- А с Люберецкой пока ничего хорошего не обещаю. - Директор нахмурился и встал, привычно оправляя гимнастерку под ремнем. - Я поговорю, сделаю что смогу, но ничего не обещаю. Сама понимаешь.
- Понимаю, - вздохнула Искра. - Ничего я не понимаю. В коридоре ждали Зиночка, Вика, Лена, Пашка, Жорка и Валька Александров.
- А где Артем?
- Ушел, - сказал Жорка. - Вернулся, взял сумку и потопал прямо с урока.
- Хоть о Шефере–то не беспокойся, - поморщился директор. - Ну в другой школе будет учиться, не пропадет. Если бы просто драка, а…
- А драка, Николай Григорьевич, была справедливой, - сказал Валька Александров. - Я в тот день болел и могу беспристрастно обрисовать.
- Артем дрался из–за меня, - вдруг призналась Зина. - Потому что я ходила с Юркой в кино.
- Из–за тебя? - почему–то очень радостно удивился директор. - Точно из–за тебя?
- А что, из–за меня и подраться нельзя?
- Можно, - сказал Николай Григорьевич. - Можно и нужно. Только чтоб Артему твоему полегче было, напиши–ка ты мне, Коваленко, докладную.
- Что? - испугалась Зиночка.
- Ну, записку. Изложи, как было дело, вскрой причины. Полякова тебе поможет. И завтра, не позже.
- А зачем?
- Ну надо же, надо! - почти пропел директор. - Гора с плеч свалится, если будет такая записка, понятно?
Искру провожали до самого подъезда. Вначале она и слышать об этом не хотела, но на сей раз ее не послушались, и это было очень приятно. Возле дома постояли, погалдели, посмеялись и стали расходиться. Только Вика не торопилась.
- Идем, Вика! - крикнула Лена. - Нам по пути, и у нас есть Пашка.
- Я догоню. - И, когда все отошли, сказала: - Спасибо тебе, Искра. Папа не зря говорил, что ты самая лучшая.
Воспоминания о папе Вики были для Искры неприятны: ей уже казалось, что теперь–то она знает, кто он такой, этот папа. И чтобы скрыть то, что подумала, вздохнула:
- С комсомолом будет очень трудно, Вика.
- Я знаю. - Вика говорила спокойно, точно повзрослела за эти дни на добрых двадцать лет. - Мне все объяснила Валентина Андроновна. Мы долго говорили с ней наедине: Николая Григорьевича куда–то вызывали, и вернулся он какой–то… Какой–то не такой.
- С комсомолом будет трудно, - повторила Искра: для нее это было сейчас самым главным. - Но ты не отчаивайся, Николай Григорьевич обещал что–нибудь сделать.
- Да, да, - грустно улыбнулась Вика. - А потом ведь собрание только через неделю.
Они опять крепко пожали друг другу руки, опять хотели поцеловаться и опять не поцеловались. Разошлись.
Глава седьмая
Искра заставила Зину написать записку, сурово отредактировала ее, убрав ненужные, с ее точки зрения, эмоции, и отнесла директору.
- Добре, - сказал Николай Григорьевич. - Может, и выгорит.
Вызвал через два дня:
- Оставили архаровца. Передай, чтоб завтра же явился. Искра была в таком радостном настроении, что не выдержала и сбежала с последнего урока. Проехала трамваем, влетела в дом, постучала. Дверь открыла мама.
- А где Артем? - задыхаясь, выпалила Искра.
- Как так - где Артем? - в глазах матери мелькнул испуг. - Разве он не в школе?
- Нет, это я не в школе, - поспешно пояснила Искорка. - Я не была в школе и думала…
Тут она виновато замолчала и начала краснеть, потому что мама Артема неодобрительно качала головой.
- Ты не умеешь врать, девочка, - вздохнула она. - Конечно, это хорошо, но твоему мужу придется несладко. Ну–ка иди на кухню и рассказывай, что такое ужасное натворил мой сын.
И Искра честно все рассказала. Все - про драку, а не про Вику. Про драку и скандал с классной руководительницей, а о том, что Артем выругался, умолчала. И хотя умолчание тоже есть форма лжи, с этой формой Искра как–то уже освоилась.
- Ай, нехорошо драться, - сказала мама, улыбаясь не без удовольствия. - Он смелый мальчик, ты согласна? У такого отца, как мой муж, должны быть смелые сыновья. Мой муж был пулеметчиком у самого Буденного, и я таскалась за ними с Матвеем на руках. Так вот, я уже все знаю. Этот негодник–я говорю о Тимке, - этот махновец прячется у Розы и Петра. А потом приходит домой и делает себе уроки… Очень трудно воспитывать мальчиков, хотя, если судить по Розочке, девочек воспитывать еще трудней. Сейчас я тебе объясню, где живут эти странные люди, у которых нет даже поварешки.
Мама растолковала, как найти общежитие, и Искра убежала, успев, правда, съесть два пирожка. Она быстро разыскала нужную комнату в длиннющем коридоре, хотела постучать, но за дверью пел женский голос. Пел для себя, очень приятно, и Искра сначала послушала, а уж потом постучала. Роза была одна. Она гладила белье, пела и учила "Строительные материалы" одновременно.
- Сейчас придет, - сказала она, имея в виду Артема. - Я послала его в магазин. Ты - Искра? Ну, правильно, Артем так и сказал, что если кто его найдет, то только Искра.
- А вы Роза, да? Мне Артем рассказывал, что вы из дома ушли.
- И правильно сделала, - улыбнулась Роза. - Если любишь и головы не теряешь, значит, не любишь и любовь потеряешь. Вот что я открыла.
- Давайте я вам буду помогать.
- Лучше говори мне "ты". Спросишь, почему лучше? Потому что я глажу рубашки своему парню. - Она вдруг скомкала рубашку, прижала ее к лицу и вздохнула. - Знаешь, какая это радость?
- Вот вы… ты говоришь, что любить - значит терять голову, - серьезно начала Искра, решив разобраться в этом заблуждении и немножечко образумить Розу. - Но голова совсем не для того, чтобы ее терять, это как–то обидно. Женщина такой же человек, как и…
- Вот уж дудочки! - с веселым торжеством перебила Роза. - Если хочешь знать, самое большое счастье - чувствовать, что тебя любят. Не знать, а чувствовать, так при чем же здесь голова? Вот и выбрось из нее глупости и сделай себе прическу.
- Говорить так - значит отрицать, что женщина - это большая сила в деле строительства…
- У, еще какая сила! - опять перебила Роза: она очень любила перебивать по живости характера. - Силища! Только не для того, для чего ты думаешь. Женщина не потому силища, что камни может ворочать похлеще мужика, а потому она силища, что любого мужика может заставить ворочать эти камни. Ну и пусть они себе ворочают, а мы будем заставлять.
- Как это - заставлять? - Искра начала сердиться, поскольку серьезный разговор не получался. - Принуждать, что ли? Навязывать свою волю? Стоять с кнутом, как плантатор? Как?
- Как? Ручками, ножками, губками. - Роза вдруг оставила утюг и гордо прошлась по комнате, выпятив красивую грудь. - Вот я какая, видишь? Скажешь, не сильная? Ого! Мой парень как посмотрит на меня, так не то что камни - железо перегрызет! Вот это и есть наша сила. Хотите, чтобы мы увеличили производительность труда? Пожалуйста, увеличим. Только дайте нам наряды, дайте нам быть красивыми - и наши парни горы свернут! Да они за нашу красивую улыбку, за нашу нежность…
Вошел Артем, и Роза замолчала, лихо подмигнув Искре.
- Привет, - сказал он, не удивившись. - А сахару опять нет. Говорят, завтра в семнадцатом будут давать по два кило.
- Придется побегать, - без всякого огорчения заявила Роза, снова принимаясь гладить. - Мой парень - ужас какой сластена.
- Ну, чего там? - спросил Артем, раздевшись и расставив покупки.
- Все в порядке, завтра приходи в школу.
- "Разобралась в этом вопросе"! - с отвращением передразнил Артем кого–то очень знакомого. - Ну, болтуны. Вика ходит в школу?
- Ходит. Собрание через неделю. Может быть, удастся…
- Ничего не удастся, потому что всех сожрет Валендра. Уроков много задали?
Искра показала домашние задания, объяснила новое и ушла. В Артеме она была уверена: он все сделает, что решил, а решил он ни в коем случае не бросать дорогой его сердцу 9 "Б". Так думала Искра, а сам Артем во всем девятом видел одну Зиночку Коваленко.
Неделя была как неделя: списывали и подсказывали, отвечали и решали, сочиняли записки, обижались, назначали свидания, плакали тайком. Только Валентина Андроновна ни разу не вызывала Вику, хотя Вика аккуратно готовила уроки и у других учителей отвечала на "отлично". Но это были все–таки мелочи, хотя класс все видел, все подмечал, делал свои выводы, и если бы об этих выводах узнала классная руководительница, то, вероятно, сочла бы за благо своевременно перейти в другую школу.
- Стерва, - определил Ландыс.
- Так о старших не говорят! - взвилась Искра.
- Я не о старших. Я о Валендре.
Артем получил взбучку от директора, посопел, повздыхал и уселся на привычное место рядом с Жоркой. А в субботу после уроков Вика предложила:
- Давайте с осенью попрощаемся. Все удивились, но не предложению, а тому, что оно исходило от Вики. И обрадовались.
- В лес! - крикнула Зиночка.
- На речку! - требовал Ландыс.
- В Сосновку! - сказала Вика. - Там и лес и речка.
- В Сосновку! - подхватил Жорка, мгновенно перестроившись.
- А там есть магазин или столовая? - спросила Искра.
- Я все купила. Хлеб возьмем утром, а поезд в девять сорок.
Сосновка была близко: они даже не успели допеть любимых песен. Спрыгнули на низкую платформу и притихли, пораженные прозрачной тишиной.
- Куда пойдем? - спросил Валька Александров: по жребию ему досталась корзина с харчами, и он был заинтересован в маршруте.
- За дачным поселком лес, а за ним речка, - объяснила Вика.
- Ты бывала здесь? - спросила Лена.
Вика молча двинулась вперед, за нею - Ландыс. Она оглянулась, кивнула, тогда он догнал ее и пошел рядом. Свернули в переулок, вышли на тихую заросшую улицу. Заколоченные дачи тянулись по сторонам.
- Быстро дачники свернулись, - сказал Жорка: его мучило молчание.
- Да, - односложно подтвердила Вика.
- Я бы здесь до зимы жил. Здесь хорошо.
- Хорошо.
- В речке купаются?
- Сейчас холодно.,
- Нет, я вообще.
- Там купальня была. - Вика остановилась, подождала, пока подойдут остальные, и сказала, обращаясь преимущественно к Искре: - Вот наша дача.
Они стояли возле маленького аккуратненького домика, недавно выкрашенного в веселую голубую краску.
- Красивая, - протянула Зина.
- Папа сам красил. Он любил веселые цвета.
- А сейчас… - начала Искра и замолчала.
- Сейчас все опечатано, - спокойно договорила Вика. - Я хотела кое–что взять из своих вещей, но мне не позволили.
- Пошли, - буркнул Артем. - Чего глядеть–то? Шли по заросшему лесу, шуршали листвой и молчали то ли от осеннего безмолвия, то ли еще неся в себе дачу, в которой оставалось навсегда прошлое их подруги. И рядом с этим опечатанным прошлым не хотелось разговаривать.
Вика вывела к речке - пустой и грустной, с затонувшими кувшинками. Ребята развели костер, и, когда затрещал он, разбрасывая искры, все облегченно заговорили и заулыбались, точно огонь высветил этот задумчивый осенний день из сумрака недавнего прошлого. Девочки принялись возиться с едой, а Вика, присев у корзины, надолго задумалась. Потом вдруг поднялась, оглянулась на Ландыса:
- Ты очень занят?
- Я? Нет, что ты! У нас Артем главный по кострам.
- Хочешь, я покажу тебе одно место?
Пошла вдоль берега, а Жорка шел сзади, не решаясь заговорить. Остановились над крутым песчаным обрывом; куст шиповника навис над ним, уронив унизанные красными ягодами плети.
- Я любила читать здесь.
Села, опустив ноги в обрыв. Жорка постоял, отошел к шиповнику, стал обрывать ягоды.
- Не надо. Пусть висят, красиво. Их потом птицы склюют.
- Склюют, - согласился Ландыс. Посмотрел на сорванные ягоды, хотел выбросить, но, подумав, спрятал в карман.
- Сядь. Рядом сядь, что ты за спиной бродишь? Жорка поспешно сел, и они опять надолго замолчали. Он изредка поглядывал на нее, хотел пересесть поближе, но так и не решился.
- Ландыш, - вдруг тихо сказал Вика. - Ты любишь меня, Ландыш?
Так и спросила: "Любишь?" Не "Я нравлюсь тебе?", как было принято спрашивать, а - "Ты любишь меня?". Как взрослая.
Жорка глубоко вздохнул, шевельнул губами и кивнул, глядя строго перед собой: теперь он боялся смотреть в ее сторону.
- Ты долго будешь любить меня? Ландыс хотел сказать, что всю жизнь, но опять не смог и опять кивнул. А потом добавил:
- Очень.
Голос у него был хриплый, да и губы что–то плохо слушались.
- Спасибо тебе. Поцелуй меня, Ландыш. Он торопливо перебрался поближе, склонился, прижался губами к ее щеке и замер.
- И обними. Пожалуйста, обними меня покрепче. Но Жорка не умел ни целоваться, ни обниматься: юность - всегда борьба желаний со страхом, и страх был пока непреодолим ни для него, ни для Вики. Он сграбастал ее двумя руками - неуклюже, за плечи, - прижал, осторожно целуя что подвертывалось: то щеку, то случайную прядку, то маленькое ухо. Вика приникла к нему, по–прежнему глядя вдаль, за речку, и так они сидели, пока издали не закричал Валька:
- Вика, Жорка, где вы там? Кушать подано! Ели докторский хлеб с молоком, пекли картошку, что принес предусмотрительный Артем, пили ситро: на каждого досталось по бутылке. Потом пели песни, беспричинно смеялись. Пашка ходил на руках, а Артем и Валька прыгали через костер. И Вика пела и смеялась, а Жорка все время ловил ее взгляд. Она улыбалась ему, но больше к обрыву не позвала.
Вернулись в темноте и поэтому прощались торопливо, уже на вокзале.
- Завтра понедельник, - со значением сказала Искра.
- Я знаю, - кивнула Вика.
Они держали друг друга за руки и, как всегда, не решались поцеловаться.
- Может быть, я не приду на уроки, - помолчав, произнесла Вика. - Но ты не волнуйся, все будет как надо.
- Значит, на собрании ты будешь?
Искре очень не хотелось уточнять, хотелось избежать упоминания о завтрашнем собрании, но Вика, как ей показалось, что–то недоговаривала. Пришлось проявить характер и спросить в лоб.
- Да, да, конечно.
- Вика, ждем! - крикнула Лена. Они с Пашкой стояли поодаль.
Вика еще раз крепко сжала руку Искры и ушла, не оглянувшись. А Искре вдруг очень захотелось, чтобы Вика оглянулась, и она долго смотрела ей вслед.
У дома ее опять ждал Сашка Стамескин.
- Значит, не взяли меня, - с обидой констатировал он. - Лишний я в вашей компании.
- Да, лишний, - сухо подтвердила Искра. - Нас приглашала Вика.
- Ну и что? Лес не Вике принадлежит.
Что–то разладилось у них после того разговора у подъезда. Искре было не по себе от этого разлада, она много думала о нем, но, думая, не могла забыть Сашкиных слов, что устраивал его на завод сам Люберецкий. И в этих словах ей чудилась какая–то трусливая интонация.
- Тебе хотелось поехать с Викой?
- Мне хотелось поехать с тобой! - резко отрубил Сашка. От этой резкости Искра сразу потеплела: уж очень искренне звучали слова. Тронула за руку:
- Не сердись, пожалуйста, просто я не подумала вовремя. Сашка сопел уже по инерции. Он добрел на глазах. Искра чувствовала это.
- Завтра увидимся?
- Завтра, Саша, никак. Завтра комсомольское собрание.
- Ну не до вечера же!
- А что с Викой после него будет, представляешь?
- Опять Вика?
- Саша, ну нельзя же так, - вздохнула Искра. - Ты же добрый, а сейчас говоришь плохо.
- Ну, ладно, - недовольно сказал Сашка, помолчав. - Ну я вроде не прав. Но послезавтра–то увидимся?
Чем меньше времени оставалось до понедельника, тем все чаще Искра думала, что будет на собрании. Она пыталась найти наиболее приемлемую форму выступления Вики, перебирала варианты, лежа в постели, и, почти засыпая, нашла: "Я осуждаю его…"
Да, именно так и надо будет подсказать Вике: "Осуждаю". Нет, она не откажется от отца, она, как честный человек, лишь осудит его нечестные дела, и все будет хорошо. Все тогда будет просто замечательно! Искра так обрадовалась, отыскав эту спасительную формулировку, что на радостях тотчас же уснула.
Вика в школе не появилась. Валентина Андроновна нашла Искру, предложила срочно сходить к Люберецкой и выяснить…
- Не надо, Валентина Андроновна, - сказала Искра. - Вика придет на собрание, она дала слово. А то, что ее нет на уроках, это же понятно: ей надо подготовиться к выступлению.
- Опять капризы, - с неудовольствием покачала головой учительница. - Прямо беда с вами. Скажи Александрову, чтобы написал объявление о собрании.
- Зачем объявление? И так все знают.
- Из райкома придет представитель, поскольку это не простое персональное дело. Не простое, ты понимаешь?
- Я знаю, что оно не простое.
- Вот и скажи Александрову, чтобы написал. И повесил у входа.
Писать объявление Валька отказался наотрез. Впрочем, Искра не настаивала, потому что эта идея ей решительно не нравилась.
- Где объявление? - спросила учительница перед последним уроком.
- Объявления не будет.
- Как не будет? Это что за разговор, Полякова?
- Объявление никто писать не станет, - упрямо повторила Искра. - Мы считаем…
- Они считают! - язвительно перебила Валентина Андроновна. - Нет, слышите, они уже считают! Немедленно пришли Александрова. Слышишь?
- Валентина Андроновна, не надо никакого объявления, - как можно спокойнее сказала Искра. - Не надо, мы просим вас. Не надо.
Учительница молча смотрела на Искру. То ли на нее повлиял спокойный тон, то ли упрямство 9 "Б", то ли она сама кое-что сообразила, но крика не последовало. Предупредила только:
- Пеняй на себя, Полякова.
Кончился последний урок, класс пошумел, попрятал учебники и остался, поскольку был целиком комсомольским. А чуть позже вошла Валентина Андроновна с молодым представителем райкома.
- Где Люберецкая?
- Еще не пришла, - сказала Зина: ее поднесло не вовремя, как всегда.
- Так я и знала! - чуть ли не с торжеством отметила учительница. - Коваленко, беги сейчас же за ней и тащи силой! Может, начнем пока?
Последний вопрос относился уже к представителю.
- Придется обождать. - Он сел за пустую парту. Парту Зины и Вики, но Зина уже убежала, а Вика еще не пришла.
- Нет, вы уж, пожалуйста, за стол.
- Мне и здесь удобно, - сказал представитель. - Народ кругом.
Он улыбнулся, но народ сегодня безмолвствовал. Валентина Андроновна и это отметила: она все отмечала. Прошла к столу, привычно окинула взглядом класс.
- У нас есть время поговорить и поразмыслить, и, может быть, то, что Люберецкая оказалась жалким трусом, даже хорошо. По крайней мере, это снимает с нее тот ореол мученичества, который ей усиленно пытаются прилепить плохие друзья и плохие подруги.
Она в упор посмотрела на Искру, а Искра опустила голову. Опустила виновато, потому что четко определила свою вину, доверчивость и неопытность, и ей было сейчас очень стыдно.