- Не та пища... По-моему, чем-то тухлым воняет. Зараз погляди кругом и приберись, как положено.
Резанувший по ноздрям запах Тихон Иванович запил кружкой молока, не спеша, с какой-то рассеянной неторопливостью вытер усы, похлопал ладонями по пустым карманам, удалился, так и не угадав, что пахнет терпкой, распаренной юфтой.
- Может, он уже догадался? - настороженно спросил Мельник и нетерпеливо откинул к уху пышный зачес светлых волос.
- Нипочем. Зараз побегит до дому, зьист кус домашнего сала и придет чай пить. Это у него вместо цигарок, режим теперь такой...
- Ну а вдруг ему кольнет заглянуть в подсобку? - не успокаивался Мишка.
- Не увидит. Все сховано.
- Ты гляди.
- Будь покоен.
- К вечеру пидсохнут, як ты разумиешь? А то ведь нема в чем на боевой расчет идти.
- Должны пидсохнуть, - предчувствуя недоброе, ответил повар.
Отдохнув после ночного дежурства, Мельник побежал было на кухню. Дружка там не оказалось, и подсобка была заперта. Узнав от дежурного, что дружок его пошел на реку, побежал туда и Михаил, но там, кроме прачки, никого не было. Он постоял на берегу, посмотрел, как ласточки пикируют за комарами. На той стороне купались ребятишки. Одна девчонка, самая озорная, сестра красавицы Люцинки Олеська кувыркалась через голову. Вскоре Мельник снова вернулся к черному ходу кухни. День становился все жарче. На яблонях поникли листья, слепень звонко ударился об оконное стекло и сердито загудел. Где-то близко, совсем рядом, словно поднимая тревогу, на высокой беспрерывной ноте запел шмель.
"А вдруг зараз тревога, вот мне будут гармошки", - подумал Мельник. Говоря по правде, он был хорошим солдатом, отлично нес службу старшего наряда, и вдруг к нему, как мозольный пластырь, прилипла мода на гармошки. Он уже и сам был не рад, что поддался на удочку модников из саперной роты. Сегодня с самого утра не терпелось взглянуть, что же получилось с голенищами?
Наконец из кладовой, где безраздельно властвовал старшина, показался белый колпак Саши Дегтяря. Мельник, щеголяя тапочками на босую ногу, пошел повару навстречу.
- Может, тебе подсобить, Сашка? - спросил Мельник.
- Сам донесу, - ответил Дегтярь. В одной руке он держал мешочек с горохом, а в другой тарелку с большим куском янтарно-желтого сливочного масла.
В подсобку они вошли вместе. Мельник сдернул синюю тряпку, и вид двух пар сапог чуть не сразил модников наповал. У Мишкиных, словно кончики лыж, неимоверно задрались носы, а сморщенные голенища накренились вперед.
- Э-э-э! Еж тоби в колючки! - Мельник всплеснул руками. - Да чего ж они по-собачьи ощерились! А твои-то, Саша, твои! Пляши и смейся! - С сапогами повара произошло совсем невероятное. У одного сборки на голенище, как меха баяна, крупно дыбились, а у другого, словно у саратовской гармошки, мелко сжались. Самый же главный изъян у второго сапога был тот, что он бессовестно "пидсох" - стал узким и маленьким.
Ошарашенные этой удивительной переменой, Дегтярь и Мельник застыли на месте, вслушиваясь в тревожные звуки ревуна и пронзительный голос дежурного по заставе:
- В ружьё!
- Вот тоби и пидсохли, щоб ты плясал и смеялся... - С покрасневшим от натуги лицом Мельник кое-как натянул полусырые сапоги и, с ужасом взглянув на изуродованные голенища, кинулся из подсобки вон, помня, что у начальника заставы майора Засветаева не замешкаешься...
У Дегтяря дело было совсем плохо: правый, чрезмерно усохший сапог на ногу не лез, а левый наделся с трудом лишь на босую ногу. Повар столько провозился с ними, что едва не опоздал в строй. Встать пришлось не на свое обычное место, а приткнуться на левый фланг в затылок Володе Ицынкову. Последним прибежал Гриша Галашкин. Мелькая странно удлиненными ногами, он пристроился на правом фланге второй шеренги. Все трое чувствовали себя прескверно. Мельник морщился, будто ноги у него были скованы железными путами, которыми куют лошадей... Дегтярю казалось, что у него на правой ноге вообще нет голенища - оно съехало куда-то вниз и чувствительно давило на подъем и задник. Галашкин ощущал в ногах этакую хореографическую легкость - его сапожки настолько уварились и сели, что их даже не видно было первой шеренге. Однако у старшины Тихона Ивановича глаз был наметан так, что уловка сержанта Галашкина, постные, удрученные лица Дегтяря и Мельника от него не укрылись. Он сразу же понял, что эти модники проделали со своими новыми сапогами. Они были до того потешны, что старшине стоило большого труда, чтобы удержаться от хохота.
Майор Засветаев сообщил обстановку - нарушена граница на соседней заставе - и отдал боевой приказ на поиск. В помощь соседу направлялись Галашкин с собакой Амуром и ефрейтор Мельник, который именно в этот день нашил на зеленые погоны золотистые лычки.
- Стоишь, старшина, перед строем да еще во время отдачи боевого приказа посмеиваешься, куда это годится, - недовольно проговорил начальник заставы, когда они вошли в канцелярию. У него было широкое русское лицо, плотная крутоплечая фигура, привычно затянутая ремнями.
- Да, тут такое дело, товарищ майор, я думал, ей-ей помру, - ответил старшина.
- Помирать ты можешь, но только не перед строем. - Иван Александрович, нахмурив кустистые брови, стал доставать из сейфа обоймы с патронами для своего пистолета.
- Да не можно ж терпеть!
- А в чем дело?
- Разрешите на минутку позвать сержанта Галашкина да ще тех артистов - Дегтяря с Мельником. Только на одну хвылыночку...
- Ни одной хвылыночки у них в резерве нет. Они едут вместе со мной по обстановке.
- Да вы побачте, в чем они поедут и как поедут! Ха!
- Поедут, в чем есть, - решительно проговорил Засветаев.
- А вы, товарищ майор, обратили внимание на их чоботы?
- Обратил и на чоботы, и на великолепные гармошки...
- Так вы сами бачили?
- Не будем повторяться, старшина.
- Да ведь, товарищ майор...
- Закончен разговор. Пошли.
- А вдруг там начальство устренет...
- Даже непременно встретится.
Поскрипывая новыми юфтовыми сапогами, с нормальными, до колен, голенищами, майор вышел из казармы. Резервная группа была выстроена под щитком, где обычно заряжалось оружие. За садовой калиткой пофыркивал мотором "газик". Овчарка рвалась на поводке и тоненько скулила.
- К машине! Бегом! Марш! - скомандовал майор и первым побежал по густой траве молодого сада. За ним рванулся Амур и потащил за собой инструктора.
Солдаты быстро разместились под брезентом "газика". Последним влезли инструктор с собакой и майор. Детишки его - Игорек и Лариса, как обычно, вертелись тут же. А когда машина тронулась, дотошный Игорек крикнул:
- А нечему у Халашкина сапожки такие маленькие?
- Галашкина, а не Халашкина. Не путай, - внесла поправку Лариса. - Она верховодила над братом, потому что родилась раньше его на два часа. - А сапожки Гриша пидкрутил... этим... - Лариса защелкала пальчиками. - Еще Бондаренко, помнишь, тоже пидкручивал?
- А ты зачем говоришь "пидкручивал". Нельзя так говорить. А делают это плоскогубцами, - вспомнил Игорек.
- Так и я это самое хотела сказать!
Дети взялись за руки и направились к дому. Они знали, что если на заставе тревога, то поездка за смородиной не состоится. Нет - так нет. У них здесь есть немалый выбор разных игр и развлечений: можно поиграть в песочке, полить свои грядки, взять удочку и побежать на Черную Ганьчу. Там с полуразрушенного шлюза шумно падает вода и бежит по Августовскому каналу, травы в воде извиваются, словно змеи, около них юрко снуют уклейки, охотясь за мошкой, по песчаному дну лениво ползают пескари, а если хорошенько затаиться под кустиком, можно подкараулить красноперок. Степенно пошевеливая ярко-красными плавниками, они поднимаются почти на самую поверхность, могут жадно цапнуть брошенного с крючком кузнечика и, блеснув на солнце золотистой чешуйкой, очутиться на берегу... Сколько радости и веселья!
Вот и канал, с белым домиком на бережку, заставской баней, откуда доносится шум стиральной машины. Это Мартыновна - прачка, полощет белье. А из деревни Гусарской пришли купаться ребята, с ними Люцинка. Что за прелесть эта Люцинка! В красном купальнике она стоит на той стороне канала, выжимает мокрую темную свою косу и приветливо машет рукой. Люцинке, наверное, уже шестнадцать лет, но она умеет приветить ласковой улыбкой и больших, и малых. Родители Люцинки дружат с семьей майора Засветаева и часто бывают на заставе.
- Люциночка, любая, плывите с Олесей к нам! - кричит с мостков Лариса.
- Мы уже, Ларочка, выкупались и наплавались! Мы собираемся в лес за грибами, а мне еще в школу надо забежать.
- А мы тоже пойдем с Лариской в школу, - заявил Игорек. - Нам уже книжки и форму купили!
- Хорошо, Игоречек, хорошо! - весело откликается Люцинка.
- А мы на велосипедиках! - звонко голосит круглолицая Олеся.
- Ехайте к нам через дальний мостик! - подхватывает в ответ Лариска.
Когда-то здесь через Черную Ганьчу был перекинут пешеходный мостик. Дети запросто бегали в ближайшее село Гусарское и приводили на заставу гостей. Так стали проникать в заставский клуб и вот такие голубоглазые Люцинки. Появились любители обратных визитов и среди солдат. В казарме иногда стало попахивать самогончиком. Правда, это было в первые месяцы, когда Иван Александрович, еще будучи старшим лейтенантом, принял заставу. Чтобы раз и навсегда пресечь визитерские набеги в Гусарское, Засветаев приказал - в качестве крайней меры - разобрать мостик. Теперь из воды лишь торчали одни заросшие зеленым мхом сваи. По ним уже не проскочишь, не замочив штанов, а бежать на дальний мост более двух километров... да еще на виду у часового с металлической вышки - себе дороже... Но несмотря на отдаленные мостики, жители пограничных деревень все равно крепко связаны дружбой с пограничниками. Всенародное дело охраны государственной границы врастает в сознание людей с малых лет. В этом особенно активны и бдительны дети - юные друзья пограничников.
V
В этот праздничный день десятилетние школьники Юстас и Пятрас рано утром выехали на велосипедах из села Вылковышки и покатили к реке Запсие на рыбалку. За околицей ребят радостно встретила золотистая волна поспевающей ржи, а за нею показался заманчивый Шештокайский бор, где можно прислонить машины к любому дереву и срезать в брусничнике толстоногого боровика в рыжей шапке. А если не полениться и свернуть на знакомую тропку, провести велосипеды километра два в руках, нырнуть в березнячок и очутиться в густущем малиннике, вот где раздолье-то! Ягоды сами в рот падают...
На этот раз Юстас и Пятрас боровика не срезали и в малинник не заглянули. У самого поворота на сосновой, разбитой грозой колоде, опустив голову к рыжей вместительной сумке на молнии, сидел человек в серой спортивной куртке. Услышав шум, он поднял голову с всклокоченными волосами, смахнул с низкого лба влажные от пота пряди. Это был Изодас. От того что питался он вот уже несколько дней всухомятку, а может быть, от излишнего употребления шоколада и чрезмерно быстрой ходьбы у него начались острые колики. Теперь он не только не мог быстро двигаться, но с трудом тащил тяжелейшую сумку.
- Ох, хлопчики, сам бог вас послал, - вытирая платком лицо, проговорил Изодас.
Мальчики сошли с велосипедов и не без любопытства стали рассматривать незнакомого человека. Юстас и Пятрас были приучены не спрашивать у старших, куда и зачем они идут или едут. Если будет нужно, сами скажут. Хорошо знал эти правила и Изодас. Он сам объяснил хлопчикам, что приехал на попутной машине, и ему нужно попасть домой, где его ждет сестра, да вот внезапно заболел и даже не в состоянии нести сумку. Не могут ли хлопчики подвезти сумку хотя бы до ближайшей деревни, а там он наймет машину или лошадь в колхозе.
- А у нас нет колхоза, - ответил словоохотливый и добрый по характеру Пятрас.
- Куда же он делся? - Глаза Изодаса возбужденно и строго блеснули. Для убедительности он напомнил мальчикам прежнее название колхоза.
- У нас давно уже совхоз, - возразил Юстас. Он был не особенно расположен к излишним разговорам, да и на речку хотелось попасть поскорее. Но тут опять вмешался Пятрас и начал портить все дело.
- Совхоз или колхоз, дядечку, что до того? Раз нужно помочь, ну так и давай, Юстас, поможем! - с увлечением проговорил Пятрас.
Юстас ничего не ответил, а только пожал плечами.
- Сумку можно пристроить на мой багажник, - сказал Пятрас.
- На твой, пусть на твой... - Юстас рассеянно смотрел на пыльную дорогу. Его вовсе не интересовали вещи незнакомца, которые сейчас Пятрас пристраивал на свой багажник, приговаривая:
- Какой отличный багажник! Отец смастерил. Он привязывает сюда целый мешок картошки.
- Ах, хлопчики, чем мне вас отблагодарить! - с искренним волнением в голосе заговорил Изодас. Ему было отчего волноваться: все утро он стремился к тому, чтобы как можно дальше оторваться от границы. Он растроганно стал оделять мальчиков шоколадом, сопровождая подарок восторженными словами.
При виде ярко-зеленой обложки у Пятраса замаслились глаза. Юстас повертел шоколад в руке и нехотя, словно по принуждению, сунул подарок в задний карман синих трикотажных штанишек. Повышенное внимание незнакомца и шоколад нисколько не соблазнили мальчика, наоборот - ему вдруг расхотелось тащиться вслед за тяжелой кладью этого дядьки. Неприятна была не только его нарочитая ласковость, но и само лицо, здорово искусанное комарами, всклокоченные волосы, кепка с черной пряжкой и даже рыжие тупоносые башмаки на толстой подошве.
После того как сумка была привязана к багажнику Пятраса, они вдвоем с незнакомцем, держась с двух сторон за рогульки руля, повели велосипед вперед.
"Ухватились, как за коровьи рога. Ха!" - мысленно усмехнулся Юстас. - "С этим Пятрасом никогда спокойно не доедешь до места, то он посадит впереди себя какого-нибудь мальчугана-приятеля, то девчонку Олеську из Гусарского. А она такой сорванец! Как-то схватила его, Юстаса, машину, села верхом на раму - до седла-то не достает - и давай крутить педали. Так раскрутила, что прямо на дерево наехала, и будь здоров, какая восьмерка получилась"!
Размышляя таким образом, Юстас немножко приотстал. Сейчас бы крючок забросить возле лапушка, а тут плетись...
По гладкой, хорошо укатанной дороге прошли метров двести, а может, чуть-чуть побольше. У Пятраса было совсем иное настроение - плитка шоколада не давала ему покоя, оттягивала карман и явно просилась, чтобы ее поместили в другое место... Однако развертывать на ходу было неудобно - руки заняты, да и перед Юстасом неловко, он терпеливый и один ни за что есть не станет. Пятрас был любопытен и быстро разговорился с дядечкой, успел узнать, как его зовут.
- У меня есть двоюродный брат, и его тоже зовут Изодасом.
- Вот и добре, что у меня есть тезка, твой родственник, - кивнул Изодас. Он рассеянно слушал болтовню мальчика. Поначалу в этой встрече он почуял опасность, теперь же она могла служить ему надежным прикрытием. Кому придет в голову узнавать, с кем едут мальчики? Его не устраивало лишь медленное движение. Сославшись на усталость, Изодас попросил у Пятраса разрешения проехать немного одному.
- Отчего же нельзя! - согласился Пятрас. - А мы прокатимся с Юстасом на его машине. - Пятрасу и самому надоело тащить за руль тяжелую отцовскую машину.
Изодас уверенно опустился в седло и сразу с места набрал большую скорость. Покатили вслед за ним и мальчики, удаляясь от границы все дальше и дальше. Изодас увеличивал ход. Быстрее замелькали на обочинах желтые свечкастые сосны, словно отступая, убегали назад березки и ели.
- И долго мы будем везти этого дядьку? - натуженно нажимая па педали, спросил Юстас.
- Не знаю...
- Кто, же знает?
- А ты как разумиешь?
- А я разумию так: доедем до мостика через Запсие - и баста!
- Так ему же надо дальше...
- Дальше, не дальше... А от мостика выкручивать по песку на гору? Ха! Да и нам надо скорее на рыбалку. Мы же едем на рыбалку или не едем?
- Конечно, едем, только вот...
- Или ты думаешь, что я тебя буду терпеть до самого Лоздияя? Как бы не так!
- А шоколад?
- А ты полагаешь, что за шмоток шоколада я его и вашу мосць повезу до озера Дуся? Ха! - Юстас горячо задышал Пятрасу в ухо.
- Ну так ему надо сказать!
- Ну и скажем!
- А кто будет говорить? - спросил Пятрас.
- Ты дал ему машину, ты и скажешь, - решительно ответил Юстас.
- Почему именно я? - возмутился Пятрас. - Если мой багажник и машина, так я еще должен спихнуть его сумку? Интересное кино! Мне тошно сказать человеку такое...
- Ха, как будто мне так уж сладко, чтобы ты елозил своей попкой на моей раме...
- Если тебе, ваша мосць, мешает мой зад, так я могу сойти к чертову быдлу!
- И очень шикарно сделаешь. Как довезу до мостика, так и сам спихну.
- Ну и давай, спихивай!
Велосипед Юстаса заюлил из стороны в сторону, и Пятрас на самом деле чуть не слетел в кювет.
- Если ты меня свалишь...
- И свалю, если не помолчишь, - пообещал Юстас.
Пятрас отлично знал характер своего друга - может и свалить, а то бычком упрется, так что трактором не стащишь, а еще начнет лепить в тебя разные словечки: и литовские, и белорусские, и польские, вроде "ваша мосць". Уж такой он есть, Юстас Пяткавичус. Сказать по правде, Пятрасу тоже изрядно надоело подпрыгивать на раме, да и не так уж мягко на ней сидеть... А от мостика через Запсие начнется подъем, рыхлый песок на дороге, придется опять тащить машины за руль.
Лес кончился. Мелькнули на опушке и остались позади последние кусты орешника. Подпрыгивая на неровностях, велосипеды бойко катились под уклон, через поле, засеянное смесью стручкастого люпина и овса, сверкавшего на утреннем солнце белесыми сережками. От моста желтая полоса дороги, прорезая песчаный изволок, стрелой вонзалась в дыбящийся за полем мощный, величавый сосновый бор.
- Как только подкачу к речке, так ты можешь, ваша мосць, убираться к тому самому быдлу, - проговорил Юстас.
Пятрас не отвечал.
- Уж дальше я не поеду, привет!
Друг его продолжал помалкивать.
- Ты можешь выклянчить у тех тупоносых башмаков еще себе шоколадку и кати с ним хоть до самого Кудрикоса, - не унимался Юстас.
- Юстас, если ты ляпнешь хоть одно словечко, я тебя смажу! - взорвался наконец Пятрас.