- А я знаю: почти сорок процентов. Крутятся-вертятся станки. Обтачивают болванки, снимают стружку, фрезеруют. Колоссальные отходы металла - из них второй Казбек или Эльбрус можно отштамповать! Неисчислимые затраты времени. Постоянная нехватка рабочих-станочников. Планы в механических цехах напряжены до крайности, штурмовщина - обычное явление, а мы, кузнецы, живем с прохладцей. По машиностроению в целом, на обработку металла расходуется каких-нибудь пять процентов труда. Сопоставь: сорок процентов - и пять. Разница огромная! Тут невольно задумаешься: как бы изменить соотношение?
- Да, задача заманчивая, - согласился Букреев. - Человеку, который решит ее, нужно памятник из золота отлить.
- Не надо. Обойдусь.
- Ты хочешь сказать, что уже решил эту задачу?
- Ну, не совсем... И я тут, собственно, ни при чем: не мной придумано. На других-то заводах - пусть немногих - такая технология оправдала себя, а мы боимся. Чего? Затрат? Они быстро окупятся. Специалистами подсчитано: замена механической обработки штамповкой дает возможность на каждом миллионе тонн использованного проката сэкономить почти триста тысяч тонн металла, высвободить пятнадцать тысяч станков и сэкономить труд тридцати тысяч рабочих. Вот каков он, экономический эффект!
Букреев совсем зажмурился, спросил, не скрывая восхищения:
- Откуда у тебя берется все?
- От нужды.
- Ну, генератор чудес!
- Работающий на холостом ходу. Вернется Самарин и похоронит мои хрупкие мечты под грудами облоя и окалины, а меня положит под гильотинные ножницы для прямолинейной резки листового металла.
- Не похоронит. Вопрос о подготовительной смене можешь считать уже решенным. Я говорил с начальством, возражений нет.
Но Алтунин вроде бы и не рад такой легкой победе. Заговорил каким-то тусклым голосом:
- Спасибо за помощь. Только скажи мне, Олег Иннокентьевич, ты ведь Самарина знаешь не хуже меня, как он воспримет это да и все прочее, за что я, как ты говоришь, ухватился? По-партийному скажи; может, стоит подождать его возвращения? Может, у меня просто выдержки не хватило? Тебе-то положение в кузнечном цеху известно получше, чем Карзанову или Лядову. Как ты скажешь, так и буду действовать.
Букреев помолчал. Набил маленькую свою трубочку волокнистым табаком, раскурил ее и только после этого сказал:
- Оракулом любит быть Карзанов, а я, брат, в оракулы не гожусь. За Самарина судить не отваживаюсь. За нас с тобой - изволь. И ты и я привыкли уважать Юрия Михайловича. Уважаем и любим его и сейчас. Помним, что он помог нам сформироваться... Можем ли мы быть ему судьями, если даже он делал что-то не так? Вопрос чисто риторический... Мы ведь не собираемся судить его. Не ставим перед собой такой задачи. А вот ликвидировать выявившиеся изъяны в работе кузнечного цеха обязаны. И немедленно, не дожидаясь возвращения Самарина. Изъяны вскрыла компетентная комиссия, и не так уж важно, что председателем ее оказался ты. Пожалуй, это даже хорошо. Так что не казнись душой и начинай готовить цех к перестройке на новую технологию. С Клёниковым посоветуйся. Нельзя от него отчуждаться: вам вместе работать и работать. Он норовистый, переоценивает себя, но работу-то любит?
- Говорить с Клёниковым бесполезно.
- Это ты напрасно... Пусть человек выскажется до конца. Будь хозяином. Чутким, справедливым. Без особой нужды не наживай недругов. Старайся, чтобы тебя поняли, и тогда поддержка обеспечена. Не впадай в роль борца-одиночки. Людей, людей вокруг себя группируй, находи пути к сердцу каждого... И не обессудь за традиционный для секретаря парткома вопрос: художественную литературу почитываешь или руки не доходят?
- Не доходят, Олег Иннокентьевич.
- У меня тоже не доходят, но все-таки почитываю. И ежели честно признаться, необходимость эту ощутил я в полную меру, только став секретарем парткома. До того все больше на техническую литературу налегал. По специальности. А теперь почувствовал - этого мало. Руководитель современного производства должен быть не только технически подкованным, а и духовно богатым. Иначе не возьмешь рабочего человека за душу. А взять обязан. Одним лишь материальным стимулированием нынче не всегда добьешься необходимого эффекта, К материальным поощрениям привыкли: никого не удивишь премией, тринадцатой зарплатой, путевкой в дом отдыха. Случается, даже поощряем не того, кого нужно поощрять.
Алтунин понял: это камень в его огород. Недавно кузнец Недопекин заявил: "Не дадите премию, уйду на соседний завод". Помялись, помялись и уступили шантажисту: премировали. А в цехе начались разговоры: теперь премию дают не за работу, а за то, чтобы только не уходил с работы. Досадно, но факт: разгильдяй Недопекин, которого и к молоту подпускать не следовало бы, взял администрацию за горло и вырвал то, что по праву принадлежало кому-то из передовиков. Тот не умеет брать за горло - совесть не позволяет, а Недопекин только это и умеет. В тот же день он с дружками своими пропил незаслуженную премию в ресторане-столовой "Голубой пресс", надебоширил, попал в вытрезвиловку и там цитировал дежурному милиционеру Козьму Пруткова: "Мы труда бежим, на печи лежим". А спрос за все опять же с Алтунина: плохо воспитываете. К таким следует применять "отрицательное стимулирование". Недопекину за сорок, а ты его воспитывай!..
- Я постепенно прихожу к выводу, Олег Иннокентьевич, - сказал Сергей, - что самый отвратительный человек - это человек безответственный. Все за него отвечают, а он ни за кого и ни за что. Даже за свои слова не отвечает. Дает обещания, клятвы и тут же с холодным цинизмом нарушает их. Надует кого-то и зубоскалит: "Обманули дурака на четыре пятака!" Можно бороться с воровством, с пьянством, а с безответственным человеком бороться почти невозможно.
- Тут ты и прав и неправ, - усмехнулся Букреев. - Безусловно, прав в том, что безответственность отвратительна. Но бороться с ней и можно и нужно. Это качество не врожденное, а приобретенное. Так же, как и высокая ответственность, добросовестность.
- Прискорбно, Олег Иннокентьевич, что сил и времени много тратить приходится на искоренение этого зла. А итог плачевный. Ты намекаешь мне на Недопекина, а я гляжу дальше. Безответственность многолика. Силантьев - тоже олицетворение безответственности. Вот вы дали ему нагоняй, а, думаешь, он перевоспитался? Как бы не так...
Но Сергею не хотелось распространяться об этом. Хватит!
Недавно на совещании у директора Алтунин предложил для упорядочения межцеховых отношений ввести специальные бланки, которые заполнялись бы при сдаче заказов в инструментальный цех, в каждом случае давалось бы описание задания и указывался срок выполнения. Заполненный бланк предлагалось скреплять двумя подписями: начальника цеха-заказчика и начальника инструментального цеха. За невыполнение заказа в срок, а также за брак Силантьев должен нести персональную материальную ответственность. Директор может лишить его премии, наложить взыскание.
Как и следовало ожидать, Константин Петрович встретил это предложение в штыки: вспылил, стал всячески оскорблять Алтунина, обвинил его в бюрократизме, крючкотворстве, оказенивании давно сложившихся отношений между начальниками цехов. Приземистый, широкоплечий, он стоял, скрестив руки на груди, широко расставив ноги, и метал молнии. Но Сергея поддержали другие начальники цехов - им надоел диктат Силантьева. И Ступаков резко оборвал его:
- Прекратите словоизвержение! Предложение Алтунина принимается. Сегодня же отпечатать бланки. За невыполнение заказов в срок применю к вам, Константин Петрович, отрицательное стимулирование на полную катушку.
Однако Силантьев не изменил своих отношении с кузнечным цехом. Он по-прежнему торговался с Алтуниным, всячески оттягивая сроки исполнения его заказов. По-прежнему поставлял ему штампы, требующие сложной доводки. Слышать не хотел о представлении вместе с каждым штампом пробных деталей, изготовленных на нем. Только ухмылялся:
- Пиши очередную кляузу, Алтунин. Может, меня попрут.
Сегодня у Алтунина снова произошла стычка с начальником инструментального цеха. Сергей сам понес Константину Петровичу бланк очередного заказа, объяснил:
- Если не получим этих штампов через две недели, сорвется ответственное задание.
- У тебя сорвется, а не у меня, - ответил Силантьев насмешливо. - У меня никогда не сорвется.
- Задание дано заводу, а не мне. Все мы несем за него одинаковую ответственность.
- Так уж и одинаковую? На каком это бланке записано? Заказ поручили тебе, вот и отдувайся. А от меня через две недели штампов не получишь. Можешь жаловаться Ступакову.
- Почему не получу?
- Не получишь - и все. А если по существу: у меня лежат шесть срочных заказов. Ты, Алтунин, будешь седьмым.
- Завод понесет колоссальный убыток.
- Ну, ты мыслишь в общезаводских масштабах, а я отвечаю за свой цех. За весь завод пусть дирекция отвечает.
Алтунин с удивлением посмотрел на него: "Неужто этого человека совсем недавно еще ставили в пример другим как образцового командира производства? Ему же на все начихать. Решительно на все, кроме собственной спеси".
Алтунин уже дважды предъявлял претензии на Силантьева за несвоевременную поставку оснастки. Директор сдержал свое слово об "отрицательном стимулировании" - срезал премию на двадцать пять процентов. Но Константин Петрович тверд, как железо.
У него сейчас в самом деле шесть срочных заказов. Правда, все они не такие важные, как алтунинский. Но это еще нужно доказать. На доказательства тоже потребуется время. Был бы Алтунин в добрых отношениях с Константином Петровичем, тот, конечно же, сразу бы выделил бригаду для изготовления ему штампов. Для других ведь делает исключения, нарушает очередность. И для него бы сделал. Только другие-то вон как разговаривают с начальником инструментального цеха: "Уважь, Константин Петрович", "Выручи, Константин Петрович", "Не погнушайся выпить со мной рюмочку, мы народ простой, мастеровой". А этот Алтунин - нахрапом. Нет, милок, нахрапом здесь не возьмешь!
- Так что заказ твой сумею выполнить только через три недели, - объявил Силантьев, не скрывая издевки. - Через три недели - и ни днем раньше. Исправляй в своем бланке дату готовности.
Алтунин весь кипит, но сдерживает себя.
- Вы меня убедили, - говорит он скучным голосом и свертывает бланк, сует его в карман пиджака. - Бывайте, Константин Петрович. Физкультпривет!
Силантьев растерялся. Откуда у Алтунина это спокойствие и такой бодряческий тон? Дело-то ему поручено нешуточное и действительно срочное. Спросил все еще насмешливо:
- Ты что же, решил не выполнять задания?
- А то уж не ваша забота, Константин Петрович. Не волнуйтесь, жалобу на вас писать не стану, надоело.
- А как же выкрутишься?
- Вас интересует это? Извольте: замышляю покушение на ваши монопольные права.
- Во как! Просвети, будь ласков, к чему мне готовиться?
- В перспективе, очевидно, станет вопрос о том, чтобы иметь у нас, как на большинстве машиностроительных заводов, не один, а три инструментальных цеха. Одному поручить изготовление штампов, другому - прессформ и приспособлений, третьему - режущих и мерительных инструментов. Однако это дело будущего. А сейчас я решил написать заявку в производственный отдел такого примерно содержания: "Ввиду перегруженности инструментального цеха внезаводскими заказами прошу разрешения заказать нужные нам штампы в инструментальном цехе Второго машиностроительного завода". Вот и все.
Глаза у Силантьева округлились, стали зелеными, как незрелый крыжовник.
- Тю! Ты что, сдурел?! Чтоб мы заказывали штампы черт те кому... Да кто тебе это позволит?
- Не ваша забота, не ваша забота, Константин Петрович. Простите, мне некогда.
Но Силантьев уже ловит его за полу пиджака, понимает, чем обернется алтунинская заявка лично для него.
- Ладно, шут с тобой, - говорит он примирительно. - Давай бланк. Постараемся за полторы недели сделать.
- Пардон, пардон, Константин Петрович, - возражает Алтунин. - Не могу я каждый раз уламывать вас.
Он выдернул полу пиджака из цепких рук Силантьева и широкими шагами направился к двери.
- Стой, лешак! - закричал Силантьев. - Ладно, сдаюсь... Это же нужно додуматься до такого: заказ - на сторону, инструментальный цех - разделить. А централизация? Ты же за нее глотку дерешь!
Сергей остановился. Вынул бланк, вернул его Силантьеву.
- Надеюсь, не подведете, Константин Петрович?
- Не подведу, не подведу. Экий чертяка!..
...Да, живописная сцена разыгралась.
А рассказывать об этом Букрееву не хочется. Нельзя же без конца жаловаться.
Но Силантьев едва ли "сдался" всерьез, не тот он человек. Значит, надо, как договорились с Карзановым, ускорить разработку предложения о вспомогательных цехах...
Словно угадывая ход его мыслей, Букреев сказал:
- Карзанов познакомил меня с твоими соображениями о подчинении вспомогательных цехов производственному отделу. По-моему, это правильно.
- Карзанов назвал мое предложение перлом величиной с гирю.
Букреев рассмеялся.
- Официально это будет теперь называться "Пирамидальная схема управления заводом". Такое название придумано тем же Карзановым. Вы ведь собираетесь пересмотреть внутризаводское управление снизу доверху с тем, чтобы любое должностное лицо имело в непосредственном своем подчинении не более четырех-пяти структурных подразделений. Генератор у тебя, Алтуня, набирает обороты.
- У тебя тоже! - сказал Сергей, улыбаясь.
Да, он знал когда-то совсем другого Букреева: тот не был так дотошен, методичен, утончен в смысле проникновения в чужую душу. Тот был даже несколько замкнут, сторонился людей, а этот, кажется, ищет встречи с ними, готов выслушать каждого и притом не изображает из себя этакого всемогущего деятеля. В нем многое изменилось, но многое и сохранилось от того Олега Букреева, который столько лет работал крановщиком в кузнечном цехе.
Встречаясь с прежним секретарем парткома, с Игорем Ивановичем Белых, Алтунин думал: вот на таких крепких, многое повидавших и испытавших на своем веку людях, и держится все. Они были как стальные опоры. К Белых чутко прислушивались и директор завода и главный инженер. Мнение его имело огромный вес. Даже неподатливый Лядов всегда смирялся перед Игорем Ивановичем, воспринимал его мнение как выражение воли всей заводской партийной организации.
"А имеет ли такой же авторитет Букреев? - спрашивал себя Сергей. - Способен ли он высказывать так же твердо свои соображения директору или главному инженеру? Испытывают ли они потребность советоваться с ним по важным вопросам или делают это только ради проформы? Ведь Олег годится в сыновья Ступакову..."
Алтунин постарался отринуть эти сомнения. Как бы там ни было, а самому ему объясняться с Букреевым было и легче и даже, кажется, приятнее, чем с Игорем Ивановичем. Букреев остро чувствовал все новое, необходимость нового. В нем угадывалась своя крепость, своя непреклонность.
Удивительный контраст: Скатерщиков и Букреев - люди одного поколения, имеют одинаковое образование, но почему Олег легко воспринимается в роли партийного вожака огромного заводского коллектива, а Петра на этом месте прямо-таки невозможно представить?
Может быть, в самом деле партийные руководители - люди особого склада? Почему мы верим им беззаветно, считаем их совестью народной?.. Многоопытный Юрий Михайлович Самарин может иногда слукавить. Такой же многоопытный Константин Петрович Силантьев ради узкоцеховых интересов способен даже на лицемерие. А вот молодой, по сути, только вступающий на стезю большого партийного руководителя Букреев никогда не позволит себе ничего подобного.
Прощаясь с ним, Алтунин напомнил:
- Завтра у нас в кузнечном соберется партийно-хозяйственный актив.
- Приду обязательно, - пообещал Букреев.
7
На собрании актива Алтунин не почувствовал атмосферы отчужденности. А это свидетельствовало, что видавшие всяческие виды инженеры и передовые рабочие признали его, понимают, к чему он стремится, и хотят помочь ему. Они как бы "в долг", авансом поверили, что Алтунин с его энергией добьется того, чего не смог добиться Самарин.
Это было и радостно и пугало. Даже Клёников присмирел.
"Вы пока лишь формально замначцеха, а не по существу. Еще нужно стать им, утвердиться..." - ворочались в мозгу беспощадные, даже циничные слова экономиста Пудалова, брошенные им недавно, когда Алтунин хотел призвать его к порядку.
Да, Сергею предстояло еще обрести себя в цеховом коллективе как бы заново, в ином качестве.
Он знал здесь каждого в лицо. Знал слабые и сильные стороны этих людей, их привычки, их прошлое. Клёников, Голчин, Ермаков, Щетинин, Миронов, Шилов были инженерами и занимали в цехе командные посты еще в ту пору, когда Алтунин стоял у парового молота. Наверное, каждый из них претендовал и претендует на что-то большее по сравнению с теперешним своим положением. Тот же Голчин, который сейчас горой стоит за Алтунина! Возможно, некоторые до сих пор считают несправедливостью назначение заместителем начальника цеха только что вылупившегося из института инженера Алтунина.
Но сейчас перед ними выдвинулось на первый план нечто неизмеримо большее: речь идет о судьбе цеха. Вот почему так внимательно выслушали они Алтунина и так деловито обсуждают его предложения.
А говорил он о необходимости искоренить все то, что мешает ритмичной работе цеха: ввести подготовительную смену, упорядочить отношения с инструментальным цехом и другими вспомогательными службами, разместить контролеров ОТК рядом с мастерами на участках - тогда сократятся затраты времени на сдачу продукции, упростить технологические маршруты, положить конец нарушениям технологической дисциплины, опираясь на опыт щекинцев, установить доплаты рабочим за совмещение профессий...
Не Алтунин придумал все это. Сама цеховая жизнь подсказала. Алтунин только правильно уловил веление времени и достаточно ясно сформулировал то, что накипело в душе каждого...
Цеховому экономисту Пудалову следовало бы выступить с экономическим обоснованием назревших внутрицеховых реформ. Или хотя бы не изображать из себя этакое "оппозиционное меньшинство".
Но Пудалову показалось, что он должен "дать отпор". Как можно обследовать, а тем более существенно изменять работу цеха в отсутствие "хозяина", когда тот болен!.. Не кощунственно ли это?..
- Мне нравится пафос товарища Алтунина, - начал Пудалов. - Как говорил Мопассан, человеческий мозг подобен цирковой арене, где вечно кружится бедная лошадь.
- К чему бы это? - подал реплику начальник участка Голчин. - Говорили бы по существу...