Под крылом земля - Лев Экономов 16 стр.


- Давай зайдем, - согласился инженер, все еще не выпуская моего локтя.

Я решил, что отказываться неудобно. Все-таки мы были добрыми соседями.

- Фу, какая здесь духота! - воскликнула Нонна Павловна, войдя в палатку. - Чем вы только дышите ночью!

- Ночью оно не греет, - улыбнулся Одинцов, кивнув на просвечивающее сквозь полотно солнце. Он открыл тумбочку - на пол с шумом посыпались книги - и стал искать что-то среди бумаг.

- Вот! - сказал он серьезно, протягивая Светлане шоколадку.

- Спасибо! - Девочка сразу зашуршала фольгой.

- Ты здесь и работаешь? - спросила Нонна Павловна. - Как у тебя дела с прибором?

- Совсем нет времени. Впрочем, макет уже готов. У меня ведь теперь целое конструкторское бюро.

"Хорошо сказано", - подумал я. Однажды я пришел на занятие технического кружка. Занимались кружковцы в большой палатке. Среди них был и Брякин.

- Как, Брякин рационализатор? - спросил я у Мокрушина.

- Да вот записался. У негр есть интересные идеи. Хочет усовершенствовать рабочий инструмент. В первую очередь решил сделать ключ для гаек петрофлексов. Очень всем необходим. - Мокрушин подвел меня к стендам для испытаний агрегатов мотора и приборов. - Все это еще не закончено. А если придете через месяц, увидите интересные вещи. - Он говорил со мной, как экскурсовод, то и дело показывая схемы, чертежи, макеты.

Нонна Павловна по-своему застелила постель, навела порядок на столе. Инженер положил в сумку пустой стакан.

- Пойдемте. Есть у меня заветное местечко.

- А это по пути к твоему конструкторскому бюро? - спросила Нонна Павловна.

- Не совсем. А что?

- Надо же посмотреть макет твоего прибора. Одинцов удивленно взглянул на жену:

- Зачем тебе? С каких это пор ты стала интересоваться моей работой?

- С тех самых, как сама стала работать.

- Гм, здорово ты меня поддела. - Одинцов покачал головой. - Кстати, как твои музыкальные лекции?

Нонна Павловна хитро посмотрела на мужа и подмигнула мне.

- С каких это пор ты стал интересоваться моей работой?

Они засмеялись и вышли из палатки. Мне не хотелось мешать супругам. У них, кажется, все налаживалось.

- Извините меня, я пойду потанцую. - На лужайке возле столовой танцевали польку.

- Нет, нет! - в один голос ответили Нонна Павловна и Одинцов. - Мы вас не отпустим.

- Сначала надо привести себя в соответствующее настроение, - Одинцов щелкнул по торчащему из сумки стакану. - Пойдемте!

- Вы выступаете сегодня? - спросила Нонна Павловна.

- Нет. Кобадзе забраковал мой номер.

При упоминании фамилии капитана Нонна Павловна взметнула густые ресницы и тут же опустила глаза.

Макет прибора, над которым работал Одинцов, хранился в специальном шкафу.

- Не пойму, не то арифмометр, не то телевизор, - сказала Нонна Павловна, рассматривая прибор.

Одинцов поставил его на стол и по моей просьбе стал объяснять принцип действия. С помощью магнитных реле-переключателей действовали, в зависимости от режима работы мотора, то одни, то другие счетчики, внешне похожие на спидометры. Инженер завел прибор ключом, как заводят стенные часы, и внутри него послышалось тихое ритмичное пощелкивание. Светлана захлопала в ладоши.

- Вот и вся механика, - сказал инженер, убирая прибор в шкаф.

- У тебя действительно здесь целое бюро! - заметила Нонна Павловна, расхаживая по огромной палатке.

- Ну, хватит о деле. Пойдемте отсюда, пока нас никто не увидел. А то будут потом сплетничать, что инженер в День Воздушного флота заставил работать свою собственную жену. - И он притянул к себе Нонну Павловну. Та отстранилась.

- А чем вы, Простин, занимаетесь в нерабочее время?

- Рыбной ловлей, - ответил за меня инженер. - Они с Кобадзе однажды всех летчиков свежей ухой накормили. А потом у всех животы разболелись. И я тоже пострадал.

- Почему же?

- Видишь ли, заботились, чтобы друзья не сожгли себе ртов, и разбавили ушицу сырой водой.

Мы рассмеялись.

Заветное местечко, о котором говорил инженер, находилось у самой реки. Нонна Павловна достала из сумки скатерть и расстелила ее на траве. Мы с майором стали развертывать свертки.

- Мое любимое! - воскликнул Одинцов, подкинув кверху большую бутылку с сухим вином. - Надо бы позвать Кобадзе.

Я не мог не улыбнуться, вспомнив, как он ретировался, завидев Одинцова и Нонну Павловну.

- Не надо, - сказал я. - У него сейчас генеральная репетиция.

Светлане дали большое красное яблоко, и она забралась на камень, лежащий у воды.

- Ой, сколько здесь маленьких рыбочек! - кричала она, хлопая в ладоши.

Первый тост, как полагается, выпили за авиацию. Нонна Павловна угощала домашним тортом. От второй рюмки у нее раскраснелись щеки, глаза стали уже, лучистее.

- Ты знаешь, Одинцов, я решила взять Свету к себе. Одинцов положил на скатерть надкушенный бутерброд.

- Не понимаю.

- Я не могу больше жить одна. К тому же ко мне приходили из школы, узнавали, почему Свету воспитываем не мы, а бабушка. А я и сама хорошенько не знаю, почему…

- Мама, мама, смотри, что это? - Света стояла на камне и показывала на плывущий по реке плот.

Я встал и подошел к Светлане. Плот подплыл ближе. Двое оголенных до пояса мужчин энергично орудовали длинными шестами. Я узнал Лобанова и Шатунова. Приятели были страстными рыболовами и все свободное время торчали с удочками на реке. В этот день они совершали путешествие вниз по течению.

Я принялся махать им фуражкой. Они заметили и причалили к берегу.

- Возьмите меня с собой, - попросил я.

- Давай. Но мы вернемся только вечером.

- Ничего! - Я пожелал Нонне Павловне и Одинцову интересно провести день и прыгнул на плот, зачерпнув ботинком воды.

- Подождите! - закричал Одинцов. Он схватил со скатерти жареную курицу, батон, горсть конфет и кинул в висевший на корме сачок. Мы хором поблагодарили за угощение, а через несколько минут наш плот был уже посередине реки.

Какое удовольствие плыть по реке на плоту! Отлогие заросшие травой берега сменяются песчаными откосами; по ним к самой воде, словно для того, чтобы приветствовать нас, сбегают краснобокие сосны. Река то разливается на многие метры, то застаивается глубокими мрачными омутами, то, расплетаясь на волокна, огибает зеленые острова.

Вспоминаются родные места, друзья детства, с которыми ловил под корягами раков, резал темно-коричневые тростниковые шишки, рвал кувшинки и лилии.

Я тоже разделся и сложил все в деревянный ящик, стоявший на столбах посреди плота. Мне дали кол и велели следить за правым бортом.

Растянувшись на бревнах и глядя в небо, Лобанов сказал мечтательно:

- А праздник в Тушино уже начался. Хотя бы одним глазком увидеть, что будут показывать. Реактивные бы увидеть…

- Увидишь, - коротко ответил Шатунов.

- Где это?

- У нас. Подожди немного.

К реке от недалекой рощицы бежала девушка в желтом платье.

- Смотрите, пионервожатая из подшефной школы, - сказал Шатунов.

- Быстрова? Зачем она здесь? - удивился я, но в следующую секунду увидел бегущего за ней Брякина.

Майя неожиданно повернула назад к рощице. Смеясь, она пряталась за деревья, потом с силой отталкивалась от них и убегала. Подпрыгивали косы с развязавшимися бантами. Но вот она не успела увернуться от Брякина и попала в его объятия. Он привлек ее и поцеловал.

Лобанов, заложив в рот пальцы, оглушительно свистнул.

- Зачем ты! - прикрикнул на него Шатунов. Брякин и Майя схватились за руки и убежали. Спустя часа два мы пристали к небольшому живописному островку и провели там весь день.

Когда поздно вечером я появился в своей палатке, Кобадзе накинулся на меня коршуном:

- Где тебя носило? Садовая голова! Рыбку ловил, а упустил кого…

Я был удивлен такой встрече. Мне казалось, капитан порадуется моему улову, а он даже и не заметил его.

- Кого ты упустил! - твердил он.

- Ну кого же?

- Людмилу!

- То есть как это? - задохнулся я. "Значит, отец рассказал ей, что я заходил, и она приезжала ко мне!"

- Ну чего ж ты молчишь? Говори!

- А что говорить? Я не успел подойти к ней - около; нее сразу очутился Сливко. Они ходили по дороге от лагеря к реке и долго разговаривали. Потом он пошел провожать ее на станцию.

- Этого не может быть! Она не могла его простить!!

Кобадзе развел руками:

- Она, кажется, приезжала к нему. Я узнал, что она спрашивала у дежурного, как ей разыскать майора Сливко.

- Ты не слышал, о чем они говорили?

- Нет. Я дважды проходил мимо. Кажется, она о чем-то его просила…

XIX

Летно-тактические учения, или, как у нас говорят, ЛТУ, проходили в гористой местности.

Первейшая заповедь военной науки - внезапность, поэтому командование полка перебросило в горы передовую группу ночью на грузовиках, а в шесть утра на новый аэродром уже садилась первая восьмерка "илов". Ровно через час начальник штаба рапортовал в дивизию по телефону, что полк занял исходное положение.

Техники начали готовить машины к вылетам. Летчики засели за изучение района боевых действий.

Во второй половине дня меня вызвал на КП комэск.

- Надо помочь оперативному дежурному, - сказал он, - замаялся Перекатов. Ночью лагерь разбивал, утром встречал самолеты. А скоро начнет работу с документами, не сделал бы ошибки.

Перекатов, толковый и опытный офицер, был адъютантом нашей авиаэскадрильи. Получалось, что Истомин приравнял меня к этому старому авиационному "волку"! Я разволновался, несколько раз переспросил адъютанта, как мне действовать, и только после этого подпустил его к топчану, предусмотрительно поставленному прямо на КП.

Но кругом было тихо. Если б не телефонные звонки и нервное стрекотание пишущей машинки, можно было бы подумать, что полк перебазировался на отдых. Несколько часов прошло в бездействии.

Я без конца мерил шагами палатку, останавливался у окна и смотрел на поле с раскиданными в беспорядке зелеными островками. Каждый островок был замаскированным елками самолетом. Из-под хвои время от времени выползала пятнистая, словно ягуар, автомашина с цистерной, медленно пересекала пространство между островками и снова надолго пропадала в зелени, только слышно было, как гудел мотор бензонасоса, перегоняя горючее в баки самолета.

У опушки леса Кобадзе занимался с летчиками по штурманскому делу. Вернее, занятия уже кончились, но офицеры не расходились: уточняли, как восстановить над горами местонахождение, если выйдут из строя радионавигационные средства, как выбрать подходящую площадку для вынужденной посадки.

Капитан отвечал, водя указкой по натянутой между деревьями карте. Прощаясь с летчиками, он сказал:

- И прошу зарубить себе: над горами нельзя спускаться ниже девятисот метров!

Быстро надвинулись сумерки. У зазубренной кромки леса появилась луна. Она, словно старинная медная монета, была тусклой, с зеленым отливом и никак не могла осилить мягкую вязкую темноту августовской ночи. Гигантский круг висел над головой, не давая ни света, ни отблеска.

Стояла напряженная, притаившаяся тишина. В одной из палаток вполголоса затянули песню, но и она смолкла вдруг. Можно было пройти из конца в конец весь лагерь и не встретить никого, кроме часовых с автоматами. Набежавший ветерок принес с лугов тягучий приторно сладкий запах нескошенного клевера.

По палатке рассыпался звонок, резкий, настойчивый.

Наконец-то! Я подскочил к дивизионному аппарату. Спокойный голос приказал прислать к посредникам нарочного за боевыми документами. Я растолкал дремавшего посыльного, тот взял автомат, вставил диск с патронами и отправился за секретным пакетом. Я тем временем приготовил рабочую карту. И когда посыльный вернулся, стал наносить на карту обстановку, о которой говорилось в распечатанном мною боевом донесении.

Через полчаса топографические листы покрылись разноцветными кружками и треугольниками. Линия боевого соприкосновения воюющих сторон - "красных" и "синих". - проходила между двух гор, поросших у основания хвойным лесом. Своей ломаной конфигурацией она напоминала боевой кордон неприятеля во время боев под Сталинградом - малейший просчет в бомбометании и стрельбах мог оказаться на руку врагу.

- Ситуация неблагоприятная, - послышался над моей головой сонный голос оперативного дежурного. Перекатов, щурясь от яркого света, смотрел на карту.

- Спасибо за подмогу, лейтенант. Можешь быть свободным.

Я не успел собрать карандаши, как в палатку вошел командир полка, а за ним - подполковник Семенихин, штабные офицеры и два посредника с белыми повязками на рукавах. Одного из них - толстого полковника с угрюмым лицом - я узнал. Это он весной сделал мне внушение за то, что был на побегушках у своих подчиненных.

Выслушав рапорт дежурного по КП, Молотков, а за ним и остальные подошли к столу.

- Разрешите поднимать личный состав? - спросил Перекатов.

- Отставить! - сказал Молотков. - Пока будем прорабатывать задание, пусть спят.

Начальник штаба не спеша достал из чехольчика очки, протер их белоснежным платком и надел на нос. Молча и сосредоточенно все изучали карту, время от времени нагибаясь, чтобы лучше разглядеть надписи. По стенкам палатки метались тени, то становясь короткими и резкими, то удлиняясь и тая.

- Пехота "синих" выбрала нынче более подходящее место, чем в прошлый раз, - проговорил, наконец, Молотков, разминая обожженными пальцами папиросу. - Нашим будет туго.

- Сдюжим, - произнес подполковник Семенихин и потянулся за красным карандашом.

Я не помню случая, чтобы при подготовке к ответственным полетам или при разборе таких полетов отсутствовал заместитель командира полка по политической части. Это был комиссар типа Фурманова. Он принимал самое деятельное участие в боевой работе полка.

Покусывая губы, Семенихин нарисовал две широкие стрелки и одну узкую.

- Основной удар, - сказал он, - направим на уничтожение живой силы. Чтобы подавить зенитный огонь, хватит эскадрильи. Но рано утром обязательно надо сделать рекогносцировку.

Кобадзе сказал, с какой стороны следует подходить к цели и отходить от нее.

- А как считает лейтенант Простин? - спросил вдруг Молотков.

- Считаю, что капитан неправ: уходить от цели лучше с правым разворотом, в сторону, где ниже горы.

- Лишняя затрата горючего, - усмехнулся Кобадзе, посасывая пустую трубку.

- Зато меньше риска, - возразил я.

Начальник штаба склонился к карте. Я видел белую строчку пробора, конец крупного носа.

- А лейтенант, пожалуй, прав, - раздумчиво сказал он.

С моим мнением посчитались, командир полка назвал его вполне обоснованным, но на душе у меня остался неприятный осадок: выходило, будто я напросился на похвалу!

Чтобы не вертеться на глазах у начальства, я вышел.

На западе еще виднелась бледно-зеленая полоска. Было прохладно и ветрено. Полотнища палаток ворчливо лопотали, словно спорили о чем-то, а вершины березок перешептывались, разнося спор по осеннему лесу.

Посредник спросил Молоткова, почему он отверг план Кобадзе. Ведь горы примерно одинаковой высоты.

Молотков ответил не сразу. Мне было слышно, как в дальней палатке, светившейся изнутри палевым светом, начальник связи кричал в телефон:

- Алло, Бобров! Немедленно поставь туда точку. Ты с ума сошел! Ведь связь - это нерв. Это мозг.

- Видите ли, - послышался, наконец, голос Молоткова. - Я не хочу делать из летчиков слепых исполнителей. Каждый должен уметь творчески мыслить. Почему же не согласиться с предложением лейтенанта? Оно аргументировано. Штурману все равно, какой маршрутпрокладывать, расчеты те же, а для рядового летчика не безразлично, считаются ли с его мнением. Слышали, как он защищал его. Как Цицерон!

Офицеры засмеялись, и это обидело меня.

Хрустнул валежник. Из сумерек возникла фигура Сливко.

- Уже заседают, - не то спросил, не то отметил он. Его самоуверенный сочный голос с нотками пренебрежения к мирской суете теперь раздражал меня.

Остановившись около входа, он достал папиросу и, ссутулившись, чтобы не задуло спичку, прикурил. При каждой затяжке лицо его освещалось красноватым светом. Оно было спокойно, как всегда. Потом он старательно почесал кончик носа и откинул полог. Я пошел в свою палатку.

Спустя час меня разбудил посыльный.

- К командиру звена!

В палатке Сливко аппетитно пахло сдобным печеньем.

Широкий из жести абажур на лампе привносил в походную обстановку некоторый уют. В других палатках я таких абажуров не видел. "С собой, что ли, возит?" - мелькнула мысль.

- Ну, Цицерон, проходи, - сказал Сливко. - Завтра утром летим в паре на разведку. Доволен?

Конечно, доволен! И если бы это сказал мне другой офицер, то я крепко пожал бы ему руку. Сливко же я ответил только:

- Есть лететь на разведку!

- В общем, так, старик, - Сливко прошелся по палатке. - Я наблюдаю за землей и воздухом. Ты фотографируешь местность. Делаем по два захода. Все, что увидим, сразу же передаем на командный пункт. А теперь, по кроватям! Спи, дитя, во мраке ночи, - фальшивя, запел он, разбирая койку, - дай и мне поспать…

А я долго еще не ложился. Сходил к дневальному, сказал, чтобы он пораньше разбудил механика.

- Не беспокойтесь, - ответил тот. - Машину подготовим вовремя.

На разведку вылетали с первыми лучами солнца Когда расходились по самолетам, Сливко, подмигнув, сказал мне:

- Главное, не мешкать, старик. Пусть наблюдатели посмотрят, как надо работать.

Я не успел еще осмотреть самолет, как раздалось чиханье мотора на машине Сливко. Вскочил на плоскость, где лежал парашют. У лючков возились оружейники, подводя патронные ленты.

- Скорее, братцы!

- Вовремя уложимся, - спокойно ответил оружейный мастер. - Надо проверить работу пулеметов.

- Где же вы раньше-то были?!

- Только что подвезли боеприпасы.

"А как же Сливко?" - хотел спросить я у мастера, но тот уже соскочил с плоскости.

На старте командир звена погрозил мне кулаком.

Сразу же, как только поднялись в воздух, взяли нужный курс. Под крыльями, мокрыми от росы, плыла подернутая сизым туманом, изрезанная прожилками дорог, речушек и оврагов земля. Дымились озерца.

Назад Дальше