Глава пятая
Утром в воскресенье мама взяла Сережу с собой на базар - помочь нести сумку. Он каждый раз отправлялся в этот поход с удовольствием.
До чего интересно! Причудливо сплетаются железные узорчатые балки высоко под потолком мясного рынка, от чего он походит на вокзал, украшенный огромными картинами: на зеленых лужайках пасутся тучные стада коров. В молочном павильоне по обе стороны зала голубым пунктиром тянутся весы, над ними стоят женщины в белоснежных фартуках. Влажно поблескивает творог, заманчиво тянут к себе коричневые пенки кислого молока в банках, желтоватыми айсбергами возвышаются груды сливочного масла.
А за стеной, в открытых рыбных рядах, серебрятся лещи, темнёют, словно только что вытащенные за усы из тины, сомы, просвечивают, если посмотреть сквозь них на солнце, таранки, копошатся в круглых, плетеных корзинах коричневато-зеленые раки…
Кажется, со всего света привозят на этот рынок добро: янтарный кубанский мед, налитые соком груши Армении, азовскую бледную сулу, пухляковский виноград, отливающий изумрудом, астраханские арбузы в полосатых пижамах.
Вкрадчиво зудит точильное колесо, женский голос зазывно выкрикивает: "Ванэль, ванэль", остро пахнет укропом, нежно - антоновкой, тянет сыростью от вяленой рыбы.
…До отказа нагрузив объемистую сумку, Сережа с матерью уже выходили из ворот рынка, когда увидели какую-то пожилую женщину, оседающую на землю. Рот ее судорожно хватал воздух. Раиса Ивановна крикнула Сереже:
- Подожди меня здесь! - и, подбежав к женщине, нагнулась:
- Что с вами!
- Сердце…
Раиса Ивановна окинула взглядом площадь перед базаром, замахала рукой свободному таксисту. Втянув больную женщину на заднее сиденье, сама села рядом, а Сереже приказала устроиться с сумкой впереди.
- В неотложку, - коротко бросила она шоферу.
…Когда мама начала готовить обед, Сережа зашел к ней на кухню:
- Помочь!
- Обойдусь!
- Рассказать тебе о гигантской змее анаконде?
- Этого еще мне не хватало!
- Нет, правда! Я должен завтра на зоологии прочитать реферат о змеях.
- Ре-фе-рат!!
- Да, чему ты удивляешься!
- Ну, слушаю… - смирилась она, продолжая чистить картошку.
- Нет, я выучил все наизусть, не буду, как взрослые, читать по бумажке…
- Правильно сделаешь…
Сережа стал около раковины, подбил свой чубчик.
- В реке Парагвай как-то убили змею длиной более двадцати четырех метров. Толщина удава была - метр. - Он остановился, поглядел на мать: какое впечатление произвел этим сообщением! - В темноте глаза удава горели зелеными фарами величиной с тарелку…
- Ну, это ты уж слишком… - усомнилась мать.
- Ничуть не слишком! Директор Гамбургского зоосада Лоренц Гагенбек утверждает, что анаконда достигает сорока метров длины и веса пяти тонн!
От удовольствия, что изложил такую сенсационную для мамы новость, Сережа, повизгивая, повалился на табуретку.
- Прямо ходячая энциклопедия, - добродушно сказала Раиса Ивановна.
- Сидячая, - задрыгал ногами Сережа. - Чудовищный мозговой ка-пэ-дэ! - И выскочил на балкон.
Внизу проплывая, дружелюбно сигналя, белоснежный трехпалубный теплоход.
Она слышит, как сын поет на мотив "Рябины": "Ой, мамина кудрявая, что взгрустнула ты!!".
"Выдумщик!" - ласково думает Раиса Ивановна, но тут же в сердце ее закрадывается и тревога. Мальчишка растет, а организованности, послушания в нем почти не прибавляется. Появилась новая тактика: внешне со всем соглашается, а сам делает по-своему. "Сережа, читать в темноте вредно". - "Правильно, вредно", - механически повторяет он, продолжая читать. "Сережа, надень свитер", - "Ладно, ладно, ладно" (как "отстань, отстань, отстань"). И не надевает. "Сережа, некрасиво вытирать нос пальцем". - "Правда, некрасиво", - но платок не достает. Конечно, влияние Виталия уже сказалось - мальчик стал сдержаннее, добрее, напористее. Но, боже мой, как это все медленно к нему приходит. Гораздо медленнее, чем хотелось бы…
Вот вчера ни с того ни с сего взъерепенился: "Ты уже упрекала меня, что я не поздоровался с соседкой, так зачем напоминать снова!" - "Но ты с одного раза не запоминаешь". - "Не бойся, запомню!". Ох, надо взяться за этого кавалера как следует!
- Теплоход "Александр Невский" из Ленинграда! - снова появляясь в кухне, объявляет Сережа.
- Слушай, дружок, ну а в школе ты числишься в активе! - спрашивает Раиса Ивановна.
- В каком смысле?
- В общественном.
- Да вроде бы…
- А точнее!.. Я, например, в седьмом классе была делегаткой областного слета пионеров.
- До делегата мне далеко, - с сожалением говорит Сережа, - но грамоту за сбор макулатуры честно заработал.
- Не густо. Почему же не показал грамоту!
- Не люблю хвастаться. Знаешь английскую поговорку: "Кто добр поистине - добро творит в молчании"!
Раиса Ивановна смотрит с удивлением: "Какой философ!".
- И еще получил благодарность по школе за оборудование физического кабинета.
"Нет, общественная струнка в нем, пожалуй, есть".
- Ты думаешь, я нетрудолюбивый!
- Почему же! Я так не думаю… А скажи, кто эта девочка… с которой ты дружишь!
Он на мгновение смущается, но выпаливает:
- Девочка как девочка! - и снова выскакивает из кухни.
* * *
Ну, положим, не девочка как девочка, а самая лучшая у них в школе, а может быть, и в городе.
Умная, веселая, с ней всегда интересно. Какая у нее внешность! Он бы не смог ответить на этот вопрос. Она ему нравилась, как он сам определил, миловидием… На нее хотелось все время смотреть. И слушать. Голос у нее… Такими голосами, наверно, в больнице людей излечивают: очень спокойный и теплый.
А с чего все началось! Варя появилась у них в классе недавно. Потом он случайно встретил ее в кондитерской "Красная шапочка". Зашел просто так, поглазеть на прилавки, а она грильяж покупала.
- И ты здесь! - приветливо сказала Варя, как старому знакомому. - Хочешь!
Она протянула кулек. Но Сережа, конечно, отказался. Они вместе вышли из магазина. Девочка грызла грильяж.
Сережа шел рядом независимо, подбивая коленкой свой портфель.
- Ты в Ростове давно живешь!
- Я родился здесь.
- А я из Свердловска приехала. Тоже хороший город.
"Ага, "тоже"", - с удовольствием отметил про себя Сережа.
Она приостановилась, доверчиво сказала:
- Завтрашней контрольной по химии ужасно боюсь!
Поглядела на него синими бесхитростными глазами.
- Да, с Совой шутки плохи, - согласился Сережа. - Кол с подставкой запросто влепит.
Совой они называли химичку. Глаза у нее круглые и вроде без ресниц, а нос - как клюв. Когда склоняется над классным журналом, кажется, вот-вот клюнет именно твою фамилию.
- Тебя что, валентность затрудняет! - поинтересовался Сережа.
- Да, и она, - призналась девочка.
На следующий день после занятий они вместе пошли домой.
Оказывается, и живут-то недалеко друг от друга.
- Ты контрольную написала!
- Уж до того учила, даже голова разболелась! Кажется, все в порядке.
- Давай к Дону пойдем! - предложил он. - Голову проветришь.
- Пойдем.
Они свернули вниз к Дону, миновали просмоленные плоскодонки возле маленьких домов, прилепившихся к спуску, и зашагали вдоль набережной.
Небо было какое-то замкнутое, словно ожидало перемен.
- Угадай, в каком ухе звенит! - приостановившись, неожиданно спросила Варя.
Ветерок растрепал ее волосы, и веселый глаз выглядывал из-под золотистой копны.
- В левом.
- Как ты узнал! - удивилась Варя.
- Обычно звенит в том ухе, которое ближе к стене. А у тебя левое ухо ближе к киоску, - рассудительно объяснил Сережа.
- Вот не знала! - с ноткой почтительности в голосе сказала Варя. - Ты литературу любишь!
- Предмет! - настороженно спросил Сережа, незаметно шмурыгнув носом. Платок он, конечно, опять забыл.
- Нет, читать…
- Смотря что, - дипломатично ответил он. Но вспомнив, что дома его ждет "Тайна замка Горсорп-Грейндж" Конан Дойля, уже увереннее воскликнул: - Да еще как!
- А я люблю слушать город.
- Как это!
- Ну, слушать, что вокруг. Вот давай…
Она оперлась локтем о тумбу набережной, положила щеку на ладонь и прислушалась.
Издали, от ремонтных верфей, доносился звон железа, рокот лебедки. У самого берега безбоязненно встряхивались красноголовые нырки. Вспорол речную гладь глиссер. Голос диктора, усиленный рекой, объявил: "Началась посадка на "Ракету-88" до станицы Багаевской".
На чугунной тумбе для причалов сидел паренек в длинном пиджаке, незлобиво кричал своему одногодке в тельняшке. Тот свирепо драил палубу баржи, почти касаясь плечом маленького медного колокола.
- Эй, моряк! Небось, вся спина в ракушках!
- Вся! - на секунду приостановился моряк. - А тебе пиджак в коленках не жмет!
Варя прыснула от смеха, поглядела на Сережу: "Ну, слышишь!".
Прямо у берега, с баржи, шла бойкая торговля рыбой. Киоски своими круглыми цветными окошечками напоминали каюты теплоходов. Мимо прошли на посадку к "ракете" пожилые женщины. Одна с мешком, переброшенным через плечо, говорила:
- А мои-то молодые купили новую мебель на высоком каблуке…
Потом Сережа и Варя довольно надолго задержались возле фотоателье. "Надо будет сфотографировать свой бюст", - подумал Сережа. Фотографироваться он любил, а сейчас имел в виду снимок до пояса. Вглядевшись в фотографию девушки, висевшую прямо против него, Сережа сказал:
- Прическа у нее английская.
- Откуда ты знаешь! - опять удивилась Варя.
- Один глаз прикрыт волосами.
Варя лукаво блеснула глазами: "Подумать только, какой специалист по женским прическам!"
- Мой братишка, - сообщила Варя, когда они двинулись дальше, лавируя среди толпы, - вчера маме сказал: "Не пойду в школу". Антоша в первом классе учится. Мама спрашивает: "Почему!". Он говорит: "Зинка царапается". Эта девочка с ним за одной партой сидит.
Варя улыбнулась;
- А когда Антошке пять лет было, он как-то перелистывал "Огонек" и заявил: "Люблю африканок!".
Сережа расхохотался:
- Жаль, у меня брата нет.
Вспомнил известного ему только по фотографиям сына Виталия Андреевича - Василия, подумал: "Может быть, мы подружимся". Тот в последнем письме обещал, проездом с практики, заглянуть к ним. Интересно, какой этот Василий! На фотографии похож на отца, такое же худощавое лицо, только глаза недобрые.
- Пойдем посмотрим новый кинотеатр! - предложил Сережа. На его открытии он был с мамой: в огромном зале с гофрированными фиолетовыми стенами тогда собрались те, кто строил это чудо.
Раиса Ивановна и Сережа сидели в первом ряду, прямо перед оранжевым занавесом.
На сцене говорила женщина-архитектор в черном платье. "Анна Григорьевна, ее проект", - прошептала мама Сереже. А в президиуме - штукатуры, плотники, электрики…
…Еще издали Сережа и Варя увидели голубовато-зеленые огни. Театр весело поглядывал через дорогу на университет, на поток машин.
- Красиво! - сказала Варя и вдруг спохватилась: - Ой, загулялись! Мама волнуется! Смотри, уже "Вечорку" продают.
Действительно, к газетному киоску выстроилась цепочкой очередь за "Вечерним Ростовом". Значит, было больше четырех.
Глава шестая
После обеда Раиса Ивановна пошла на партийное собрание, сказав мужу и сыну: "Вы, беспартийные, ведите себя здесь прилично".
Сережа предложил отцу:
- Давай немного поиграем в Шерлока Холмса!
- Давай, - охотно согласился Виталий Андреевич.
Сережа извлек из кармана брюк небольшой перочинный нож, положил на свою ладонь:
- Вот! Что ты можешь сказать об этом предмете!
Виталий Андреевич бросил беглый взгляд на нож.
- Судя по тому, что цепочка утеряна, его хозяин довольно безалаберный человек. - Он сделал короткую паузу. - Лезвие ножа погнуто. Значит, его употреблял не по назначению какой-нибудь представитель неорганизованной материи.
Сережа подскочил от удовольствия:
- Метод индукции - от частного к общему!
- Совершенно точно. Ты знаешь, я сейчас вспомнил один… частный разговор с отцом. Он сказал: "Манную кашу человек ест в начале жизни и в конце ее. А в середине надо давать пищу по зубам". Соображаешь!
- Это ты с намеком!
- Да еще с каким!..
- К индукции это не относится…
- Зато к тебе имеет прямое отношение. Если обобщить.
Сережа хитро прищурился:
- Ты хочешь сказать: кутенку неспроста дают глодать кость! Да!
- Я хочу сказать, что незачем дольше срока считать себя кутенком.
Сережа по старой привычке дернул плечом, коротко, протестующе воскликнул: "Н-ну!", однако без прежней резкости. Теперь он разрешал Виталию Андреевичу делать неприятные замечания.
"Да, конечно, какой же я кутенок… - думал ом. - А мама этого не понимает. И надо иметь просто ангельский характер, чтобы выдержать ее вспыльчивость". Недавно он имел с ней неприятный разговор. "Очень я боюсь, что вы разойдетесь", - сказал он. "С чего это мы будем расходиться!" - "Да характер у тебя…" - "Такой уж тяжелый!" - с обидой спросила мама. - "Он может тебя бросить". - "Не бойся, не бросит". - "А ты!" - "Что я!" - "Ты не бросишь!" - "Придумал!" - "Первого же бросила…" - "Там были веские основания". - "Он был плохой человек!" - "Вырастешь - сам определишь". - "Но если теперь поссоришься, подумай и обо мне", - сурово сказал Сережа. - "Ну, хватит, мудрец! - прикрикнула мать. - Слишком много на себя берешь".
Вечером они пили чай на балконе - мамы все еще не было. На стол накрывал Сережа. Усмехнулся: "Бабушка не допустила бы".
Сереже нравилось оставаться вдвоем с Виталием Андреевичем. У них были свои, чисто мужские интересы и разговоры.
Он приподнял голову над перилами балкона, вглядываясь в степь: казалось, там горят волчьи глаза. Знал, конечно, что это огоньки селения, но интереснее было думать, будто волчьи глаза.
По самому гребню горизонта двигались светлые жучки - фары машин.
Почему-то пахло надрезанным арбузом.
Сережа поглубже забился в шезлонг.
- Сказать тебе по секрету! - тихо спросил он. - Это не тайна, но я тебе одному скажу…
Виталий Андреевич положил легкую руку к нему на колено, подбадривая и, конечно, догадываясь, что сейчас услышит.
- Разве это плохо - дружить с девочкой!
- Совсем не плохо.
- Ее зовут Варя… Я тебя когда-нибудь познакомлю…
- Буду рад этому.
- Почему тебе я могу все что угодно рассказать! - недоуменно пожал плечами Сережа.
- Ну, положим…
Они разом вспомнили тот неприятный случай.
В прошлую среду Кирсанов увидел на ладони у Сережи написанное химическим карандашом бранное слово.
На лице Виталия Андреевича отразилось такое огорчение, презрение, что Сережа стал лихорадочно стирать надпись, не находя слов для оправдания. Ну мог ли он сказать, что из лихачества поспорил в классе с Федькой Гладышевым, дразнившим его "гнилой интеллигент", поспорил, что сутки проносит эту надпись на ладони! Тот сделал ему надпись, а потом Сережа совсем забыл о ней.
И Виталий Андреевич смолчал. Только позже корил себя за это молчание. Наверно, надо было отчитать мальчишку, может быть, даже рассказать ему об одном видном работнике, который в глупой юности наколол на своей груди татуировку, а потом всю жизнь стыдился ее: бегал купаться отдельно от всех.
Хотя, может быть, достаточно было Сереже и того взгляда, что он заслужил! И это сильнее нравоучений! Виталий Андреевич два дня не разговаривал с Сережей, и тот буквально не находил себе места.
- Нет, правда… Тебе я могу все рассказать, - повторил он сейчас и осторожно погладил руку отчима.
Сережа давно заметил, что Виталий Андреевич не очень-то расположен к сентиментальной нежности, как назвал он ее однажды, сдержан в своих чувствах. И сам старался в этом подражать ему. Он как-то случайно услышал слова, сказанные маме: "У парня в характере недостает металла". Мама же ответила: "Что ты хочешь - вечное женское окружение".
Виталию Андреевичу действительно не нравились некоторые наклонности Сережи, хотя он обнаруживал в нем немало и обнадеживающего. Мальчик, например, был совершенно непритязателен в еде: больше всего любил он сало с горчицей и перловую кашу. Не обходилось и без странностей: он мог часами изучать поваренную книгу, знал наизусть рецепты приготовления рассольников и бифштексов. Кто знает, может быть, ему это и пригодится.
Он питал полнейшее презрение к холоду: даже зимой спал с открытой форточкой: "принципиально" в сильные морозы не носил перчаток, и поэтому руки у него были красные, шершавые; вел бои с матерью по поводу кальсон. ("Не надену! Это свыше моего достоинства".)
Он не боялся высоты, неуклюже, но отчаянно лез по отвесному валу, цепляясь за малейший корень, торчащий из земли. Как-то, еще в первые месяцы появления Сережи в доме Кирсанова, Виталий Андреевич завел разговор о спорте.
- Сожми кулак, - предложил он Сереже. - Ну вот, ты сжимаешь его, как девочка: большой палец кладешь поверх указательного. И походка у тебя не бравая, а какая-то развинченная, даже садишься на дивам боком…
- Неправду! - вспылил Сережа. Он именно так И сказал: "Неправду".
- Нет, правда. Ты выслушай меня спокойно, не думай, что я хочу унизить тебя или оскорбить. Мне хочется, чтобы ты был парнем, а не (чуть было не сказал "бабушкиным внучком", но вовремя остановился)… кисейной барышней.
- Я и не кисейная барышня! - строптиво мотнул головой Сережа.
- А ну, согни руку. Ну, разве это мужские мускулы! Каким спортом ты серьезно увлекаешься!
Сережа молчал.
- Нет, ты подумай хорошенько: как стать юношей!
Самолюбивый мальчишка, видно, намотал этот разговор на ус, бегал в спортивную школу и явно менял свой облик.
- Ты меня действительно любишь? - вдруг спросил Сережа, отведя глаза от Дона и вглядываясь в лицо Виталия Андреевича. Ну, это было из "той оперы", времен женского окружения.
- Действительно.
- Не ошибаешься!
- Нет.
- На каком я месте!
- То есть!
- Ну, вот мама - на первом, потом, наверно, - Василий, а я!
Виталий Андреевич усмехнулся:
- Делишь с мамой первое место.
- Это правда! - Глаза мальчишки лучисто засияли.
- Абсолютная…
- Твой Василий когда приезжает!
- Завтра.
- Интересно, какой он! - задумчиво сказал Сережа и почему-то помрачнел.
Но Василий прислал телеграмму, что планы изменились и он летит прямым рейсом в Ленинград.
Сережа видел, с какой горечью прочел эту телеграмму отец. Но бодро сказал:
- Жаль! Василий не сможет заехать. Ну, ничего, в другой раз познакомитесь.
И Раиса Ивановна искренне огорчилась, но подумала: "Кто знает, какой была бы встреча!". Ведь он ни разу не написал ей хотя бы слово благодарности за те бесчисленные посылки, что она ему отправляла.
Да разве дело в словах….