Зоя сделала выразительный жест, который означал: "Вот видишь?"
Позавтракать они, конечно, уже не успели. Всю дорогу Зоя ворчала:
- Так у нас постоянно. Слова сказать нельзя, во все вмешивается. Мы с Рубиком в своей комнате разговариваем, она реплики подает. Ты же сама сейчас слышала. Даже Рубик раз не выдержал, сказал: "Мама, неужели ты не можешь помолчать?"
Рузанна не перебивала ее. Только когда они уже входили в большие застекленные двери министерства, она сказала:
- А ты можешь себе представить, что когда-нибудь Левончик тебе так ответит?
* * *
Было необходимо пойти к Гранту. За его работу в какой-то степени отвечала и Рузанна. Время шло, а на огромном пространстве стены не появлялось ничего, кроме бледных набросков, сделанных в первые дни.
Нужна была твердость, чтобы встретиться с Грантом спокойно и непринужденно. Рузанне хотелось придать своему приходу деловой характер. Но идти к человеку домой в служебное время она не могла, а по вечерам Грант едва ли бывал дома. К тому же вечернее посещение носило иной оттенок. Самое подходящее время - воскресное утро. Можно зайти мимоходом, даже не снимая пальто. Но на всякий случай Рузанна надела любимое синее платье с большим белым воротником.
Она знала, где живет Грант. Во время их блужданий по городу он показывал дом - один из высоких, облицованных розовым туфом жилых домов, которые доставляют красоту и своеобразие города. Там его зять Симон получил квартиру незадолго до своей беды.
Дом был огромный - на целый квартал. Рузанне не хотелось останавливаться и читать описки жильцов в каждом подъезде. Большая сводчатая арка вела во двор, где играли дети. Рузанна подошла к тоненькому мальчику, одетому в серый шерстяной свитер.
- Ты не знаешь, где живут Зейтуняны?
Мальчик посмотрел на нее и молча с достоинством ткнул пальцем себя в грудь.
- Вот как? Значит, ты Зейтунян?
Рузанна с интересом рассматривала племянника Гранта. Нет, он не был похож на дядю. Продолговатое лицо - ни намека на скулы, глаза такие черные, что зрачка не видно. И уж никак не скажешь, что разговорчив. В ответ на вопрос Рузанны только чуть наклонил голову и двинулся вперед, как бы приглашая ее идти за собой.
- А разве ты знаешь, кого мне надо? - спросила Рузанна, поднимаясь по лестнице.
- Знаю. Тико.
Потом быстро поправился:
- Гранта Гедаряна…
- Как, как ты его называешь?
- Это не я. Это мама, - нахмурился мальчик.
- Тико? - Рузанна рассмеялась.
Хорошо, что она встретила мальчугана! Совершенно ушла неловкость. Она чувствовала только легкое волнение.
Дверь была незаперта. Не пришлось ни стучать, ни звонить. В передней на низеньком табурете сидел Грант. Его трудно было сразу узнать. От плоской, сдерживающей волосы тюбетейки лицо его точно стало другим. Грант не отвел глаз от работы. Держа на коленях башмак, натянутый на колодку, он вколачивал в подошву маленькие деревянные гвоздики, похожие на обломки спичек. Перед ним стоял ящик с сапожным инструментом.
- Армоська, ты опять выскочил… да еще без пальто…
Грант говорил с паузами, во время которых примерялся, куда бы еще вбить гвоздик.
- Я больше не чихаю, - ответил мальчик. - Я опять уйду.
Он стоял в дверях, преграждая Рузанне дорогу. Она хотела отстранить мальчишку, но Армоська вывернулся из-под ее руки и со свистом помчался по лестнице.
Грант поднял голову. Он не удивился, не растерялся. Он обрадовался. Рузанна это поняла сразу по тому, как он вскочил, отшвырнув табурет, как взглянул на свои замазанные руки и все же сжал ее голову ладонями, пахнущими кожей и клеем.
- Пришла! Именно когда нужно!
Она смеялась, хотя в эту минуту ей легче было бы плакать… Грант не помог ей раздеться, не повел в комнату. Он посадил ее на ящик, смахнув с него инструмент, подхватил табуретку и сам уселся, положив голову ей на колени.
- Ты сердишься на меня? - спросил он тихо.
- Конечно. Ты ведь унес мои каблуки.
Грант крепче прижался головой к ее ногам.
- Баблоев на тебя сердится. Говорит, что ты не успеешь к сроку…
Рузанна сняла с него тюбетейку и перебирала плотные блестящие пряди его волос.
- Ты болел?
Он отрицательно помотал головой. Потом поднял лицо.
- Мне казалось, что я ничего больше не смогу написать. Я себя такой бездарностью ощущал!
- И решил переменить профессию? - Рузанна указала на колодку.
Грант засмеялся.
- Нет! Я всегда чиню ботинки мальчишкам. Наш отец был сапожником, Аник сохранила инструмент. А мальчишки, знаешь, как рвут обувь?
Помолчали. Она тихонько спросила:
- А теперь?
Грант понял.
- Теперь прошло. Картину в кафе напишем. Бригадой. С двумя товарищами.
Заметив ее разочарование, быстро добавил:
- Одному невозможно. Ты не бойся. Все будет хорошо! - Он поцеловал ей руку. - Не сердись на меня. Ты пришла, как настоящий друг.
- Я пришла к сапожнику, - рассмеялась Рузанна, вытряхнув из газетного свертка туфли без каблуков.
Грант снова обхватил ее руками и закрыл глаза.
Они сидели молча. Со двора доносились крики детей, в подъезде разносчик молока предлагал:
- Есть твороги, сыроки, молоки…
Послышались шали. Кто-то поднимался.
Женский голос, звучный и глубокий, приговаривал:
- А вот мы уже пришли, все купили, погуляли, Ашотик корзину нес…
Что-то пролепетал ребенок, и женщина рассмеялась.
- Ах ты, мой справедливый сын! И Виген тоже корзину нес, конечно…
Грант поднял голову.
- Аник, - пояснил он с улыбкой, но не отодвинулся от Рузанны, а только выпрямился на своем низеньком сиденье. Так они и встретили хозяйку: Рузанна - сидя на ящике, Грант - у ее ног.
По голосу и смеху Рузанна представила себе Аник крупной и сильной. Вошла худенькая, невысокая женщина с лицом, будто выточенным из темного дерева. На секунду Рузанна поймала ее живую улыбку, открывающую ровные блестящие зубы. Но едва Аник увидела гостью, лицо ее сейчас же замкнулось, стало безжизненным и даже суровым.
Она неловко, торопливо кивнула и, не раздеваясь, прошла в комнату, увлекая за собой детей - маленького мальчика в меховой шубке и подростка с хозяйственной сумкой в руках.
- Может быть, мне лучше уйти? - осведомилась Рузанна.
- Почему? - удивился Грант. Он не почувствовал никакой неловкости и удержал Рузанну, когда она хотела подняться.
Старший мальчик принес в переднюю пальто и, возясь у вешалки, слегка кивнул Гранту в сторону комнаты.
Грант встал.
- Я на минутку…
Вместо него в переднюю вкатился Ашотик. Он был в длинных пушистых штанах и такой же блузе, Рузанна попыталась взять его на руки, но мальчик отбился, ловко орудуя локтями и пятясь назад. Тогда Рузанна вспомнила, что у нее в сумочке всегда есть конфеты - дары Баблоева. Она вытащила ириску "золотой ключик".
Завидев конфету, Ашотик немедленно выкрикнул:
- У нас дома тоже такая есть!
Рузанна не имела опыта в обращении с детьми. Ашотик показался ей очень маленьким, и то, что он так свободно говорил, привело ее в восторг.
Она вытащила еще одну конфетку.
- А такие?
Малыш взглянул на брата. Виген с непроницаемым лицом стоял у вешалки. Тогда, чтобы избежать соблазна, Ашотик, заложив руки за спину, закричал с отчаянием в голосе:
- Я уже сыт от этих конфет!
И, завидев вошедшего Гранта, бросился к нему со всех ног.
Тот вскинул племянника к потолку и усадил на плечо.
- Хорош парень?
- Гордый очень, - сказала Рузанна, - не удостаивает принять угощение.
- A-а, ничего не поделаешь… Это мамино воспитание.
Грант взял у Рузанны конфеты, сунул их мальчику и, подкинув его еще разок, выставил из передней. За Ашотиком исчез и Виген.
- Понимаешь, опять я что-то не так сделал, - виновато улыбался Грант. - Оказывается, нельзя было принимать тебя в передней. Теперь ты плохо про нас подумаешь. Пожалуйста, не думай плохо, прошу тебя.
Он снял с Рузанны пальто и ввел ее в небольшую, очень чистенькую комнату, украшенную вышитыми салфетками, разрисованными ковриками и букетами искусственных цветов.
Рузанна взглянула на Гранта. Ее восхищало, что он понимает каждое ее движение. Грант тихо сказал:
- Аник больше нравится так… Это ее вкус, ее жизнь.
- А где твои картины?
- В мастерской. У нас с товарищем общая мастерская. Ты увидишь.
Весь этот день был обещанием будущего. "Ты увидишь", "мы с тобой пойдем", "мы сделаем", - ежеминутно говорил Грант. И Рузанна, обычно сдержанная, даже скованная, легко смеялась, легко двигалась, легко и охотно болтала.
Она знала, что сейчас каждое ее слово вызывает в нем отклик, знала, что ему нравится каждое ее движение, каждый поступок.
Ее не смутило даже напряженное лицо Аник, которая принесла кофе и печенье.
- У нас сегодня не убрано, - извинялась она глухим, безжизненным голосом и поправляла дорожку на комоде, стирала с подоконников несуществующую пыль, взбивала подушку на тахте.
Грант притащил в комнату всех трех мальчиков. Пожалуй, все же самый старший напоминал его косым разрезом глаз и слегка выступающими скулами.
Грант сказал:
- Издание исправленное. Похож, только лучше.
Рузанна про себя поправила: "Красивее".
Появилась колода карт.
- Вообще-то у нас Аник в карты играть не разрешает. Ну, уж ради воскресенья…
Распухшие, почти стершиеся от употребления карты доказывали, что запрещение частенько нарушается.
Игра шла на маленькие разноцветные леденцы, за которыми Армося сбегал в "Гастроном".
Рузанна никогда не предполагала, что такое несложное развлечение, как "подкидной дурак", может быть обременено бесчисленными условиями и обязательствами, оглашенными и принятыми в начале игры: "С подменой". "Ходит тот, у кого младший козырь". "Без разрешения идущего не подкидывать". "Туз побивается пятью козырями" (возможность чисто теоретическая). "Напарники не переговариваются".
Конечно, Рузанна позорно проигрывала, и ее партнер Виген с покорным видом безвинной жертвы бросал на стол карты. Грант играл с увлечением, Армоська - азартно.
Больше всего удивляло Рузанну, что в конце кона мальчики безошибочно знали, у кого какие карты на руках.
Ашотик, хорошо уяснивший себе правило, что во время игры мешать нельзя, приходил в комнату только за очередной порцией леденцов.
Аник сдержанно предложила остаться пообедать. Но Грант подал гостье пальто.
Уже ложились сумерки ясного зимнего дня, чуть морозило. После теплой комнаты это было приятно.
- Вот ты и видела всех моих…
Даже по голосу чувствовалось, как он их любит. А у Рузанны надолго сохранилось ощущение негнущейся, неподвижной руки Аник…
Но сейчас с ней был Грант. Он крепко прижимал к себе локоть Рузанны. В этот день Грант отвечал на все ее мысли:
- Аник была совсем девочкой, когда мы осиротели. Но не выносила, когда нас жалели. И я в детстве был такой же. В школе большей частью голодный бегал, а ни за что куска хлеба не брал у товарищей. Только потом переборол это в себе. А сейчас мечтаю о том дне, когда можно будет войти в любой дом и сказать: "Люди, дайте мне супу, я голоден…"
Рузанна засмеялась.
- Ты как Тосунян. Только он, наоборот, хочет людей вывести из домов и кормить всех супом в столовых!
Тосунян - живой человек, - одобрил Грант. - И мы сейчас пойдем в столовую.
- Нет, пока что суп вкуснее готовят дома. Пойдем к нам.
Но дома не оказалось ни обеда, ни родителей.
Ключ, как всегда в таких случаях, был у соседки. На столе лежала записка: "Приглашены обедать к тете Альме, взяли билеты в музкомедию. Приходи и ты".
- Да здравствует Тосунян! - провозгласил Грант.
Но в каждом доме есть какая-нибудь еда. Нашлись яйца, масло, кусок сыру и даже немного вина. Продолжался праздник, не похожий ни на один из праздников, потому что к чувству счастья примешивалось тревожное волнение. Рузанна преодолевала его, пока необходимо было что-то делать - приносить посуду, жарить яичницу. Но когда они сели за стол друг против друга, выражение такой же тревоги появилось и на лице Гранта. Он хотел улыбнуться ей - и не смог.
- Ешь, ты ведь голодный, - приказала она. - Выпей вина! - Сейчас он был послушен ей во всем. - Сядь, как ты сидел у вас в передней.
Грант сел на скамеечку у ее ног.
- Позволь мне уйти, Рузанна.
Она негромко засмеялась.
- Никуда ты от меня не уйдешь…
Он целовал ее руки, целовал колени сквозь ткань платья, ноги в маленьких черных туфлях.
Рузанна знала, что эта любовь нелегкая, путь ее неясен и неизвестно, куда приведет.
Но когда Грант поднял к ней лицо - и горестное, и счастливое, и молящее, - она кивнула ему и закрыла глаза.
* * *
Напротив Тосуняна сидел сгорбленный старик. Его близко посаженные глаза живо глянули на вошедшую Рузанну. Утолщенными в суставах, непослушными пальцами он завязывал тесемки толстой потрепанной папки и приговаривал:
- Разбираться надо, сын мой, в людях. Глубоко вникать надо, кто чего достоин. Вот так.
Тосунян сердился. Рузанна видела это по тому, как он щурился и шевелил пальцами.
Он сказал Рузанне:
- Выясните, какие претензии у папаши. Потом доложите мне.
Рузанна поняла - надо увести старика. Но он сам поднялся, попрощался с министром за руку и не торопясь пошел к двери.
С Рузанной дед разговаривать не пожелал.
- Сказанное льву не повторяют кошке.
Обижаться на посетителей не полагалось.
- В чем же все-таки ваше дело?
- Дело в доме моем. Надо тебе - приходи.
Она едва успела записать имя и адрес старика.
Он жил в доме, подлежащем сносу.
В центре города, возле площади с высоко бьющим фонтаном, еще существовал островок старины, целый квартал низеньких глинобитных домов. За сложенными из камней заборами лепились лачуги с плоскими крышами, с потемневшими от времени деревянными балконами и навесами. Хибарки прижимались друг к другу, кособокие, подслеповатые. Кое-где они точно нехотя расступались, образуя узкие, кривые переулки и тупики.
Рузанна выросла в этом городе. Он менялся на ее глазах. Ей были знакомы полутемные комнатки с низкими потолками. Она знала, что зимой, прежде чем идти на работу, надо счистить снег с крыши, иначе она может обвалиться. Каждую осень такие дома требовали подмазки - делалась смесь из глины, навоза и песка. Рузанна знала эту жизнь постоянно на виду у соседей, и все хорошее, что она давала, - дружбу, привязанности, взаимопомощь, - и все плохое - сплетни, дрязги, ссоры, которые рождал тесный, скученный быт.
По плану городского строительства на площади должны были построить универмаг "Детский мир". Люди, живущие в этом квартале, получали квартиры в новом районе города. Переселением занимался жилищный отдел райсовета. Там могли знать персонального пенсионера Ваграма Басяна - так отрекомендовался Рузанне старик.
С заведующим жилотделом Сергеем Рутяном Рузанна училась в институте. Она позвонила ему по телефону. Первым долгом, на правах старого знакомого, Сергей спросил:
- Рузик, как твои дела? Не вышла еще замуж?
Сейчас такие вопросы больше не огорчали и не раздражали.
- Обещаю, что ты первый узнаешь об этом событии. Сергей, как у вас дела с территорией под универмаг?
Она знала, что минут пять Рутян будет жаловаться, что его заставляют заниматься черт знает чем, в то время как его призвание - творческое проектирование. Излив душу, Рутян сообщил, что в основном переселение закончено и с будущей недели экскаваторы начнут разрушать старые дома. Рузанна осторожно спросила:
- А в чем дело у вас с этим пенсионером, Басян его фамилия? Ты не слышал?
А-а-а, он уже и к вам пришел! - закричал Сергей в трубку. - Ну чудесно! Теперь я умываю руки…
- Все-таки в чем дело? Объясни толком.
- Слушай, мы этому Басяну, как старому, заслуженному человеку, во всем навстречу пошли. Мы ему три квартиры показали. Ты слышишь? Так в одной ему слишком высоко, в другой вид из окна не нравится, в третьей расположение комнат не подходит. Замучил он нас.
- Хорошо. Мы это уладим, - сказала Рузанна.
День выдался неудачный.
Ни одно дело, начатое с утра, не удалось довести до конца.
А кроме того Рузанна опять не знала, где и когда увидит Гранта. За последний месяц не было дня, чтобы они не встречались. Но Рузанна нервничала, если о встрече не удавалось договориться заранее. Вчера им пришлось расстаться при посторонних. Сегодня Грант, может, и заходил, да не застал.
Искать его в кафе Рузанне не хотелось. Там работали с Грантом два его товарища - оба еще студенты, молодые и беспечные, как щенята. Армен, сын крупного профессора-медика, упитанный, добродушный, старательно выполнял все требования. Вова, черный, большеротый, очень талантливый, вступал с Грантом в бесконечные пререкания, с проклятиями швырял на пол кисти, убегал, но минут через пятнадцать возвращался как ни в чем не бывало.
Раз, заглянув к ним в перерыв, Рузанна застала у художников двух девушек. Они показались ей очень хорошенькими и самоуверенными. Грант, сидя на верхушке лестницы, рассказывал им замысел будущей картины.
Время шло, каждая минута и каждое слово Гранта казались Рузанне украденными у нее. Высокая длинноногая девушка о чем-то бесконечно спрашивала. Грант подробно отвечал ей. И Рузанна чувствовала, как у нее в неестественной улыбке каменеет лицо.
Когда, спрыгнув с лестницы, Грант взял ее под руку и повел к выходу, Армен за их спиной пояснил:
- Это из министерства…
Девушки понимающе протянули: "А-а-а…"
Но зато вечер этого дня Рузанна и Грант провели в мастерской. Отец Армена начал в пригородном саду строительство дачи, возвел коробку двухэтажного дома, потом охладел к своей затее и строительство забросил. В недостроенном помещении художники оборудовали себе мастерскую, которой очень гордились. Высокое, сложенное из камней, неоштукатуренное здание напоминало средневековый замок. Чугунная печурка, которую топили каменным углем, слабо обогревала огромное помещение. Куча угля навалом лежала тут же, в углу. Стекла были вмазаны цементным раствором прямо в оконные проемы без рам, на втором этаже окна просто забили досками.
По стенам на железных крюках висели картины.
Работы Гранта легко отличались от картин Армена. В первый же день Рузанна узнала их по чистоте красок и определенности контуров. Но в последнее время художник изменил своей манере. "Ветер" - называлась картина, которую он только что кончил. Улица с взвихренным обрывком бумаги, велосипедист, мчащийся навстречу ветру и преодолевающий сопротивление воздуха, окно дома, внезапно распахнутое сквозняком…
- Жизнь в движении, - пояснил идею картины Армен.
Ему, бедному, движение не давалось. Картины Армена были монолитны и неподвижны. Рабочий стоял у раскаленной печи как монумент. Шахтер занес руку с молотком - и нельзя было поверить, что молоток когда-нибудь опустится. Балерины застыли в неудобных позах, и их было жалко. Хорошо получались у него натюрморты. Не фрукты, не цветы, а предметы - кувшин, бутыль, шкатулка.
Грант натюрмортов не писал. Он любил живую натуру.