Семен снял полушубок, шапку, остался в помятом пиджачке, в ватных брюках и доходящих до колен серых валенках. Он хотел спросить у гардеробщицы, пустят ли его в таком наряде, но раздумал и, взглянув на швейцара, продолжавшего дремать, направился к лестнице. "Куда прешь?" - такие слова он услышит сейчас, и Семен приготовился к ответу. Остановившись напротив швейцара, взглянул на него. На Семена уставились равнодушные пустые глаза.
- Здравствуйте, - сказал Семен и, обойдя швейцара, заторопился наверх.
Не задерживаясь у стеклянных дверей, вошел в зал и остановился, растерянный и удивленный. Зал был светлый, просторный, с высоким потолком. Огромные, почти до пола, окна, столы, накрытые белыми скатертями, официантки в белых фартуках, хрустальные люстры - всего этого не ожидал увидеть Семен. В своей грубой одежде он почувствовал себя неловко, попятился к двери, но к нему уже подходила молоденькая официантка. Она вежливо пригласила его. Он, вконец растерянный, высоко поднимая ноги, шел следом за девушкой, сел за стол, возле которого остановилась официантка.
- Что будете заказывать?
- Мне бы водки.
- Сколько?
- Стакан.
- Двести пятьдесят граммов?
- Да, - сказал старик.
- А еще?
- Бутерброд с рыбой.
- С какой?
- С любой.
Официантка улыбнулась.
- Это все?
Она ушла, а Семен, вспотев от расспросов, уперся в спинку стула и смотрел на отливающую белизной скатерть, не решаясь положить на нее свои тяжелые, почерневшие руки, и они лежали у него на коленях.
Ему принесли водку и бутерброд. Он налил полный фужер, съел бутерброд, вспомнил, что не расплатился, полез в карман за деньгами и оглянулся. К нему, улыбаясь, приближался Горюнов. Придвинув стул, сел рядом с Семеном, кинул взгляд на стол, потом внимательно, с прищуром, посмотрел на старика.
- Ты как сюда попал?
- Разве нельзя? - буркнул Семен.
- Ну, почему же, можно. Я вот тоже заглянул - дела-а. Проверяю, как нашего брата обслуживают. Поручение, так сказать, уполномочен городской газетой. Второй день торчу. Скучать, в общем, некогда. Ну, а как у тебя? Видать, хорошо. По ресторанам ходишь.
- Случайно.
- Э, Семен, не завирайся. Я тебя знаю не первый годок. Ты воробей стреляный… Как погляжу, все обижаешься. Зря. Приходи в наш совет - простим.
- Я не провинился, - вспыхнул Семен. - Хватит, стыдобушку принял, больше не желаю.
- Отсталый ты, Семен, как погляжу.
- Я своим умом живу, - ответил Семен и подумал: "Дернул меня черт сюда зайти".
Недолюбливал Семен Горюнова, и нелюбовь эта давно уже зрела, а началась она с того, что вот так же однажды подсел Горюнов к Семену и принялся агитировать: мол, все ты, Семен, один да один, общества не признаешь, возьми да походи по домам, бумажки разнеси. Отказался Семен, ушел рассерженный в тот день со двора. Думал, Горюнов отстанет, но тот как банный лист прилип к нему, настоял все-таки на своем. Пришлось взять пригласительные билеты и топать на одну из дальних улиц поселка. Начал с крайнего дома. Хозяин стоял у ворот, Семен протянул ему листок.
- Куда? - спросил хозяин, насупившись.
- Там написано.
- Э, мил друг, подожди. Ты объясни мне. Может, в суд вызывают.
Нахальный попался мужик. Все выспрашивал, а потом вдруг засмеялся:
- Я подумал, ты из милиции.
- Как же так?
- Да тут все один ходил, пронюхивал, как и что. Так я, грешным делом, подумал: тебя тоже, видать, подсунули.
Побагровел Семен: что же это, на старости лет от всякого прохожего срам принимать? Всегда уважением пользовался, на пенсию с почетом проводили, сам секретарь парторганизации Першин грамоту вручил, было за что: ни много ни мало тридцать лет плотничал, не бегал с места на место, как другие, исправным считался, слова худого не слышал.
На другой день вернул бумажки Горюнову, а тот неожиданно накричал на него. Потом извинялся, приходил к Семену домой, но Семен не думал прощать. Кто он ему, брат или сват, хотя можно сказать - сосед, на одной улице живут, да ведь соседи разные бывают; Горюнов как раз из таких, которых лучше не знать. Надо же, при жильцах во дворе накричал, как на мальчишку. Но Горюнов не отставал, и старик опять смирился: "Бог с ним, схожу в ихний совет, послушаю".
А что вышло из этого? Над ним снова посмеялись, да еще как. Сначала все шло хорошо. Привел Горюнов его в кабинет, с пенсионерами познакомил. Многие радостно восклицали:
- Это ты, Семен Егорыч? Мы думали - пропал человек!
Даже разволновался Семен. Вот, оказывается, помнят его, не забывают. Подумал: взять бы да заглянуть на шахту, к своим. Как ушел на пенсию, не появлялся, а на улицах поселка почти не показывался. Две дороги всего у него: из дома на озеро да из дома до конторы. А считай - два года уже пролетело.
Потом все пенсионеры потянулись гуськом в зрительный зал. Оказывается, собрание намечается. Первым слово взял председатель этого старческого совета, бойко говорил, интересно. Внимательно слушал его Семен, и вдруг словно выстрелил в него: стал председатель о нем, о Семене, говорить, скажет слово - в зале смех, кто-то выкрикнул:
- А у меня Васька, сын, жалуется, в забое крысы тормозки едят. Послать его - выловит!
- Где же он? Дайте взглянуть!
- Да неужто ты, Семен!
Хорошо еще, с краю сел, а то пришлось бы в середине тесниться, обидные шутки до конца выслушивать. Вскочил и, нагнув голову, заспешил к выходу на виду у всех. В вестибюле догнал его Горюнов, потянул за рукав. Семен вырвался, крикнул в лицо Горюнова:
- Я не шут! Надо мной нечего смеяться! Для того затянул сюда!
И вот снова подсел к нему Горюнов, стыдить принялся. Не может, видать, человек без нотаций прожить. "Меня же обвиняет, - с возмущением подумал Семен. - И даже не краснеет. Это мне нужно обвинять его". Ведь с того дня не везет Семену. Все меньше ловится ондатр, а когда начнет освежевывать их, то режет шкурку, то сало как следует не счищает. Зарок дал - не волноваться, но не выходит: как вспомнит про собрание, все из рук валится, раздражительность появляется.
- А у меня к тебе вопрос есть, - сказал Горюнов и придвинул стул еще ближе, коленями прикоснулся к ногам Семена.
- Какой еще? - недобро усмехнулся Семен.
- Возьми меня с собой.
С недоумением посмотрел на Горюнова, хмыкнул:
- Шутишь?
- Нет, я серьезно. Возьми.
Просительно смотрят на Семена глаза соседа, ответа дожидаются. А Семен растерялся, не ожидал такого каверзного вопроса услышать от своего обидчика. Снова хмыкнул:
- Баловство это.
- Эх, Семен, веру ты потерял всякую… Нет, я не шучу. Я прошу тебя.
- Чудно что-то, - покачал головой Семен. - Охота тебе по морозу тащиться. Здесь теплее…
От выпитого вина всегда у Семена пробуждается решительность, уверенность в себе. И слова находились, друг к дружке складно лепились.
- Вот и говорю - теплее здесь, - продолжал Семен, облокачиваясь о стол, собирая в складки накрахмаленную скатерть. - В степи ветер, продует, захворать недолго, а мне потом отвечать…
- Я оденусь, - стоял на своем Горюнов. - Ты только скажи - согласен.
- Один будешь?
- Разумеется, Семен Егорыч.
- Вставать рано надо будет. Тут главное дело - рано встать, чтоб времени не терять. Сподручнее так-то.
- Я и встану. Не бойсь.
Подошла официантка. Семен расплатился, даже внимания не обратил на то, что на целый рубль выкинул больше, чем там, в буфете.
- Хорошо обслужила? - спросил Горюнов.
- Как гостя встретила. Я ведь впервые тут, растерялся, а она вежливо пригласила. Ладная девушка, обходительная…
- Извини, Семен Егорыч, - приподнялся Горюнов, кивнул в дальний угол зала, - зовут меня… Корреспондент это… Так что я приду. Подожду во дворе.
- Вставать рано надо… - начал Семен, но Горюнов уже не слушал его.
"Ишь ты, напросился, - подумал старик. - Взять да поморозить его. - От такой неожиданной мысли Семен даже повеселел. - Верно, поморозить надо. Чтоб знал, как срамить".
Швейцар стоял все там же. Семен прошел мимо, потом оглянулся. Равнодушно смотрел на него служитель порядка. "Эх, бедняга", - подумал Семен.
- Ну как? - спросила гардеробщица.
- Хорошо, - ответил Семен. Он быстро оделся и вышел из ресторана. Надо спешить домой, а то жена ругаться будет. Но Мария еще не пришла с рынка, и Семен зашел в чулан, где его ждали пойманные им вчера утром зверьки, и стал их освежевывать.
2
С прошлой зимы начал Семен ловить ондатр. Мария сначала, заходя в чулан, в котором резко пахло болотом и кровью, морщась, укоряла мужа:
- Занялся бы, что ли, Сема, настоящей охотой, на лис или на зайца. А то принялся за убийство каких-то зверушек. Срам один, тьфу!
Но шибко доходный был этот промысел, с пустыми руками старик никогда не возвращался. За шкурки платили прилично, и старуха уже не ворчала.
- Спасибо Алексей Егорыч надоумил тебя, - говорила она все чаще Семену, принимая от него деньги.
Алексей был старшим братом Семена и жил в деревне. Приезжая к нему, Семен всегда получал огромное наслаждение, когда ходил с братом на охоту. Он радовался, как малый ребенок, вдыхая запах родимых мест. В этих местах он провел свое детство и юность. Не раз вспоминали братья, как в молодости ходили на тетеревов, на лис, зайцев. Уже тогда Алексей после первых же самостоятельных выходов начал выделяться среди опытных охотников. В те далекие времена еще не существовало запрета на хищническое истребление птиц и зверей, и местные охотники, пользуясь этим, истребляли лесную живность самыми злостными способами. Так, на следы зайцев ставили проволочные петли, ловушки, осенью на полях выкапывали ямы, прикрывали их ветками, а когда ложился снег, бросали на то место овес. В каждую из таких ям попадали по два-три зайца. Лис ловили еще более зверским способом. Протягивали широкие, сплетенные из крупных нитей сети-тропнички, и с трещотками охотники заходили с другой стороны леса, а около сетей, как мертвые, замирали те, кому надлежало давить попавшихся в сети лис.
Когда же местные власти предприняли борьбу и появились первые объездчики, то Алексей еще долго сопротивлялся новым порядкам. В деревне об этом знали, не раз его предупреждали, но поймать Алексея было не легко, ловко заметал следы Алексей Егорыч.
К тому времени Семен не жил в деревне, он уехал в поселок на заработки, устроился на шахту, женился, да и остался там. Только во время отпуска навещал родные места. Семен знал, что говорят о брате, но самого Алексея не пытал - не хотел портить с ним отношения.
А два года назад брат вдруг признался, что с грехами своими окончательно расстался.
- Как же так? - удивился Семен.
- А вот увидишь.
Алексей привел его на озеро и показал, как нужно ловить ондатр.
- Доходное дело, - хвалился брат. - За одну шкурку от семидесяти копеек до рубля дают. Я уже шестьдесят две шкурки сдал. Сорок восемь рублей дали. Это же деньги, на дороге не валяются. А ловить этих зверьков - один пустяк. Вот тебе бы тоже заняться. Делать нечего, на пенсии, лови да продавай.
Возвратившись домой с капканами, подаренными братом, Семен начал ходить на озеро. Все три месяца зимы ходил аккуратно, привык, летом ничего не мог делать, терпеливо ждал наступления зимы, и уже в начале декабря снова собрался и стал наведываться на озеро через каждые три дня.
Завтра он снова пойдет, и впервые пойдет не один.
"Чего это он напросился? - снова подумал Семен о Горюнове, и тотчас же пришла озорная мысль: - Поморозить его, а, поморозить?"
Уже обдирал последнюю ондатру, когда в чулан заглянула Мария.
- Кончай, Сема, обедать пошли.
По голосу сразу понял: в хорошем настроении вернулась с рынка жена, значит, деньги считать не будет.
- Я сейчас, - весело ответил Семен.
Он умылся, прошел на кухню. Мария принялась оживленно рассказывать о том, как она продавала соленые огурцы и помидоры, а потом Семен о встрече своей с Горюновым заговорил.
- Поморозить его, а, поморозить? Пусть знает, - закончил он возбужденно, и, видно, последние слова произнес так решительно, что Мария, которая всегда поддерживала его, тут испуганно всплеснула руками:
- Бог с тобой, Сема, да не связывайся, грех на душу брать зачем!
- А мне он сраму не делал?! - воскликнул старик. - То-то и оно.
- Не использует ли это он во вред, Сема?
- Чего? - не понял Семен.
- Ну, съездит с тобой, а потом накличет всем.
- Не должен. Любопытство взяло. Как же, в ресторане человек вино пьет. На какие деньги…
- Недобрая затея, - вздохнула Мария.
- Э, старуха, тебя только слушать…
Не закончив, замолк. Понял, что спорить не стоит, а то недолго настроение Марии испортить.
Еще посидели, попили чай, само собой вспомнилась деревня. Давно старики таили мысль уехать туда.
- Домик бы свой иметь, огородишко, особливо если у озерка, за водой поливаться рядом ходить, - ласково напевала старуха.
А Семен вторил ей:
- Это хорошо ты придумала, Марья, порыбачить я любитель, утречком на зорьке посидеть благодать. А то еще бы ульи поставить. У Алексея для начала можно будет парочку взять, даст, как не дать, - у него их, почитай, десяток цельный.
Старуха соглашалась с ним, добавляла:
- Тут, в городе, медку с огнем не разыщешь, А там всегда свой был бы. Чай с медком завсегда вкусней, полезней…
Знали старики: не уехать им никогда в деревню, прижились они здесь, в шахтерском поселке. Раньше, когда молоды были, не уехали, а сейчас и подавно трудно покинуть насиженное место. Да и неплохо живут: свой угол есть, денег хватает, Марии, чтоб не скучно было, участок в коллективном саду прикупили, все лето там пропадает. Раньше себе только на зиму кое-что из овощей собирали, а в этом урожайном году излишек вышел. Куда его, на рынок, конечно. Вот Мария и пристрастилась почти каждое воскресенье на рынке пропадать. Нет, не уехать им в деревню. Вспомнить прошлое, помечтать - что ж, это можно, обмана в этом старики не находят, зато после такого душевного разговора словно моложе становишься.
После обеда отдыхали, слушали радио, обсуждали новости разные: покончат ли с войной во Вьетнаме и верно ли, что Пережогины собираются менять квартиру… Потом Мария ушла в магазин - обещали к вечеру привезти копченую колбасу, - а Семен еще немного повалялся на диване, отправился в чулан, проверил, как сушатся шкурки, переставил некоторые развилки поудобнее, отремонтировал капкан. Время пролетело незаметно, уже вечер наступил, нужно пораньше лечь, завтра чуть свет подниматься.
Заснул Семен легко, он всегда легко засыпал и снов не видел, даже если был чем-нибудь раздражен, все равно ему ничего не снилось. Вставал тоже легко, стоило Марии окликнуть: "Пора, Сема", - как он уже был на ногах. Минут через десять он уже стоял у дверей, готовый отправиться в путь.
- Хотя бы не пришел, - вздохнула Мария.
- Ты о ком?
- Да все о нем. Как бы беды не вышло.
- Что ты, Мария, очнись! Пусть поморозится. - Семен улыбнулся, добавил: - Может, отстанет.
- Ты не больно его морозь, - попросила Мария и подтолкнула мужа: - Иди, наверное, ждет.
У порога Семен остановился, как бы размышляя, идти или не идти, и, взглянув на жену, взялся за ручку двери, потянул ее на себя.
- Ну, с богом, Сема, - сказала ему вслед Мария.
Это привычное пожелание жены всегда таило в себе что-то ласковое, теплое, его было приятно произнести вслух и улыбнуться. "Ну, с богом" - это значит с удачей, с хорошей дорогой, с хорошим настроением.
- Ну, с богом, - сказал старик и, подождав, когда за ним закроется дверь, вышел из подъезда.