4
Сергей и Лида вышли из дому и пошли по улице Чехова, а потом свернули налево, по бульвару - к Трубной, все убыстряя шаг. Они шли посередине бульвара, обгоняя одних, а другие обгоняли их самих, почти бежали, чтобы скорее достичь конца очереди, которая двигалась вдоль домов по тротуару, справа от них. Сперва они и не думали идти в Колонный зал, но, когда увидели бегущих, обгоняющих друг друга людей, эту очередь, тоже вдруг заспешили. Конец очереди был у Трубной, и они стали в хвосте. Здесь была запружена почти вся проезжая часть улицы, только троллейбусы стояли длинным рядом, сбросив дуги с проводов. Сзади все прибывали, толпа начала медленно и бесцельно раскачиваться, теперь они были во власти этой толпы.
- Давай уйдем, пока не поздно,- сказала Лида.
- Пойдем, пойдем, дальше будет свободней.
- Сережа, я не могу,- крикнула она через минуту.
- Ну, выбирайся и поезжай домой, а я пойду.
Он надавил плечом, еще, еще, она выбралась к троллейбусам и посмотрела в сторону площади. Наверху, на подъеме, что-то грозно чернело и шевелилось, это накапливалась толпа, идущая со Сретенки. Было видно, что милиция с трудом сдерживает ее. И вдруг в одном месте, только в одном, цепь разорвалась, хлынула черная людская струйка, и тут же цепь была смята и отброшена, и огромная черная масса покатилась вниз, готовая смести все, что ей встретится. Лиде стало страшно. Она бросилась к троллейбусу и вскочила вслед за водителем, который только что подключил дуги к проводам. За ней, давясь, образуя пробку в дверях, кинулись люди. Лида глянула в окно. Толпа со Сретенки уже слилась с этой. Последнее, что она увидела, был Сергей, которого наклонно, спиной вперед несло в толпе то в одном, то в другом направлении. Но лицо его было спокойно.
Сергей уже не знал, сколько времени он здесь находится, в этой страшно медленно продвигающейся, раскачивающейся толпе. Он был весь мокрый и как бы отдельно поворачивался внутри стоящей неподвижной коркой одежды. Стемнело. "Раз-два, взяли!"- орали сзади. Под ногами была скользкая жижа. "А-а!" - закричал кто-то. И другие голоса закричали дико: "Помогите! Не надавливайте!" Кто-то упал, скользя, сполз вниз, под ноги другим. Споткнувшись о пего, упали другие. Но толпа не могла остановиться.
Водосточные трубы все были смяты в лепешку, сплюснуты. Нужно было так улавливать и использовать внутренние течения и водовороты толпы, чтобы все время удерживаться в середине.
Около Петровских ворот улицу перегораживали две цепочки милиционеров. Крепко взявшись под руки, они пытались остановить движение толпы, но что они могли сделать!
Над толпой висел густой туман, круглые желтые фонари с трудом пробивались сквозь него. На воротах и на крышах сидели мальчишки, смотрели на кипящий внизу океан. И этот туман, и эти фонари, и люди на воротах, и хриплое многотысячное дыхание толпы - все это было страшно, как кошмарный сон.
У Пушкинской дорогу преграждали военные грузовые машины, передних прижало к ним, солдаты втаскивали людей в кузовы.
Человек тридцать и Сергей в их числе прорвались в узкий коридор между машинами. И на Пушкинскую улицу, тихую, скорбную, и вниз, затерявшись среди идущих узкой цепочкой, бегущих, спешащих делегаций с цветами, с траурными венками, вниз, вниз. Полуботинки Сергея были разбиты и изорваны, брюки совершенно стоптаны внизу, теперь они замерзли и гремели, как жестяные.
У входа в Дом союзов он сиял шапку. Идя за другими, он поднялся по лестнице, вошел в Колонный зал и, не глядя под ноги, не отрывая глаз, прошел стороной мимо стоящего на возвышении гроба. Собственно, он не видел гроба, а видел только множество цветов и венков и среди них мертвый профиль старого Сталина. Поодаль были еще какие-то люди, и ближе других к гробу стоял тонкий подросток, удивительно похожий на юною Джугашвили. Продолжал смотреть на гроб, выворачивая шею, он вышел из зала, спустился вниз...
- Бедный, в каком ты виде! - ахнула Лида, открывая ему дверь.
- Еще не хватало тебе, Лида, потерять мужа на этой Ходынке,- сухо сказала тетя Нюша.
- Надо будет завтра туфли покупать. А ведь почти новые были,- засмеялся Сергей и схватился за бок: - Ой, не могу, все болит, честное слово.
Потом уже, после ужина, он вдруг сказал:
- К старикам пока что не поедем.
Лида не возражала.
Когда погасили свет и легли, она прижалась к нему и протоптала на ухо:
- Сережа, ты знаешь? У нас, по-моему, будет ребенок...
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1
Имя Малахова не было широко известно. Он не писал проблемных статей и фельетонов. Его имя стояло под коротким сообщением о научной высокогорной экспедиции, под репортажем с Северного полюса, который запросто именовался СП, под переданной по радио информацией с борта корабля, совершающего дальний рейс в океане. Рядом почти всегда помещался снимок - "фото автора". Читатели замечали самое событие, но не замечали человека, сообщившего о нем. Отдельно его имя мало кто знал.
Однако написано это было всегда точно и емко, было видно, что автор хорошо изучил материал.
О нем говорили: "думающий журналист", его это раздражало: спасибо за комплимент, а что думают "не думающие"? В газете его ценили.
С сыном он столкнулся на лестнице, высоким, в тренировочном синем костюме:
- Уезжаешь?
- Завтра. Как дела?
- Порядок. По физике четверка,- и засмеялся. (Витька сдавал экзамены в институт, и весь дом жил только этим.)
Малахов тоже улыбнулся:
- Молодец! А сейчас далеко?
- К Игорьку пойду заниматься.
- Давай. Но смотри, старик, сам должен понимать.- И подумал: "Хороший парень".
- Все уже готово,- встретила его Зоя.
Назавтра он просмотрел несколько заказанных накануне книг и брошюр о лесных пожарах и о борьбе с ними, чтобы хоть немного быть в курсе дела. Основательнее он изучит их потом, когда вернется, когда будет уже знать, как эго все выглядит в натуре. Получил билет, командировочное удостоверение, деньги.
Дома он надел старый темно-серый костюм - еще приличный, если нужно пойти в какое-нибудь учреждение, но уже такой, что не жалко мять, сидеть и лежать где придется. В небольшом синем саквояжике уже лежали пяток чистых рубашек, домашние брюки, тапочки, бритвенный прибор, зубная щетка. Осталось взять плащ на руку, и все, он готов в дальние края, пожалуйста.
Малахов сунул в саквояж фотоаппарат "Киев", несколько катушек пленки, рассовал по карманам блокноты, зарядил авторучку и еще взял французский шариковый карандаш. "Big" - подарок парижского корреспондента газеты. Можно ехать.
Витьки не было, он ушел на консультацию.
- Присядем, - оказала Зоя. Они присели, помолчали минутку, она этого всегда требовала.- Ну, с богом. Пойдем, я провожу тебя до такси.
Он не любил, чтобы его провожали на аэродром или на вокзал, да и уезжал он слишком часто, но до такси жена всегда его провожала, так уж у них было заведено. На стоянке она слабо поцеловала его в щеку, зарделась:
- Будь осторожен!
- Обязательно. Смотри за Витькой. Я позвоню,- и он захлопнул дверцу. - Во Внуково.
Он любил летать и любил все, что связано с этим. Случай немного посмеялся над ним: номер его нового телефона походил на один из аэродромных, и ему часто звонили, спрашивали, прибыл ли самолет из Хабаровска или из Праги, когда будет такой-то рейс, или просто кричали деловито: "Отряд?" Витька, когда бывал один дома и раздавался такой звонок, вступал в длинные разговоры, притворялся, что это действительно аэродром.
Малахов зарегистрировал билет и посмотрел на часы "Вымпел" - премию за лучший материал. Пора было объявить посадку, но ее все не объявляли, видно, Сибирь не принимала, где-то над ней гремели, разрывая небо, грозы.
Малахов прошелся по скверику. Жара спала, был теплый летний вечер, уже слегка густеющий к ночи. Навстречу Малахову шли летчики, экипаж самолета, сразу почему-то можно было угадать командира корабля, коренастого, с сигаретой. Мм, вероятно, тоже не давали погоды, и они прогуливались по дорожке, молча, все вместе, почти касаясь плечами друг друга. Это были не просто сослуживцы, их объединяло нечто гораздо большее.
Стало совсем сумеречно, и в сумерках то дальше, то ближе ревели на аэродромном бетоне самолеты. Наконец объявили посадку. Малахов вместе с другими вышел на летное поле, пошел к самолету, у трапа возникла очередь. Малахов устроился у окна во втором салоне, билеты были не нумерованные, самолет заполнен наполовину. Летели все сибиряки, вернее оказать, новые сибиряки, летели из отпусков, из разных мест, с юга (они говорили, объединяя все это, "с запада"), летели к себе домой, на Восток, в Сибирь, загорелые, многие с детьми, с авоськами яблок, купленных только что в городе. И эта великая воздушная дорога была для большинства из них уже хорошо знакома, дорога со всеми ее особенностями, дорога, но которой передвигались, как когда-то на перекладных. Как на почтовых станциях ждали когда-то лошадей и погоды, так они все не раз ждали погоды в аэропортах, иногда подолгу. Малахов глядел в окно на огни Москвы, легко узнавая центр, парк культуры, университет. Потом они ушли под крыло, исчезли.
Еще утром Малахов узнал, что летят они не в самый город, там аэродром не принимал тяжелые машины - удлинялась полоса для того, чтобы могли садиться ТУ-114. Это был вообще прогресс, но в данном случае неудобство: садиться на какой-то другой аэродром, добираться до города.
- А далеко оттуда до города? - спросил Малахов у стюардессы, которая с улыбкой объявила всем эту новость.- Километров триста?
- Прямо, триста! - ответила стюардесса.
Малахов поужинал, привычно укрепив столик на ручках кресла, потом снова убрал его и погасил свой свет. Луна была большая, почти белая, гораздо ближе, чем на земле. В ее свете за иллюминатором иногда слабо поблескивало крыло, похожее на цинковую крышу. Бременами его можно было принять за воду, мерцающую там, внизу. Но ошибка обнаруживалась сразу, стоило внизу и вправду появиться реке или речушке. Лунный свет двигался по реке одновременно с движением самолета, плавно, заполняя ее всю, повторяя малейшие изгибы берегов.
- Высота десять тысяч метров, скорость девятьсот пятьдесят километров в час. Температура снаружи минус пятьдесят два градуса.
Его попутчики мирно спали, Малахов тоже решил вздремнуть. Было уже совсем светло, утро, когда он проснулся. Стюардессы разносили завтрак. За иллюминатором снова было то же самое неподвижное, иногда кренящееся привычное серое крыло, все в заклепках, выпуклых, круглых, крестообразных. На закрылке надпись, выглядящая сейчас, на такой высоте и при этой скорости, странной: "Не наступать!"
Внизу, далеко, в утренней дымке, тайга, тайга, неожиданно промелькнул правее и ниже встречный самолет.
Номер Малахову забронирован, конечно, не был. Местного корреспондента газеты в городе не было, уехал на строительство ГЭС. Пришлось позвонить в обком, хорошо, что еще не кончился рабочий день.
Наконец Малахов устроился в маленьком, аккуратном номере, включил радио,- в Москве был еще полдень,- перевел часы и начал бриться. Потом он спустился в ресторан - здесь это уже был ужин.
Когда-то, едва поступив в газету, он упорно приучал себя держать вилку в левой руке, очень мучился, не получая от еды никакого удовольствия, и наконец отказался от этой реформы Сейчас, сидя в далеком сибирском ресторане, он почему-то вспомнил об этом.
2
Вася Мариманов прилетел в город, когда не прыгали из-за дыма: если бывала такая возможность, Бавин отпускал и городских на денек, по одному, по очереди. Дома никого не было, ставни закрыты. Старый пес, рыча, кинулся навстречу, но тут же узнал, завилял хвостом смущенно. Вася не беспокоился: Клара на работе, а мать и Колька мало ли куда могут уйти. Он растворил ставни,- сразу видно с улицы, что кто-то дома,- лег па кровать, не разбирая постель, так, на минутку, и тут же заснул, очень уж устал за последние недели. Проснулся он неожиданно. Луч солнца, пробиваясь сквозь цветы на окне, падал на грудь маршалу Тимошенко, ордена были, как настоящие. Посреди комнаты стояла Кларита.
Вася вскочил:
- Здравствуй! - Они поцеловались.- А мать где и Колька?
- У старой бабки.
Отарой бабкой называли Васину бабушку - мать матери. Она жила на другом конце города, у реки.
- Чего это они?
- Погостить. Ты надолго?
- Завтра улетаю.
Они провели этот вечер дома и рано легли спать, как положено мужу и жене после долгой разлуки. Вася еще лежал в постели, когда она уже уходила на работу.
- Во сколько у тебя самолет?
- Часов в пять.
- Я не знаю, успею ли.
- Постарайся.
Она была какая-то новая и необычная, как всегда бывает после разлуки. Когда она уже закрыла двери, он сообразил, что никогда не видал этого розового платья, которое она надела сегодня. Он лежал, блаженствуя, отдыхая, вспоминая Клару - смутно, отдаленно, и совсем не думая о Бавине, о Сергее, о пожарах. Он хотел еще поспать, но что-то не спалось, он встал, сделал физзарядку, позавтракал и решил быстренько съездить к старой бабке, проведать своих. На улице он встретил Шуру, соседку, с которой перед армией гулял немного. Она давно уже была замужем, и у нее были дети.
- Ну, как дела, Вася?
- Нормально.
- Тебе бы машину купить, Вася.
- Машину? Это бы не мешало.
Он немного удивился, но не придал этому разговору значения...
Мать увидела его и опросила:
- Ну, что, сынок?
На глазах у нее выступили слезы. Старая бабка сидела тут же на приступках крыльца, чистила песком кастрюлю. И Колька тут же болтался, здорово вымахал парень.
- В чем дело?
- Ты еще ничего не знаешь? Лучше, однако, от матери родной узнать, чем от чужих людей. Кларита-то ск....сь. Живет с одним инженером, ему лет сорок пять, однако, не то семью бросил, не то его выгнали. На "Волге" ездит. И она с ним открыто, от людей не хоронится. Я говорю: "Кларита, ты подумай, что ты делаешь, ты о Василии подумай, о Коле. Стыд потеряла баба". Она говорит: "Что вы, что вы, как вы можете подумать, мама? Промеж нами ничего такого нет, мы товарищи". Мы с ней жить не стали, к бабке уехали. Пригрели змею, однако. "Товарищи"! Я зашла за вещичками кой-какими, он в твоем жемпере по дому гуляет, извозил весь жемпер в масле, машину чинил. Мне говорит: "Здравствуйте, заходите". Это в мой, значит, дом...
- Ладно,- сказал Вася. - Понятно.
Ему особенно было неприятно, что это говорится при сыне.
Он не стал обсуждать все это, а вышел за ворота и пошел по улице, озабоченный, подавленный, потемневший.
Вероятно, она думала, что он улетел, она увидела его, уже выходя из машины. И ее спутник, захлопнув дверцу, пошел следом, замявшись лишь на мгновение.
- Ты поторопилась, однако,- сказал Вася, чувствуя, что весь дрожит,- я еще здесь.
- Да, я вижу.- Она была бледная, как неживая.
- Зайди, поговорим!
Она вошла в калитку, и каблуки ее застучали к крыльцу.
- А тебе что здесь нужно? - спросил Вася ее попутчика. - А ну вали отсюда!
- Вы меня оскорбляете.
- Это я тебя оскорбляю? Я?
- Я иду к своей жене.
- Это ваша жена? - Вася изумился, растерялся, его стало просто трясти от обиды и ярости. Тогда тот повернулся и пошел обратно к машине.
Кларита сидела на стуле посреди комнаты.
- Он что, тут живет?
- Он у Казымовых живет, комнату снимает.
- А тут он тоже живет? - Вася распахнул дверцу гардероба.- Платья берешь? Пальто новое? А это? А это чей костюм? Это чей костюм, мой? - Он сорвал с вешалки этот чужой мужской костюм, бросил на пол и пнул ногой.- На "Волге" катаешься, платья берешь, сука?
- Пускай я сука, пускай, я согласна. Но все равно я не хуже стала, а лучше.
- Лучше? Чем же лучше? Ты же мне всю жизнь сломала. Вое обман, с самого начала. Забыла, как звала жениться?
- Звала жениться? - она засмеялась.
- Да, а я помню. И ты помнишь. Как ты сказала, что беременная, чтобы я женился, а ведь ничего не было. Ты меня с самого начала обманула, с самого начала нашей жизни. Я бы, может, на Шуре женился. Поняла? Ты меня шантажировала.
- Каким славам научился!
- Ишь ты, осмелела. Сперва испугалась, думала, что убью? А теперь осмелела? Нашла себе на машине старика!
- Он без меня погибнет.
- Погибнет? Что это с ним, однако, случится? Погибнет. А мы с Колькой, стало быть, не погибнем? Одурела!
Она посмотрела на него:
- Да, одурела.
- На тебя никто не смотрел за эти годы, никто внимания не обращал. Первый свистнул, ты и готова. Ты еще об этом пожалеешь.
- Я тоже, Вася, думаю, что пожалею.
Давно уже Валька Алферов оторвал самолет от аэродромной земли, давно уже приземлился на маленьком оперативном аэродроме. Давно уже спросил летнаб Бавин: "А Мариманов где?" и поскольку Валька не знал, повернулся к Сергею: "Ты, Лабутин, не знаешь?"
Давно уже стало темно.
- Ну, что, будем на развод подавать? - спросил Вася.
- Не знаю. Как хочешь. Он долго молчал.
- Если бросишь это, не будешь с ним больше, может, попробуем жить, как жили. Ведь сын у нас. ("Все равно Колька все знает".)
- Хорошо.
Легли они вместе. И снова Вася еще лежал, когда она уходила утром. Едва звякнула щеколда на калитке, он вскочил, толкнул не закрепленный ставень. Наискосок через улицу стояла "Волга", Кларита быстро села, захлопнула дверцу.
Ночью летнаба Бавина разбудил телефон. Он, не вставая, взял трубку, вызывала междугородная. Женский голос опрашивал Александра Ивановича Бавина.
- Бавин слушает.
- Это говорит жена Лабутина. Здравствуйте. Сергея нет в поселке?
- Они в тайге, на пожаре.
- Тогда послушайте, Александр Иванович. Вася Мариманов приедет завтра вечером автобусом. У него тут такая история, вам нужно знать.- И она рассказала все, что произошло.
- Ясно,- сказал Бавин.- Ясно. Сергею все расскажу, привет передал!. До свидания.
Он закурил и, как был, в трусах, вышел на крыльцо, сел на еще теплые ступеньки. Полное звезд небо простиралось над ним. Далеко-далеко, над краем горизонта чуть заметно - или ему это казалось? - трепетало зарево.
А Лида положила трубку, посмотрела, как спит в соседней комнате Машенька, вернулась в большую и легла. Глядя на мерно покачивающийся на стене отсвет от фонаря, она с тревогой думала о Сергее, горящей дымной тайге, прыжках и взрывах.
Как-то она рассказала Сергею о трамповом плаванье - вычитала в английской книжке. "Ве on the tramp" - "бродяжничать". Корабли-бродяги. Допустим, какой-нибудь наш корабль приписан к Ленинградскому порту. Берет он, например, груз, машины и - на Кубу, там грузит в свои трюмы сахар и с ним - в Одессу. В Одессе берет станки, трактора, идет в Индию, оттуда во Владивосток, и так, случается, по два года не бывают ребята дома. Не то что регулярные пассажирские рейсы, пусть и за рубеж, скажем, Ленинград - Гавр и обратно.
- И у вас похоже, Сережа.
- Точно,- согласился Сергей.- Выходим из тайги не на свое оперативное, опять летим на пожар, опять выходим не к себе, а на тот аэродром, который ближе. А "Антон" уже ждет. Не совсем как у моряков, но тоже, когда к жене попадешь, неизвестно...