- Ну, хватит, хватит, хулиган, - потрепал задумчиво по загривку овчарку. - Чего разнежничался? Ну-ну, заплачь еще от радости, - он щелкнул собаку в нос и неторопливо, задумавшись, ушел.
И не видел Андрей, что в тени дома, около крыльца, стояла Анна, наблюдала за ним, залитым светом из окон Ивана Дмитриевича. Когда Шахов скрылся, женщина подняла к небу лицо, всмотрелась в бледные редкие звезды и расслабленно, вяло улыбнулась.
Подскочила собака, ткнулась мордой в живот Анне, заскулила, выклянчивая ласку, млея от любви и преданности.
- Прогнали тебя, дурачка? - Анна присела на корточки, схватила пса за уши, потерлась носом о его мокрый и холодный нос. - Идем спать, шпана лохматая, идем спать, хулиган. Плакать мы не будем ни от радости, ни от одиночества. Верно?
Гранит, взвизгнув, лизнул ее. Анна засмеялась, выпрямилась, вытерла ладонью щеку и поднялась по крыльцу к двери Ивана Дмитриевича.
7
Как только заверещал будильник, Андрей, еще не проснувшись, прихлопнул его. Полежал немного с закрытыми глазами, нежась в полудреме, потом резко сбросил одеяло, поднялся рывком. Огляделся.
Алексей еще не пришел с работы - он всегда оставался поджидать утреннюю смену: то надо было выколачивать из кого-нибудь членские взносы, то заметки в стенгазету собирать, то что-нибудь с парткомом, профкомом утрясать, согласовывать, уточнять.
Максим, уткнувшись лицом в подушку, обхватив ее, сладко посапывал.
- Эй, балагур, - окликнул Андрей, - не проспи первый рабочий день.
Максим заворочался, сонно приоткрыл один глаз.
- Который час? - поинтересовался, сладко и звучно зевнув.
- Пора, пора, - Шахов вскочил с постели. - Поздно пришел?
- Поздно, - Максим сел на кровати, помотал взлохмаченной головой, уставясь в пол. - Ты уже храпел, как тридцать три богатыря, - почесал грудь, посмотрел с тоской в окно. - Пожрать бы…
- Посмотри в шкафу, - Андрей, прихватив полотенце, вышел.
Максим, пошатываясь, побрел к шкафу, открыл дверцу, увидел бутылку кефира. Покрутил ее в руке, отколупнул пробку, выпил, не отрываясь, все до донышка. Еще раз заглянул в шкаф, еще одну бутылку кефира вынул. Выпил и ее. Удовлетворенно крякнул, погладил себя по животу и, пританцовывая, просеменил к кровати, начал заправлять постель.
- Я-то поздно пришел, а вот ты когда? - растягивая эспандер, поигрывая мускулами, спросил он, когда Андрей вернулся. - Тоже под утро?
- Я? - Шахов, укладывавший полотенце в портфель, повернулся удивленный. - С чего ты взял?
- Не темни, - заулыбался Максим. Подмигнул. - Может, это я провожал Сокольскую, а не ты?
- A-а, вот ты о чем… - Андрей надел рубашку. Принялся деловито застегивать верхнюю пуговицу. - Мы с Наташей друзья, только и всего.
- Конспиратор, - Максим пыхтел с эспандером, говорил отрывисто, точно вскрикивал. - Заливай… Люблю заливное… "Нет уз святее товарищества"… так, что ли?
Шахов краем глаза увидел его недоверчивую ухмылку.
- Иди-ка сюда, - поманил пальцем и, когда Максим подошел, рявкнул ему в ухо: - Не твое дело, понял?!
- Обалдел?! Шизик! - Максим отскочил, присел, сжал кулаки.
- Это чтобы ты крепче запомнил, - спокойно пояснил Андрей. - Помоги лучше, запонку вставь, - протянул руку.
Максим нехотя распрямился, нагнулся над рукавом.
- Мое дело десятое, - посапывая, проворчал он. - Но твоя подруга замучила меня расспросами: "Ах, Шахов - какой он?.. Ах, расскажите!"
- А вот теперь ты заливаешь, - засмеялся Андрей. - Наташа обо мне все знает и меня знает лучше, чем я сам себя. - Шлепнул его по плечу. - Спасибо. Свободен.
Максим заулыбался, опять подмигнул, на этот раз дружески, свойски, и, припевая, вышел, но за дверью лицо его стало серьезным. Деловито прошел в умывальную комнату и, фыркая, поеживаясь, вымылся по пояс. Обтираясь, с удовольствием и интересом оглядел себя в зеркале и в фас, и в профиль, пригладил маленькие бакенбарды. Полюбовался мышцами груди, бицепсами, напружинив их, и, довольный, замурлыкал: "Меня не любишь, но люблю я, так берегись любви моей…"
Так с песней - веселый и добродушный - и вошел в комнату.
Шахов, уже одетый, с портфелем в руках, поджидал его.
- Я вижу, ты смолотил и вторую бутылку кефира, - сказал он. - Это Лешкина. Извинись перед ним, объяснись… Словом, чтобы он знал. Лешка парень хороший, но любит порядок. Это первое. Второе - что тебе привезти из города?
- Традиция? - Максим перед зеркалом проводил аккуратный пробор.
- Традиция, - подтвердил Шахов.
- Секундочку, - Максим задумался. - Аленький цветочек можешь? Нет? Понятно. А рыбу - золото перо? Тоже нет? Странно… Тогда, тогда…
- Хорошо, я сам выберу, - Андрей взял чемодан, тубус для чертежей. - Напомни Лешке, чтобы сдал мои книги. Пока… - И уже от двери, повернувшись, сказал, скучающе глядя в окно: - И еще одна просьба. Не вздумай проверять свои чары на Наташе. Это мой совет. Запомни… - и вышел.
Максим, прищурившись, посмотрел на дверь, покусал в раздумье губу. Усмехнулся и не спеша начал одеваться.
В рудоуправлении Шахов, как и предчувствовал, главного геолога не застал - тот уехал на Южную шахту. Андрей взял в геологоразведочном отделе папку с отзывом и, хотя его подмывало тут же посмотреть рецензию, удержался. Прошел на автобусную остановку, купил билет, терпеливо дождался автобуса, и только когда сел в удобное кресло "Икаруса", когда угомонились пассажиры, когда машина плавно тронулась, развязал неторопливо тесемки папки…
Наташа проснулась поздно. Посмотрела без интереса в окно - светло уже, перевела взгляд на часы: без четверти десять. Вспомнила свою вчерашнюю истерику, зажмурилась от стыда, почувствовала, какими горячими стали щеки. Заворочалась, натянула до самых глаз одеяло.
Заглянула в дверь Елена Владимировна - испуганная, настороженная, готовая и приласкать дочь и, если надо, одернуть.
- Ты извини меня, мама, за вчерашний срыв, - Наташа виновато взглянула на нее. Отвернулась. - Нервы. Год был трудный, сама знаешь.
- Тебе надо отдохнуть, доченька, - мать с просветленным лицом радостно присела на кровать, прижала голову дочери к груди. - А за вчерашнее - это ты меня прости… Может, съездишь куда-нибудь отдохнуть? Я поговорю с папой, он все уладит на работе.
- Нет, - Наташа осторожно, но настойчиво разжала ее руки, села на постели. - Пойду сегодня в отдел кадров. Хватит тянуть. Надо оформляться и начинать жить. - Закрыла глаза, покачалась всем телом. Потом решительно соскользнула с кровати. - Все! Глупости кончились!
Всунула ноги в тапки, прошлепала в ванную комнату.
- Я тебе завтрак сюда принесу, - крикнула вслед Елена Владимировна.
Когда Наташа вернулась, на столе дымился кофе, громоздились в тарелке гренки аппетитной золотисто-коричневой кучкой.
Наташа села к столу, отпила из чашки. Нехотя пододвинула к себе отзыв отца на дипломную работу Шахова. Рассеянно, накручивая на палец локон, начала читать. Потянулась за гренком, но руку не донесла. Замерла. Торопливо перевернула страницу и, отодвинув чашку, зажала голову в ладони, уперлась локтями в стол - сосредоточилась, увлеклась.
Осторожно, на цыпочках вошла Елена Владимировна. Огорчилась:
- Ты ничего не попробовала? Может, яичницу сделать? Или омлет?
- Где отец? - Наташа подняла на нее глаза.
- Как где? - удивилась мать. - На работе, разумеется… Да, вспомнила, позвони ему, как прочтешь. Он просил.
- Мне с ним надо как можно скорей поговорить. Обязательно. - Наташа опять склонилась над рецензией, и с каждой страницей лицо девушки становилось все более и более встревоженным. Когда закончила читать, поглядела на мать такими глазами, что Елене Владимировне стало страшно.
- Это конец, - сказала Наташа, и плечи ее безвольно опустились. - Это разгром. Это полный разгром Андрея.
Шахов дочитал последнюю страницу, положил лист в папку. Старательно завязал тесемки. Поднял окаменевшее лицо - жесткое, злое, с резко выступившими скулами, с плотно сжатыми губами.
- Крышка, - процедил сквозь зубы. - Нокаут! Наповал.
- Что вы? - повернулся к нему сморщенный старичок в соломенной шляпе - сосед по сиденью. Приложил к волосатому уху ладонь: - Повторите, пожалуйста, я плохо слышу.
- Это не вам! - крикнул Андрей. - Это мысли вслух. Зарезали меня!
- А, понимаю, понимаю, - обрадовался старичок. - Да, да, подъезжаем.
Андрей заставил себя улыбнуться, кивнул и повернулся к окну.
Мимо проносились огромные, с кроной, затерявшейся в поднебесье, сосны, но постепенно их плотная золотисто-желтая колоннада становилась все реже и реже, между деревьями стали видны серые многоэтажные дома нового микрорайона, и вскоре лес отступил, остался позади, дома приблизились, окружили автобус, и он запетлял по улицам большого города.
8
Уже больше недели жил Шахов в общежитии горного института, жил, как и всегда, с Павлом Балакиным из Северогорска. В этом году им крепко повезло - к ним больше никого не подселили, то ли забыли, то ли комнатенка была слишком маленькой. Каждое утро Павел садился за стол: штудировал, зубрил, проверял и перепроверял свой диплом, что-то высчитывал, вычерчивал, и каждое утро, как на работу, Андрей уходил в город. В первый же день он отнес отзыв Сокольского своему руководителю Олегу Евгеньевичу. Пришел к нему назавтра, выслушал неуверенное: "Не знаю, не знаю, что будет. Дернула вас нелегкая влезть в эти теоретические дебри, да еще такой убийственный отзыв умудрились получить. Ну что бы вам сделать, как я советовал, обычный крепкий диплом, не мудрствуя лукаво, не изобретая пороху. А сейчас не знаю…" Андрей угрюмо смотрел на кислое лицо руководителя и спросил в лоб: "А вы-то как относитесь?" - "Трудно сказать, - помялся тот. - Боюсь, что не смогу быть вашим союзником. По сравнению с типовым, стандартным, так сказать, дипломным проектом ваша работа - неудача. Ведь что такое дипломный проект? - начал объяснять он. - Это хорошо оформленный и подогнанный материал, который доказывает, что студент овладел методикой, имеет безусловные и крепкие теоретические знания, подтвержденные умением применять их на практике. Все это, вместе взятое, дает возможность считать бывшего студента ин-же-не-ром. А не научным работником, каким вы заявили себя в этой работе. Надо было взять частную тему, попроще…" - "Мы об этом уже говорили с вами, - перебил Андрей. - Причины, мотивы, по которым я выбрал эту тему, вам известны. Вот перед вами моя работа. Как мог, я обосновал и доказал свою правоту. Теперь пусть решает и разбирается комиссия". И после этого разговора больше в институте не появлялся. Слонялся по городу, ходил в кино, накупил подарков друзьям, выполнил все заказы, которыми заваливают каждого уезжающего в город знакомые и знакомые знакомых, по вечерам пропадал в театрах, на концертах, не унывал, потому что в душе, и, честно говоря, не в самой глубине ее, был уверен в себе и своем дипломе. Потрясение от рецензии Сокольского, неприятный осадок от беседы с руководителем вскоре ослабли. Снова и снова перелистывая в памяти свой проект, который он помнил до последней запятой, Шахов все больше убеждался, что прав. Стоило только закрыть глаза, как Андрей ясно, до галлюцинации отчетливо, видел и это мощное, похожее по форме на кита, образование, вырвавшееся когда-то из циклопического разлома в мантии и застывшее сейчас там, на севере от рудника, а рядом, связанное тоненькой магматической ниточкой, другое тело, похожее на редиску - линза, которую разрабатывают уже двести лет и уже всю выработали. Иногда Андрей видел эту картину во всей ее масштабности и натуральности - серые, зернистые на изломе граниты, пересеченные белыми полосами мощных кварцевых жил; иногда - словно перед ним были геологические планы и разрезы - в виде сухих линий контуров, штриховки, пестроты значков легенды, бледного прозрачного многоцветья условной окраски пород; иногда - точно в научно-популярном мультфильме, когда длящиеся миллионы лет процессы просто и наивно проскакивают на экране за секунды: мантия Земли шевелилась, то сжимаясь, то растягиваясь, колыхались поверхностные пласты, змеились трещины, и вдруг - черная щель разлома! А из нее выдавливалась, как паста из лопнувшего тюбика, переливающаяся, меняющая формы магма, расползалась по трещинам, заполняя их. Ворочалась, точно гигантская амеба, основная масса; успокаивалась, застывая в форме кита. Все это кричаще пестрое, красочное, яркое - цветное кино!
Оставаясь один на один с городом и размышлениями о своем дипломе, Шахов старался забыть об институте и действительно почти не вспоминал о нем. Один раз, правда, Андрей хотел зайти туда - Павел сказал, что приходили студенты-геофизики из научного общества, обижались, что Шахов-де зазнался: приехал, а носа не показывает и даже не хочет рассказать, помогли ли ему результаты, которые выдала установка "Импульс". Это-то и удержало Андрея. Конечно, ему результаты электросейсмической и гравитационной разведки помогли, ему лично, но помогут ли диплому - кто знает? Поэтому и решил, что к геофизикам заявится после защиты, когда триумф работы станет очевидным, и тогда перед парнями из СНО можно будет представить дело так, будто исключительная заслуга в блестящей защите принадлежит их детищу - установке "Импульс".
И еще одна забота, одна навязчивая идея не давала покоя Шахову.
Сегодня, в воскресенье, он наконец решился. Завтра защита, а прийти на нее Андрей хотел с полной ясностью и успокоенностью в душе и в голове. Утром загадал: если на "толкучке" сумеет достать у букинистов какую-нибудь уникальную, сногсшибательную книгу для Алексея - день сложится удачно, и все, что будет намечено, удастся сделать. И ему повезло. Фантастически повезло. Не успел прийти на рынок и сделать первый круг мимо книжных сокровищ, разложенных на полиэтиленовых пленках, газетах, холстинках, как увидел немолодую, опрятно одетую женщину. По тому, как она неуверенно озиралась, несмело топталась в конце длинного ряда книготорговцев, а вернее, книгообменщиков, потому что на рынке собирались только завзятые библиофилы, которые ни за что не соглашались продавать свои богатства и искали нужный им вариант обмена, Шахов понял - женщина здесь впервые. Подскочил. Поинтересовался. И купил "Импрессионизм" и "Постимпрессионизм" Ревальда по двадцать пять рублей за том. Под завистливый шепот библиоманов: "Вот повезло парню, даром сорвал!", под назойливое приставанье наиболее настырных: "Продай, по полета дам!", "Поменяем на полного Конан-Дойля? Дам Сименона в придачу", Андрей пробрался к выходу, добрался до общежития и ввалился в комнату.
- У-уф, - вздохнул облегченно и рухнул на кровать. - Слышь, Паша, вот и мне счастье привалило. Смотри, что достал! - Поднял толстую, в глянцевой суперобложке книгу, повертел в руках, понюхал.
- Мне бы твои заботы, - вздохнул Павел, оторвавшись от чертежей, и лицо его с застывшим, казалось, навсегда выражением испуга стало на секунду сердитым. - Хоть бы подготовился к защите.
- А чего к ней готовиться? Чему быть, того не миновать. - Андрей любовно раскрыл книгу. - Ну уж черта лысого я ее Лешке отдам. Почитать - пожалуйста… С защитой у меня все ясно, - пояснил, притворно зевнув.
- Завидую, - тоскливо отозвался Павел. Запустил пальцы в редкие волосы, дернул их. - Вот нервы у тебя! Я весь извелся, скоро в обмороки падать начну, а ты живешь-посвистываешь.
- Пашенька, - Андрей отодвинул на вытянутую руку книгу. Полюбовался голубыми танцовщицами Дега, - в городе надо брать то, чего нет у нас. А ты за бумагами киснешь. Пойдем, встряхнемся где-нибудь. Хочешь, я тебя вот с такими девочками познакомлю? - повернул книгу репродукцией к приятелю. - Правда, сначала меня бы кто познакомил, - и захохотал.
- Отстань ты, - разозлился Павел. Покосился на иллюстрацию, задержал взгляд. - У меня не девочки, а мальчики… кровавые в глазах. Вступительное зубрю.
- А чего его зубрить? - Андрей полистал книгу. - Монмартр, Монпарнас, Латинский квартал. Названия-то какие, жизнь-то какая… Эх, художники, птички божьи, - отложил книгу. - Дипломная работа ведь твоя? Твоя. Говори, что думаешь. Неужели не сможешь объяснить? - упал затылком на подушку, прикрыл ладонью глаза.
- Ага, и у тебя заныло сердчишко, - усмехнулся Павел. - Завтрашний день представился?.. Страшно стало?
- Страшно, Паша, - Андрей рывком сел. - Осталось последнее и самое сложное. - Посидел, всматриваясь пристально перед собой. Встал. - Пошел я, решился… Благослови, Паша.
- Куда тебя опять понесло? - возмутился Павел. - Будешь заниматься или нет?
- Здесь, друг, такое щекотливое дело - не разобраться, - серьезно ответил Андрей. - Пожелай ни пуха…
- Иди ты к черту - психанул приятель.
- Вот именно, - натянуто улыбнулся Андрей. - Туда я и потопал. Будь здоров! - Взял портфель, подбросил его в руке, отсалютовал и вышел.
Через полчаса он уже поднимался по лестнице на четвертый этаж многоквартирного дома по улице Мира. Подошел к обшарпанной двери, сверился с запиской. Посмотрел на выцветшую, под желтым целлофаном, табличку около звонка. Ничего не понял, нажал решительно на грязную белую кнопку. В глубине квартиры задребезжал, захлебываясь, звонок… Послышались шаркающие, медленные шаги.
- Кого надо? - спросил из-за двери астматический женский голос.
- Твердышева Ивана… то есть, простите, Дмитрия Ивановича.
- Читать надо! Грамотный небось? Три звонка. - И шаги удалились.
Андрей еще раз изучил табличку со списком жильцов. Нашел: "3 звонка - Глотова И. Ф." и нажал три раза.
Снова послышались шаги, быстрые, но какие-то несмелые, скользящие.
- Кто там? - откашлявшись, настороженно спросили из-за двери.
- Я к Дмитрию Ивановичу.
- А зачем он вам? - поинтересовались после раздумья.
- По делу. - За дверью кто-то пошевелился, потоптался. Притих. - По личному, - торопливо добавил Андрей.
Щелкнул засов, дверь приоткрылась. В образовавшейся щели показалось опухшее лицо - небритое, с мешками под глазами, чем-то неуловимо напоминающее лицо старика Твердышева.
- Что за дело? - открывший с нескрываемым испугом глядел на Андрея.
- Дмитрий Иванович, не узнаете? - стараясь говорить как можно добродушней, протянул укоризненно Андрей. - Моя фамилия Шахов.
- Извините, не помню, - Твердышев виновато улыбнулся. Оттянул вниз провисший, засаленный ворот хлопчатобумажного свитера. Покрутил головой. - Нет, не припоминаю.
- Я из Катерининска. Земляк ваш, - Андрей объяснял как иностранцу: громко, отчетливо выговаривая слова, даже по груди себя похлопал.