- А это нужно было раньше. Так что, товарищ Тележко, сами съедите. А приедете, позвоните и окажите: "Лидия Аркадьевна, очень вкусные были помидоры, спасибо".- Он написал несколько слов, положив листок на фюзеляж: - И записочку отдайте.
Помогая друг другу, стали надевать парашюты, скрепленные между собой, главный на спину, запасный - на живот. Уложены они были еще утром, в Усть-Чульме.
- Лететь недалеко,- объяснил Космонавт,- поэтому сразу надеваем. А когда далеко, то потом, в самолете.
Впереди, над запасным, под грудной перемычкой - вещмешки. За резинки, стягивающие запасный парашют, позасовывали финки, рукавички, как будто подчеркивая, что ПЗ открывать не придется. Кто был в комбинезоне, кто в куртке, кто в рубашке, как Каримов, кто с непокрытой головой, кто, как Космонавт, в шлеме.
Топоры и лопаты Мариманов связал вместе и прикре пил к ним броскую красно-белую ленту. Только он и Сергей не надели парашюты.
- Становись! - сказал Лабутин, все стали в одну шеренгу около самолета, на выжженной траве тихого таежного аэродрома, и Сергей вместе с подошедшим Бавиным, проходя сзади них, стали проверять парашюты: замыкающие приспособления, вытяжные веревки, подгонку подвесной системы. Потом Малахов сфотографировал, как они садятся в самолет, сел сам - ему оставили место ближе к пилотской кабине,- убрали подножку, закрыли дверь. Алферов сказал негромко: "От винта!", мелькнули емкости, столб ветроуказателя, машущий Тележко. "Антон" уже разворачивался в слабой летней голубизне, над полем, над поселком, над рекой.
Опять, как накануне, под крылом пошла тайга, тайга, она казалась редкой, однообразной, и по ней, освещенной предвечерним светом, скользила тень их самолета. И где-то среди этой действительно бесконечной тайги жили люди - у них были свои мечты, свои воспоминания, свои планы на будущее.
Опять был конец длинного жаркого дня, уже переходящего в длинный летний вечер.
Все молчали.
- Вон пожар,- сказал Мариманов.
- Сколько туда?
- Километров сорок.
- А вон еще, еще.
Малахов прижался лицом к стеклу. Пожаров было несколько. Один совсем близко, видно, еще маленький, пускал безобидный реденький дымок, вдали совершенно неподвижно стояло густое и четкое дымное облако, правей и ближе как будто шел среди тайги поезд: дым выходил из одной точки, как из паровозной трубы, и растягивался углом, все более расширяясь. А этот был внизу, уже под самолетом.
- Это наш? - спросил кто-то.
"Антон" резко снизился, кабина наполнилась дымом. Валька повел машину вдоль границы пожара, вдоль кромки, чтобы они увидели весь пожар, ого размеры, его очертания. Они, не отрываясь, смотрели в окошечки. А Бавин в это время составлял для них кроки, схему пожара.
Самолет делал вираж, и Малахову казалось, что внизу не равнина, а длинный и крутой горный склон, в одном месте стояли две палатки.
- Кто это?
- Наверно, геологи. Видите кромку?
И он увидел кромку.
Самолет шел очень низко. Внизу, в дымных разрывах, среди сосен, жутко сверкала узкая огненная линия, будто непрерывная цепь костров, и она двигалась, он видел это совершенно явственно. Кромка!
Прозвучала сирена, и опять "Антон" пошел в крутой вираж, и опять Малахова прижало к сиденью и показалось, что за окошком длинный горный склон. Это сбросили пристрелочный парашют. Все опять прильнули к стеклам. "Вон он, вон он".
- Хорошо попали,- радостно сказал Космонавт,- а то не долетишь или мимо проскочишь, как нитка без узла. Без пристрелки-то.
И Малахов на миг увидел, как от палаток бегут два человека: геологи подумали, что это им сбросили вымпел. Тут его опять прижало к сиденью, и опять вырос снаружи горный склон.
Лабутин, стоящий без парашюта у двери, обвязался страхующей веревкой, зацепив карабин за трос. Первым по левому борту у двери сидел Каримов, и Лабутин тоже зацепил за трос карабин его вытяжной веревки. Бавин дал сирену. Сергей распахнул дверь, а Каримов, с ружьем, встал в ее проеме, держась за края, крепко упершись в пол ногами и глядя наружу, где пролетали редкие дымные клочья. Ветер расплющивал его стильную черную бородку. Малахов вскинул "Киев" и щелкнул затвором. Опять зазвучала сирена, Сергей хлопнул Каримова по плечу, и тот сразу шагнул (Малахов опять щелкнул) и исчез внизу и сзади. Здесь медлить не приходилось: площадка для приземления слишком мала.
Лабутин втянул в кабину вытяжную веревку с длинным оранжевым чехлом на конце и закрыл дверь.
"Антош" опять пошел в крутой вираж, все прильнули к стеклам: "Вон он, вон он". И Малахов тоже увидел, как Каримов приземляется на открытом месте около палаток, как он касается земли, а (возле него растекается белым пятном перкалевый купол.
(Это раньше они прыгали, идя в затылок друг другу по проходу и делая шаг наряжу, в бездонное голубое пространство, сразу вслед за товарищем. Теперь другое дело: один готовится прыгать, а предыдущий уже приземлился.) На место Каримова сел Космонавт, и Лабутин закрепил его карабин.
- Карточки будут? - спросил Космонавт у Малахова Он сидел у двери, держа в руке тонкое светлое ведро.
- Смотри, осторожней,- заволновались все.
- Высоко будешь - не бросай.
- И до земли не держи.
- Метров с пяти бросишь.
Валька Алферов вел машину, сидя на своем месте слева, справа, на месте второго пилота сидел Бавин, а Глеб Карпенко стоял сзади, между их креслами.
Летнаб дал сирену, Лабутин открыл дверь, Космонавт встал, ухватившись одной рукой за край дверного проема, а второй сжимая дужку ведра. Еще сирена, Сергей хлопает Космонавта по плечу, тот шагает наружу и ухает вниз, а Лабутин втягивает вытяжную веревку с оранжевым чехлом и закрывает дверь. Все опять прижимаются к стеклам. Потом прыгает серьезный веснушчатый парень с Байкала, и Малахов вдруг остро чувствует, как тому не хочется прыгать. Но парень шагает из кабины, сунув руки под мышки, будто он замерз. И опять прыгают ребята, и опять самолет становится ребрам к земле, разворачиваясь, и опять Малахова прижимает к сиденью, а за окошком встает крутой, поросший лесом горный склон. И так очень долго - сколько раз нужно развернуться! Потом Мариманов деловито помогает Лабутину сбрасывать продукты - один тюк и второй - и втягивать веревки и чехлы в кабину, потом выбрасывают топоры и лопаты - без парашюта, просто с вымпелом. Все идет нормально. Лабутин помогает Васе надеть парашюты и выпускает его, последнего, потом берет у Бавина набросанную им схему пожара, аккуратно кладет в нагрудный карман, рядом с Лидиной запиской. Карпенко помогает ему надеть парашюты, выпускает его и втягивает веревку и чехол в кабину. Все! Самолет разворачивается и идет низко-низко. Малахов ясно видит ребят, различает каждого. Они машут самолету: полный порядок! "Антон" покачивает крыльями и уходит в вечереющем воздухе в направлении пожара.
Уже темнело. Малахов хотел поужинать, но чайная была закрыта, и был закрыт магазин, но зато чудом открылась палатка на углу, которая до этого была все время заперта. Там он купил булку и две банки бычков в томате, бог знает как доставленных сюда из Одессы.
- А водки нет?
- В уборочную не торгуем.
- А это что?
На полке стояла запыленная, как из старинных подвалов, бутылка венгерского бренди - 0,7 за 5.60.
- Это вино.
- Ну, дайте мне бутылочку.
В гостинице сидели гари свете керосиновой лампы практиканты, и оба летчика, ели колбасу и пили фиолетовое ягодное вино.
- Выпейте с нами.
- Можно, но сначала моего.
- Дайте, я ему голову сверну,- вызвался Алферов и, глотнув, ахнул:
- Это что же такое?
- Ну, как вы слетали? - спросил кудрявый у Малахова с завистью.
- Я очень доволен.
- А мы пока болтаемся,- сказал "женатик",- но ничего, сами будем летнабы.
- Это правильно ты говоришь,- ободрил Алферов.- Здесь многие так, приезжают, а потом выпадают в виде осадка.
- Как?
- Ну, то есть оседают. Понял? И мы, Глеб, осели с тобой в малой авиации, в легкомоторной, но мне пора дальше. И ты со мной пойдешь, потому что хочешь, чтобы тебя твоя любила и вышла бы за тебя, не сомневаясь. А так, за красивые глаза, она любить не будет. Знаешь, Глеб, большинство девчонок ценят в парне красоту, или, как там говорят, внешность. А большинство женщин ценят в мужчине личность, характер, чтобы мужчина что-то представлял собой. Это они печенками чувствуют. На этой почве они в основном и изменяют мужьям, понял, которых не уважают. Но они так же, как и девчонки, часто на дешевку клюют, хотя и не на внешнюю. Понял? Правильно я говорю, товарищ корреспондент? И меня Валька любит только за это, то есть в смысле - за мою натуру, не сочтите за хвастовство, вот Глеб знает. Я засиделся здесь, я в реактивную пойду и дальше. Правильно я говорю?
- Правильно,- согласился Малахов,- нужно двигаться дальше. На других скоростях. Знаете, как Мартынов сказал?
Это почти неподвижности мука
Мчаться в пространстве со скоростью звука,
Зная прекрасно, что есть уже где-то
Некто, летящий со скоростью света.
- А что, ничего! - подумав, похвалил Глеб Карпенко.- Это какой поэт написал? Мартынов?
- Который Лермонтова убил?
- Ребята, вы что, серьезно?
- А что, мы серые пилотяги.
- А кого вы знаете из современных поэтов?
- Кого? Ну, Симонов, Твардовский.
- Есенин,- подсказал Карпенко.
- Ну, Есенин - старик,- махнул рукой Валька.
- Евтушенко,- вмешался кудрявый.
- А из старых? Знаете Пушкина, Некрасова, Тютчева?
- Пушкин, Некрасов, конечно.
- Я еще Давыдова очень уважаю,- оказал Валька Алферов,- я купил в аэропорту брошюрку. Денис Давыдов.
- Да, ребята,- встал с места Малахов,- нужно учиться. И не только водить новые самолеты.- Он слегка опьянел, расчувствовался, глядя на этих мальчиков, думая о парашютистах, о своем Викторе.
- Гармоническое развитие?
- Да-да, не шутите. За это женщины тоже любят.
Они дружно засмеялись, а Алферов крикнул:
- Тихо, толпа!
- У нас учатся,- сказал Карпенко,- все комсомольцы, и у парашютистов тоже. Вот видели с бородой, Каримов, он учится и Космонавт. А Мариманов говорит, знаете, маленький такой, говорит Лабутину: вот, мол, на пенсию выйдем и учиться начнем. На заочном без ограничения. Они на пенсию выйдут в том году. За год полтора идет, не двадцать пять надо для выслуги, а шестнадцать с половиной. У нас тут есть - тридцать семь лет ему, а уже на пенсии. Сидеть же дома не будет. Ну, а Лабутин, конечно, инструктор исключительный. Классный инструктор.
- Это да,- подтвердил Алферов,- на всю базу такой.
- А учиться им трудно,- продолжал Карпенко,- попробуй поучись, сколько сил за лето уходит!
Фитиль в лампе начал мигать, практиканты задремывали.
- Трудно! Я был на Севере,- выкрикнул вдруг Алферов,- на Голом мысу. Вы были? Мороз, ураган, сроду не увидишь ничего хуже. Вы были?
- Милые мальчики,- сказал Малахов,- вы слыхали, что было такое событие: Великая Отечественная война тысяча девятьсот сорок первого тире сорок пятого годов? Слыхали?
- Ну.
- Я думаю, там было хуже и труднее, чем на Голом мысу.
- Это совсем другое дело.
- Конечно. И я даже не буду спрашивать: вы были?
- Ладно,- сказал Алферов, поднимаясь,- с этим я согласен. Спасибо за угощение. Пошли, Глеб, завтра вставать рано.
А шофер Петр Тележко ехал в это время по длинному ночному тракту на своем порожнем бензовозе. Давно когда-то возил он по ночным дорогам лес, сперва на машине с генераторным топливом, которая, проще говоря, питалась чурками, и смех и грех, от нее во все стороны летели искры, а называли ее все "самоваром". Потом ездил на ГАЗ-69, работающем на жидком топливе, то есть на бензине.
Теперь он снова мчался по длинной ночной дороге, по холодку, и если прежде грохал изредка позади на выбоинах прицеп, то теперь порой гремела пустая цистерна, по которой светлели в темноте буквы: "огнеопасно".
Он сидел, опустив боковое стекло и выставив наружу левый локоть. Бремя от времени впереди, далеко-далеко, возникало зарево, оно росло, будто разгорался лесной пожар или вставала луна, но это был не пожар и не луна, потому что он давно уже выбрался из тайги и ехал степью, а луна давно стояла над ним. Зарево опадало, а вместо него появлялись лучистые фары встречной машины, они приближались, мигали, слабли, чтобы не ослеплять его, встречная с мгновенным шуршанием проносилась мимо, и вновь наступала тишина.
Иногда он машинально длинно сигналил в ночь, просто так, от нечего делать. Сигналить здесь разрешалось - не в городе, но это не доставляло ему удовольствия.
Сергей прыгнул последним. Встречный воздух отбросил его назад, а за спиной вытяжная веревка раскрыла ранец, вытянула стропы и купол. Потом его привычно тряхнуло динамическим ударам, и после этого ан тоже привычно, уже непроизвольно, задрав голову, посмотрел вверх, цел ли купол, к этому движению его давным-давно приучили в армии.
В стороне, над вечереющей, потемневшей тайгой, но еще в светлом небе разворачивался их "Антон".
Сергей посмотрел вниз - прошло всего мгновение после раскрытия купола, но для него это было довольно долго, и при надобности он мог многое сделать за это время.: раскрыть запасный или, отклоняясь в сторону, начать скольжение. Но ничего этого не нужно было делать, купол был упруго наполнен воздухом, а сбрасывал их Бавин исключительно точно, насчет этого он был мастак. Когда их бросали на помощь соседним оперативным и приходилось порой иметь дело с другими летнабами, они всякий раз убеждались, насколько хорошо сбрасывает их Иваныч, те все же бросали "грязно", с погрешностями, а он был снайпер.
Сейчас Сергей, как в люльке, сидел на лямках подвесной системы, почти вися вверху над тайгой. Пожар был слева, километрах в двух, холодно темнела тайга, тускло мерцала внизу речушка. Площадка, где возле палаток стояли, ожидая его, ребята, была вполне приличная, он лишь чуть-чуть развернул киль купола, делая совсем небольшую поправку на точность приземления. Он опустился прямо перед палатками, коснувшись земли, хотел удержаться на ногах, но не удержался и мягко упал на правый бок, как положено.
"Антон" развернулся и, покачивая крыльями, низко прошел над ними - в направлении на пожар, чтобы на всякий случай еще раз сориентировать их на местности.
В вечернем воздухе, окружая их, густо вилась мошка-мокрец.
Геологи, их было трое, собирались завтра сниматься с этого места, за ними должны были прибыть их товарищи на лошадях, верхами. Но все это не интересовало теперь Лабутина. Он был занят делом, назначил дежурного, который должен приготовить ужин (вернее, это будет уже завтрак), охранять парашюты и другое имущество. Ребята быстро поставили две палатки, разобрали лопаты (взрывчатки сегодня, конечно, уже не будет,) и Сергей повел их по тропе, быстрей, быстрей, пока еще не совсем стемнело. Тропа была тяжелая, глинистая, в тайге было мрачно и холодно, сильно пахло дымом, как в выстуженной угарной избе.
Лабутин, светя фонарикам, еще раз рассмотрел схему пожара и стал расставлять ребят против кромки, по самому франту.
Движение пожара, как это всегда бывает ночью, почти совершенно приостановилось: упал ветер, и сильно увлажнилась росой лесная подстилка. Чтобы немного задержать огонь, они должны были прокопать до утра заградительную полосу длиной метров в семьсот, в темноте, среди стволов и корней. А там Иваныч подбросит взрывчатку.
Для начала Сергей расставил ребят с интервалом метров в пятнадцать. Они копали, стоя лицом к пожару, к дремлющему грозно пожару, к слабо мерцающему, вдруг кое-где ярко вспыхивающему и вновь опадающему огню.
...Наутро Малахов опять полетел с Бавиным, теперь бросать взрывчатку. Взрывчатка была не патронированная, а рассыпная, в бумажных мешках, применять такую очень неудобно. Сверху бумажные мешки обмотали авиазентом. В пассажирской кабине было просторно, напротив Малахова сидели оба практиканта и, не отрываясь, смотрели вниз. Когда Валька Алферов накренил машину, разворачиваясь над площадкой, а Малахова прижало к сиденью и за окном он увидел крутой, поросший лесом склон, палатки и людей, его неожиданно охватило смутное нежное чувство: он знал этих людей, ожидающе глядящих сейчас в высоту, он прилетел к ним, он представлял себе каждого, и они уже были ему дороги. С ними были связаны новые минуты его жизни, новые волнения и открытия.
Все было, как вчера,- бросили пристрелочный парашют. Потом - отдельно - детонаторы, потом первый мешок взрывчатки, потом - в пятый уже заход - второй мешок. Выбрасывал мешки, и с натугой втягивал внутрь оранжевые чехлы Глеб Карпенко, обвязанный страхующей веревкой.
Кудрявый сунулся было помогать, но Глеб сердито махнул рукой:
- Не мешай!
Уже при посадке кудрявый сказал унылому "женатику":
- Ты как, нормально? А меня, когда виражи крутили, на блевонтин потянуло.
- Ничего, привыкнешь,- успокоил его приятель. Потом из соседнего оперативного прилетел вертолет МИ-1. Громко треща мотором, он показался из-за горы, на которой паслись козы, и, как "Антон" тогда утром (бог ты мой, неужели это было вчера!), сперва пошел мимо, не обращая на аэродром никакого внимания, а затем вдруг развернулся и стал садиться.
- А МИ четвертый когда пришлют? - спросил Бавин у высокою прихрамывающего пилота в яркой рубашке.
- Не знаю.
- Ну, ладно. Ты тоже пригодишься. Когда сможешь вылететь?
- Хоть сейчас.
Приехало на аэродром местное начальство: председатель райисполкома и районный прокурор, оба в длинных плащах и соломенных шляпах. Они уже знали о Малахове.
- Что ж вы к нам не заходите? - спросил председатель.
- Летаю вот, закрутился совсем. Зайду обязательно.
- Вертолет прислали, хотите, на нем пролетим, посмотрим,- предложил Бавин.
- Да нет, мы уж на "Антоне", как договорились.
- Ладно. Тогда так, вас Алферов и Карпенко доставят в Усть-Чульму, там сядете, возьмете летнаба ихнего на борт, он вам все покажет. А я в Нижнюю Косу полечу, оттуда на вертолете будем перевозить людей на пожар, по два человека. Там близко, километров двенадцать. Быстро перебросим. А вы посмотрите всю картину. Ладно? И практикантов моих возьмите на борт, им тоже посмотреть полезно.
- Александр Иванович,- сказал Малахов,- вы на наш пожар будете людей возить?
- Нет, на другой. А на тот, где Лабутин, своим ходом должны люди прийти.
- Меня можете туда подбросить?
- К Лабутину? Можно, нам по дороге. А на обратном пути заберем.
Начальство медленно пошло к диспетчерской.
- А вам бы,- обратился Бавин к прокурору,- не мешало в деревни слетать, пока вертолет. Посмотрели бы, как они выполняют решения.
- Да, - вздохнул прокурор.
- Плохо? - спросил Малахов.
- Судить надо одного кого-нибудь,- опять вздохнул прокурор, снимая очки,- показательным судом, и срок дать за уклонение от тушения пожаров. Боюсь, что придется так и сделать.