Сквозь чащу осыпанных цветом гранатов Таган прошел за огород, пересек поле и остановился у Серебряного холма. Откуда-то доносились плач ребенка и лай собаки. В детстве он бегал сюда играть в войну. Раньше по горизонту небо над городом чуть светилось желтоватей полоской, а вокруг все обволакивала тьма; теперь огни далеко убегали вправо по ленте Каракумского канала. Деревья и домики тянулись на север от холма двумя рядами, как два каравана, в глубь степи. К востоку пролегал во тьме джар.
Сверкнул фарами, приблизился трактор, и вместе с его рокотом вдруг донесся густой бас дедушки и еще голос, молодой, звонкий. Вскоре голоса стихли, трактор стал удаляться, рокоча глуше и глуше. Потянуло прохладой. Таган сел, обхватил руками колени, глянул в небо и вспомнил лицо Ольги. Что она делает в своей комнате? Сидит возле открытого окна, думает? Молодец девчонка: переменить Москву на пустыню - и ни жалоб, ни просьб.
Таган не торопясь поднялся, пошел обратно.
Под деревьями на кошме, накрывшись одеялом, лежал дед. Рядом с ним - другое одеяло и белая подушка.
- Ложись, - сказал он внуку. - Под деревом в такую пору легко спится.
- А чего не спишь?
- Заснешь! - зевая проворчал старик. - Сажают за руль мальчишек. Думаю, напашет он там! Ничего, правда, дельный оказался… Да-а, на рассвете мне в город ехать.
- Мама спит?
- Нет, тут я. - откликнулась с веранды Джемал, подошла.
- Знаешь, мама, кого я видел сегодня? Помнишь, Лугины жили в Ашхабаде?
- Опять приехали?
- Нет, дочь их.
- Одна? Ну как же ей одной? Не нуждается ли в чем? - забеспокоилась Джемал.
- И я живу один в Ашхабаде.
- Мужчине везде дом, а девушке среди чужих одиноко, нелегко. Вот отец поедет, послать бы ей что-нибудь.
- Как хочешь, - уклончиво ответил Таган, поворачиваясь на бок. - Я сплю.
Он не знал, удобно ли навязываться с чем-нибудь Ольге, не обидят ли ее деревенские подарки.
Полчаса спустя невестка скрылась в доме, внук заснул, а Сувхан, словно бы безучастно слушавший их, откинул одеяло, встал и босой, в широком рубахе, зашагал к крыльцу. Щелкнул выключателем, но станция уже кончила работу, не давала света. Тогда он ощупью нашел спички, зажег лампу, взял ключ и отпер кладовую, где стоял кованый сундук с семейными ценностями. На дне сундука были сложены стопкой три ковра. Сувхан вытащил их, бросил на пол, отчего лампа, стоявшая на бочке, замигала и едва не потухла. Потом не спеша развернул и задумался, залюбовался ими. При слабом свете лампы на темно-багровом поле текинских ковров едва выделялся желтоватый орнамент. Но Сувхан не раз видел их при солнечном свете, помнил, как горели, переливались их краски. Ковры были заветными страницами его рода. Один соткала еще мать Сувхана, другой - мать его сына, Мурада, а третий был изделием Джемал.
Самый драгоценный, самый старинный из них - ковер своей матери - он свернул трубкой и перевязал бечевой, а два других сложил в сундук и запер.
Глава пятая
Утром отправились с Чарыяром на джар.
Лишь изредка, в периоды паводков, по оврагу проносились кратковременные потоки. Ныне откосы и дно покрывали полынь, верблюжья колючка, кое-где выступала соль. От Каракумского недавно сюда пробили так называемый машинный канал. Вода, поднятая насосами на высоту тридцати метров, далее распределялась обычным способом, шла в колхозы. Требовалось срочно подготовиться к ее приему.
Отрезок джара, где намечено гидросооружение, и впредь, став частью оросительной системы, в случае паводка должен принимать стихийные сбросы. В этом сезоне под новое сооружение уже сеяли хлопок. Через месяц надо его поливать. С другой стороны, обилие снега в горах Афганистана обещает грозный паводок.
Все вяжется в единый узел, медлить нельзя. Обстановка предгрозовая, но пока что сооружение лишь на бумаге, и зрелище здесь унылое. Серы, тоскливы окрестные поля. Только вдалеке работают люди на севе. Тракторы кажутся движущимися точками, люди с лошадьми и ослами, запряженными в арбы, едва видны.
Дышится по-весеннему легко, Таган чувствует себя превосходно, а Чарыяр, как всегда, озабочен и хмур. Поднялись по валу, и он кивнул на котловину рядом с джаром:
- Вот и Мертвая падь. Такая посудина пропадает. Если наполнить, представляешь - запас воды!
К удивлению Чарыяра, инженер лишь мельком бросил взгляд на котловину; зато с явным пристрастием осматривал сухой овраг.
- Пойдет ли вода самотеком к Серебряному холму и дальше, за поселок? - размышлял Таган вслух. Чарыяр опустился на колени, затем припал к земле, глянул вдаль. И наконец сказал убежденно:
- Как по маслу! Возьми в соображение и такой факт: отсюда к селу лошади легко идут, а сюда - с натугой.
- К кормушке лошадь всегда легче идет, - насмешливо заметил Таган. - Так мы вряд ли решим задачу. Надо вызывать топографа.
- Не худо бы, если сумеешь сам вызвать, - согласился Чарыяр, стряхивая с себя пыль; потом оглядел голые увалы и спросил: - А плотину где поставите?
- Не плотину, распределительное сооружение, подпор. Вот здесь. - Таган рассек ладонью воздух, словно перегораживая овраг. - Эти тяжелые глины как раз для подпора. - Он вынул из планшета чертеж и показал на синий кружок, от него влево и вправо расходились две - тоже синие - полоски.
- Это и есть Мертвая падь? - спросил Чарыяр, ткнув пальцем в кружок.
- Нет, здесь подпор. С падью, пожалуйста, не спешите.
- Э, так не годится, хлопочи за падь! Почему не заполнить ее? Я насосы поставил бы и качал да качал бы на посевы… Вот жизнь-то была бы, Таган-джан!.. - Чарыяр, воодушевясь, сорвал с себя шапку и бросил к ногам инженера. - Ты, я вижу, не зря приехал к нам… А тут ведь каналы? - Он ткнул пальцем в полоски, расходившиеся от синего кружка.
- Да. Один к вам, другой к соседу.
- К нему-то, к Мергенову, зачем же? - опешил Чарыяр. - И подпор, и Мертвая падь на нашей земле. Как же так?
Прав был дедушка: "Уж больно ему хочется обскакать Мергенова…" Таган молча сложил чертеж, спрятал в планшет и стал смотреть на разбросанные вдали посевы. Клиньями, полуостровами с причудливыми очертаниями врезались они в пустыню. Бесплодные пустоши стелились просторней, чем возделанные поля, а извилистые арыки напоминали железнодорожную сеть на карте, где-нибудь вокруг Москвы или в Донбассе.
- Сущее горе наше, - сказал он. - Сколько места занято, сколько добра уходит в песок! Поливаем - все равно что в решете воду носим.
- Не мы их выдумали, арыки, - поднимая шапку с земли, пробормотал Чарыяр. - Баи да племенные старшины, как шакалы, рвали на куски степь. И солончаки - от них же… Эге, за мной, должно быть, машину гонят, гляди. - Он указал на дорогу, по которой катился темно-зеленый УАЗ, сопровождаемый облаком пыли. - И всегда так: стоит отлучиться на минутку - жди неполадок.
Но машина шла не за ним. Обогнув белый от соли пустырь, УАЗ бойко подкатил и остановился. Рядом с шофером сидел худощавый человек с большими, будто нарисованными, черными глазами - секретарь райкома Мухаммед Назаров. Тщательно отглаженный костюм, фисташковая рубаха и вышитый галстук, каких нынче уже не носят, на голове шапка дорогого, золотистого каракуля. Таган еще не сталкивался с Назаровым, но слышал о нем. По специальности агроном-селекционер, учился в Москве, начинал парторгом МТС. Он казался слишком уж недоверчивым, скучноватым, по-крестьянски долго выспрашивал в второстепенном. Но вот улыбнулся я заговорил простодушно.
- Я сюда ради вас. Вчера узнал о вашем приезде, решил повидать. - Он вовсе не так скучен, этот Назаров. - Кстати, по вашей части дела у нас тут незавидны. Сейчас еду, гляжу на арыки и бью себя в грудь: кажется, так за сорок лет и не научились мы водой пользоваться. Вас-то колхозы интересуют или совхозная целина тоже? А здесь вы чем, собственно, увлеклись? - кивнул Назаров на солончаки.
- Да вот джар… Погляжу, а потом и к вам. Если разрешите, в четверг, в любой час, когда назначите, - мгновенно заразившись назаровским тоном, ответил Таган.
- Отлично. В четверг так в четверг. С утра. И прошу извинить - оторвал я вас…
- Что вы! Мне лестно, даже неловко - не я к вам, а вы сами, - сказал Таган с искренней почтительностью.
- Ну, к чему нам считаться. Я люблю сам ко всем заезжать. И, надеюсь, мы с вами надолго встретились. Осматривали свои родные нивы?
- Нет еще.
- Гидросооружения совершенно разболтаны, а к целине только примеряемся. Не так ли? - Назаров покосился на председателя. Тот понимал: речь шла о его "нивах".
- А вы с переменой целинных наделов задергали нас, - как и вчера, при встрече с Таганом, пожаловался Чарыяр, но, устрашась своей дерзости, прибавил мягче: - Мы же не землеустроители, не гидротехники. На севе люди нужны, на заготовке кормов сколько занято. Нет лишних людей.
- Видите, - Назаров насупился, - судим о своих нуждах как сезонники. А насчет наделов - верно, с целиной и Ашхабад, да и мы напутали.
- И водхоз слабо шевелится, - вставил Таган "на всякий случай".
- Не согласен. Корни следует искать в другом, - живо, словно он давно готов был к этому, возразил Назаров. - С некоторых пор водхоз стал ветхой конторой. А как же иначе, когда рядом выросли могучие тресты с бюджетом в миллиард рублей, с парком новейших механизмов.
- Точно, миллиарды вкладываем и - отдаем все на откуп Каратаеву, Иванюте, - опять не без умысла закинул словечко Таган. - В докладах на все лады мотивируем, а проще говоря, оправдываемся, когда объясняем, почему такой-то совхоз на канале убыточен, почему урожайность не повышается.
- О, да вы, оказывается, не прочь грудь в грудь… - почти шепотом и не очень внятно сказал Назаров. - Мне нравится. Потолкуем с вами! Всерьез, по душам, инженер! - отрывисто бросил он. - Вам домой?
- Мне надо осмотреть берег, - ответил Таган. - Сооружение ставим вот в этом створе, документация готова, но выше него не исключены размывы, съемку-то вели полтора года назад. А мы подкрепим где ненадежно, досыплем сразу же, чтоб не возвращаться к прорехам. А заодно все лишнее отсечем недорогой перемычкой. Это при составлении проекта уже имелось в виду - отсечь лишнее… - повторил он, нажимая на последнее слово.
- Так садитесь, едемте берегом, - живо и с ноткой нетерпения в голосе предложил тот.
Таган поблагодарил, велел не спеша двигаться на машине, а сам шел сбоку, часто замедляя шаг, перебирался на ту сторону оврага, возвращался и все окидывал изучающим взглядом местность. Назарову нравилась дотошность инженера, однако смущало как бы подчеркнутое невнимание к Мертвой пади. Проходя мимо нее, Таган почти не глядел, лишь в старом проране между падью и оврагом задержался на минуту.
Своими впечатлениями секретарь райкома делился с Чарыяром. Стало беспокоить и другое: затевая исследования, инженер оттягивает работы на джаре. Патентованный столичный специалист, а все-таки молод…
- Итак, обстановка совершенно ясна, - с азартом, прямо относясь к Назарову, заговорил Таган, когда кончил осмотр.
- Получается образцовый тип подпора. И, не скрою от вас, проект - вот он, у меня в кармане. - Таган хлопнул себя ладонью по груди. - Утвержден без существенных оговорок, ну… вот с этими уточнениями, какие внесем после съемок выше створа. Перед моим отъездом проект переслали в здешнее СМУ, на том берегу канала. Так что гони технику и копай котлован. Начинать - так уж действительно без задержки. Если сроки упустим, еще год пропал. И мы, как видите, мешкали, отчасти из-за этих самых уточнений… Да попетляли и вокруг Мертвой пади. У нее такие горячие сторонники. Каратаев докладными завалил Ашхабад; Чарыяр-ага меня за горло берет. И вы, Мухаммед Назарович, сторонник?.. В общем, от заполнения ее мы решительно отказываемся.
- Спасибо за откровенность. Вы и меня пристегнули. Ловко, ловко! Проект у вас готов, но уточнениям нет конца, а месяцы идут, - глядя вниз, проворчал Назаров. - Не знаю, кто кого за горло берет, только вижу, опять задержка…
- Не задержим, ручаюсь! - дерзко остановил его Мурадов.
- Сейчас колхозы, как никогда, зависят от джара, а вы - снова-здорово. - Назаров не менял недовольного тона и, похоже, был в некотором замешательстве.
- Можете мне поверить, - убеждал Таган, - не хватает сущей малости, второстепенных данных.
- Ну сейчас-то хоть домой? Садитесь. Садитесь, пожалуйста! - И Назаров подтолкнул собеседника к машине.
В пути секретарь откинулся на спинку сиденья, полузакрыл глаза, задумался. Он знал о каратаевских докладных, и заключение инженера, высказанное в столь категорической форме, его окончательность - ошеломляли. А Чарыяр, опустив голову, похлопывал ладонью по голенищу сапога, из которого торчала рукоять камчи, и бранился про себя. Только легкомысленный человек может взять и выбросить в окно птицу счастья. Они так рассчитывали на земляка! Добро еще райком не поддерживает безумцев. Чарыяр с благодарностью взглянул на Назарова. Тот повернулся к инженеру, наверное сейчас поставит его на место. Назаров умеет осадить когда нужно. Вот он качнул плечами, уселся удобней, сдвинул папаху на затылок.
Знаете, о чем вас, Мурадов, очень попрошу: напишите статью для местной газеты, выскажитесь полней, смелей. Ну вот и о том, чем вы меня сейчас озадачили и в чем, извините, не убедили. Напишите, я бы очень просил. И не следует ли нам втянуть в эту, простите за выражение, джарскую канитель еще и такого зубра, как Скобелев? А? Говорят, ум хорошо и так далее. - Назаров пытливо взглянул на Тагана: согласится ли и не слишком ли задето его самолюбие?
- Что ж, - не задумываясь отозвался Таган. - Только Скобелева трудненько заполучить сюда.
- Это я беру на себя.
Глава шестая
Он позвонил из кумыш-тепинской бухгалтерии в водхоз, и оттуда обещали послать человека для съемок на джаре. Повесив трубку, Таган направился было домой.
- Эй, инженер-ага, давай к нам сюда! - окликнул его из-за полуоткрытой двери Чарыяр.
Председатель сидел у себя с чабанами. Нынче уже с апреля трава выгорела, и эти хозяева пустыни съехались на совет: куда им перегонять отары. Ожидалось решение районного начальства об отгонных пастбищах и переброске кормов. Завтра до рассвета чабаны собирались седлать верблюдов и возвращаться в пустыню. Сухопарые, черные от загара, они чинно обступили стол; те, кто постарше, громоздились на стульях. Все в косматых папахах и в халатах цвета выжаренного песка.
В этой засушливой стороне чабаны веками составляли некую касту. Немеряные расстояния степи и тяготы кочевого быта отдаляли их от культуры оазисов и способствовали выработке особого кочевничьего характера. Любопытный народ этот в наши дни, благодаря вмешательству автомобиля и радио, сильно меняется. Следопыты, до глубокой старости сохраняющие зоркость глаз и неутомимость в ходьбе, они знают повадки змей и джейранов, предугадывают изменение ветра, умеют слушать воду под землей, помнят расположение барханных гряд, саксауловых зарослей, колодцев и дождевых ям, как помним мы приметы своего городского квартала.
Чабанам хотелось выведать о многом: как-никак человек из Ашхабада, притом коренной кумыш-тепинец. Но Таган незаметно втянул их в беседу, нужную скорей ему самому. Для инженера в его научных изысканиях чабаны, с их опытом и наблюдательностью, были сущей находкой.
По его просьбе они долго рассказывали, а Таган записывал в блокнот: о колодцах, в которых исчезает вода, и новых источниках, найденных в пустыне. Потом он спросил, о чем здесь шумели до него.
- Разве ты не чувствуешь, положение-то наше - хоть караул кричи! - за всех ответил сурового вида старик Ягмур с орденской ленточкой на груди. - Раньше твердили: канал придет, зелеными кормами завалят. Ну и где же они, твои корма? Близ села - канал, а там - последняя трава выгорает. Хлопководам счастье, а у пастуха опять миражи. Где обещанные пастбища? Объясните!
Старый Ягмур приготовился слушать. Председатель кивнул инженеру:
- Объясняй.
Час от часу не легче. Таган медлил, доставая папиросы, а когда заговорил, складно не получилось. Жалобы на бескормицу не в новинку. Если б не такая печальная история, тот же хлопковод мог бы завидовать чабану, пошутил Таган; шутка не до всех дошла, а Ягмур, уловив ее смысл, остался недоволен. С них-то, дескать, спросу пока меньше. И он застучал посохом из корня кандыма, собрался возразить; инженер остановил его, заметив, что о завидной их доле говорит не всерьез. Гибель стада - огромное бедствие, между тем у хлопководов больше потерь. Аму-Дарью сюда привести сумели, строителям за это благодарность народа, вдобавок к орденам. Но водой распоряжаемся худо, где-то гоним ее в песок, где-то избыточными поливами, по недосмотру, губим почвы. И слишком устойчив у нас порою взгляд на непорядки - взгляд сквозь пальцы. И уже поперек горла нам встала эта расхлябанность, с сердцем заключил Таган.
- Да-а, - неопределенно протянул Ягмур, поднявшись со стула. - Все-таки о пастбищах не забывайте, о настоящем обводнении! В степи ягнята пить хотят. Возьмешь в руки ягненочка, вот так… - Чабан бережно взял загорелыми ладонями каменный белый пресс со стола, приложил к щеке и продолжал: - Нежный, а каракуль зеркальным блеском отливает на нем. И глядит он на тебя: дай ему свежей травы, дай свежей воды.
Беседовали, пока Джемал-эдже не прислала за сыном ребятишек.
По пути из конторы думалось о нуждах пастухов и о том, как легко мы втягиваемся в людские повседневные заботы. Душа горела, не терпелось поворошить водхоз. Самое малое - сесть и написать статью, о которой просил Назаров, пропесочить Каратаева. Затем мысль перебрасывалась на изыскания под новые совхозы. И - Ольга, - никак ее не минуешь. По прямой или сложными поворотами движется мысль - все равно возвращаешься к ней; так до самого дома не выходила из головы.
Завидев Тагана, мать начала наливать из котла суп. Впервые за эти дни остались вдвоем. Она все та же, неторопливые движения рук, крепко сжатые губы, только глубже бороздки морщин на смуглом лбу, и в глазах нет прежней яркости. Как ей живется, спросил он. С такими сыновьями да плохо жить! Джемал-эдже улыбнулась, и Таган воспринял ее слова как упрек.
Конечно, он плохой сын: редко и лишь на короткий срок появляется дома. Копит знания, куда-то рвется, а мать здесь плачь по ночам и молись о его счастье. Часто ли навещает их Меред? Каждый месяц, но у него, говорят, опасная работа. Совсем мальчишка - и такая работа! Прошлой осенью Таганова тетя, Говель, сына женила, поехали к ним в Байрам-Али на арбе. У переезда остановились, ждут, а по железной дороге поезд мчится. Тепловоз темно-синий, как платье дорогое. Глядят - ах господи! - в окне Меред, волосы по ветру развеваются. Увидел своих, рукой махнул да как загудит на всю степь - и улетел! Вот он какой, Меред, а ведь совсем еще мальчишка.
- У него прекрасная профессия, - сказал Таган, с удовольствием выслушав рассказ матери. - Пойми, мама, твой Меред уже взрослый человек, и он на верном пути.
- Все завидуют, а я завидую матерям, у кого дети рядом. Почета иные достигают и в своем селе. Вон Айнабат - какая девушка!.. А мои дети все куда-то из дому…
Сын ел вкусный пирог с бараниной; мать еще рассказывала про свекра, а потом, собирая посуду, опять вздохнула: