Видимо, у Рёслера остались в рейхе серьезные друзья. Можно только предполагать, что он, мальчишкой отправившись на фронт, встретился там с людьми, которые - в противоположность ему самому - продолжали службу в армии, остались верны касте. Рудольф Рёслер, "Люси", знавший войну подобно Ремарку, оставил иллюзии в окопах Западного фронта и начал свою, особую войну против тех, кто ввергает мир в катастрофу. Можно только предполагать, что он тогда еще познакомился с лейтенантом Эрихом Фельгибелем, который во времена Гитлера стал генералом, начальником службы радиоперехвата в абвере. Он был повешен в 1944 году, после покушения на Гитлера. Можно предполагать, что Рёслер был давно знаком с германским вице-консулом Гизевиусом, который также был участником заговора против Гитлера; если взять это предположение за отправное, то Рёслер обладал двумя необходимыми радиоточками: из Берна он связывался по рации Гизевиуса, то есть по официальному каналу рейха, и - соответственно - по такому же официальному каналу генерального штаба получал информацию из Берлина.
Шандор Радо на мгновенье задумался, усмехнулся чему-то:
- Когда я сидел в вашей "шарашке"... Впрочем, почему в "вашей"? Правильнее сказать - в "нашей"... Я стал коммунистом в девятнадцатом году, а работать на советскую разведку начал в конце двадцатых, когда были живы "злейшие враги народа" Берзин и Пузицкий, так что несу паритетную ответственность... Так вот, в "шарашке", после войны, меня здорово мотали, не является ли Рёслер агентом гестапо, да и вообще, немец ли он? Горько, что у вас прекратили борьбу со сталинским культом... (Разговор состоялся в 1974 году. - Ю.С.). Я бы рассказал вашей молодежи, как мы и в сталинских застенках продолжали быть ленинцами, проводили тайные партсобрания, не теряли веру в то, что рано или поздно правда восторжествует... Практически всех нелегалов, сражавшихся в гитлеровском тылу, в оккупированной Европе, расстреляли или бросили в одиночки... Если бы не Янош Кадар, вряд ли меня отпустили бы, он нажал, став премьером в ноябре пятьдесят шестого...
Мне вспомнился рассказ главного хирурга Советской армии академика Александра Александровича Вишневского: "Мы перебегали улицу втроем: Кадар, Микоян и я... Раздались автоматные выстрелы с крыш... Мы упали на землю... Никогда не забуду, каким красивым был желтый лист будапештского платана, лежавший у меня под щекой, он хранил в себе тепло и невесомую тяжесть цвета чеканной меди. И еще не забуду руки Кадара в лайковых перчатках; меня сначала очень удивили эти перчатки, такие фасонистые и дорогие; потом мне объяснили: Кадар не хочет показывать свои ногти, следы от пыток еще не сошли, пытать в наших подвалах умели..."
-Мои передатчики, - продолжал между тем Скорцени, - запеленговали станцию Радо, и я передавал каждое новое донесение Вальтеру Шелленбергу. Его ведомство расшифровывало эти страшные радиограммы из сердца рейха, и они ложились на стол двуликому Янусу, и тот не докладывал их фюреру, потому что был маленьким человеком с большой памятью.
- Двуликий Янус - это...
- Да, - Скорцени кивнул. - Гиммлер, вы правильно поняли. Мерзкий маленький человек.
- И Гитлер ничего не знал обо всем этом?
- Нет. Он не знал ничего.
- Почему?
-Его не интересовала разведка - он был устремлен в глобальные задачи будущего рейха.
(Интерес Скорцени к вопросу о группе Радо - Рёслера двоякий: с одной стороны, его, участника провокации Шелленберга, не могла не интересовать тайна, так и не раскрытая нацистами, тайна, ушедшая вместе с Рёслером. С другой - многие гитлеровские генералы, перешедшие после разгрома фюрера на работу в штабы НАТО, с невероятной подозрительностью присматривались друг к другу: "А не ты ли передавал данные в Швейцарию?")
-Гитлер не знал об этом, - задумчиво повторил Скорцени.
-А Борман знал о вашей операции против Радо и Рёслера?
- Борман? - переспросил Скорцени и закурил; ответил не сразу и отнюдь не однозначно, не так, как о мертвом Гиммлере.
-Когда я первый раз был вызван к фюреру, Борман десять минут объяснял мне, что я могу говорить Гитлеру, а что - нет. Он просил не говорить слишком негативно о положении на фронтах, о настроении солдат, а скудном пайке, о том, что карточная система душит нацию, о том, что люди устали. Но я не внял советам Бормана. Когда я посмотрел в глаза великого фюрера германской нации, я понял, что ему нельзя лгать. И я сказал ему правду, и поэтому он любил меня.
-А Борман?
Скорцени пожал плечами:
- Поскольку он был верен фюреру, у нас всегда сохранялись добрые отношения.
- Генерал Гелен, прочитав "17 мгновений весны", заявил, что Борман был агентом НКВД, мол, Семенов это официально подтвердил...
- Гелен - идиот! Маразматик, сочиняющий небылицы! Штабная крыса, которой захотелось на старости лет покрасоваться на людях. При всех отрицательных качествах Бормана у него было громадное достоинство - он любил нашего фюрера!
Это верно. Жизнь свела Бормана и Гитлера в начале тридцатых годов, когда "великий фюрер германской нации" уничтожил свою племянницу Гели Раубаль, предварительно - шестнадцатилетнюю еще - растлив ее. Гели Раубаль говорила близким друзьям незадолго перед гибелью: "Он - монстр, это просто невозможно представить, что он вытворяет со мною!" Гитлер сделал цикл фотографий обнаженной Гели, которые - даже по буржуазным законам - могли стать поводом к аресту "великого фюрера германской нации". Фотографии попали в руки одного мюнхенского жучка. Борман выкупил этот компрометирующий материал за огромную сумму: партийная касса НСДАП находилась в его ведении, он был бесконтролен во всех финансовых операциях. Он доказал свою преданность "движению" еще в начале двадцатых годов, убив учителя Вальтера Кадова, обвинив его перед этим в измене делу арийской расы; он доказал свою умелость, заявив на суде: "Где есть хоть один подписанный мною документ? Где зафиксировано хотя бы одно мое слово? Я действительно обвинил Кадова в том, что он продался большевикам, но я не имел никакого дела с оружием и с самим актом убийства". Борман получил год тюрьмы с зачетом предварительного заключения. Тот, кто убил, - преданный ему исполнитель Рудольф Франц Гесс, - схлопотал десять лет строгого режима. Но он ни словом не обмолвился на процессе о том, кто был истинным организатором казни Кадова. (Борман никогда ничего не забывал. За этот "подвиг" Адольф Франц Гесс был назначен комендантом концлагеря Освенцим, уничтожил там миллионы людей, скрылся после нашей победы в Западной Германии, был схвачен, опознан, судим, приговорен к казни, повешен.)
Борман сделал карьеру, женившись на Герде Буш, дочери шефа ПКК - Партийной контрольной комиссии НСДАП Вальтера Буша. Сына, родившегося в 1930 году, он назвал Адольфом. Герда родила ему десять детей. Она писала: "Славяне будут в этом мире рабами арийцев, а евреи - это животные, не имеющие права на существование".
После женитьбы Борман стал руководителем "фонда НСДАП". Нужно было создавать цепь тех, кто отвечал бы за поступления в нацистскую партию. Эта цель оказалась той схемой, которая - после прихода Гитлера к власти - привела Бормана к незримому могуществу: вся Германия была разделена на 41 округ, во главе которого стоял гауляйтер - полный хозяин всех и вся; в свою очередь, округа были разделены на 606 районов, во главе которых были поставлены "крайсляйтеры"; районы делились на 28 376 "подрайонов", те - на городские участки, - их было 89 376, а уже эти городские участки разделялись на "домовые блоки", во главе которого стоял "блокляйтер", и было этих блокляйтеров в ведении Бормана более пятисот тысяч душ.
Так вот, когда надо было вывести Гитлера из скандала, вызванного убийством Гели Раубаль (ее убили из револьвера фюрера - это было доказано), дело взял на себя Борман. Он пригласил полицейского инспектора мюнхенской "крими" Генриха Мюллера и попросил его "урегулировать" скандал. Тогда еще, в 1931-м, он не мог приказывать будущему "папе-гестапо" Мюллеру, тогда он мог просить инспектора Мюллера и просьбу свою хорошо оплачивать.
Мюллер выяснил, что убийство состоялось после того, как Гели сказала Бригите Гитлер, жене двоюродного брата фюрера Алойза, что она беременна от артиста, который хочет на ней жениться. Судя по всему, она сказала и Гитлеру, что хочет уехать в Вену; ее номер в отеле был похож на поле битвы. Никто, впрочем, ничего не слышал: Гели убили в те часы, когда в Мюнхене было безумство - народ праздновал "Октоберфест", шумную и веселую ярмарку. Что послужило причиной убийства: ее желание уехать или психический кризис Гитлера? Никто ничего не знает - знает Борман, один Борман. Впрочем, ходили слухи, что Гели была убита не столько потому, что собиралась уйти к другому - легче было убить того, к кому она собиралась уйти. Перед самоубийством актриса Рене Мюллер рассказала режиссеру Цайслеру историю своего "романа" с Гитлером. Когда она пришла к нему в рейхсканцелярию и они остались одни, "великий фюрер германской нации" начал просить Реген избивать его, топтать ногами, писать на него - шизофреническая импотенция. Личный доктор фюрера Моррел - после того как бесноватый сдох - свидетельствовал, что он давал ему в день огромное количество наркотиков: немецким народом правил сумасшедший - что может быть страшнее в век машинной техники?!
Скорцени, впрочем, поправил меня:
- Фюрер принимал сорок пять таблеток в день - он сам называл мне точную цифру.
- Что это были за таблетки? Наркотики?
- Желудочные лекарства. Фюрер был больным человеком, он сжигал себя во имя нации. Он не ел даже рыбы - у него был поврежден пищевод во время газовой атаки на Западном фронте в 1918 году.
(О Гитлере он говорил охотно и с любовью. Он молчал лишь об одном человеке - о Бормане. Он говорил о нем односложно и скупо. Кроме "верности" Бормана своему хозяину - никаких подробностей. Страх? Осторожность? Приказ молчать?)
Брат Гели, Лео, обвинил Гитлера в предумышленном убийстве. Но он жил в Вене, а Вена тогда была столицей Австрии. Он обратился с просьбой к канцлеру Австрии Дольфусу провести расследование, поскольку Гели Раубаль была австрийской подданной. Дольфус согласился. Этим он подписал себе смертный приговор: спустя три года он был убит нацистами.
Именно Борман подставил Гитлеру следующую "модель" для утешения - это была Энни Хофман, дочь "партийного фотографа", того, который впоследствии откопал Еву Браун. Чтобы не было "лишних разговоров, вождь должен быть идеальным", Борман выдал Энни замуж за Бальдура фон Шираха - гомосексуального вождя "гитлер-югенда".
Во время похорон Гели, когда Гитлер был в прострации (он бывал в любовных прострациях неоднократно - Ева Браун травилась, с трудом отходили; еще одна пассия, английская леди, бросалась из окна), вместе с ним постоянно находились его "братья по руководству партией" - Эрнст Рем и Грегор Штрассер. Они знали все. Вскоре они были казнены своим "братом": материал к их "процессу" готовил Борман. Рем интересовал Бормана особенно: кадровый офицер, капитан, он после разгрома ноябрьского путча нацистов уехал в Боливию и там стал инструктором новой армии. Под его командой служил Стресснер, нынешний диктатор Парагвая.
-Кто был сильнее Бормана? - спрашиваю Скорцени.
-Гитлер.
-А Гесс? Скорцени снова закуривает - он смолит одну сигарету за
другой.
- Гесс - интересный человек, - отвечает он. - Он жертва жестокости союзников: это бесчеловечно - держать в тюрьме человека тридцать лет.
- Вы согласны с версией фюрера, что Гесс совершил полет в Англию, находясь в состоянии помешательства?
- Ерунда. Это был необходимый политические маневр. Вам известны особые обстоятельства, при которых фюрер поручил мне освободить дуче Италии, великого вождя Бенито Муссолини?
- Нет.
- Когда я был у него на приеме, Гитлер спросил: "Кто из вас знает Италию?" Я был единственным, кто посмел ответить "знаю". Я дважды путешествовал по Италии, один раз проехал на мотоцикле всю страну - от оккупированного Тироля, являющегося частью Германской империи, и до Неаполя.
- Тироль и Германская империя? - Я не удержался. - Это же предмет спора между Австрией и Италией.
Скорцени вмиг изменился, улыбка сошла с его лица, и он отчеканил:
- Австрии нет. Есть Германия. Аншлюс был необходим, акт исторической справедливости, и незачем поносить память великого человека: даже Веймарская республика, столь угодная социал-демократическим либералам, стояла на такой же точке зрения. Мы довели до конца то, чему противились масоны. Я австриец, но я ощущаю свою высокую принадлежность к Великой Римской империи, Германской нации, к ее традиции, почве, крови и судьбоносной роли в мире.
Глянув на меня, миссис Скорцени потянулась за сигаретой. Штандартенфюрер сразу же протянул ей массивную золотую зажигалку: он был очень галантен и учтив.
- Так вот, - продолжил он, - фюрер отпустил всех офицеров, а мне приказал остаться. Он сказал мне, что его друга и брата Бенито Муссолини вчера предал король, а сегодня - нация: он арестован. "Для меня дуче - воплощение последнего римского консула, - гово рил фюрер. - Я верю, что Италия будет оказывать нам посильную поддержку, но я не имею права оставить в беде основателя итальян ского фашизма. Я должен спасти его как можно скорее, иначе его передадут союзникам. Я поручаю эту миссию вам, Скорцени. Это за дание носит чрезвычайный характер. Об этом задании вы имеете право говорить лишь с пятью лицами: Борман, Гиммлер, Геринг, Йодль, генерал люфтваффе Штудент". От фюрера я отправился к генералу Штуденту. Он познакомил меня с Гиммлером. Больше всего меня поразили в рейхсфюрере старые учительские очки в железной оправе. Потом пришла очередь поразиться памяти Гиммлера. Он начал вводить меня в курс дела: дал анализ политической обстановки в Италии. Он сыпал именами, как горохом по столу, он называл министров, генералов, руководителей банков - я не мог запомнить, естественно, и сотой части того, что он говорил. Полез за ручкой и блокнотом. Гиммлер изменился в долю мгновения: "Вы с ума сошли?! - чуть не крикнул он. - Беседы со мной - это государственная тайна рейха, а тайну надо помнить без компрометирующей записи!" Рейхсфюрер вдруг снова улыбнулся - он, я потом в этом убедился, часто встречаясь с ним, умел переходить от улыбки и окрику в долю секунды - и сказал: "Итак, мы убеждены, что новый премьер Бадольо долго не продержится у власти. Итальянское правительство "в изгнании" только что заключило договор с союзниками в Лиссабоне - достоверные донесения агентуры. Этот факт нельзя упускать из вида никоим образом. Вам отпущены считанные часы, Скорцени". Я закурил. Гиммлер воскликнул: "Неужели нельзя не курить?! Не думаю, чтобы с таким умением вести себя вы смогли выполнить наше задание. Не думаю!" - И вышел. Я посмотрел на генерала Штудента. Тот поднялся: "Начинайте подготовку к операции". Когда все было готово, я прибыл к фюреру и рассказал ему мой план во всех тонкостях. Он одобрил план и поручил гросс-адмиралу Деницу и генералу Йодлю провести координационную работу. "Их части перейдут в ваше полное распоряжение, Скорцени". На прощание фюрер сказал мне то, что я запомнил на всю жизнь: "Если вам не удастся спасти Муссолини и вы попадете в руки союзников, я предам вас еще до того, как петух прокричит в первый раз. Я скажу всему миру, что вы сошли с ума, я докажу, как дважды два, что вы безумец, я представлю заключения десятков врачей, что вы - параноик. И докажу, что те генералы и адмиралы, которые помогали вам, действовали из чувства симпатии к дуче, став жертвами коллективного психоза. Мне надо сохранить отношение с новым премьером Бадольо. Ясно?" Скорцени откинулся на мягкую спинку кресла:
- Я бы с радостью выпил еще один глоток "хинебры".
Я даже не успел заказать - неслышный официант словно бы ждал: он появился из темноты зала, поставил два высоких бокала и растворился - будто его и не было.
- Значит, Гесс летел в Англию с ведома Гитлера? - спросил я.
- Не с ведома, а по указанию Гитлера, - уточнил Скорцени. - Это был его приказ. Гитлер верил в немецко-английское единство. Он понимал всю сложность похода на восток, он искал мира с Англией. Он был прав, когда поступал так, - я в этом убедился, когда жил под Москвой осенью 1941 года. Я рассматривал в бинокль купола церквей. Мы вели прицельный артиллерийский обстрел пригородов вашей столицы. Я был назначен тогда руководителем специального подразделения, которое должно было захватить архивы МК (он точно произнес эти две буквы). Я также отвечал за сохранность водопровода Москвы - я не должен был допустить его уничтожения.
(Я сразу вспомнил отца, который на случай прорыва гитлеровцев в Москву должен был остаться в подполье: он долго хранил в столе маленькое удостоверение: "юрисконсульт Наркомпроса РСФСР Валентин Юлианович Галин". Мою мать зовут Галина - отсюда конспиративная фамилия отца. К счастью, ему не пришлось воспользоваться этим удостоверением - Скорцени и его банду разгромили под Рузой и Волоколамском.
К сожалению, удостоверение это не сохранилось: забрали во время обыска у нас на квартире после того, как отца увезли во внутреннюю тюрьму на Лубянку.
Обыск длился с десяти часов вечера до часу дня; в одиннадцать утра в дверь постучали; я знал, что должен прийти Сашка по кличке "Солоб"; его брата, "Сахарозу", внука первого народного комиссара юстиции Дмитрия Ивановича Курского, забрали незадолго перед этим; двадцать лет парню, вполне сформировавшийся "террорист".
Подполковник Кобцов, руководивший налетом, приказал всем молчать, подкрался к двери, спросил отвратительно-ласковым голосом: "Кто там"? - "Я", - ответил Солоб.
Кобцов распахнул дверь, сухо сказал: "Входите".
Солоб от волнения не бледнел, а краснел: никогда не забуду, как его лицо - восемнадцатилетний всего парень - сделалось старчески-апоплексическим, синюшно-красным.
Его поставили к стенному шкафу, обыскали, приказали сидеть, не переговариваясь со мной.
Когда обыск кончился, мы поехали в ломбард: Кобцов сказал, что отцу можно отнести передачу, двести рублей, - по нынешнему двадцать.
Мы успели заложить часы, получили триста, стольник пропили в баре на Пушкинской, хмель не брал, только трясти перестало; Солоб процедил сквозь зубы: "Живем, как немецкие подпольщики во времена фюрера, - хватают одних только коммунистов, ничего, а?!"
Брат его, Сахароза, принял участие в Норильском восстании пятьдесят третьего года, вернулся, напевая на мотив популярной тогда песни: "Я реабилитирован, пришел домой с победою, всегда организованный, работаю как следует... "
На воле так и не адаптировался, принял две упаковки снотворного, ушел из жизни, в которой видал лишь ужас и горе.
Как-то сказал, - было это, пожалуй, за полгода перед гибелью: "Вот бы Сталина к нам в Норильск, в зону, а? В Джезказанлаге курей ловили, приладились их трахать, на вес золота ряба ценилась, холили, как кинозвезду, мы бы генералиссимуса определили, ух, мы б его определили, так бы заласкали, что у него б волоса заново отрасли от нашей молодой спермы... "
Судили Диму вместе с Мишей Каликом, - наверно, скоро начнут показывать его фильм "Человек идет за солнцем"; он готовился поставить ленту про лауреата Нобелевской премии доктора Корчака, которого гитлеровцы сожгли с его воспитанниками - еврейскими и польскими детьми - в Освенциме, картину хотели финансировать американцы; Калику сказали: "Или отказывайтесь добром, или уезжайте отсюда". Уехал.
А Сахароза отравился...)