* * *
Происшествие, с первого взгляда, было, верно, совершенно пустячное.
Вот что произошло.
После обеда Николай сидел на лавочке в больничном парке и ждал Эльзу.
Был приемный день, все аллеи наполняли парочки, только тут еще никого не было. Он сидел, думал, насвистывал что-то, и вдруг перед ним неожиданно предстал военный в форме оберштабарцта (майора медицинской службы). Они улыбнулись друг другу.
- Я не помешал? - спросил майор.
- Нет, нет! - ответил Николай и подвинулся на край скамейки.
Оберштабарцт сел. Это был крупный мужчина лет пятидесяти, очень свежий, чисто выбритый, с прекрасным цветом лица и ямочкой на подбородке. От него так и несло духами, он дружелюбно покосился на Николая, достал серебряный портсигар с эмалевым колибри и протянул Николаю.
- Прошу, - сказал он любезно, - американские трофейные - марки "Кэмел".
Николай покачал головой:
- Спасибо, я курю, только если нервничаю.
- Да-а? - майор подумал. - И не курили?
- Нет, пожалуй! Когда был студентом только.
Майор захлопнул портсигар, спрятал его и с минуту сидел, глядя в землю, а потом поднял голову и спросил:
- Извините, но вот я сейчас сидел и думал: где же мы с вами встречались? Страшно знакомое лицо, - он еще посмотрел, - скажите, вы не были на купанье в Ревеле в сороковом году, летом?
- Нет, не был.
- Но страшно знакомое лицо! - Майор подумал. - Простите, если не секрет: ваша фамилия?
- Габбе.
- Нет, не знаю.
Николай встал и помахал рукой - из-за кустов появилась Эльза. Майор взглянул на нее и быстро встал.
- Доброго здоровья, - сказал он, - до свиданья. - И, не торопясь, пошел по дорожке.
Подошла Эльза, веселая, оживленная, засмеялась и положила на колени Николаю букет лилий.
- А вы их не любите! Смотрите, какая прелесть! - сказала она. - Специально выпросила у садовника! А что это за врач? Откуда вы его знаете?
- Да нет, это не ко мне, - ответил Николай и взял букет. - Странный запах у этих лилий. Вы не находите, что…
- Но к кому же он тогда приходил? Тут же никого нет? - удивилась Эльза.
Николай еще ничего не понимал.
- Ну не знаю, - ответил он досадливо, - вы не находите, что запах лилий…
- Да нет, в самом деле, - слегка встревожилась Эльза. - Если он пришел на свиданье, зачем ему потребовалось забиваться сюда?..
- А черт его знает! - рассердился Николай. - Есть о чем думать. Ну, зашел человек, посидел на скамеечке и пошел своей дорогой. Слушайте, я говорю о лилиях. Они… - И заговорил о другом.
* * *
Вечером во время обхода Сулье спросил его:
- Ну, повидались с дядей?
- Как? - удивился Николай. - С кем?
Сулье обернулся и посмотрел на дежурную сестру:
- А к кому же приходил этот майор?
- К господину Габбе! - удивленно ответила сестра. - Я сама его провожала и показала, где сидит господин Габбе.
- А… - начал Сулье, но вдруг поднялся и пошел из комнаты. Тем дело пока кончилось.
* * *
Через два дня дежурная сестра передала Николаю маленький сиреневый конвертик, пахнущий духами.
- Принесла девушка, - сказала она многозначительно, - фамилии не назвала: "Он сам знает". Очень хорошенькая!
В конверте была записка по-русски: "Куда вы сунулись? Убирайтесь вон - пока еще можно. Вы влезли в нехорошую историю!"
* * *
"А, пожалуй, надо бы послушать", - подумал Николай. Теперь для него стало совершенно ясно: папиросы марки "Кэмел", да, пожалуй, и портсигар были паролем. Стало быть, штабарцт приходил по чьему-то заданию, но увидал, что Габбе не тот, и ушел. Пришел и доложил: вместо Габбе сидит какой-то самозванец; тогда те и послали ему это письмо - "убирайся!" Значит, вопрос, кто это - "те"?
Он вытащил конверт, взятый им в лесу у покойного Габбе, распечатал и прочел:
"Генералу Босху (такого генерала Николай не знал; был лет пятьсот тому назад такой художник).
Податель сего - лицо, затребованное вами по отношению за № (номер) от (только одно число - ни года ни месяца).
Подпись (крючок)".
И ни штампа, ни печати - вот и разбирайся!
Надо смываться, понял Николай и вечером сказал Эльзе:
- Эльза, дорогая, мне надо выписаться.
- Надо? - спросила она, очень многое вкладывая в это слово.
- Да! Надо!
Она подумала.
- Хорошо, я поговорю с лечащим врачом.
- И мне нужна квартира, Эльза, в часть я не поеду. - Эльза смотрела на него во все глаза. - Ну, буду сидеть дома - деньги у меня пока есть. Доллары!
- Ну, что ж, - сказала Эльза сухо, - я помещу вас у своих родителей, вот и останутся у вас ваши доллары. Они вам пригодятся.
- Нет, я… - начал Николай.
- Они пригодятся, - сказала Эльза и ушла.
Глава 6
На другой день во время обычного обхода Николай сказал Сулье, что он здоров и хочет выписаться - обстановка больницы действует на него угнетающе. Пока он говорил, профессор рассеянно и сосредоточенно смотрел ему в глаза, а потом слегка вздохнул и покорно сказал:
- Ну, хорошо! Значит, завтра будем говорить, - и ушел в сопровождении ассистентов.
А через час быстро вошла Эльза, на ней не было лица, и она сказала:
- Гитлера убили!
Он вскочил и сжал ее руки. Она быстро села на койку.
- Сейчас передавали по радио. Фюрер выступит с речью…
- Постойте, я что-то ничего не понимаю: раз его убили, то какая же речь?
- Вот! Больше я ничего не знаю, - быстро сказала Эльза. - Тсс! Идут!
Вошла заведующая корпусом - старая дева с длинным желтым лицом и лошадиными зубами.
- Эльза, - крикнула она, - вы мне нужны. Идемте! Господин Габбе, профессор просил вас не уходить из палаты. Возможно, он зайдет к вам!
- Как фюрер? - спросил Николай.
- Фюрер, благодарение Богу, жив и здоров, - ровно и строго ответила старая дева, - английские наймиты опять просчитались.
Николай лег опять и потер руки.
- Ну, каша! Ну, заварится теперь каша, - сказал он радостно, - теперь только держись! И кто же все это сделал?
- Вы говорите так, как будто это вас радует! - строго, но бесстрастно обрезала старая дева. - Лежите спокойно, - она подошла и отворила окно. - И кто это опять курит у вас в палате?! Все, что нужно знать, будет по радио. - И ушла вместе с Эльзой.
* * *
В шепоте, в покачивании головами (что они хотят - господи, что ж они такое хотят?) и слухах прошло четыре дня. Заговорщиков поймали почти всех, начали работать специальная следственная комиссия и так называемые "народные суды". Уже вешали. Не за шею вешали, а натыкали на заостренный фигурно выгнутый крючок, так что человек, как кусок мяса, висел на челюсти и истекал кровью. Английское радио сообщало, что взрывом был убит двойник Гитлера Борк, но полно, может, это не Борк, а сам Гитлер убит, а Борк живехонек и командует сейчас империей? Чего ж они хотят? Боже мой, чего они такого хотят? - кровь и кровь, и уж пять лет одна только кровь, как она потекла с четырнадцатого года, так и не видно ей конца. Недаром говорили умные люди: придет время - и живые будут завидовать мертвым. Вот так и выходит.
На пятый день перед самым отбоем профессор позвал Николая к себе. Николай пришел и увидел, что на столе полно окурков и кучек пепла - стоят грязные стаканы и розетки, видно, было собрание. В синем чаду горит лампа в зеленом абажуре. Профессор - постаревший, очень усталый Гаршин - заложив руки в карманы, мягко ходит по коврам, а на тумбочке лежит кипа историй болезни и черные рентгеновские пленки.
- Вы из Лейпцига? - спросил Сулье.
- Да, - ответил Николай.
Профессор прошел к столу, сел, отодвинул кипу бумаг и взял перламутровую автоматическую ручку.
- Душой заговора был бургомистр Лейпцига Терделлер, его не поймали. Вам никогда не случалось его видеть? - спросил он, не смотря на Николая и роясь в кипе историй.
- Нет, - ответил Николай.
- Та-ак! - Профессор еще посидел, поиграл ручкой. - Вы хотели выписаться? Я согласен: завтра после обеда вы получите свои вещи - устраивает? - Он стряхнул ручку и вытащил одну из историй болезни, приписал несколько строчек на последней странице. - Ну, вот и все! - Он наконец поднял на Николая глаза.
- Спасибо, - поклонился Николай. - До свиданья!
- До свиданья, - профессор вдруг встал. - До свиданья, Габбе. Постойте-ка! - Он положил ручку и улыбнулся. - Во-первых, привет вам от доктора Грога. Он был у меня сегодня, - профессор помолчал, посмотрел на Николая, - и, во-вторых, сегодня на конференции потребовалась ваша история болезни - и вот оказалось, что ее нет, она у моего заместителя, доктора Нагеля - он взял ее три дня тому назад без моего ведома и куда-то уносил. Спрашивается: зачем? Этого я не знаю, - профессор сел.
Николай молчал и ждал.
Профессор поморщился.
- Ну, вот и все! - Он протянул Николаю руку. - Желаю вам всего, всего хорошего, - он вдруг засмеялся. - А скажите, что я не психолог: я сразу почувствовал, что вы странный эсэсовец!
* * *
ОТРЫВКИ ИЗ ЗАПИСОК НИКОЛАЯ
1
"И вот вместе с Эльзой я вышел за ворота клиники.
Город, возле которого мы помещались, еще не бомбили, и поэтому война здесь чувствовалась сравнительно мало. Но ведь сравнительно мало - это еще не мало вообще, война нависала над городом, как грозовая туча. Его заполняли беженцы с запада и раненые с востока, и там, где они жили, лежали или останавливались, постоянно разговаривали о таких страшных вещах, как ковровая и утюжная бомбежка, о том, как в городе стоят кварталы черных развалин, как захлопывает людей в бомбоубежищах. Рассказывали, как из Zoo после бомбежки вырвались звери и метались по улицам не от людей, а к людям - и, скажем, медведь ревел и тряс лапой, а страус махал обожженным крылом, а слон становился на колени, поднимал хобот и жалобно трубил, - но что могли сделать люди, когда и под ними горела земля? А коралловый аспид - очень ядовитая и красивая змея, похожая на красное и черное ожерелье, по пожарной лестнице заползла на шестой этаж и смиренно свернулась под чей-то кроватью. И в этих рассказах о развалинах больших городов, по улицам которых ползают африканские гады и трубят умирающие слоны, было что-то и от Уэллса, и от апокалипсиса, в общем, от легенд о конце мира и тотальной гибели человечества. Очень страшно было слушать также о том, как налетают самолеты. Вдруг начинают сразу гудеть все сирены - воют, воют, воют, люди, как крысы, шмыгают сразу в подполье, а те летят волнами - две, три, бог знает сколько тысяч, гудят, гремят и аккуратно, как клопиные гнезда, выжигают за кварталом квартал. В подвалы набивается столько народу, что ни встать, ни сесть: раз один старичок аптекарь умер от инфаркта и все-таки продолжал стоять вместе со всеми. Так пройдет ночь, а утром иди работай! Много ты наработаешь?! Шептались также о русских снегах, о партизанах, о смерти Кубе и о покушении на Гитлера. О том, как под ударом Советской армии трещит Восточный фронт, как пала Европейская крепость и что одна только надежда - Neue Waffe! - новое оружие! Панацея от всех болезней и бед. Уж по тому, как произносились эти слова, можно было сразу понять, с кем ты имеешь дело. Один говорил и сам улыбался, и тогда я отлично понимал: "Какое там, к дьяволу, новое оружие?! Оружие-то новое, да обезьяна старая" (по-немецки это получается очень складно: "Neue Waffe und alte Affe"). Другие произносили эти два слова загадочно, отчужденно, и я видел: они-то знают, что обрушит на землю разгневанный немецкий гений, когда придет его час. "Посмотрим, - словно говорили они, - посмотрим, господа, что останется от Лондона и Парижа! Посмотрим, что будет на месте Москвы! Яма с зеленой водой и лягушками. Ты сам напрашиваешься на это, Жорж Данден". Были и третьи - паникеры. Они произносили эти слова шепотом и заглядывали в лицо: они всего боялись - Гитлера, русских шпионов, немецкого гения. "Я не знаю, конечно, герр Габбе, что это за штука NW, но я слышал один разговор в бомбоубежище, говорили два очень сведущих человека - очень сведущих - это ужасно, ужасно! Бедные матери, бедные их дети". Четвертые - подрывной элемент, сразу же в крик: "Когда же, господа хорошие, когда же?! Ведь мы сегодня как моль, пока вы там раскачиваетесь!". "Но оно обязательно появится", - отвечали им пятые, и это была самая тупая, но зато и самая стойкая публика - столпы империи!
И оно действительно появлялось - и оказывалось то сверхмощным танком "тигр", то сверхманевренным танком "пантера", то фаустпатроном. Все эти "фаусты", "пантеры", "тигры" должны были кончить войну еще в этом сезоне, а она тянулась, тянулась, тянулась неизвестно куда, и все меньше оставалось земли, куда можно было попятиться. А потом появлялась очередная еженедельная статья Геббельса, и все понимали, что NW еще впереди, еще о нем надо гадать да гадать. А что конец не за горами, чувствовали все. Ужасны были мелочи конца - то, например, что в магазинах появилось мясо диких коз и кабанов - за килограммный талон два килограмма, что знаменитая "Мадонна" скатана в трубку и запаяна в металлический цилиндр, а памятники забиты в ящики и спрятаны в подвалы, а то и просто зарыты. Ходить после десяти часов по улицам нельзя. Ползут слухи о шпионах. В окрестные леса сброшены парашютисты. И было, например, такое: в кафе "Лорелея" один офицер на глазах у всей публики застрелил другого - просто встал из-за своего столика, подошел к другому и бахнул в затылок полковнику, который сидел и читал газету. А потом оказалось, что все это шпионское дело - только неясно, кто же шпион.
Вдруг газеты сообщили: вчера гильотинированы три очень известные женщины - оказались шпионками. Еще кого-то казнили - за распространение рукописных листовок, еще - за спекуляцию продовольствием и еще - за грабеж после бомбежки. Появилось страшное слово "дефатизмус" - дискредитация власти - и такие же страшные короткие дела о них в полицейских судах. Жить становилось не то что страшнее (конечно, страшнее, но уже истощались болевые способности людей, да и свободных мозгов оставалось все меньше и меньше), а бессмысленнее с каждый днем. И опять-таки, не то что не было уж решительно никакого выхода немецкому народу - выход был и такой и эдакий, - но стало ясно, что все пошло прахом, на долю одних уже досталась смерть, а других еще ждут позор и разорение. Война проиграна, и гора родила мышь!"
2
""Вы ведь должны знать Жослена, - спросил меня Лафортюн, - он, кажется, в Москве был корреспондентом "Лозанн цайтунг"?" Я сказал, что знаю такого: толстячок, похож на Чаплина, только в пенсне и брюки не падают. "Ну, вот, вот! - засмеялся Лафортюн, - именно Чаплин! Так вот, постарайтесь добраться до города Эн. Он там сейчас состоит при миссии Красного Креста! Он вам сделает все".
И вот я стал ловить Жослена - это было нелегко, ведь в миссию-то не зайдешь, по телефону тоже не вызовешь - значит, приходилось сидеть да ждать в небольшом скверике возле Дюрерштрассе, напротив миссии.
И вот однажды, когда я шел по парку встретить Эльзу, кто-то ударил меня по плечу.
Я обернулся и увидел очень старенького Чаплина в мягкой шляпе, похожей на котелок.
Он стоял и смотрел на меня".
* * *
- Прежде всего, - спросил Жослен, - я ошибся или нет?
Парк был пуст, только на лавке сидели два малыша.
- Нет, - ответил Николай, - нет, вы не ошиблась!
- Ну, и очень хорошо, - облегченно вздохнул Жослен и протянул руку. - Я уже давно жду вас. Кто вы такой сейчас?
Николай слегка поклонился.
- Гауптштурмфюрер Габбе из Лейпцига.
- Так. Откуда вы сейчас? - не принимая его улыбки, спросил Жослен.
- Я две недели пролежал в клинике профессора Сулье.
- Молодец, - Жослен взял его под руку. - Пойдемте. Я вас давно жду. Его преподобие тоже на свободе и кланяется вам.
Николай даже остановился.
- Как? Он…
Жослен опять подхватил его под руку.
- Именно! Бежал через неделю после вас! Так, порядок такой: я сейчас отпущу шофера и повезу вас к себе. Говорить будем уже у меня - согласны?
Вот так в этот день Эльза ждала, ждала, да и не дождалась своего возлюбленного. Возлюбленный приехал в двенадцать часов, когда Эльза уже давно спала. Он тихонько шмыгнул в свою комнату, взял чемодан, щедро расплатился с хозяевами и уехал. Он сказал, что его давно уже ищут, а сейчас встретили на улице, отвезли в штаб и дали направление в ставку. Он съездит и приедет обратно, но на всякий случай вот деньги. Ведь война, так мало ли что может случиться! Но отец Эльзы, бухгалтер, сорок лет проработавший в одном месте, был старый стреляный воробей - и он-то отлично понимал, какой там, к черту, штаб! Какой там вызвали и дали направление! А зачем жилец все время выходил только в штатском, когда он эсэс? Зачем он, эсэс, отлеживался в университетской клинике, когда дел у них по горло? Никакая там не ставка! Просто бегут крысы с тонущего корабля - вот и всё: тонуть-то никому неохота.