* * *
Нина никогда не обращала внимания ни на Ленкины шутки, ни на Ленкин язычок, потому что с института знала: Ленка - трещотка! Ленка - ветер! Сегодня одно - завтра другое, свистит у нее в ушах. Но этот разговор оставил неприятный осадок.
Она сидела и думала: а что если в самом деле она сваляла дурака, поймала с ним птицу для Таисы?
И тут вдруг явился Николай.
- Нина Николаевна, можно? - спросил он, останавливаясь на пороге. На нем были теперь легкий белый костюм и тапочки на босу ногу. Он все еще немного прихрамывал.
- Проходите, пожалуйста, - холодновато пригласила Нина, - я сейчас только что думала о вас.
Он посмотрел на нее.
- И, по лицу вижу, ругали?
- Нет! Недоумевала! Зачем вам понадобилось посвящать во все Елену Александровну? Что, она такой ваш друг? Вы ей очень доверяете?
- А что, - спросил он, - не надо бы ей доверять?
Она пожала плечами, отвернулась от него и сняла со стула кипу блузок - только что разбирала шкаф, - чтоб освободить ему место.
- Садитесь, пожалуйста, - повторила она.
Николай сел.
- Нина Николаевна, что же она вам говорила конкретно? - спросил он осторожно.
- А конкретно она говорила мне, что синюю птицу вы достали для Таисы и, значит, все это наше путешествие…
- И это знает! - тихо воскликнул Николай. - Ну, это уж не Максимов растрепался.
Нина быстро взглянула на него, и у нее все внутри заходило от ярости. Она поняла, что значит увидеть все в красном цвете - даже слезы проступили - и оказаться в таких дурах!
Она быстро отошла к чайнику и сняла его с плитки.
Он молчал и что-то думал.
- Садитесь к столу, буду поить вас чаем, - сказала она.
- Спасибо.
Холодными, словно оцепеневшими от злости пальцами она поставила на стол чайник, налила стакан, подвинула ему, вынула коробку печенья, сахар, конфеты, лимон на блюдечке, вазу с вареньем и сама села напротив.
- Сахару не кладу, - сказала она, - не знаю сколько! Вот уж не знала, что у вас с ней столько секретов.
- Секрет-то у нас только один, мы… - он запнулся. - Но только об этом никому! - Он еще поколебался, она молчала холодно и безучастно. - Ладно, я вам скажу: это для юбилейной серии керамической станции. Впервые станция выпускает белую расписную керамику. Я пишу в юбилейной брошюре.
Она молчала. Он поерзал еще немного (говорить ему не хотелось) и начал объяснять:
- Синяя птица - это герб Алатау. Она будет нарисована на самом большом, метровом блюде. Вот таком, смотрите - он показал руками форму и размер этого блюда, - и если это удастся, наша Академия наук закажет большой керамический плафон для конференц-зала. - Николай встал. - До сих пор мы рисовали ее с Брема, но там такая нехорошая, бедная гамма, а на самом деле она очень хороша. Идемте, я вам покажу проект.
* * *
Опять она пошла за ним!
Синяя птица была написана очень чистой и яркой акварелью на большом куске ватмана. Она сидела и пела над пропастью - ниже в тумане виднелись бурливая зеленая речка, бьющая из ледников, изогнутые деревья, а выше и с боков - небо, еще более синее, чем сама птица. И так как она пела, вставало солнце и розово сверкали ледники.
Пока Нина рассматривала акварель, он стоял рядом и глядел на нее, а потом спросил:
- Ну, как?
- Очень хорошо! - ответила она горячо. - Неужели это вы сами?
Он хотел ответить, но зазвонил телефон, и он пошел снять трубку.
- Да! - крикнул он и сразу перевел глаза на Нину. - Здравствуйте, здравствуйте, дорогая! Да нет, не один, а с товарищем - спасибо! Да! И выспался, и отдохнул. Кое-что начерно! А вот приходите вечером, покажу. - Трубка что-то горячо забормотала. - Ну, хорошо, только приходите вы, а я сегодня хочу еще посидеть дома. Болит не болит, а… ну, лучше, если вы придете ко мне… Нет, товарищ уйдет! Нет, ее еще не видел! Вот приходите, зайдем вместе. Ну так жду! - он положил трубку. - Замечательная девушка эта Таиса, - сказал он неуверенно, - она тоже что-то нарисовала - сейчас вот принесет.
Нина хмуро посмотрела на него.
- Вы с ней про меня говорили?
- Про вас! - ответил он, подумав.
Она пожала плечами.
- Странный вы человек, Николай Семенович! - сказала резко.
- Почему?
- Так! - отрезала она и встала. - Странный, и все. Прощайте, мне надо идти.
Он осторожно взял ее за руку.
- Почему вы сердитесь?
Она холодно отобрала руку.
- Николай Семенович, я не сержусь, но я органически не выношу бесцельной лжи, а когда люди врут про меня и при мне еще… ну, зачем это вам?
Он молчал.
- И неужели вы не понимаете, как это оскорбительно для меня?
Он молчал.
- Так прощайте! - сухо кивнула она и пошла.
Он вдруг заслонил собой дверь.
- Нина, - сказал он очень просто, - я же теперь всегда буду врать про вас.
- Вот еще! - гордо и резко удивилась она. - Почему же это?
- А вы сами не понимаете?
Она усмехнулась.
- А что я должна понять изо всей этой каши? Что?
Он молчал.
- Может быть, что вы меня любите? - насмешливо и грубо подсказала она.
Он кивнул головой.
- А Таису?
- Господи, это же совсем другое дело, - сказал он быстро и горячо, - мы с ней вместе…
- А Шару?
- Мы с ней друзья.
- А Нюру?
- Какая еще Нюра? - закричал он. - Откуда вы?..
- А Елену?
- Ленку? - рассердился он.
Она устало вздохнула.
- Николай Семенович, вы как-то совсем не так меня поняли.
Он взял ее за руку и подвел к стулу.
- Ну, сядьте! - попросил он. - Не могу же я с вами разговаривать стоя. - Она покачала головой и осталась стоять. - Ниночка, что вы такое говорите? Какая там Ленка? Какая Таиса? Вы моя синяя птица! Видите, как я искололся о шипы, пока лез за вами.
- За мной? - удивилась она и села.
- А за кем же тогда? Разве вы уже не поняли, что это было путешествие за вами?! Разве я не мог бы дождаться дня и послать любого? Нет! Я решил так: если она сейчас пойдет и дальше за мной, через все колючки, то я при ней тоже пройду над пропастью и достану гнездо. И вот, если ночью с больной ногой я не сломаю себе голову - потому что второй раз уже кладут голову, - она всегда будет со мной.
В дверь вдруг постучали.
- Откройте, - шепнула она, - это Таиса.
- Ну нет, сейчас я уж никому не открою, - сказал он громко и вдруг притянул ее к себе и поцеловал в губы.
- Ни-ка-ка-я тут не Ленка, - сказал он, - ни-ка-ка-я не Таиса, ни-ка-ка-я… ты! ты! ты!
Она помолчала, а потом сказала:
- Николай, мне будет совсем плохо, если я не смогу жить без вас. Я совсем этого не хочу - понимаете? Ведь я в синие птицы не гожусь! Меня в эти клетки, - она показала на угол, - не посадишь, я только сама по себе.
Николай вдруг отпустил ее и пошел в тот угол, где стояла клетка, закрытая простыней. Осторожно поднял ее и перенес на подоконник.
- Смотри! - сказал он и открыл клетку.
Синяя птица смирно сидела на жердочке и смотрела на них.
- Видите: уже привыкла! - сказал Николай с выражением, которого она не поняла. - Она ведь обыкновенный дрозд, только перышки у нее синие, да живет высоко - не достанешь, а так как все дрозды быстро привыкают к хозяину, сейчас она запоет.
Он перегнулся и осторожно открыл окно. Был ясный погожий день. Пахло землей, цветами, зеленью и спелыми яблоками.
- Ну, - сказал Николай, поворачиваясь к Нине, - смотрите!
Синяя птица беспокойно вертелась на жердочке, спрыгивала, опять вспархивала и смотрела то вниз на двор, то на них, потом вдруг успокоилась, притихла и издала какой-то резкий каркающий звук - не то отказываясь навек от песни, не то прочищая горло перед первой песней в неволе.
- Что она? - спросила Нина.
Он улыбнулся.
- А вот сейчас она запоет и вы услышите, какие песни поют синие птицы в неволе.
* * *
Совесть… эта ведьма,
От коей меркнет месяц и могилы
Смущаются и мертвых высылают…
Она вспоминает это, сидя на кушетке, и ей становится все мутнее и все тяжелее. Что толку, что она сейчас пробует ворчать, огрызаться, валить с больной головы на здоровую и ругать Николая; с совестью разговор ведь короткий - она не спорит, она попросту спрашивает:
- Ты же кричала "люблю, люблю" и спуталась с другом, какая цена тебе после этого?
- Но я его ждала - ты знаешь!
- Сколько ты ждала? Как ты ждала? Ездила по курортам? В институте мечтала о великой любви, а стала взрослой, что получилось?
- Николай сам был во многом виноват, - почему он мне не дал ребенка? Что, я не просила его об этом? А ты знаешь, какое это унижение, когда красивая, самолюбивая молодая женщина должна… Э, да ты отлично знаешь все, но ты провокаторша, как все совести на свете.
Но это жалкая отговорка, совесть не проведешь - она старая наторелая ведьма.
- А почему же ты сразу не разорвала с ним? Вот тогда бы ты была права, - говорит совесть.
- И изменял он мне тоже много.
- Бедная девочка, он ей, оказывается, изменял! Что ж ты молчала?
- Что делать! Я такая тряпка. Я его люблю.
- Ах, ты тряпка? Ах, так, оказывается, любишь! Ну, хорошо! А вот он завтра придет к тебе, что ты с ним сделаешь? Захлопнешь перед носом дверь и скажешь: "Иди, иди на все четыре стороны!"? Или тебя не хватит и на это? Ты же тряпка! Так же любишь! Ты синяя птица в его клетке!
Она молчит.
- Так что ж ты все-таки сделаешь?
- Но у меня долг перед сыном и Григорием, - умоляет она, - что, ты не знаешь этого?
Совесть зло смеется.
- Я знаю, что ты с ног до головы в неоплатных долгах, одни признаешь, от других отрекаешься.
- А лучше, если я брошу сына?
На это совесть не отвечает, и разговор прекращается.
Нина сидит, сжавшись в комок, и даже не плачет, а только дрожит.
Это ужасно, что иногда воскресают мертвые. Милый! Я похоронила и оплакала тебя, зачем же ты приходишь снова? А ты, конечно, пришел! Где это и про кого написано: "И лежит на нем камень тяжелый, чтоб встать он из гроба не мог"? В жизни все совсем не так просто. Вот вернулся же мертвец.
* * *
И к первому мертвец приходит к Сергею.
Сергей сидел, писал и очень торопился, как вдруг входит Ленка, руки у нее трясутся, и она говорит:
- Сережа, там Николай!
Сергей вскрикнул и чуть не опрокинул стол вместе со всеми причиндалами.
- Да ты что? Взбесилась?!
А Ленка сказала: "Да уж лучше бы я взбесилась". И ушла.
Сергей выскочил в переднюю. Там возле вешалки стоял живой Николай и держал за ворот синий реглан с продолговатыми пуговицами, рядом прыгала Ленка и пыталась что-то сказать, но только у нее ничего не получалось; одни только ахи да охи.
- Как же так? А мы уж…
- Сережа! - тихо выдохнул Николай и швырнул реглан на сундук, и тут Сергей крикнул и бросился ему прямо на шею, и все сразу пошло колесом. Они обнимались, а рядом прыгала Ленка, плакала и кричала:
- Сергей, ну что ты его давишь? Идите же в комнаты, товарищи!
- Дай хоть взглянуть на тебя! - с восторгом говорил Сергей, поворачивая его и так и эдак. - А худой! А бледный! Ну, в гроб краше кладут.
- Я и лежал в гробу восемь лет, - усмехнулся Николай. - Что ты смотришь? Так! Так! Восемь лет в нумерованном гробу.
- Д… - заикнулся было Сергей.
- Ай! Да что вы такое развели, товарищи, - крикнула Ленка со слезами на глазах. - Николай, да ты, наверно, голодный еще (до сих пор она - на людях по крайней мере - была с ним на вы, но сейчас, конечно, все полетело к черту). Милый ты мой! Ну вылитый Кощей Бессмертный - лица нет, один нос! Ну, идемте, идемте, товарищи!
И под руки она их повела в столовую.
* * *
Получилась чертовщина.
Сергей всегда твердил: "Нина абсолютно во всем права, до каких пор можно ждать? Нина не из породы бабочек. Ей надо было иметь ребенка и семью, и она должна была выйти замуж. А такого человека, как Григорий, еще нужно поискать!" Так он говорил всем и всегда, но сейчас он вдруг сразу понял: то, что она сделала, это чудовищно, противоестественно, и никаких иных слов для этого нет. Вот они сидят, разговаривают, радуются, а ее нет. А ведь это должен быть ее праздник, ее торжество. Кто же так любил, кто же так ждал, как не она! Вот и дождалась, и что же? Можно ей зайти к ним?
Они сидели в столовой и пили чай.
- Ты только что с поезда? - осторожно спросил Сергей (он желал узнать, что Николай уже знает о Нине, что нет).
Николай допил стакан и подвинул его Ленке.
- Прошу, Леночка. Я к вам, братцы-кролики, прямо с Внукова. Дом-то ведь разрушен? Как нет?! А мне сказали - прямое попадание. Значит, нет? Вот что!
Сергей украдкой посмотрел на Ленку. Может быть, он ничего не знает? Разрушили ведь не жилой дом, а театр, а жилой-то дом цел, и там Нина с Григорием - вот залетел бы!
- И хорошо сделал, что прямо к нам, - спокойно похвалила Ленка. - Нины все равно в городе нет. Она сейчас с театром в Дмитрове. Приедет в конце недели.
Молодец, Ленка, и тут выручила! Черт знает, что за самообладание у баб!
- Ах, так! - естественно откликнулся он. - Я ведь, Коля, по-прежнему ничего о них не знаю! Леночка, надо бы все-таки…
Ленка вдруг встала.
- Я сейчас пойду ему делать ванну - вот что! Николай, не рассказывай ничего без меня, я сейчас…
Когда она ушла, Николай сказал:
- Ну, а ты как, старик? - Сергей потерянно улыбнулся. - Ладно, знаю, знаю, а что ж ты меня все чаем да чаем - водка-то есть?
- Боже мой! - испугался Сергей и ударил себя по лбу. - Видали дурака? - И выскочил в коридор. Там в ванной у колонки возилась домработница Маша, а Ленка стояла возле и грызла розовый ноготь на большом пальце.
- Ты слышала? Он же ничего не знает, - отчаянно заговорил Сергей. - Прямо с самолета к нам!
- Я отдам ему свою комнату, пока он не… - печально ответила Ленка и вдруг сморщилась, как от сильной боли. - Боже мой! Боже мой! Нинка, Нинка! Что ж ты такое, дура, наделала!
- А сама нашептывала ей что?! - сердито шепнул Сергей, косясь на освещенный квадрат матового стекла в двери, за которой находился Николай.
- А я что, умная я, что ли? - всхлипнула Ленка. - И я такая же дура, как и она, Сергей, милый, что ж мы теперь?.. - Она схватила его за плечо и прижалась к нему.
- Ладно, пусть! - вырвался Сергей. - Он же послал меня за водкой!
* * *
Когда он вернулся с бутылкой и поставил ее на стол, Николай тянул чай прямо из горлышка заварного чайника, и Сергея передернуло - так делает и Нина, когда волнуется и спорит. Разговаривает, разговаривает с тобой, кипит, кипит и вдруг подойдет к столу, нальет себе полстакана черного, горького отвара, выдует его одним духом и опять забегала по комнате. Господи, как они все-таки похожи друг на друга!
- А что ж не раскупорил? - Николай взял бутылку за горлышко. - Ух, "Особая"! Стой! У меня есть штопор! - Он вынул из кармана перочинный ножик. - Единственное, что вывез оттуда! Ну, за что выпьем?
Сергей солидно сказал:
- Прежде всего - за встречу.
Николай налил себе полный чайный стакан и вздохнул.
- Ну что ж, и это тост! Я как-то пил за железный крюк самому себе… Ух, дерет! Через час я буду без ног! Ничего!
- Пей, пей! - замахал руками Сергей. - Это хорошо с дороги. Сейчас тебе будет ванна.
- Дельно! - одобрил Николай. - Ванна это очень дельно. Вымыться мне надо.
- Белье тебе приготовили, да придется ушивать, худ ты.
- Да белье я захватил - в портфеле, - он налил себе еще, но вдруг отставил стакан. - Вот что, Сергей, - и быстро! - чтоб ничего не сочинять: что с Ниной?
Сергей молчал.
- Ну, я знаю, она замужем - так за кем?
Сергей ответил:
- Да я его мало знаю, Коля.
- Ты его хорошо знаешь, Сергей, и не ври. Она, наверно, к тебе раз десять бегала советоваться.
- Не так это все было, - ответил Сергей, мучаясь, и подумал: "Ну, а я-то тут при чем? Мне-то, товарищи, за что это?" Ему уж не хватало воздуха. - Ты ее не вини, - она долго ждала тебя, Николай!
- Да за что же винить? - пожал плечами Николай. - Нет, конечно, она правильно сделала.
Тут за дверью взорвалась Ленка. Она вся тряслась, лицо у нее пылало - и от волнения, и от газовой горелки, - она и сама не знала, что бы она не отдала, чтоб Нина имела право сейчас войти в эту комнату и сесть с ними за стол. Но она откололась, изменила - не одному Николаю, им всем изменила, нашла черт знает кого и вот в эту минуту сидит там, небось, со своей "индийской гробницей" и хохочет, а крутиться приходится Ленке.
- Она стерва! - крикнула Лена, врываясь в комнату. - Она кукла! Никогда никого не любила, кроме своей наружности! Подумаешь, ей припекло! Подумаешь, она не могла ждать!
- Нет, я ее не виню, Лена, - серьезно и спокойно сказал Николай. - У нас не было ребенка, а теперь у нее ребенок, - нет, я даже одобряю ее.
- Подите вы все к бабушке с вашим одобрением, - рявкнула Ленка и подскочила к столу. - Он ее еще одобряет! Стерва она, вот и все! Как она меня направила, когда я к ней сунулась с Володькой, - треск пошел! А потом что? Чего ей не хватило? Ждала, ждала, кричала - люблю, люблю, а сама в это время на курортах… ух ты! - И она скрипнула зубами.