- М-да, - главный геолог поджал губы, помолчал, разглядывая папиросу, и, не закурив, раздавил ее в пепельнице. - Давайте отойдем от набивших оскомину фельетонных схем и посмотрим на создавшееся положение со стороны. Америку вы не открыли. С вашей идеей тридцать лет носится Твердышев. Ему все тридцать лет не верили. Вы хотите, чтобы вам поверили сразу. У него тридцать лет, - Сокольский пытливо глянул на Андрея, - у вас год. Чувствуете разницу?.. Подумывал о северном участке и я, - теперь Василий Ефимович говорил снисходительно, слова цедил лениво. Щелкнул портсигаром, достал новую папиросу. - Да-да, не усмехайтесь, подумывал, и давно, - закурил, пустил в сторону струйку дыма. - Но запасов хватало и в южной, как вы предполагаете, линзе. Рудник мило и показательно работал, а сейчас…
- А сейчас вы увидели, что я обошел вас, и решили подставить ножку, чтобы стать первым? - осипшим голосом спросил Андрей.
- Можете считать и так, - Сокольский щелчком сбил пепел, сонно посмотрел на Шахова. - Это вопрос амбиции, а не экономики… Все гораздо проще. Время настало, время! Как там говорится? "Время обнимать и время уклоняться от объятий"?
- Я не знаю этого изречения! - отрубил Андрей.
- Не важно, - скучающе сказал Василий Ефимович. - В нашем случае все было наоборот. Сначала было время уклоняться от объятий сторонников северного варианта, теперь настало время обнимать их как спасителей. Руднику нужны новые мощности и новые запасы. Их начали бы искать не сегодня-завтра и без вас. Вы как таковой, как геолог Шахов, ни при чем. Есть такое понятие - несвоевременность открытия. С вами другой случай: вы оказались в нужный момент в нужном месте с нужными знаниями.
- Зачем же надо было добивать мой проект, если так много "нужно"? - непонимающе уставился на него Андрей.
- Вас расчихвостили члены комиссии, а не я, - устало произнес Сокольский. - Я по поводу вашего диплома высказал только свое личное мнение. И все! Речь не об этом, - он опять потер лоб, посмотрел на Шахова как на безнадежно тупого слушателя. - Руднику нужны новые запасы. Искать их придется на севере - больше негде. И искать их буду я, потому что я - главный геолог…
- Но обосновать-то это вы как-то должны! - Андрей от возмущения чуть не задохнулся. Откинулся на стуле. - Мне не верите, что месторождение - на севере, а сами… Как вы это объясните вышестоящим?
Сокольский, сдерживая зевоту, дрогнул ноздрями. Улыбнулся виновато:
- Простите. Устал, работы много… Для начала, чтобы обосновать ваши прогнозы, я возьму все рациональное из вашего диплома.
Подошел неслышно официант, поставил тарелки с супами, посмотрел удивленно сначала на красного, с выпученными глазами Шахова, потом на сонного Сокольского.
- Ваших предположений мне хватит, чтобы начать выбивать деньги, добиваться пересмотра плана буровых работ и прочее, и прочее, - протирая ложку, пояснил нехотя Василий Ефимович. - Вот вы очень кстати упомянули Жюля Верна, потому что сами словно герой его романов. Время гениальных кустарей-одиночек, таких, как вы, прошло. Сейчас необходим массированный налет на идею. Натиск десятков умов, подкрепленный новейшими техническими, научными и прочими средствами… Месяца через два мы начнем работы на севере. Пробурим пять-шесть скважин, мобилизуем все силы и средства, привлечем геофизиков, еще раз организуем разведку, только не вашим детсадовским способом, заставим работать все и всяческие НИИ! - он энергично ткнул кулаком воздух. - И вот когда вся наука, техника и люди будут работать на ваш проект и подтвердят его разумность, тогда… тогда вы без защиты получите кандидата наук, а я - инфаркт. - Сокольский замолчал, словно выдохся. Обмяк. - Вам слава, лавры, мне седины и испорченные нервы… Не улыбайтесь. Открыть - этого мало. Важно реализовать. - Посмотрел в окно задумчиво и печально. - Вы даже не представляете, как трудно остановить и повернуть вспять старую колесницу, которая мирно катится по наезженной колее. Не желаю вам того, что предстоит испытать мне…
- Что вы предлагаете? - угрюмо спросил Шахов.
- Я? - Сокольский удивился, и брови его поползли вверх. - Я ничего не предлагаю. Я объясняю ситуацию, - он опять стал деловит. - Если хотите, продолжайте работать над севером. Могу вас перевести в промразведку, там сейчас создается группа. А я буду мотаться от Урала до Москвы и таранить стены. Я пробью север, будьте уверены. Машина тронулась, ее не остановить. - Василий Ефимович потерял, казалось, всякий интерес и к Шахову, и к разговору. Нагнулся, принялся быстро, с жадностью есть. - Хотите быть с нами - ваше дело, не хотите - как хотите. Прекрасно обойдемся и без вас, на результатах это не отразится.
Шахов, пораженный такой откровенностью, растерянно, с глуповатой улыбкой глядел на главного геолога.
- Вот это поворот! - восхищенно протянул он. - Сначала меня растоптали, а потом останки использовали как удобрение для своих замыслов.
- Эк вас на литературу потянуло, - Василий Ефимович поморщился. Посмотрел с издевкой. - Есть у вас страсть к патетике, есть, Андрей Михайлович! Я целый час объясняю ситуацию, а вы ничего не поняли.
- Вы целый час занимались демагогией, маскировали простую, как дважды два, истину: вы провалили мой дипломный проект, чтобы самому стать автором северного варианта. - Андрей уперся руками в стол, резко оттолкнулся, встал. Подозвал официанта, расплатился.
- А второе? - удивился официант.
- Отдайте этому, - Андрей через плечо ткнул большим пальцем в сторону главного геолога. - Он все готов заглотить. И заглотит.
Сокольский медленно поднял голову. Положил в тарелку баранью косточку, которую грыз, так осторожно, точно она была хрустальная. Лицо Василия Ефимовича побелело, губы задрожали, и главный геолог так крепко сжал их, что они превратились в узенькую белую полоску.
- Мальчишка, - презрительно выдавил он. - Несостоявшийся вундеркинд.
Но Шахов уже не слышал его. Он, обычно сутуловатый, торопливо шел к двери, расправив плечи, и девочки-продавщицы провожали его исподтишка взглядами - таким гордым, уверенным в себе казался он им.
Взбешенный Андрей стремительно шел по улице, не замечая прохожих, а перед глазами все время стояло лицо главного геолога, то насмешливое, то равнодушное, то откровенно скучающее, но ни разу - искренне доброе или сочувствующее. Вид Сокольского даже заслонил, оттеснил на время картину, которая весь день преследовала Андрея, заставляя то краснеть от унижения, то сжимала от стыда и обиды сердце - картину защиты диплома. Но сейчас каким-то непостижимым образом воспоминание о защите вновь всплыло в памяти, соединившись с образом главного геолога, и голос Муханова, внешне бесстрастный, зачитывающий решение комиссии, оказался принадлежащим теперь Василию Ефимовичу, и виновато-стыдливые глаза руководителя вдруг стали наглыми и бесцеремонными и оказались тоже принадлежащими главному геологу, который очутился, неизвестно каким образом, на месте Олега Евгеньевича; и равнодушный, толстый председатель ГЭКа профессор Парсунов - тоже уже и не Парсунов вовсе, а Сокольский, и вся комиссия - сплошные Сокольские…
Шахов вздрогнул, взмотнул головой. "Чертовщина какая-то, - раздражаясь на себя, подумал он. - Так и чокнуться можно". Огляделся - улица Мира. Как и зачем попал сюда? "Ах да, Твердышев!" Поднялся по знакомой лестнице с облупившейся, салатного цвета, краской стен, с прилипшими к потолкам площадок обгорелыми спичками, вокруг которых жирно чернели пятна копоти, - шпана резвилась; позвонил три раза в дверь Дмитрия Ивановича. Тишина. Позвонил еще раз, настойчивей и продолжительней. Никто не подходил. Стал нажимать на кнопку беспорядочно, со злорадством прислушиваясь, как за дверью истерично захлебывается звонок. Наконец зашаркали чьи-то шаги, и знакомый по первому визиту астматический женский голос спросил: "Кого надо?" - "Твердышева!" - "Нет их никого. Ни ее самой, ни ейного сожителя". - "А когда вернутся?" - "Я их не караулю. Шляются тут всякие. Повадились…" И шаги, затихая, зашелестели куда-то в глубь квартиры. Шахов постоял, подумал. Хотел написать Дмитрию Ивановичу записку, но не смог придумать текст - короткий и недвусмысленный. Вышел из подъезда. Поймал такси. Приехал в институт. Забрал в деканате документы, которые ему уже приготовила молоденькая методистка с виноватым и растерянным лицом, и, обмирая от стыда и страха, что могут встретиться парни из научного общества, к которым так и не зашел, выскочил рысцой на улицу. Приехал в общежитие, сдал кастелянше белье, чайник, репродуктор. Собрал вещи. Не присаживаясь к столу, начал было писать записку Павлу - не сердись, дескать, что не дождался тебя, а уехал не попрощавшись: не до того - но закончить не успел. Дверь распахнулась, и Павел сам, собственной персоной, ворвался в комнату, сияющий, ликующий. Увидел Андрея, сник, придал лицу скорбное выражение. Шахов поморщился, скомкал записку.
- Привет, Андрей! - Павел не знал, как держаться. - Уезжаешь?
- Виделись уже: чего здороваться? - Шахов сунул бумагу в карман. - Сколько получил? Пять баллов?
- Да вот… - глаза Павла радостно заблестели, но он пригасил их и опять притворился опечаленным. - Не знаю, как и проскочил. Мой диплом по сравнению с твоим…
- Ладно, не прибедняйся. Поздравляю, - Андрей сунул ему, не глядя, руку. Присел на кровать. - Посидим, помолчим на дорогу.
Павел послушно пристроился рядом с ним, положил на колени руки.
- Слышь, Андрей, - просительно начал он, моргая округлившимися глазами. - Пойдем в двести шестую. Все наши там. Тебя только ждем.
- Не пойду! - Шахов стремительно встал. Показал на чемодан: - Помоги вынести, а то сейчас побежишь на помощь звать, чтобы не отпускали.
- Зря ты уезжаешь, - заныл Павел и переступил с ноги на ногу. - Пойдем, отметим. Некрасиво получается. Паши без тебя-то начинать не хотят.
- Сказал, не пойду, и не приставай! - Андрей скрипнул зубами. - Что я там, как паршивая овца, всем настроение портить буду. Хватит об этом.
- Кому портить? - возмутился Павел. - Что мы, не понимаем разве?
- Вот именно, - понимаете, - Андрей развернулся к нему. - Начнутся сочувствия, соболезнования. Не хочу, - взял портфель, тубус. - Не хватало еще, чтобы я вам праздник в поминки превратил, - пнул дверь, вышел.
Павел, скособочившись, засеменил за ним, волоча чемодан.
Около трамвайной остановки Павел еще раз попробовал убедить друга, просительно заглядывая ему в глаза:
- Нехорошо так, Андрей, не по-товарищески.
- Чего не по-товарищески?! - взорвался тот. - Ну зачем я буду людям радость отравлять, зачем? Они-то с какой стати должны себя скованно чувствовать? - Пожал другу руку. - Еще раз поздравляю. Мой подошел.
Втолкнул чемодан в трамвай. Вскочил на подножку, скрылся.
- Ты адрес-то не забыл? - всполошился Павел.
- Записал, записал, - подал голос из вагона Андрей.
- Если что, если тебя там клевать начнут, - Павел умоляюще заглядывал в дверь, - дуй ко мне! Нам люди во как нужны! - провел ладонью над макушкой. - Место участкового геолога я тебе гарантирую.
- Спасибо, Паша, - Андрей помаячил ладонью. - Если прижмет, приеду.
Дверь мягко сомкнулась створками. Трамвай дернулся, стал набирать скорость. Через заднее стекло Шахов увидел, как Павел смотрел из-под ладони вслед вагону, потом повернулся и не спеша побрел к общежитию. Но вскоре он стал убыстрять шаг, потом побежал трусцой и, не в силах, видимо, совладать с радостью, подпрыгнул вдруг, словно волейболист, сбив рукой обвисшие от жары листья придорожного тополя…
В Катерининск Шахов приехал в сумерках. Чертыхаясь, перебрасывая из руки в руку чемодан, он медленно шел от автобусной остановки и больше всего боялся встретить кого-нибудь из знакомых - представил себя со стороны и сам себе был противен, убежденный, что вид у него побитый, жалкий. Перед дверьми общежития перевел дух, приготовил уверенную, снисходительную улыбку. Вахтера, слава богу, не было, как всегда, на месте - значит, одним разговором меньше. Андрей перегнулся через стол, посмотрел в ящике - нет ли ключа от комнаты. И тут зазвонил телефон.
- Да, - Андрей машинально снял трубку.
- Простите, это общежитие? - неуверенно спросил женский голос.
- Общежитие, общежитие, - Андрей расшвыривал пальцем ключи, ища свой.
- Позовите, пожалуйста, Максима из семнадцатой комнаты.
- Из какой? - удивился Андрей. Захлопнул ящик стола.
- Из семнадцатой, - испуганно повторили в трубке. - Вам не трудно?
- Хорошо, - Шахов краем глаза изучал красочное, броско написанное объявление: "Сегодня в клубе - вечер отдыха!" - Ждите!
Положил трубку на стол, подхватил багаж и торопливо, на цыпочках, подошел к своей комнате. Набрал полную грудь воздуха, выдохнул.
- Здорово, гвардия! - распахнув дверь, бодро гаркнул с порога.
Алексей Самарин, нарядный, в праздничном коричневом костюме, повернулся от стола. Обрадовался. Кинулся к Андрею, обнял его.
- Здравствуй, здравствуй… Приехал? Наконец-то!
Максим повязывал перед зеркалом галстук. Тоже повернулся, кивнул:
- С приездом, - и неуверенно улыбнулся: может, Шахов и не помнит его.
- Тебя там к телефону какой-то игривый женский голосок приглашает, - сказал ему Андрей. Отлепил от себя Алексея. Бросил на кровать портфель.
- Спасибо, - Максим обрадовался вьюном скользнул в дверь.
- Ну, что нового? - Шахов устало опустился на свою постель, покачался. Оглядел комнату. - Вижу, свой портрет повесил, - усмехнулся, показал взглядом на портрет Бетховена над кроватью напротив. - Куда собрались?
- В клуб, на вечер отдыха. Я доклад делаю: "Прекрасное в жизни и прекрасное в искусстве". - Алексей изучающе глядел на портрет Бетховена. - И вправду похож! - поразился он.
- Читал в вестибюле про твой доклад, - Андрей подтащил чемодан. - Я тебе кое-что привез, эстетик, - откинул крышку, вынул "Импрессионизм", "Постимпрессионизм". - На. Изучай ИЗО, постигай музыку, потом нас, темных, просветишь, - протянул книги. - Здесь еще полчемодана. Да пластинок с центнер. Все руки оттянуло твое искусство.
Алексей взвесил на руке оба тома, поглядел на них с уважением.
- Вот это кирпичи!
- За эти кирпичи государство валюту платит, - назидательно пояснил Андрей и притворно рассердился: - Я весь город облазил, пока нашел. Кирпичи!.. Отберу вот, сам читать буду, а тебе - шиш!
Алексей бережно положил одну книгу на стол, а другую раскрыл.
Вошел довольный Максим, спросил мимоходом Шахова:
- Пойдешь с нами?
- Нет, буду отсыпаться. - Андрей достал из портфеля сверток. - Тебе.
Максим с вежливым и скептическим лицом сорвал бумагу, извлек полиэтиленовый пакетик с дымчатыми очками в золоченой оправе. Ахнул:
- Старик, вот спасибо!.. Ну уважил! Где же ты такие достал?!
- Где достал, там больше нету, - ворчливо буркнул Андрей. Он был доволен, что подарок понравился, но сделал вид, будто ему это безразлично. Развалился на кровати, подсунул под затылок ладони. - Идите, развлекайтесь. А я посплю. И не громыхайте, когда вернетесь.
- Пошли? - спросил Алексея Максим. Он, надев очки, разглядывал себя в зеркале, склонив голову к плечу. - Натали звонила, что заждалась.
- Какая это Натали? - сонно поинтересовался Андрей. - Я знаю ее?
- Сокольская, - буднично пояснил Максим, проверяя карманы: все ли взял? - Передать ей привет от тебя?
Шахов широко открыл глаза. Посмотрел на него раздумчиво.
- Да, а как твой диплом? - вспомнил наконец Алексей, взявшись уже за ручку двери. - О главном-то и забыл спросить.
- Порядок, - Андрей наблюдал за невозмутимым Максимом. - С дипломом у меня полный порядок.
- Поздравляю, - Алексей от двери помахал рукой. И Максим, улыбнувшись, сцепил перед лицом ладони, потряс ими, салютуя:
- Поздравляю!
Дверь захлопнулась. Шахов медленно перевел взгляд на потолок, задумчиво прищурился, полежал так недолго и медленно закрыл глаза.
10
На следующее утро Шахов проснулся поздно. Приподнял от подушки голову - в комнате никого, Алексей и Максим уже ушли.
Вчера Андрей долго не мог уснуть, ворочался в постели и снова и снова смотрел знакомый немой фильм: вставала, вызывающая жаркую волну стыда, картина защиты диплома, всплывало лицо главного геолога, опять и опять заново проигрывал Андрей в воображении разговор с Сокольским. Только в этот раз Андрей отвечал Василию Ефимовичу спокойно и насмешливо, а главный геолог выглядел растерянным, виноватым. "Зря я ему нахамил, зря, - вздыхал Шахов, как только доходил в воспоминаниях до последней фразы, сказанной официанту. - Глупо это. И по-свински… Надо извиниться". Он крепко жмурился, пытался считать, чтобы уснуть, чтобы отогнать видения, но они назойливо проплывали перед глазами, только среди лиц членов комиссии, рядом с руководителем диплома и Сокольским все назойливей появлялась самоуверенная, красивая рожа Максима, вызывая необоримую злость.
Когда пришел Алексей и осторожно, стараясь не шуметь, разделся, Андрей притворился спящим и даже немного попостанывал, будто во сне. Алексей потоптался около его кровати, ткнул несмело в плечо, но будить не решился.
Максим пришел поздно. Бесшумно разделся, скрипнул раз-другой пружинами, устраиваясь поудобней, и почти сразу же засвистел носом, задышал ровно и глубоко. Андрей с раздражением слушал его безмятежное похрапывание, и ему очень хотелось запустить в сторону этого сладкого посапывания башмаком, но вдруг, словно упал тяжелый черный занавес, почувствовал такую непреодолимую усталость, такое полнейшее ко всему безразличие, что только успел подивиться этому и - уснул…
Он торопливо вскочил, заправил постель, быстренько умылся, собрался и выскочил из общежития, чтобы его не застали в комнате.
К дому Твердышевых Шахов подходил внешне спокойный и веселый. Открыл калитку, приласкал овчарку, прошел по дорожке, с удивлением и тревогой посматривая на пустую скамейку под яблоней. Вбежал по ступенькам крыльца, открыл дверь в квартиру и замер на пороге.
Бодрый Иван Дмитриевич склонился над столом, заваленным бумагами. Мурлыкал что-то, постукивал себя, размышляя, логарифмической линейкой по носу. Андрей с удивлением разглядывал старика, который, казалось, помолодел, выпрямился, посвежел - даже легкий румянец появился на серых щеках. И движения у Твердышева стали уверенней, смелей.
- Можно? - Шахов постучал в распахнутую створку двери.
Иван Дмитриевич удивленно поднял голову. Обрадовался, заулыбался.
- Наконец-то! - бросил линейку на стол, протянул ладони к Шахову.
- Что это у вас за веселый бедлам? - кивнул на бумаги Андрей.
- Это? - Иван Дмитриевич, пожимая гостю руку, посмотрел влюбленно на стол. - Не поверишь. Мне дали работу. В промразведке. Каково, а?
- Ого! Рад за вас. Очень рад. - Андрей подошел к столу, тронул осторожно бумаги. - И что все это значит? - Сел верхом на стул, уперся локтями в спинку, весело глядя на старика.
- Это значит, - Твердышев, радостно потирая руки, запетлял по комнате, - это значит, что наши деятели заинтересовались наконец-то северным участком. Заинтересовались вплотную, в практическом аспекте.
- Любопытно, - Андрей насторожился. - И как же это выглядит?
- Ты не представляешь, что творится! - Иван Дмитриевич поеживался от удовольствия, потирал руки. - Весь рудник вверх тормашками. Уже бурят две с поверхности около Марковской горки. Начали подземные на север. Намечена глубокая… Я вот как раз расчеты делаю.
- Та-а-ак, - Андрей помрачнел. - Значит, бурят вовсю?