- Что ж вы так стоите, пожалуйте к костру, - пригласил он, - а то ведь прохладно - горы, ледник.
- Спасибо, дедушка, - поблагодарила Нина и подошла к огню. - В самом деле, прохладно.
- Надень, надень его пиджак, - быстро приказал дед, - ну, вот и хорошо! А мы на это место сейчас чайку сочиним. - Он встал. - Тут у меня в кустах вся премудрость лежит. - Он сбросил винчестер и пошел к реке. А река к ночи почернела, вздулась, стала совсем бешеной и клокотала между камней. Монах уже по пояс ушел в воду, и волны бились и шипели поверх розовой плиты.
Дед вернулся с чайником и большой жестянкой.
- Ну вот, - сказал он, - сейчас и заварим! А он нехай там сидит, на своей горе! Hеxaй его!
- Нет, дедушка, - сказала Нина, - он там сидеть не будет - он мне сказал: через час.
- Через ча-ас! - засмеялся дед. - Час-то его больно долог! Ox, как долог!.. Дa придет, придет, что-то вы уж больно по нему стосковались, - он вдруг хлопнул себя по колену. - Как это весь женский пол об им обмирает? - спросил он удивленно и повернулся к ней. - Ведь он что? Первую вас сюда привез? Что он их, медом, что ли, мажет? Ну, с нашим братом он, верно, хорош - и туда, и сюда, и заработать даст, и поднесет, и: "Никифор Фомич, Никифор Фомич!" Ну, это я понимаю, а то…
- А он плохой, дедушка? - спросила Нина.
- Ну вот, вы уже говорите: плохой! - огорчился дед. - Как что, так: "Он, дедушка, плохой?", "Он, дедушка, нечестный?" Ничего в нем такого плохого нет, но и хорошего тоже не видать. - Старик поставил чайник на костер. - Ну, самый жар - сейчас загудит, как локомотив. Не в том разговор, что он плохой там или хороший, это я не знаю, и не нашего ума это дело, а вот в том разговор, почему девки да дамочки по нему мрут? Их-то он чем берет?
- А мрут? - подхватила она.
Дед вдруг засмеялся.
- Да вот как вы - мрете или нет? Он полез птицу свою ловить, а вы уж невесть что…
В это время сзади сильно затрещали сучья и метнулись лошади. На полянку выкатился Нерон, поглядел на Нину и призывно залаял.
- Ну, пришли! - сказал дед. - Где он его нашел? - И крикнул: - Иду, иду!
- Одеяло тащи! - сипло приказали из кустов.
Дед поглядел на Нину, усмехнулся, покачал головой: "Вот, полюбуйся, достукался". Потом поднял с земли одеяло и пошел в чащу.
* * *
Николая на одеяле поднесли к костру.
- Тяжелый-то какой! - сказал дед, смотря на вытянувшееся тело. - И как ты его нес! Да еще клетку.
- Так и нес: одной рукой его держу, другой - клетку, а он как неживой, - выдохнул Максимов. Он выглядел сейчас как загнанная лошадь, красный, в поту, в пыли, чуть ли не в мыле. - Осторожнее, осторожнее, опускай, а то ты бросишь… Коля, ну как ты? Что, опять сознание потерял? Вот беда!
Они опустили его на траву.
Николай лежал на одеяле бледный, растрепанный, с разбитой и распухшей нижней губой, огонь черный и белый прыгал по его мертвому лицу.
- Эх, рука-то у него вывернулась, - покачал головой дед. - А смотри, не головой приложился?
- Нет, не головой, - зло ответил Максимов и встал. - С рукой ничего - нога вот… я уж и дотронуться боюсь. - Он посмотрел на деда. - Полз ведь! Знаешь, где я уж его нашел? Возле ключа! - В его голосе против воли пробивалось злое восхищение.
- Это он оттеда и полз? - удивился дед. - Ну силён! И смотри, клетку не бросил, не побил!
Нина подошла к Николаю и наклонилась над ним, и тут он дернулся и еще с мертвым лицом и закрытыми глазами приподнялся и сел.
- Птица? - спросил он отрывисто.
Дед встал и побежал к кустам.
- Здесь, здесь клетка, - ворчливо заверил Максимов. - Как себя чувствуешь?
Николай поднес руку к губе и потрогал ее.
- Вот, завтра буду красавец! Нина Николаевна, не помогли мне ваши святые молитвы - так летел, что…
- Вот ногу ты поломал, это вот да, - хмуро сказал Максимов, - и из-за чего?
Пришел дед, поставил клетку возле костра и зло прошипел:
- Ну, смотри теперь, пока глаза не лопнут.
Небольшая, с галку, птица в пламени костра казалась не синей, а темно-металлической, сделанной из хорошей вороненой стали. Она сидела на жердочке и, пригнувшись и вытянув шею, с ужасом смотрела на людей. У нее были круглые черные глаза и тонкий клюв. Николай улыбнулся.
- Ну, видел?
- Очень хороший экземпляр, - завистливо похвалил Максимов. - Что? Самец, верно?
- Самец! Будет петь! - ответил Николай и снова забеспокоился: - Там в гнезде трое птенцов - вот-вот вылетят. Я полез за ними, да…
- Ну, с птенцами прощайся, - решительно ответил зоолог, - ты и днем пропахал носом всю гору, а сейчас ночь.
- Да там невысоко и идти совсем как по террасе, - моляще проговорил Николай.
Старик хмыкнул и покачал головой.
- Ну иди, иди за ними! - вдруг рассердился Максимов, покраснел и вскочил. - Ну, что ж ты не идешь? - Он снова сел. - Сам лежишь, а глупости болтаешь! Дед, придется ведь тебе доскакать до дома отдыха за машиной. Я сейчас черкну им, - и он полез в боковой карман.
- Да на базе теперь есть телефон, - ответил дед.
- О-о? Разве уж исправили? - обрадовался зоолог. - Дельно! Эх, пойти бы вместе, я бы позвонил, а вы… - он с сомнением поглядел на Нину. - Нина Николаевна только тут…
Николай опять лег.
- Да нет, идите, идите, - сказал он зло, - и ты иди, дед. А я тут с Нероном останусь.
Максимов с сомнением поглядел на Нину:
- Посидите?
- Да, я посижу с Николаем Семеновичем, - сказала она.
- Да? - обрадовался Максимов. - А я мигом - тут недалеко. Тут на лошади полчаса - не больше. - Видно было, что ему страшно не терпелось покончить со всем этим.
- Иди, иди, - сказал Николай и снова вытянулся. - Иди, Нерон, ляг! Дед, иди! Спокойной ночи.
- Так что ж? - посмотрел на Максимова дед.
- Пошли! - приказал Максимов.
И они ушли.
* * *
С минуту оба молчали. Николай все лежал с закрытыми глазами. Нина подошла и села рядом.
- Ну как же так можно? - мягко упрекнула она его. - И хорошо, что только ногой, а если бы угодили виском или затылком?
Николай открыл глаза и вдруг улыбнулся.
- Что вы? - удивилась Нина.
Продолжая улыбаться, он спросил:
- Вы на сколько? Лет на десять, на пятнадцать моложе меня?
- А что?
- А то, что послушаешь, так вам сто лет! Внуков старуха на ноги поставила, внучек за хороших людей выдала, ну и других сейчас учит. - Он помолчал, подумал. - Дайте-ка мне руку, подойду к костру поближе, что-то знобит.
- Лежите уж! - покровительственно прикрикнула на него Нина, взяла за плечи и - оп! - подтянула к самому огню.
- Ох, какая сильная, - удивился он. - А ну, согните руку. - Николай пощупал мускулы. - Вот это молодец! Такая даст пощечину, так покатишься.
Тогда она вдруг решилась:
- А ну, покажите ногу, да нет, брюки, брюки засучите. Да ну же!
Он послушно и быстро закатал штанину: нога сильно распухла в колене, посинела и была вся в ссадинах, но, конечно, перелома не было - был вывих, может быть, приличный.
- Это у вас первый раз? - спросила она тоном доктора.
Он бросил на опухоль быстрый взгляд и отвернулся.
- Ага!
Тогда она сказала:
- Вот что: обхватите меня за шею обеими руками.
- Ка-ак? - не понял он.
Тогда она молча взяла его руки - одну, другую - и положила себе не плечи,
- И тут мускулы! - сказал он, щупая ее плечи. - Ах, Нина Николаевна! Ах, умница!
- Вы мне мешаете, сцепите пальцы, - повысила она голос, - и держитесь! Смотрите, хорошенько держитесь. Сейчас будет очень больно. Поняли? Больно будет.
Он понял и с надеждой посмотрел на нее.
- Неужели сумеете?
- Я же колдунья, - деловито ответила она, щупая вывих. - У меня бабушка знаменитая на всю станицу костоправка. Даже рак лечила! Ну, держись, казак, - она повернула и сильно дернула ногу на себя.
Он крикнул и упал, увлекая ее, и к ним, жалобно визжа, бросился Нерон. Нина оттолкнула Нерона, но он опять подскочил, заскулил, затыкался носом. Николай лежал без памяти. Она вынырнула из его рук, встала на колени, оправила волосы, потом снова ощупала колено - все было в порядке, сустав вошел на место.
- Ну что? - спросила она, и тут сразу завыл слабо поскуливающий Нерон.
Николай глубоко вздохнул, открыл глаза, оперся ладонью о землю и сел.
- Уж как же ловко! - сказал он восхищенно и пощупал ногу.
- Не трогайте!
Она опустилась на корточки, взяла его за коленную чашечку, и вдруг ее ловкие быстрые холодные пальцы легко забегали по его коже. Несколько раз он морщился, и тогда она тоном старшей говорила: "Терпи, терпи, казак".
От жара костра, непривычного положения, быстроты движений она разгорячилась, и волосы у нее налезали на глаза; он протянул руку и осторожно убрал их, они все-таки лезли, и он ладонью зачесал их на лоб.
Она благодарно кивнула ему и опять заработала пальцами.
- Не очень больно?
- Вы и в самом деле колдунья, - ответил он. - Где же вы все это превзошли?
- А в институте! В санкружке! Я же медсестра - диплом есть. Всё! Ну-ка, берите меня опять за шею! Опля! И встали!
Он хотел наступить на больную ногу, но ойкнул и сел опять.
- Не так, не так, - поправила она. - Зачем же вы сразу переносите всю тяжесть на больную ногу? А ну-ка еще раз! Да не рывком, а постепенно. Берите меня опять за шею. Так! Я буду теперь выпрямляться, а вы вставайте - вот так! Молодец! - Они поднялись оба. - Ну, а теперь пройдемся. - Она обхватила его за пояс, и они сделали насколько туров по поляне.
- А ведь иду, - сказал он радостно и посмотрел на нее. - А ну-ка! - Он нетерпеливо стряхнул руку и пошел один, еще слегка хромая.
- Ну-y? - спросила Нина, смотря на него смеющимися материнскими глазами.
Он посмотрел на нее и вдруг захохотал.
- А вот будет штука капитана Кука, как говорила одна моя приятельница!
- Что это вы? - спросила она подозрительно. - А ну, ложитесь-ка.
Он посмотрел на нее, строгую, замкнутую, и вдруг упал на одно колено и протянул к ней руки.
- Нина Николаевна, прекрасная дама моя, - взмолился он, - отпустите меня туда! У вас же мягкое женское сердце, а туда всего двадцать минут ходьбы (она невольно улыбнулась - эти его двадцать минут!). Вы подумайте, погибнут три, - он выставил три пальца, - целых три синих птицы - они же гости из Индии! Не будет мне спасения ни на сем свете, ни на будущем, если я допущу это… Это же двадцать минут ходьбы! - Он посмотрел на нее молящими, почти собачьими глазами.
- Вот сейчас придет Максимов, - сказала она холодно, - тогда вы с ним…
- Ниночка, а как они поют! Песня индийского гостя! Как флейты.
- Придет Максимов, и тогда…
- Да я раньше успею! - заторопился он. - Что вы. Я раз-два и тут.
Сейчас он был совсем похож на приготовишку, и Нина поняла: все равно ведь он уйдет, разругается с ней, заберет Нерона и ищи ветра в поле.
- Хорошо, - сказала она так же строго, - напишите записку и пойдем.
- Как? - удивился он. - Вы?..
- Я за вами как санитарный обоз, - усмехнулась она. - Ну, пишите записку Максимову.
* * *
Идти пришлось с час.
Вышла из-за туч луна, полная и совсем прозрачная, и все - горы, елки, сухое русло древней реки между отвесных скал - стало таким красивым, тонким, необычным, как будто сошло со старинной акварели или голубого фарфорового блюда.
Они шли мимо урюка и диких яблонь, и их листья казались голубыми. Ямы и рытвины стояли доверху наполненные луной, как ключевой водой. Нина то и дело вспугивала жаб, и они шлепали впереди нее - и малюсенькие, как сверчки, и огромные, как ожившие рыжие кремни. В одном месте рос целый большой куст цветов, похожих на садовые, и сейчас, при луне, они казались красными, сиреневыми, просто синими, - не поймешь даже какими. В другом месте они наткнулись на целую рощицу маленьких кривых курчавых деревцев: как на шабаше, они вперегонки сбегали по холму, но так криво и уродливо, как будто запинались за что-то и падали.
- Стойте!
Николай наклонился, пошарил по голубому песку и протянул Нине пригоршню круглых ягод.
- Что такое?
- А ну, попробуйте, - сказал он, - они сейчас превкусные, только песок пристал.
Нина вообще росла привередницей - всегда мыла ягоды, выбирала червоточину, выбрасывала косточки, но сейчас она просто набила ягодами рот, вместе с песком и даже галькой, и ей вдруг стало очень весело.
Как это все вышло? Шекспир - его брюнетка и блондинка, скандал в соседнем номере, черная красавица, чай втроем, поездка в горы, яблоневый сад, сон возле горной речки, вывихнутое и вправленное колено, путешествие за синей птицей - все это появлялось как из рукава фокусника, шло, цепляясь одно за другое, и так стремительно, что она никак не могла вырваться из этой цепи.
Возле самого склона они повстречались с огромной одинокой елью. Ель эта росла на холмике и чем-то напоминала косматого богатыря в голубом металлическом панцире. По кустарнику бегал ветерок, а она стояла неподвижная и глухая от своей мощи. Под ней валялись шишки и рыжая хвоя.
- Сюда, сюда! - пригласил Николай и снял с ветки большую совсем новую клетку.
Нина вошла под сень ели, как в портал кафедрального собора.
Запахло хвоей и корнями. На земле была разостлана серая холстина, а на ней лежал камень.
- Присядьте, - очень любезно пригласил Николай, - а я сейчас…
Он достал из кармана садовый ножик, покопался под мощными корнями, похожими на старых линяющих змей, и достал за кольцо небольшой жестяной ящик.
- Вот, - сказал он, - мой эн-зэ, смотрите. - Он открыл его и вынул моток веревки, кинжал, электрофонарик, повертел его в руках и вдруг неожиданно пустил в лицо Нины зеленый и наглый луч. Она вскрикнула. Он засмеялся и потушил фонарь.
- Ну как? Здесь подождете меня или пойдем еще выше?
- Пойдем еще выше, - сказала она, еще жмурясь от яркого света. - Слушайте, товарищ дорогой, так же не годится: пробовать фонарь на лице своей дамы.
Он снова рассмеялся и слегка хлопнул ее по плечу.
- Идем! А вы славный парень! Только руки берегите. Там сплошное проволочное заграждение.
* * *
Взбирались они бесконечно.
Нина шла за Николаем молча и сосредоточенно. Она думала: такой мучительной прогулки в ее жизни еще не было - все, что встречалось на пути, било ее, царапало, рвало платье и волосы. Через десять минут подъема тело ее пылало и пульсировало как одна рана.
Кустарник кончился сразу - один к одному стояли высокие спокойные деревья с такими густыми ветвями, что под ними не было даже луны. Темнота, только кое-где на земле и на плоских камнях стояли и светили голубые лунные лужицы.
- Устали? - спросил Николай.
Она кивнула.
- Ну, передохните, передохните, - милостиво разрешил он. - Здорово исцарапались?
Нина молча сунула ему руки. Он посветил на них и покачал головой.
- Да-а! Ну, ничего, боевое крещение. Сейчас будет уж совсем легко. А спустимся с другой стороны - там дорожка.
Они постояли с минуту, отдышались и пошли.
Рощица кончилась, и они опять стали подниматься по крутому подъему. Луна выплыла на середину неба, и стало светло. Так они дошли до самой вершины этого обрыва. На ней лежал совершенно черный плоский камень, похожий на надгробную плиту.
- Ну вот, - вздохнул Николай, - мы и дошли. Вот вам фонарик, вот клетка, сидите и ждите меня.
И он пошел к обрыву.
Обрыв был такой отвесный и ровный, что казалось: здесь с плеча рубанули топором по горе, отсекли половину, и образовалась стена, и только кое-где на этой стене выдавались каменные террасы и отдельные глыбины. Он постоял и вдруг непонятно как соскользнул вниз и повис только на одних руках; она вскрикнула, а он поднял над пропастью одну руку, помахал ею, потом поднял другую, помахал другой и ухнул, исчез. Только было слышно, как сыпятся камни. Она подошла к обрыву. Камни и земля так и летели из-под его ног, а он, распластавшийся, как тень на стене, полз над пропастью, такой глубокой, что у нее щемило под ногтями. Если бы он загрохотал отсюда, от него остались бы одни мокрые кости, но он неуклонно, хотя и не очень быстро, но и не задерживаясь, шел и шел, и Нина поняла, что ему отлично известны все выступы этой стены. "Но где же гнездо?" - подумала она, оглядывая стену, и вдруг поняла - где. В одном месте прямо из стены на террасе росла березка - изогнутая, уродливая, как хилая девушка-дурнушка, а около корня на полу террасы камни были расшатаны и выкрошились, и тут она увидела темное пятно - вот это и есть гнездо. Она пустила туда луч фонарика. Николай, не оборачиваясь, поднял руку и помахал ею: потуши. Потом он примерился, гикнул и вдруг, пролетев метров пять, упал на одно колено на этой террасе. И сейчас же мимо его лица косо и слепо пролетела какая-то темная птица. Он проводил ее глазами, потом спокойно встал (места на террасе было так мало, что можно было стоять, только прижавшись лицом или затылком к стене) и очутился над самым гнездом.
- Есть? - спросила она с обрыва.
Он кивнул ей, и она увидела, как он лезет рукой в гнездо и вынимает птенцов - одного, второго, третьего, - как они бьются и хотят выпрыгнуть, а он сует их за пазуху.
Потом он опять стал плоским, как тень, перевернулся по оси на одной точке, опять примерился и прыгнул обратно.
- Veni, vidi, vici! - крикнул он. - Кто и когда это сказал?
- Знаю, знаю, - ответила она ворчливо, - спускайтесь скорее. Я же волнуюсь!
- Да? Это хорошо! - заметил он хладнокровно. - Сейчас иду к вам.
Так они поймали синюю птицу.
Глава 5
В театре на следующий день узнали, конечно, все, даже и то узнали, чего и вообще не было.
После репетиции Ленка подошла к ней и сказала:
- Ну-ну! Слышала про твои похождения!
Нина посмотрела на нее.
- Уже?! Скоро же до тебя все донеслось, но только никаких похождений не было.
- Не было? - невинно переспросила Ленка.
- Просто прокатились с Николаем Семеновичем в горы - вот и все.
- Да как! Амазонкой! - присвистнула Ленка. - Прямо княжна Мери! Какую-то синюю птицу там поймали.
- И это знаешь?
- Я всё, Ниночка, знаю! И все уже всё знают! Семенов устраивает приемы - показывает птицу всем желающим. Там же и кукла эта приседает.
Нина смотрела не понимая.
- Ну, Таиса эта там, его белая леди, для нее же вы и таскались за этой синей птицей.
- Глупо! Зачем же Таисе птица, - пожала плечами Нина.
- Ну, стало быть, нужна, - ответила ласково Ленка. И предложила: - А ну, зайдем к нему.
Нина качнула головой.
- Я не пойду. Иди одна.
- Сам придет? - поняла Ленка. - Ну, правильно! И сделай ему хо-ороший раскардаш! Что, в самом деле, ты ему девчонка?! В каких вы расстались отношениях?
- В каких и были. На брудершафт не пили.
- И голова у тебя, как у княжны Мери, над речкой не кружилась?
- Нет, не кружилась. И вообще все это к нему не относится - он держится очень просто.
- Так, так, так, - покачала головой Ленка. - Как бы только его простота не вышла боком - так ведь тоже бывает. Простота хуже воровства - слышала такую пословицу?