. И отдавать ничего не собираюсь. Не хочу. Опротивели вы мне все с вашим кипением и борением, не хочу таскать для вас каштаны из огня. Ты знаешь, почему Карзанов до сих пор не женился, а от тебя жена скоро сбежит? Вы с ним лишены элементарной человечности, вы функция производства, и жизнь ваша лишь функция. Вы и любовь и семью - все подчиняете производственным интересам, да и невозможно представить вас вне производства. Вас там просто нет и не может быть. Ваш быт - это и не быт вовсе, так как и вне завода вы живете не высшими наслаждениями, какие дает человеку искусство, спорт, туризм, общество утонченных друзей, понимающих смак во всем, умеющих отличить хорошее вино от плохого, а все теми же заводскими делами, своей железной прозой. И даже не подозреваете, что люди и работают-то для того, чтобы жить вот такой полнокровной жизнью, развлекаться, холить себя, продлять свою молодость, воспитывать детей. Вы заражены гигантоманией, а я умею довольствоваться малым. Счастье, Алтунин, не в концентрации и даже не в реконструкции производства, а в том, чтобы быть независимым... Впрочем, не поймем мы друг друга: ты ведь никогда не был независимым. А я независимый, начальник, сам себе голова.
Сергей слишком хорошо знал Скатерщикова, чтобы придавать значение его словам. Обычные кривляния Петеньки, ребяческое дурачество: старается циничными выкриками разозлить Алтунина, вывести его из себя, увильнуть от сути разговора. Другой на месте Сергея стал бы негодовать, стыдить его, а Сергей лишь похохатывал. Никакими утонченными друзьями, умеющими отличать хорошее вино от плохого, Скатерщиков, разумеется, до сих пор не обзавелся - не до того: цех висит на шее, требует полной отдачи. Холить себя, развлекаться тоже некогда: на должности начальника кузнечного цеха за день так наразвлекаешься и нахолишься, что приходишь домой чуть тепленьким. А работать Скатерщиков умеет - чего не отнимешь, того не отнимешь: зубами вгрызается в дело.
- Все? - спросил Сергей, когда Скатерщиков изошел криком. - Экий ты, милой, гедонист с ватой в ушах. Рано стал заботиться о продлении молодости. Молодость продляют в старости... Я ему про дело, а он завел заигранную пластинку. Кого обмануть хочешь? Ну, при чем здесь твои мелкие, эгоистические интересы? Жить в обществе и быть свободным от общества?.. Речь идет о повышении уровня производства, а ты зубами держишься за должностишку. Не смеши людей. Мы ведь с тобой такое можем завернуть! И от непрофильной продукции избавимся и одним махом дадим основным производственным фондам максимальную нагрузку... Ритмичная работа... Это же все для человека, для наших рабочих, чтобы они могли проявить себя в полную меру да и денег больше заработать...
Скатерщиков нетерпеливо взглянул на часы, бросил сердито:
- Время зря тратим.
- Значит, не принимаешь? - Алтунин поднялся, сообразив, что его выдворяют.
- Не принимаю и считаю твою затею вредной. Смотри, допрыгаешься!
- Ну, как знаешь. Была бы честь предложена... Эх, Петро, Петро! Если тебе неизвестно, могу сообщить: ваш главный Пригожин за объединение кузнечных цехов!
Скатерщиков взглянул на него оторопело, застыл с пустым стаканом в руке.
- Разыгрываешь?
- Нет, не разыгрываю. Спроси у него сам. Так что союзники у меня будут...
Он вышел под разрумяненное солнце. Все так же верещали лебедки и так же расслабленно нежились в тени собаки. Все то же.
Можно было бы и не ходить к Скатерщикову: ведь наперед знал, чем все кончится.
Можно было бы. Но нужно.
6
Алтунин опять в родном цехе, где знает каждого человека, каждую машину. Здесь в отличие от Второго машиностроительного все в общем-то на уровне последнего слова техники: могучий гидропресс, занимающий целый пролет; длинный ряд серебристых камерных печей, в которых нагреваются многотонные слитки; ковочные манипуляторы - гигантские кузнечные клещи на колесах; защитные асбестовые экраны со слюдяными окнами; дымоуловители; сильные вентиляторы в подвале цеха.
Словно в бронетранспортере, сидит в кабине своего манипулятора Роман Царев, Через прозрачный экран видно его темное лицо, глаза прикрыты большими фиолетовыми очками - сразу и не узнаешь человека. Но это он, Царев. А у парового молота с правой стороны - Шадриков. Ему не больше восемнадцати - нос задорно вздернут, во всем облике лихость.
По малиновому туману полоснул резкий звук сирены. Царев и Шадриков напряглись, подобрались. Сейчас начнется ковка, многотрудная свободная ковка. Эти двое покажут, на что способна молодость...
Манипулятор развернулся, выхватил из печи пылающий, как солнце, пятнадцатитонный слиток, снова развернулся и бережно положил его на зеркало нижнего бойка молота. Царев без заметных усилий брал на себя рычаги, отталкивал их, жал на кнопки: слиток переваливался с боку на бок, поднимался, опускался. Кузнец Шадриков в это время нажимал на рукоятки управления молотом - и тяжеленная "баба" шмякала по слитку.
Стоило понаблюдать за этими двоими: они сегодня в первый раз вели такую ответственную ковку.
У каждого своя мера ответственности. Мера, применимая к Цареву и Шадрикову, для Алтунина - давно пройденный этап. Уровень его ответственности повысился настолько, что он лишь улыбается снисходительно, разглядывая сосредоточенные лица Царева и Шадрикова.
Конечно же, между Царевым и Шадриковым идет сейчас соревнование. А вместе, вдвоем, они соревнуются с экипажами других машин. Соревнование составляет сердцевину, сущность их труда - соревнование в ловкости, в силе, в умении. В таком каждодневном соревновании и формируются их характеры.
А с кем соревнуешься ты, Алтунин? Со Скатерщиковым? С Юрием Михайловичем? Или с тем незримым "оппонентом", который заключен в тебе самом? Со своей совестью?
Он прошел в пролет уникального гидропресса и здесь тоже некоторое время следил за тем, как идет ковка. На посту управления был Носиков, Он распоряжался передвижным столом пресса, перемещал туда-сюда стотонный малиновый слиток, бдительно наблюдал за стропальщиками, зацепщиками, крановщиками.
Взгляд Алтунина задержался на кабине крановщика. Там орудовал паренек в солдатской гимнастерке. "Свою гимнастерку он не снимает даже в лютую жару", - отметил про себя Алтунин.
Крановщик действовал уверенно, а все-таки в его движениях заметна была некая угловатость, неотработанность.
Года три назад в этой кабине сидел Олег Букреев. То был умелец высшего класса. Уже тогда трудовая его слава перешагнула порог заводской проходной. Наверное, во всех кузнечных цехах страны ходила по рукам брошюра Букреева, в которой он обобщил свой опыт. Алтунину довелось потрудиться вместе с Букреевым в одной бригаде. Они сдружились. Бригадир и крановщик часто хаживали вместе на охоту - оба ведь коренные сибиряки. У Олега и внешний вид "сибирский": широкое, скуластое лицо, густая чернота в бровях и шевелюре, кряжист, крепок. Разговорчивым нельзя назвать. Во всяком случае, душу свою выворачивать не любил.
С ним было и трудно и легко, смотря для кого. Для Сергея обычно легко, хоть в чем-то он и не понимал тогда Букреева.
Окончив институт на два года раньше Алтунина, Букреев продолжал еще некоторое время работать крановщиком. За выдающиеся трудовые успехи ему было присвоено звание Героя Социалистического Труда. Петя Скатерщиков, у которого Олег побывал в подчинении, чуть не лопнул от зависти. А Сергей только радовался. Он-то знал: Букреев достоин.
Да, кузнечный цех вырастил немало подлинных мастеров своего дела. Растили их все: и партийная организация, и профком, и, разумеется, Юрий Михайлович Самарин. Вон как взлетел Букреев: сперва назначили начальником транспортного цеха; потом стал главным энергетиком, а совсем недавно его избрали секретарем парткома завода.
Алтунину трудно было представить Олега в этой роли. В памяти жил прежний Букреев - человек, увлеченный главным образом техникой и технологией. Но коммунисты захотели иметь во главе заводской партийной организации именно Букреева.
Сергей глядел на кабину крановщика, где управлялся теперь другой, всматривался в слаженную работу всей бригады гигантского гидропресса и вдруг засомневался: стоит ли в самом деле этот прекрасный, жизнедеятельный организм сливать, по сути, со вчерашним днем кузнечного производства? Пусть там пурхается Петенька и радуется своей должностишке...
Но сейчас же подал голос незримый "оппонент":
- А как же с хронической недогрузкой? Не хочешь ли ты увильнуть от этого неприятного факта? Пускай начальство думает - оно газеты читает? Так? А ведь у тебя есть еще одно соображение, правда, не такое уж оригинальное, но тоже в духе времени: если объединить цехи да приплюсовать к тому новую технологию, успешно применяемую на других заводах, о недогрузках скоро и помину не будет... Ну-ка, доложи свои расчеты кому следует!
- А кому? - спросил Сергей "оппонента".
- Тому же Букрееву, - уверенно ответил "оппонент".
"Да, к Олегу надо идти, в партком, - решил Сергей. - Вместе все обмозгуем..."
За свою трудовую жизнь Сергей привык к пожилым секретарям парткома: они всегда выглядели какими-то устоявшимися, вальяжными и в то же время свойскими. А Букреев всего лет на пять старше Алтунина. Может, и меньше того.
Но на заводе ему знали цену. И он знал здесь все - и хорошее и плохое. Не успел стать секретарем парткома, как сразу же занялся делом, вроде бы далеким от партийной работы: внедрением комплексной системы организации бездефектного труда.
Кое-кто из членов парткома пытался возражать: пусть, мол, занимается этим администрация, наша забота - идейно-нравственное воспитание коллектива.
- А бездефектный труд что, по-вашему? - возразил Букреев, - Мне представляется, что бездефектный труд не только мерило, но и средство нравственного воспитания людей. Неужто вы надеетесь справиться со всеми нашими трудностями при помощи только административных и организационно-технических мер? В наши дни главным методом и партийного и даже хозяйственного руководства становится не административный нажим, а формирование сознательного, дисциплинированного, четко организованного трудового коллектива...
Разговор этот возник на первом же заседании парткома, и Букреев всем дал почувствовать, что он не будет плестись в хвосте за остальными. Заявил себя как руководитель решительно и твердо.
Где всему этому научился Олег Букреев? Никаких ведь специальных курсов не кончал. Видно, и школой партийного руководства стали для него все тот же кузнечный цех, цеховая партийная организация.
Когда Сергей вошел в кабинет секретаря парткома, тот разговаривал по телефону. Но вот Олег положил трубку, и они поздоровались, крепко, до хруста сцепив друг другу пальцы обеих рук, - как привыкли всегда здороваться, демонстрируя силу.
Лицо Букреева стало словно бы тоньше, вытянулось, и оттого резче обозначились скулы. А глаза прежние - веселые, с прищуром.
- Небось о слиянии цехов толковать пришел? - сразу же ошарашил он Сергея. - Карзанов сказывал. Кое-какие данные принес о кузнечном цехе Второго машиностроительного.
- Ну, и как ты? - спросил Алтунин, замерев на полдороге к стулу.
- Садись лучше вон в то кресло, - указал Букреев. - Оно у меня для почетных гостей.
Сергей понял: разговор будет долгим. Уселся в душное зеленое кресло, словно утонул в перине.
- А ты, Сергей Павлович, что-то исхудал, - сказал Букреев. - Или заботы доконали?
- Доконали. Не столько заботы, сколько всякого рода нравственные переживания. Хочется всем богам по сапогам, а так не получается, Да и у тебя, Олег Иннокентьевич, лицо словно клещами прихватили: один нос торчит.
- У меня тоже переживания и тоже, представь себе, нравственные: раньше спорили, доказывали, а сейчас принято обмениваться мнениями. Считается, что убеждать человека в чем-либо - не значит спорить с ним. А иной раз хочется поспорить, поругаться. Вот мы тут бьемся над разработкой комплексной системы организации бездефектного труда и повышения качества продукции - натощак и не выговоришь. А штука эта состоит из сплошных конфликтов, так что приходится многих убеждать, многое разъяснять, обмениваться мнениями, как спаять в единое целое мероприятия не только инженерного, но и воспитательного характера. Здесь ведь такое дело: с одной стороны, моральное и материальное поощрение за работу без дефектов, а с другой - моральный и материальный спрос за дефекты, за брак то есть.
- Вижу, у тебя не легче, чем у меня. Я ведь тоже хочу все и всех спаять, слить, а не получается.
- Ну, ну, у тебя все идет правильно. Начал ты хорошо, ухватился за слабые звенья.
- Ухватился, а цепь ни с места. Стоим на якоре. И как тот якорь поднять, ума не приложу. Лядов категорически против слияния цехов.
- Знаю.
- А ты?
- Погоди насчет меня. Давай уясним позицию Лядова. Он говорит, любой вопрос должен решаться на том уровне руководства, на котором может быть решен с наибольшим знанием дела.
- А как это разжевать? На каком уровне можно решить вопрос о слиянии цехов?
- Ну, сперва, по-видимому, на уровне администрации двух заводов, а потом - на уровне главка, министерства. Ведь это только так говорится - "объединение двух цехов". А фактически-то вопрос стоит о ликвидации одного из них как малопроизводительного и совершенно бесперспективного.
- Значит, мне на эту тему можно больше не заикаться?
Букреев подпер широкой ладонью подбородок, взгляд сделался задумчивым.
- Ты не так меня понял, - сказал он. - Разве кто-нибудь, кроме Лядова, против объединения кузнечных цехов? Да, и Лядова можно, мне кажется, убедить.
- А если не убедим, если Лядов все-таки останется при своем мнении?
- Поставим вопрос на обсуждение.
- Со своими инженерами и техниками я могу обсуждать это?
- Разумеется. И с инженерами и с рабочими поговори... Как о возможном варианте ликвидации недогрузок. В данном случае ты имеешь право говорить пока лишь от своего имени. Идея твоя, ты первым и формируй вокруг нее общественное мнение. Необходимость подобных мероприятий массы чувствуют подчас острее и раньше, чем руководители... А теперь, Сергей Павлович, ответь ты мне на мой вопрос: кроме слияния цехов, есть другие пути ликвидировать недогрузку? Ведь Второй машиностроительный может воспротивиться. Или, скажем, в главке не согласятся. Что ж, так и жить нам тогда с недогрузками?
- Раньше мне казалось: объединение цехов - единственный путь. Но теперь сдается, что есть еще одна возможность.
- Какая же?
- Я имею в виду вот что: перенести из механических цехов в кузнечный формообразование деталей. Пускай кузнечный цех выпускает готовые детали... Да, готовые, не требующие дополнительной механической обработки на станках. Детали любого веса - от нескольких граммов до десятков тонн.
Букреев прикрыл левый глаз толстым веком, склонил голову набок. Поинтересовался:
- А экономический эффект? Может ведь получиться и так: недогрузку ликвидируем, а переход на твою технологию во столько обойдется, что лучше б уж мириться с недогрузкой. Мы все время, по сути, заняты техническим перевооружением завода. Количество машин растет, но на них тратятся колоссальные средства, а отдача незначительная. Пока все освоим, пройдут годы. Сам знаешь: вчерашний труд, который сидит в каждой машине, реализуется не сразу.
- Ты, Олег Иннокентьевич, случайно не интересовался, какой процент трудовых затрат приходится в нашем отечественном машиностроении на механическую обработку деталей?
- Как-то не приходилось, - смутился Букреев.