3
Так стучала в дверь только Ольга Разина. Короткий удар и пауза, словно прислушивается, снова удар.
- Входите.
- Я не одна, Пал Петрович. Знакомьтесь, мой муж. Разин радушно улыбнулся: - Рад познакомиться. Жена все уши прожужжала, расхваливая вас…
Я смутился и не сразу нашелся, что ответить на этот комплимент.
- Как доехали?
- Не дорога, а слезы. Поезд еле-еле ползет…
- Я рассчитывал, что жена этим же эшелоном приедет, но увы…
- Теперь поезда часто будут ходить…
Поговорили о положении на фронтах, московских новостях, делах принеманских… Неожиданно Разин пригласил меня к себе сыграть партию в преферанс.
- Рада душа в рай, - развел я руками, - но… надо идти в типографию.
- Что ж, такая ваша работа, - согласился Разин, - никогда своим временем не располагаете. Не состоится партия в преферанс - пойду в кино. Как думаешь, Оленька, достанем билеты?
- Наверное.
- Прояви журналистскую смекалку, организуй билетики.
- Попробую.
Как только Ольга вышла, Разин обнял меня за плечи, доверительно сказал:
- Дорогой Павел Петрович, как же вы могли так опрометчиво поступить?
Я почувствовал, как мурашки у меня пробежали по спине.
- Что вы имеете в виду? - я подумал, что Разин каким-то особым чутьем догадался, что мне нравится его жена. В конце-концов нравится - это еще ничего не значит. Я не давал никаких поводов… Но гость неожиданно стал расспрашивать об ошибке, которая чуть не попала в газету. Он продолжал выдерживать дружелюбный тон, но не трудно было догадаться, что именно этот разговор и служил целью прихода Разина. Не случайно он спровадил Ольгу за билетами в кино. Чем дальше, тем все больше вопросы Разина стали походить на вопросы следователя. Я в конце концов не выдержал и спросил:
- Это что, допрос? Но ведь вы не в прокуратуре теперь работаете.
- Жаль. Вы меня неправильно поняли. Я считал своим долгом вас предостеречь. Кстати, как фамилия этого печатника?
- Не знаю.
- Вот видите, даже фамилии не знаете, а вольно или невольно взяли его под свое крылышко…
Не знаю, сколько бы времени продолжался этот поучительный разговор, если бы не вернулась Ольга:
- Пойдем смотреть "В шесть часов вечера после войны"…
- "После войны" - так после войны, - сказал Разин. - А мы здесь с твоим шефом мило провели время, по душам поговорили, - он многозначительно подмигнул, - жалею, что не удалось вас затащить к себе на преферанс, но в другой раз не выкрутитесь… Рад, от души рад был познакомиться.
"К вам приехала жена"
1
- Прошу прощения, к вам жена приехала, - извозчик похлопал кнутом по голенищам порыжевших сапог.
Я вскочил с постели, торопливо стал наматывать портянки.
Томка восседала на узлах, чемоданах, домашнем, скарбе, которым была загружена пролетка. Ни дать ни взять - персонаж из "Сорочинской ярмарки".
- Томочка, ты?
- Как видишь. Не ждал?
Этот саркастический тон плюс холодный взгляд мне хорошо известны. Обиделась. Но по какому поводу?
- Почему не прислала телеграмму? Я бы встретил.
- Другие своих жен встречали…
- Но позволь…
- Разгружай вещи, мне надоело сидеть на этом барахле.
Я назвал извозчику адрес жилого дома обкома партии, в котором ночевал первую ночь. Более двух недель у меня в кармане лежал ордер на квартиру в этом доме. Я уже успел ее меблировать. Из недавно ликвидированного военного госпиталя привез железную койку. По наряду горсовета выписал из ломбарда (там собирали бесхозное имущество из квартир людей, бежавших с немцами) шкаф, буфет, этажерку, кресло и два стула. Обеденный стол мне притащил из сарая дворник Казимир. Это стоило литр водки.
Вещи разгружены. Тамара ходит из комнаты в комнату, восторгается: "смотри, какая плита", "А это что? Душ? Первый раз такой вижу", "О, и балкон! А ты о нем ничего не писал", "А это что, газовая плита? Неужели здесь есть газовая плита? А я взяла примус".
- Молодец, примус пригодится.
Я целую курносый нос Тамары. Все-таки я чертовски по ней соскучился. Я люблю Томку и за то, что она не умеет долго сердиться. Так не первый раз - надует губы, не подступись, а приласкал - и отошла: снова улыбается. Мне хочется узнать, почему она не прислала телеграмму, но задавать вопрос не решаюсь, чтобы снова не набежала туча.
В дверь грохнули кулаком. Вот черт - уже и гости. Пришли Урюпин и Соколов. Викентий на правах старого знакомого обнял Тамару: "Ах, ох, как рад встрече". Тамара, очевидно, старается вспомнить, где и когда с ним встречалась. Скорей всего, в Иркутске они не были даже знакомы. Тамара работала в молодежной газете, а Викентий в "Восточносибирской правде". Редакции помещались на разных этажах. Натиск Соколова Тамара выдерживает стойко.
Я подмигнул жене - пора приступить к обязанностям хозяйки.
- Я сейчас, - заспешила Тамара. - Только я не вошла в курс дела. Павочка, накрывай стол.
Урюпин деловито осведомился, кто дежурит по номеру. Мне хотелось эту ночь побыть дома, предложил, чтобы номер подписал Платов - все-таки он заведует основным отделом.
Из кухни вкусно запахло жареной на постном масле картошкой. Викентий потирает ладони:
- Это уже настоящая жизнь. Первая редакционная семья в сборе. Скоро и к другим жены приедут.
Виктор, не ожидая других, налил в рюмку коньяк и залпом выпил:
- Уютные гнездышки вьют пташки божьи. Ну, вейте, вейте! А я пойду дежурить.
- Что с тобой, Виктор? Не заболел ли?
- Все в ажуре. Я пошел. Кстати, - Урюпин засунул руки в карман широченного клеша, достал кошелек, - вот талоны на водку. Вручаю тебе на хранение. От греха подальше. На коленях просить стану - не давай.
Я пожал плечами. Из кухни пришла Тамара, начала упрашивать Виктора остаться. Тот отрицательно покачал головой - не могу, дела.
- А у меня к вам тоже дело. - Тамара вынула из сумочки бумагу, - вот направление из ЦК ВКП(б) к вам в редакцию. Речь шла об отделе писем.
- Ты была у Беркутова? - спросил я.
- Была, а что! - вызовом ответила Тамара.
- А то, что мы тебя не возьмем на работу. Не станем в редакции разводить семейственность. И в отделе писем у нас уже есть человек.
- Маркевич - литсотрудник отдела писем, - уточнил Соколов.
- Я с этим направлением пойду в обком партии. Вы что-нибудь слышали, товарищ редактор, о демократическом централизме?
- Растем и крепнем, - буркнул Урюпин. - Вопрос можно считать решенным. Приказ о назначении Тамары Васильевны Ткаченко заведующей отделом сегодня же будет подписан мной лично. Как редактор считает, может ли его заместитель подписать приказ?
- Если он имеет право подписывать газету, которую читают десятки тысяч человек, то бумажку, которую прочтет двадцать человек, - тем более.
Едва за Виктором Антоновичем закрылась дверь, Соколов спросил:
- Не знаешь, какая его муха укусила?
- Сам удивляюсь.
- Странный он какой-то, - поддержала разговор Тамара, - наверное, неприятности.
- Кстати, почему он развелся? - спросил я.
Соколов пожал плечами. О семье Урюпин никогда ни с кем не говорил.
- Эх вы, друзья-приятели, - напустилась на нас Тамара, - рядом работаете, а ничего о человеке не знаете.
2
В эту ночь я не думал ни о "третьей фазе", ни о газете, ни о типографии. Я просто радовался приезду любимого человека. Временами мы, перестав шептаться, прислушивались к неспокойной тишине ночного города. Казалось, где-то далеко ухают орудия, пыхтят паровозы, ревут моторы бомбардировщиков, идущих или возвращающихся с задания. Совсем близко, в развалинах, по ту сторону улицы, в тишине раздались один за другим три выстрела.
Тамара вздрогнула, плотнее прижалась ко мне:
- Часто так стреляют?
- Бывает.
Утром нас разбудил стук в парадную дверь. Принесли телеграмму, посланную Тамарой из Москвы четыря дня назад.
- Вот мое алиби, - торжественно заявил я.
- Может, сходим на базар? Ты меня проводишь? Завтракать будем дома.
- Нет, пойдем в "Розу". Я угощаю.
Столовая была почти пуста. В дальнем углу за столиком сидел Владас Рудис. Я предупредил Тамару, что это и есть тот самый секретарь обкома, к которому она хотела идти жаловаться на меня. Он интересный и смелый человек. Недавно его наградили орденом Ленина за организацию партизанской борьбы в тылу врага.
- Он что, оставался на территории, занятой немцами? - спросила Тамара.
- Кажется, несколько раз его сбрасывали с парашютом… Культурный человек. Мне говорили, что он владеет чуть ли не пятью иностранными языками.
Рудис расплатился с официанткой, подошел к нашему столу.
- Что же вы, дорогой мой, реформу в армии произвели? - укоризненно спросил он.
- Какую реформу? - не понял я.
- Читайте сегодняшний номер "Зари", фамилии командующих фронтами перепутали. Невнимательно у вас газету читают. Разберитесь.
Завтрак мне показался невкусным. Не терпелось пойти в редакцию. Как же Виктор Антонович так невнимательно читал полосы. Ведь опытный журналист.
Стараясь отвлечь меня от невеселых мыслей, Тамара излишне восторженно хвалила каждое блюдо, которое приносила нам официантка - красавица Ядя.
Когда мы уже собирались уходить, Ядя, смущаясь, сказала:
- Товарищ редактор, извините, мне надо отчитываться. Ваш заместитель вчера взял литр коньяку и сказал, что вы утром отдадите мне талоны.
- Конечно, конечно, - я достал торжественно врученную мне Урюпиным книжечку с талонами на напитки, - вот, пожалуйста.
На улице я дал волю словам:
- Гнать его надо, подонка. Пьяница несчастный. Сегодня же пойду в обком.
- Считай до тысячи, - посоветовала Тамара. - Вспомни, как поступал в подобных случаях Сергей Борисович.
- У него же не было в заместителях забулдыг. Здесь каждый человек на учете. Он редакцию разлагает.
- Ты отлично видел, в каком он был вчера состоянии.
- Видел, видел, - недовольно проворчал я. - Ты уж лучше, Томка, не вмешивайся…
Взрыв потрясает Принеманск
1
Статью мне дали уже в гранках. Прочитал ее с удовольствием. В ней есть и сердечность, и страсть, и наблюдательность, и раздумья. Настоящая публицистика. Тамара никогда раньше не выступала с публицистическими статьями. Неужели на нее такое благотворное влияние оказало содружество с Региной Маркевич? Возможно, они дополнят друг друга. Что ж, как говорится, дай бог…
Тему они взяли острую, волнующую - о женщине на войне, о верности и любви, о семье и ее прочности. Основой для статьи послужило письмо, полученное редакцией. Речь в нем шла о разбитой семье фронтовика. Жена советского офицера, оставшись в оккупированном Принеманске, пошла на содержание к гитлеровцу. Соседи презрительно называли ее "немецкой овчаркой".
Кончились бои, вернулся домой муж. Узнал о позорном поведении жены и ушел из семьи. Сейчас он, не оформив развода, второй раз женился. К нему приехала подруга, с которой познакомился на фронте. Скоро у них будет ребенок.
Автор письма напоминает, что и у законной жены есть дети. Кто же им заменит отца? Автор осуждает жену фронтовика за малодушие, но и находит обстоятельства, якобы смягчающие ее вину. Немец, с которым она сожительствовала, спас ее от угона в Германию и не дал погибнуть с голоду детям. Чего женщина не сделает ради детей?
Если автор письма в редакцию, хотя и осторожно, но выражал сочувствие законной супруге фронтовика, то симпатии журналисток явно были на стороне фронтовой подруги.
В статье много обобщений, чувствуется гражданская страстность и ярко выраженная тенденциозность. Они беспощадны в своих выводах, очень прямолинейны и не всегда справедливы. Именно в этом я и увидел недостаток статьи. Если бы автором был кто-нибудь другой, то я вернул бы статью для доработки. Но один из авторов - Тамара. Кто же лучше меня знает ее стиль и мысли, - я решил сам дотянуть статью. Сидел долго, ковырял основательно, пока не убрал все, с моей точки зрения, коварные места.
Прочитав гранки после моего хирургического вмешательства, Тамара и Регина обозлились.
- Товарищ редактор, - начала наступление Тамара, - я отказываюсь от своей подписи.
- Поставим псевдоним.
На помощь Тамаре приходит соавтор. Она говорит, что статья понравилась другим работникам редакции, и Виктор Антонович охотно ее отправил в набор.
- Вот видишь! - с видом победителя заявила Тамара. - А ты просто испугался острой постановки вопроса.
- Возможно. Но газету подписываю я, а не Урюпин. Я отвечаю за каждую ее строчку.
- Все мы отвечаем за газету, - перебила Маркевич.
- Все, но по-разному, - согласился я, - давайте еще раз посмотрим статью. Скажите мне конкретно, что не так выправил, вместе подумаем. Хотите - обсудим с товарищами?
Наконец, редакция становится редакцией. Уже возникают первые скандалы из-за места на полосе, уже редактора обвиняют в трусости, беспринципности и еще в великом множестве грехов. Я рад. Появился запас материалов. Опубликовано несколько интересных статей. Очень неплохо написал Рындин о лесорубах, Урюпин о литовской крестьянке, которая, рискуя жизнью, спасла двух русских офицеров. У Платова прорезаются зубки фельетониста. Он же относится к этому дарованию легкомысленно и без всяких на то оснований мнит себя знатоком партийной жизни.
Но были и серьезные срывы. Перебранка с Тамарой кажется детским лепетом по сравнению с тем "мужским разговором", который я вынужден был вести с Задорожным. Вернувшись из деревни, он разразился пространным опусом о коллективизации. По его словам выходит, что хуторская, разоренная войной здешняя деревня уже созрела для массовой коллективизации, так же как и ее восточные соседи, где Советская власть существует более четверти века. Выводы строит буквально на песке. Один-два случайных разговора с безымянными попутчиками. Я забраковал статью Задорожного. Он без обиняков заявил:
- У партии большой опыт борьбы против предельщиков и оппортунистов.
Я немедленно парировал обвинение:
- Левацкие загибы мы научились отличать от подлинной революционности.
До чего же мы привыкли к политической трескотне, наклеиванию ярлыков. К тому же каждый норовит вытащить из политического словаря прозвище пообиднее, чтобы больнее ударило по самолюбию, по достоинству. А ведь и Задорожный превосходно знает, что я не оппортунист, и я понимаю, что Борис Иванович не "левак", а просто человек, который не смог разобраться в сложной обстановке. Все заскоки Задорожного - результат того, что он переоценивает и свои журналистские способности, и свое знание деревни. Ему втемяшилось в голову, что все мы "дети асфальта" и лишь он один - образованный экономист-аграрник.
Все чаще и чаще приходится мне задевать авторское самолюбие то одного, то другого сослуживца. Это вызывает редакционные бури. Они проносятся в кабинетах секретаря и редактора. Очень редко в кабинете Урюпина. В редакции говорят, что он добрый, я, мол, всех стригу под свою гребенку. Неужели мне больше по душе телеграфный столб, чем елка?