Путь лежал через железнодорожную насыпь и деревянный мост. С моста Таган видел, как по воде плыли рыжие пучки травы. Странно: когда-то Мургаб казался величественным, да и мост - немалым. Возле вон той ветлы купались, а дальше - белое здание школы… В какое-то мгновение Таган определил, что поток под мостом сильней, чем положено ему быть весной, до таяния снегов у истоков реки. Сейчас поток достигал тридцати кубометров в секунду. Невиданно! И вдруг Тагана осенило, он даже рассмеялся. Как это сразу не сообразил: ведь перед ним уже не Мургаб, не та древняя речка, упоминаемая историками всех государств Средней Азии. Каракумский канал провели поперек Мургаба и Теджена. Их "зачеркнули". Древняя речка перекрыта выше городских мостов, сам же готовил проект перекрытия; а здесь - одно из ответвлений канала.
Прибрежные ветлы, на которых Таган задержал взгляд, снова вернули его к мысли о Лугиной. Только под Москвой, в некое памятное воскресенье, были сосны…
Четыре года назад, осенью приехал из Москвы профессор Иван Никитич Лугин, и они познакомились. Иван Никитич читал курс в университете и вел семинар у них в институте. Сошлись они сразу же, как только Лугин с женой появились в Ашхабаде. Жена страдала почками, ей давно врачи предписывали сухой жаркий климат, а где, как не в Туркмении, сухая жара. И байрам-алийский санаторий под боком. Короче, профессор решил совместить академические занятия с лечением жены. Все как будто устроилось, комнату дали им в общежитии, но профессорша совсем расхворалась, и Ивану Никитичу стало не до лекций. Лекарства, вызовы врачей по незнакомым телефонам - сплошная мука. И тут-то судьба послала им соседа, черномазого носатого парня с дремучим чубом. Лугин острил в кругу университетских коллег: дескать, аллах прикрепил к ним на полгода ангела-хранителя.
Ангел особых нагрузок не нес, как сам он признавался поздней. "Арбуз или сумку винограда с базара, за их деньги, в аптеку по пути забежишь - велика важность!"
Он, правда, уступил свою комнату Лугиным, сам ночевал у друзей. Но время не стоит на месте; прочитан курс, принят зачет по семинару, подлечилась больная - и москвичи отбыли восвояси.
После института Таган проектировал гидроузлы. Выбрался однажды зимой в Москву и навестил Лугиных. Встретили его как родного и потребовали переселиться из гостиницы к ним. Там он познакомился с их дочерью, о которой понаслышке знал еще в Ашхабаде.
Помнится, со стариками чаевничали за круглым столом, вдруг распахнулась дверь - и в шубе, в заиндевелой шапочке вошла высокая девушка, раскрасневшаяся от мороза, и с удивлением уставилась на гостя. Он неловко вскочил, загремев посудой, а Лугин повернулся к дочери, хотел представить его.
- Не говори, не говори! - предупредила она. - Это Таган. Я вас узнала… Я столько слышала! Вы откуда взялись?..
Ольга сняла шубу, бросила на стул и села, но в соседней комнате зазвенел телефон, она убежала и засмеялась там беспечно.
Утром у Ольги был институт, после обеда кружок или лыжные соревнования, а если остается дома, к ней являются студенты. Гость мало видел ее, бродил по Москве со стариком Лугиным, а чаще один.
В воскресный день ездили за город целой группой, девчата и парни. Катались на лыжах с горы. Не привыкший к снегу и лыжам туркмен пускался напропалую, изо всех сил стараясь быть не хуже Олиных друзей, и его приходилось выволакивать из сугробов. Запечатлелось в памяти именно это: всякий раз, когда девушка нагибалась над Таганом и стряхивала снег, странно менялись, темнели ее голубые глаза. Она притворно хохотала над беспомощностью парня, а в глазах не было смеха, чудилось что-то совсем другое.
Накануне отъезда провели вместе вечер. Ходили в Большой театр, на "Годунова". Опера потрясла Тагана. Домой возвращались морозной ночью с яркими звездами в вышине. И молчали.
Уехал Таган с грустью, как будто покинул самых близких людей. Долго стоял у замерзшего окна, смотрел на прощальные огни московской окраины и повторял про себя стихи Молланепеса.
Время притупило многое, и думалось о той зиме как о чем-то хоть и недалеком, но безвозвратном. И вот дочка Лугиных здесь. Не написала ничего. Не сообщила. Только отец уведомил в письме, и то мимоходом, о ее отъезде в Туркмению. Затем, чуть ли не случайно, уточнилось: Мургаб.
На тихой улице Таган остановился у ворот, толкнул калитку и очутился во дворе с отцветшими абрикосовыми деревьями. Поднялся на веранду, распахнул дверь - и навстречу ему выбежала загорелая, в легком цветном платье Ольга. Она увидела его в окно, когда он брякнул калиткой.
- Таган! Но как вы нашли? - спрашивала Ольга, ведя его узким коридорчиком в свою комнату.
- А вы почему скрываетесь? Ни строчки мне.
- Ах, как здорово! Проходите, садитесь, - приглашала Ольга, не обращая внимания на его сетования.
- Вот на след напал, топаю сюда, а сам думаю: может, не забыла еще, как я носом пахал распрекрасные русские снега, - сказал он, оглядев комнату и несколько освоившись.
- Да это же просто колдовство! - Она схватила со стола широкий лист ватмана, бросила Тагану на колени. - Взгляните!
На листе рисунок карандашом: белая косая горка и сверху дерево.
- Догадайтесь! - с непонятным восторгом и почти уже сердясь приказывала Ольга.
- Сосна, - тихо сказал Таган.
- Мы же от нее отъезжали вот так - смотрите, смотрите! И через крутой перепад. И вы твердили весь день, что больше всего на свете любите сосны.
- И кувыркался как щенок… А сейчас шел и думал… Странно! - недоумевал Таган.
- Я еще на прошлой неделе, когда приезжала в город, сделала набросок, - сказала Ольга. - А вчера вечером чуть поправила. Ах, довольно о пустяках!.. - неожиданно переменила она тему и, отобрав у Тагана рисунок, швырнула его на стол. - Вы сюда надолго? Перекраивать божий мир? Кажется, так вы в Москве однажды выразились?
- Я собирался мир перекраивать? Сколько обещаний направо и налево! - подосадовал на свое легкомыслие Таган. - Нет, я пробуду здесь месяца полтора, и цели у меня шкурные; разжиться материалом. Занят буду цифрами, статистикой, а вовсе не пересозданием мира.
- Угу. Прямо как в сказке: взял и пришел! - ворковала девушка, не вникая в его слова. - Папа вам обо всем написать порывался, да я не велела. Папа думает - маленькая, мне помощь нужна. Но, видите, я и сама отлично устроилась… - Она пробежала взглядом коридорчик за открытой дверью и комнату с чистыми стенами и окном в сад. Ближе к двери стояла железная кровать, у окна стол, два стула - и все.
- Давно вы здесь, Оля, и где именно?
Их экспедиция сейчас в пустыне, по ту сторону канала. На изысканиях. Каракумская целина. Земной простор и небо как на полотнах Верещагина. Старики, понятно, ворчали, собирая ее сюда, но разве это плохо: самостоятельная работа. Захотелось побывать в Средней Азии, не век же торчать в Москве. Мир велик, надо побольше увидеть своими глазами. А в Москве заплесневеешь от дождей, заключила Ольга. В город она приехала всего на два дня, завтра ранехонько опять в пески.
- Изыскания под новые совхозы? Чья экспедиция?
- Скобелева.
- Внушительно.
- Еще бы. Сергей Романович мировой старик. Мы хоть и ссоримся с ним, зато у него есть чему поучиться. Вы к нам не завернете, к Сергею Романовичу?
- Туда - вряд ли, но его и вашего гидрогеолога Сахатова я непременно повидаю, тоже в корыстных целях… У меня еще служебное небольшое задание…
- По джару? Я слышала. Видите, я уже в курсе ваших дел. Меня даже просили помочь со съемкой. Жаль, в экспедиции такая нагрузка! Ни за что генерал не пустит. Это мы Сергея Романовича так зовем, - пояснила Ольга. - Но скоро сдадим большой квадрат, тогда…
- Непременно! - подхватил Таган. - Во-первых, джар вблизи села Кумыш-Тепе, это моя родина, у меня мать там и дедушка. Я гостил у вас в Москве, и вы погостите у нас; а во-вторых, помогите со съемкой. Водохранилище-то мы - побоку!
- Как? - удивилась Ольга. - Каратаев с Иванютой грезят о запасах воды…
- Да, да. Исправлять ошибки природы - разумеется… Но исправлять расчетливо, без опрометчивости.
- Каратаев уже, верно, жалуется на ваше равнодушие. - Таган поразился проницательности собеседницы, а Ольга продолжала: - Человек он интересный, археологией увлекается. Этакий главный хранитель местных курганов.
- Лорд-хранитель барханов, - не удержался Таган.
- Ну вас! Грех смеяться над старшими.
- Каюсь. Тем более что он учитель мой, и я обязан ему многим.
- Он обещал свозить меня в Байрам-Али, показать редкостный мавзолей, кажется Санджара, но мне все недосуг. А в Байрам-Али ведь мама лечилась?
- Да. Оля, может, вам и сейчас недосуг, а я отнимаю у вас время?
- Что вы! Я так рада, сегодня такой день - у меня столько неожиданностей! Перед вашим приходом получила письмо от Сени Завьялова, он, помнится, тогда же приезжал, когда вы гостили у нас. Был застенчивый парнишка, а сейчас - Арсений Ильич, фу-ты, ну-ты - крупный железнодорожник. Он будет здесь. Ой, я совсем растерялась. У меня ведь переговоры с Москвой заказаны. И чаю я вам даже не предложила…
Выяснилось, что ей надо торопиться, чтоб не опоздать на переговоры. Уже на улице Ольга сказала:
- Вы извините, Таган, и если вечером свободны…
- Вечером буду в Кумыш-Тепе.
- А когда еще попадете в город, загляните, ладно? Я сюда часто наведываюсь.
- Лучше вы - к нам.
- Да вот схлынет там, и приеду.
Он проводил ее до почты, из автомата позвонил в тепловозное депо. Ну конечно: Меред Мурадов в отъезде. С Мередом вечно так. Но этот никуда не денется, решил Таган и, накупив сластей для сельской детворы, с попуткой машиной отправился в Кумыш-Тепе.
Глава четвертая
Джемал-эдже в просторном домотканом платье стояла у курятника, когда перед ней появился сын. Она вскрикнула, уронила сито с ячменем, куры закудахтали, захлопали крыльями.
- Таган-джан, ягненок мой! - лепетала мать, положив на плечи сыну руки и припав к его груди. Таган поддерживал мать и осторожно отстранял ее голову. Спросил, где дедушка. Должно быть, на огороде, отвечала мать сквозь слезы.
Ребятишки обступили гостя тесным кругом, подхватили его чемодан, оранжевую папку и потащили через веранду в дом.
Около темного покосившегося сарая прыгала над землей косматая папаха и взлетала грязь, выбрасываемая лопатой; Сувхан чистил хауз - обширную яму, в которую стекала зимняя и весенняя вода. Она питала огород, самотеком разливалась по грядкам, лежавшим ниже хауза. Над ними возвышался холм. Снега нынче за зиму выпало мало, дожди шли редко, и хауз пересох. Сувхан гадал по приметам, скоро ли пройдут дожди, и на всякий случай углублял яму. Сейчас он услышал шаги, вылез из ямы, встал во весь рост.
- Сын мой!.. - зычным басом загремел старик и смолк. Потом обеими руками тряс руку Тагана.
- Вековые запасы? - кивнул внук на хауз.
- Куда же денешься, еще твой прадед вырыл.
Шли по огороду, залитому солнцем, и ласковые туркменские приветствия сыпались из уст старика, как спелые плоды с ветвей.
- Чаю нам! - крикнул он, дойдя до порога, затем провел внука в комнату с кошмами и стопкой пестрых одеял на полу. Сняли обувь и стали мыть руки, поливая из медного узкогорлого кувшина.
- Давно не сидели на одной кошме, редко навещаешь. А ведь глаза родителей всегда на дороге, по которой должны прийти дети. Ты с работой или так, повидаться? - спросил дед.
- И повидаться, и поручения есть. На джаре будем ставить подпор.
- В добрый час! Видно, повелось уж так: одно засыпаем, другое роем. Сделаем, а там опять - или останется на века?
- На века. Да, видишь, дается-то нелегко. Ты мне еще маленькому говорил: иному всаднику не до врага, справиться бы со своим конем. Вот и у нас: бывает, воюем меж собой, роем да засыпаем. И все же, когда осел в свои копыта носом упирается, верблюд глядит на далекий перегон.
- Сами на солонцах, глаза на лугах. Ой, погоди-ка! - дед шагнул к окну и, окликнув ребятишек, велел им сбегать к председателю Чарыяру и Айнабат, сказать о приезде Тагана. - Понятно, - продолжал он, снова усаживаясь. - Перегнать Аму-Дарью не то, что лошадь из табуна в табун, однако - осилили. А для счастья чего-то опять не хватает. - Старик высказал сокровенное и застыл в неподвижности. В комнате стало тихо. Таган закурил. - Мереда не видел в городе? - словно очнувшись, спросил Сувхан.
- Звонил, Меред в отъезде.
- Завтра повезу овощи, зайду, велю приехать. Вот и полный круг твоей родни.
Полный круг… Его не трудно расширить, включив сюда добрую половину человечества, - где только нет родни, близкой или дальней! Без нее нельзя. Иногда же ты скучаешь с нею - только не с дедушкой, он "занятный парень". Сейчас появится Айнабат, сирота, тоже из дальних-дальних… В детстве она осталась без отца и матери, старшего брата взяли в армию, и росла Айнабат в семье Сувхана; а теперь живет с братом, старым холостяком, механиком Ярнепесом. В прошлом году ее имя было в правительственном указе, Таган телеграммой поздравил Айнабат с орденом. Дедушка сейчас толкует о ней. Толкует о себе. Хвалится.
- Мы смолоду тоже не на ширину канавы глядели, а на тот край, куда прыгать. И не наша вина в том, что шаг человеческий был короче муравьиного.
За окном послышались голоса, и в комнату вошел Чарыяр Баллыев, здоровяк с черными усами и медлительным взглядом. Гимнастерка, высокие сапоги, из голенища торчит рукоять камчи, с которой он не расстается, говорят, даже разъезжая в автомобиле. И следом - миловидная Айнабат с длинными косами.
Лицо у нее открытое, детски свежее. Но она вполне самостоятельный человек и вовсе не робка как раньше, когда плакала над задачками. Живо просмеяла узкие брюки Тагана и вот отчитывает за долгую отлучку. Землю, сельское раздолье он меняет на моду и диплом. Такой гордец, такой передовой - и как же это он еще не кандидат наук? А ведь мог бы и здесь работать не хуже, чем в Ашхабаде. Вот до чего она самостоятельна. Да, кстати, сколько Таган зарабатывает, получил ли квартиру, - помнится, свои, сельские, заставали его в дрянной комнатке где-то на окраине. Пусть уж не скрывает: нет ли у него желания перебраться сюда?
Отвечая девушке, Таган размышлял о другом. Может ли он представить себя таким, каков он есть, без дедушки Сувхана, матери, их дома, сада с гранатовыми деревьями, без Серебряного холма за их огородом, без воздуха и простора Каракумской пустыни? Нет, без этого он не мог представить своего существования в мире.
В родственной сельской среде словно бы преобладало умиротворение, но вникни как следует и поймешь: здесь тоже бездна треволнений, страстей, и тебе от них никуда не спрятаться, не уйти.
А за окном вечерело, и было особенно хорошо сидеть в кругу близких людей. Только надо отогнать от себя мысль об Ольге, перестать сравнивать ее с Айнабат. Всегда есть что-то нечестное в таких сравнениях, притом и не время сейчас для них - усач Чарыяр буравит тебя взглядом и ждет разговора, достойного мужчины.
Законный интерес: как живет народ в колхозе? Чарыяр молча вытаскивает из-за пазухи книжечку в кожаной обложке и кидает на кошму: смотри! Столбики цифр. Поголовье скота, неделимый фонд, трудодни. Рост очевиден; однако положение не столь блестяще, как может показаться, если глядеть лишь на цифры да на ордена, кивнул председатель в сторону Айнабат. Таган свой человек, ему уж все по правде. Урожайность в Кумыш-Тепе за последние тридцать лет не повысилась; земли частично засолены; севообороты нарушены. Земли колхозу прирезали, новой, по каналу, но прочно не закрепляют: нынче дают на Кичмане, завтра - на Хауз-Хане, а на тот год бери в Дурнали.
- Степь велика, вот и кочуем по берегу канала. А когда ты не уверен, что земля у тебя "навечно", к ней и душа не лежит.
Медлительный человек, он постепенно зажигался, удивляя инженера, не сводившего с него глаз. Чарыяр не чаял получить от Тагана помощь и закончил советом перейти на оседлость - будто Таган там, в столице, вел цыганский образ жизни. Ратуя за село, председатель прозрачно намекнул, что при нынешних условиях верховодить тут должен не просто грамотный мужик, а инженер или агроном. Сувхан торжествовал. Едва ли еще кому в селе приходилось слышать такие слова от Чарыяра.
- Заманчиво, очень заманчиво, - тихо отвечал Таган. По его улыбке Айнабат догадалась, что он лукавит, лишь из учтивости поддакивает башлыку, а тот понял по-своему.
- Ну вот и славно! Вникай в хозяйство, а потом уж… - Чарыяр не без умысла говорил недомолвками, хотел получше присмотреться к Тагану: ученый-то ученый, а осторожность не мешает.
Опять заговорила Айнабат, сидевшая позади Чарыяра.
- Ты не останешься, я вижу. Но поможешь нам, Таган? Из водхоза обещали помощь, а все нет и нет, Поливаем как сто лет назад…
Тараторила, а сама перебирала пальцами кончики кос.
Джемал вздумала было с порога остановить Айнабат: ее ли это девичье дело встревать в мужской разговор? Однако прикусила язык, заметив, с каким вниманием слушает девушку сын.
- Сами не плошайте, вон сосед ваш Мергенов новейшими способами почти половину всей площади поливает. А помочь - пожалуйста, я к вашим услугам. - Таган пристально взглянул на девушку, она даже зарделась: не сказала ли чего лишнего?
- Если сами… так и мешкать незачем! - спустя минуту снова осмелела Айнабат и метнула взгляд на Чарыяра, но тот встал и протянул руку инженеру.
- Ну, ты отдыхай, парень. До завтра.
- Так, завтра надо бы сходить на джар, - вспомнил Таган. - Осмотреть, обдумать.
- Сходим, сходим.
Прощаясь, Чарыяр пригласил Тагана к себе и ушел вместе с Айнабат.
Проводив их, дед и внук задержались в саду. Сувхан снял халат, расстелил под кустом, сел, скрестив ноги, и усадил Тагана с собою рядом. Молодой месяц освещал Серебряный холм и равнину вдали. Где-то глухо постукивал трактор.
- Да, не ищи благословенные края, они там, где родина твоя. А не поладить ли тебе с Чарыяром, не осесть ли в своих местах? - сказал дед. ("Странное дело, - подумал Таган, точно все сговорились".) - И мне веселей будет век доживать. Захочешь жениться - ни в одном доме не откажут. Девчонок полно, толковых, скромных, выбирай любую. Я ведь не очень держусь обычая: может, оно и правильнее, когда парни сами выбирают невест; без любви-то жизнь что год без весны…
- А вдруг приведу - не понравится? - Таган усмехнулся.
- Лишь бы тебе по душе, - негромко откликнулся старик. - Только свадьбу сладим так, чтоб верст на сто вокруг потом говорили… Вот чего хочу. Правда, остался бы, а? Председатель часто у нас промахивается, шумит иной раз себе во вред. Но дорого в нем одно: общее добро пуще своего бережет. И еще ему до смерти хочется обскакать Мергенова, да как обскачешь! А насчет женитьбы - скажи, намекни только… Слава богу, и на ковер угощение поставим, и коней выведем, и на скачках есть чем одарить молодежь. Как бы мы зажили!..
И дед задумчиво уставился вдаль, потом прикрыл глаза, словно погрузился в дремоту.
- Ты устал? - спросил Таган. - Ты ведь раньше солнца встаешь. Спать не пора?
- А верно, мой верблюжонок, ко сну клонит.
Они встали, и старик, накинув халат, побрел к дому.